Лето Иванова

ЛЕТО ИВАНОВА

То лето изобиловало катаклизмами – Западная Европа мучалась от засухи, Восточная не просыхала от дождей, Китай, Турцию, Грецию, Индонезию трясло, в Африке выпал снег, а Иванов объяснился в любви к замужней женщине. Вот так это было.

Старший инженер Иванов был расстроен. Стоял июль, а за окном надоевшая слякоть, холодно. На следующей неделе в отпуск уходила его, тайно от всех любимая, женщина. В комнате общежития, где он жил, было непривычно тихо. Иванов вчера отвез своих – жену и детей, к теще. В квартире был только он и соседка Таня в комнате напротив. Таня временно тоже была одинока, муж учился в аспирантуре в Москве, а сын был у мамы в деревне. Таня, женщина двадцати семи лет, ровесница Иванова, пухленькая, ухоженная, грубоватая и одновременно кокетливая, уже легла спать. Было тихо, лишь за темными окнами привычно стучал дождь. Иванову не спалось. В голову пришла сумасшедшая мысль овладеть Таней. Иванов всегда обожал женщин, но все его увлечения были платоническими. Он женщин побаивался. Физически, близко, он знал лишь одну женщину в жизни и, наверное, потому его так тянуло к другим женщинам, ведь все познается в сравнении. Его жена была холодной без фантазий натурой, она не отказывала Иванову в близости, но и никогда не ласкала мужа, а он так этого желал! Иванов не был решительным человеком, вот если бы желаемое само шло в руки, то он бы еще подумал, как с ним поступить. Взбудораженный своими фантазиями он разделся и лег в холодную постель. Спал он плохо, ворочался, просыпался, вскрикивал.
 
Наутро, под звон будильника он с трудом разлепил веки. Надо было вставать, идти на работу. Нестерпимо болело горло, в глотке было сухо и противно. Заболел. Не надо было вчера есть мороженое, да и в одной рубашке на улице было холодновато. С трудом, встав с постели, измерил температуру. Ртутный столбик поднялся до тридцати восьми. О работе не было и речи. Одевшись и выйдя в коридор, он постучал в дверь Тане. Таня открыла не сразу. Узнав, что он заболел, пообещала вызвать врача. Так началась неделя вынужденного сидения Иванова дома.

Таня вечером приходила с работы, приносила ему то бутылку молока, то кусочек сыра или колбасы, где-то даже раздобыла немного меда. Зайдя в комнату, она садилась перед кроватью на детский стульчик и рассказывала. Новости с работы были привычными – жилья в этом году больше не будет и очередь на квартиры не уменьшится, на следующей неделе Таню посылают в колхоз, Смирнов опять поссорился с женой, премия за новую технику не ожидается. Кончилась неделя, кончилась и болезнь Иванова. Вечером, как обычно, приняв душ, он лег спать.

И вот опять навязчивая мысль о близости с Таней. Скрипнула соседская дверь, щелкнула задвижка в туалете. Иванов заворочался. Еще раз стукнула дверь, и в квартире стало тихо. Иванов встал с кровати, тихо подошел к двери Тани, но толкнуть дверь не решился. Сходил на кухню, попил воды и вернулся в свою комнату. Но и Таня не спала, и ее желания совпадали с желанием соседа. Но ох уж эти условности! Таня оказалась решительней. Когда Иванов уже засыпал, он услышал сквозь дрему, как что-то зашелестело. Вздрогнув всем телом и открыв глаза, он увидел в темноте светящуюся белую фигуру. Таня подошла к кровати и молча откинув одеяло, легла рядом. Иванов опешил, он не мог совладать с собой, во всем его теле поднялась противная дрожь, а спина покрылась холодным потом. Близость незнакомого тела и запах пота чужой женщины отрезвили его. Ему вдруг стало противно и страшно о мысли, что он может быть близок с этой женщиной. Таня же ничего не замечала. Сев на край кровати, она стала снимать через голову рубашку. Забелело полное тело. Иванов отодвинулся на противоположный край кровати и сказал – Танюша, я не могу. Обо всем узнает твой муж и моя жена. Таня, разомлевшая от желания, сначала ничего не поняла, а потом вскочив с кровати со словами – Дурак малохольный! Убежала к себе. Щелкнула задвижка, и Иванов понял, что соседская дверь заперта. Было мерзко, стыдно и почему-то обидно за свою нерешительность. Ночь была безнадежно испорчена. Иванов заснул под утро. На работе весь день болела голова.

Всю неделю, оставшуюся до отпуска соседки, они почти не встречались. Сначала Таня три дня была в колхозе, в оставшиеся дни они избегали друг друга. Зная, что один из них на кухне или в ванной, другой туда уже и не стремился. С уходом Тани в отпуск, в квартире стало совсем тихо. Иванов не скучал, вечера проходили на удивление быстро – то по телевидению интересная передача, то книжку захочется почитать, то надо постирать, то приготовить себе еду. Мысли о жене и детях если и появлялись, то какие то стертые, блеклые. Иванов ждал с нетерпением дня, когда на работе появится его любимая женщина Марина.

Марину он знал уже три года. Она была его ровесницей, его коллегой по работе, его радостью и печалью. Впервые он увидел Марину в городском парке. Был воскресный летний день и семья Ивановых, как обычно, в этот день гуляла. Две семьи случайно встретились у аттракционов. Дети хотели кататься на лошадках. Иванов в это время доучивался в аспирантуре в Москве и лишь на выходные приезжал в Тулу. Марину Иванов раньше никогда не видел, она пришла в отдел в его отсутствие. Жена Лида познакомила Иванова со всем семейством Петровых, и с Мариной, конечно. С первого взгляда Марина ему понравилась. В ее довольно заурядной внешности была какая то изюминка, что то располагающее к себе и притягивающее. Когда Иванов возвратился после аспирантуры на работу, он еще год не выделял в своем сознании Марину среди других женщин отдела. Потом в нем словно вспыхнул костер, он влюбился. Может в этом была виновата нервная обстановка в семье и отсутствие нежности и женской ласки. Влюбился Иванов сильно и безнадежно. Такое с ним случилось лишь третий раз в жизни.

Порой было стыдно перед собой. Он говорил себе, что у него есть жена, дочь, сын, что он должен опомниться. Но тут же он невольно сравнивал Лиду и Марину и, увы, это сравнение было не в пользу жены. Все еще оставшиеся Лидины добродетели меркли в лучах неповторимой Марины. В Марине он находил то, что было уже растрачено, утоплено Лидой в житейском море – умение слушать, сочувствовать, терпеть, не терять оптимизма, быть обаятельной и женственной. Даже ее слезы и грусть, подсмотренные Ивановым, вызывали в нем не раздражение, а сочувствие. Лиду же в последнее время Иванов видел чаще всего раздраженной, озлобленной, кричащей на детей. После ее истерик Иванов чувствовал полное опустошение, болела душа и все тело, руки опускались и ничего, кроме покоя не хотелось. За три года Марина стала, даже не подозревая об этом, для Иванова родным человеком. Он много узнал о ней. На слух, по походке, он безошибочно узнавал о ее приходе в их комнату на работе, помнил ее руки, похожие на мужские, красивый аккуратный нос, густые вьющиеся каштановые волосы, помнил ее жесты. Голос ее почти постоянно звучал в его ушах. Он знал, где и когда она ходит на работу, узнал ее адрес из случайной открытки на столе. Видел ее и веселой и хмурой, поющей и танцующей. Ему нравилось, как она красиво и аккуратно одевается, как она ходит. Он знал историю жизни ее умершего отца, ее семьи, видел и знал ее мать. Ее рыженькая веснушчатая дочь при встрече заставляла сильно биться его сердце, Танюша очень сильно была похожа на свою мать. Этим летом однодневные поездки в колхоз были для Иванова постоянным праздником – ведь целый день он мог видеть Марину, слышать ее, сидеть с ней рядом в автобусе, петь с ней, вместе с другими, песни, разве это не счастье!

И вот он скоро снова увидит Марину! Уже накануне, в пятницу, он вдруг заволновался, появилась навязчивая мысль – Я ее сегодня увижу. Но предчувствие обмануло. И вот он, долгожданный понедельник. Подходя к проходной, Иванов уже боялся ожидаемой им встречи, сердце отчаянно колотилось, голова шла кругом. Но странно, увидев на работе Марину, он удивился себе, восторга не было. Она была все такая же обаятельная, красивая, веселая, как обычно. Вот только волосы ее слегка выгорели под южным солнцем. Всю неделю Иванов ходил как пьяный, такого счастья, такой полноты жизни он еще не испытывал. Нет, Марину он видел редко, но каждый раз после ее улыбки, после разговора с ней, он заряжался бодростью и каким-то пьяным весельем. Все было прекрасно вокруг – и этот, всем изрядно надоевший дождь, и люди, и даже неприятности на работе не раздражали – Бог с ними, ведь жизнь так прекрасна! На улице он нередко ошибался, принимая похожую фигуру за Марину, Марина ему мерещилась везде. Вечерам он писал Марине стихи, или бродил недалеко от ее дома, желая и страшась встречи с ней.

Он любил эти летние вечера. Любил сумерки. Сумерки так таинственны и сказочны. Неверный свет заставляет работать воображение. Воображение же украшает нашу обыденную жизнь, и даже уродливое на дневном свету делает привлекательным в сумерках. Воображение делает обычное красивым, и дорисовывает незавершенное. В темноте острее работают наши органы чувств. Мы видим и слышим то, чего не замечали днем – запах травы, воды, пыли, шорохи невидимых птиц. Вечером в городе меньше машин и людей, воздух чище и свежей.

У Иванова в Туле не было настоящих друзей, были неплохие знакомые, сослуживцы, соседи. Он часто страдал от одиночества, нередко так хотелось «поплакать в жилетку», а некому. Его все чаще мучила мысль о том, как они плохо живут с Лидой, хотя со стороны они выглядели идеальной семьей. Его тайна так порой тяготила его, но с кем поделиться? Он в какие-то мгновения даже готов был поговорить с Лидой о Марине, но вовремя останавливал себя. Такой разговор лишь вызовет бурю слез и упреков. Марина стала для Иванова отдушиной, отрадой, как говорили раньше. Сами рождались стихи, ей, Марине посвященные, но только дневник Иванова хранил эти строки к любимой. Появилась совершенно безумная мысль – отдать эти стихи Марине. Но как это сделать? На работе невозможно, вокруг Марины всегда народ, на улице ее встретить не удавалась, да и вдруг нарвешься на ее мужа. А времени оставалось все меньше, Иванов в понедельник уходил в отпуск.

В отпуск уходить не хотелось, он прекрасно представлял, что его ожидает. У тещи дома будет много народа, все будут периодически раздражаться и кричать. Иванов тоже будет нервничать, только молча. Станет хмурым, недовольным, будет болеть сердце. Жена Лида будет тоже злиться, срывать раздражение на детях. Он, в свою очередь, будет злиться на нее. В общем, перспектива. Пришла пятница, а стихи Марине он так и не отдал. По традиции в отделе отмечали уходы в отпуск, в этот раз в пятницу виновником «междусобойчика» был Иванов. Пришла Марина с подругой. Отмечали уход в отпуск лабораторией. Выпили вина, съели торт, поговорили, пожелали Иванову хорошо отдохнуть и разошлись. Перед самым концом рабочего дня Иванов спустился в лабораторию Марины. В его внутреннем кармане пиджака лежал заветный блокнот. Народу в комнате, как всегда, было много. Уже сама мысль о несовершенном поступке заставляла бешено колотиться сердце. Поболтали о том, о сем и разошлись, блокнот так и остался в кармане. Придя домой Иванов одним духом написал письмо.

«Дорогая Марина! Последнее время я спрашиваю себя, могу ли я совершить опрометчивый поступок, о котором может быть буду потом жалеть? И отвечаю себе – наверное, нет. И все же я пишу тебе это письмо. Вот уже неделю я нахожусь в состоянии эйфории и все потому, что знаю, что, проснувшись утром, днем увижу тебя. Я счастлив от этого, что вижу и слышу тебя. Это состояние влюбленности (кто знает, что такое любовь?) длится с тех пор, как я знаю тебя. Ты спросишь – А как же Лида? Чтобы между нами не было недоразумений, будем считать мое нынешнее состояние опьянением, которое со временем пройдет. Но сейчас я пьян и счастлив от этого. И эти стихи, моя благодарность за то, что ты есть, за то, что ты греешь и освещаешь мою жизнь. Я хочу поделиться своим счастьем с тобой. Хочу, чтобы ты знала – Тебя любят, ведь это так прекрасно. Остаюсь поклонником всех твоих добродетелей. Твой Ив.»

Запечатав письмо с блокнотом в конверт, он поднялся на последний этаж. Здесь, в общежитии жила лучшая подруга Марины, Люда. Люда не удивилась просьбе Иванова. Она была из тех людей, на которых всегда можно положиться, и которых трудно чем-либо удивить.

На следующий день Иванов уезжал в Крюковку, к теще, жене, детям. Крюковка, маленький подмосковный городок, в часе езды от столицы со скучными, почти деревенскими улицами должен был приютить его на месяц. Но еще надо было доехать до Москвы, а это означало три часа нудной дороги в электричке. В вагоне Иванов сел к окну. На улице шел нескончаемый дождь, мысли сонно шевелились в мозгу. Вспомнились такие, сейчас страшно далекие, будто даже нереальные года учебы в институте. Они с Лидой все шесть лет учились в одной группе.

Вскоре Толя был в Крюковке. Потекла обычная жизнь, такая, какой он в Туле и представлял.
Там, в Крюковке, поступок с письмом казался ему нереальным, нет, это был сон, а может он прочитал об этом в каком то любовном романе? Здесь была совсем другая жизнь, более земная, что ли, и думать и мечтать о Марине здесь, было так же бессмысленно, как мечтать о полете в космос. Поступок с письмом напоминал ему поступок человека, тайно изготовившего ключ от квартиры, куда его всегда пускали, и где ему было хорошо. Воспользовавшись ключом, он ставил себя в неловкое положение. Если ключ к двери подойдет, и никто не узнает, что он им воспользовался, то все останется по-прежнему. Но если кто-то узнает, что он пытался проникнуть в квартиру, то он сразу будет признан негодяем и навсегда потеряет расположение хороших людей. Правда может быть и такой невероятный вариант, что друзья с радостью скажут – Вот и хорошо, что у тебя есть свой ключ, будь, как дома.

Месяц в Крюковке наконец прошел и можно было отправляться домой, оставив жену с детьми на тещу.

Приехав в Тулу, Иванов сразу же зашел к Люде. Люда, как всегда, была хороша и приветлива. Иванову нравилась и Люда, как женщина, но Марина была понятнее и ближе. Люда угостила Иванова чаем, рассказала о новостях на работе. Иванов с замиранием сердца спросил – Ты выполнила мою просьбу? Люда утвердительно кивнула головой и все. Иванов ожидал большего. В глубине души он надеялся получить ответ на свое послание, устный или письменный, хотя в своем письме никакого ответа и не просил. – И что, я не удивил Марину? - не удержавшись спросил он. – Да, она была удивлена, как ты решился на это – последовал ответ. Мир не перевернулся, все было на своих местах. Узнав, что Марина завтра уезжает в командировку на месяц, он вернулся к себе.

На следующий день Иванов по своим делам заходил в институт. В коридоре он столкнулся нос носом с Мариной. - Здравствуй Марина. - Здравствуй Толя – было в ответ, и Марина не задерживаясь прошла дальше. И такая тоска навалилась на Иванова, словно он потерял близкого друга. Закончив дела и пройдясь по городу, он вернулся домой. Ужин, телевизор, чтение «Комсомолки». Перед сном, привычно оторвав листок календаря, он прочитал 1 сентября. Лето кончилось, пора было ехать за семьей.