Фатальная Зависимость

Возле одноэтажного корпуса дома творчества «Литфонда» мы пили коньяк «Коктебель», чье название и соответствовало нашему географическому положению. В разгар дня, под расплавленным небом, коньяк шел тяжело, но это нас не останавливало. Личное крыльцо в номер, на котором мы расположились, было изваяно из гранита и напоминало элемент архитектуры московского метро.
- Тут под каждым кустом в разные годы обязательно спал какой-нибудь классик советской литературы, - рассмеялась Наташа.
Мы долго хохотали, представляя их всех одновременно, объятых пьяным сном, под гостеприимным крымским небом. Советская власть всегда умела использовать дивные места для своих партийных нужд. А когда-то, именно здесь, во времена кривых большевистских зеркал, художник и философ, Максимилиан Волошин создал свой личный, маленький Тибет.
Скорый нежеланный отъезд терзал настроение липким зудом. В Москву не хотелось до такой степени, что я готов был фиктивно жениться на какой-нибудь местной татарке. Андрей, обнимаясь с Леной, подбадривал мимоходом:
- Не грусти, мир – это сплошной Коктебель, просто в нем иногда портится погода.
После бурной, но по-августовски зябкой, ночи на пляже, я старался не встречаться взглядом с Наташей.
Когда мы проснулись прямо на гальке, прозвучало романтичное:
- Я отморозила себе задницу.
Казалось бы, я так долго добивался ее расположения в далекой, нереальной, все больше заснеженной, Москве! Заклинал: приди и наполни жизнь голосом, смехом, шагами, прошлым и будущим, только приди, все брошу к твоим ногам... И вот, свершилось, в выдуманном мире под названием Коктебель. Похоже, я получил знак. Метку приговоренного. А Коктебель стал символом того, что наш роман – лишь курортная разнузданность. Привкус именно этой правды слетел с ее отсутствующей улыбки. Если Черное море, вопреки моему тайному желанию плыть, пока берег не растворится в линии горизонта, отказало мне в вечном приюте, то крымским портвейном я едва не захлебнулся. В мои планы не входило топиться, просто волны завораживали, а портвейн вызывал сладостную зависимость, не менее фатальную, чем неволя моего сердца. Мир смелых надежд рушился среди бесстыдно-красивых декораций. Я ненавидел и боготворил это место. И, пронзительно хотел остаться здесь, где меня так прижгло – любовь, близкая к ненависти, яростная и непокорная, правила акварельным миром Коктебеля, вынуждая его обозначать движение вперед сменой дивных восходов и сказочных закатов. Предчувствие скорой, московской невнятности и неопределенности подталкивало растянуть безумие юга до вызывающей бесконечности. Тем не менее, уже ближайшим вечером самолет приложил нас к московской слякоти.
Теперь, застывший в памяти, пейзаж, будто омывало грозой и он приходил в движение, оживал. Над знакомым изгибом раскаленного пляжа больше не висело проклятие. Я смирился. Если мне вновь доведется посетить незабвенный Коктебель, я сделаю это с улыбкой. Там между нами могло произойти все, что угодно, но это ничего не значило.
Я смотрел на Наташу, любуясь ее манерой нервно курить и думал: мир так устроен, что каждый может найти в нем свою гавань и дом, увитый виноградником, спрятанный за поворотом каменистой дороги, в абрикосовых зарослях... Но все это полный... Коктебель! Чтоб его! Стоило ли добавить еще что-то к моему оптимизму? Если только - здравствуй осень, здравствуй дождь! Повеселимся вмеcте?