Утрачено в переводе

Lost In Transaction.

Глава 1.

Не хочу врать - я люблю жизнь. Странно для старого еврея-неудачника, который мечтал умереть максимум в 30. В молодости хочется гореть ярко, жить каждый день, как последний. Сорокалетние, тогда, вызывали у меня ужас, казались ожившими зомби. Ближе к 50 выясняется, что жизнь сложнее и интереснее, чем казалось. С возрастом смещается фокус намерений и критерии оценки. Становишься мягче, внимательнее к деталям. Учишься ходить босиком по снегу, не оставляя следов. В этом есть свой кайф.

Молодой Яков Соломонович... как вы себе это представляете? Вот и я не очень представляю, хоть и был молодым и Яковом Соломоновичем остаюсь до сих пор. В молодости ничто так не угнетает, как давление обстоятельств и ответственности. Хочется порхать, а правила предписывают. Хочется "глазеть и обжираться", но враждебный социум ежедневно тиранит тебя нелепыми правилами и обязанностями. Годами, фактически с рождения и до самой смерти, миллиарды людей делают то, что от них требуют, ожидают. Жертвуют днем сегодняшним, ради будущего, ради завтра, что не наступит никогда. Ради тех, кто об этом не просил. Ради того, что и вспомнить трудно через пару лет.

Жить некогда, нужно много работать, чтобы покупать все эти ненужные вещи, соответствовать актуальному тренду, копить... Зачем копить? Вероятно, в надежде купить, потом, ту жизнь, о которой мечтал. Куплю дом (квартиру), машину, собаку (попугая). Окружу себя друзьями. Женюсь, таки, заведу детей. Потом куплю яхту, вертолет. Объеду весь мир, буду общаться только с умными, знаменитыми и приятными. Потом, а сейчас я занят. Меня не кантовать. Чего такой нервный? Вы еще спрашиваете? Общаешься со всякой мразью, занимаешься чёрт знает чем...

Жить важно сегодня. Общаться с умными и порядочными тоже сегодня, но есть препятствие (для некоторых непреодолимое) - нужно быть самому умным, интересным и порядочным... Важно инвестировать в себя: в собственное развитие, расширение кругозора. Трепетно относиться к тем, кто близок, кого любишь тоже никто не мешает. Ещё важно любить то, что делаешь.

Не понимаю граждан, уныло плетущихся на ненавистную работу. Не мой случай. Я всегда любил свои проекты, деятельность, поглощающую без остатка. Мне необходимо гореть. Одержимость - естественное состояние для таких, как я. Настоящий кошмар начинается в момент кризиса мировосприятия. Открываешь утром глаза и понимаешь, что полностью потерял интерес к тому, чем занимался и к тому, чем жил. Огонек мигнул и погас. От планов и перспектив остался лишь дым. Безразличие и отупение овладевают постепенно, но настойчиво. Врата восприятия закрываются и не замечаешь, как на них появляется ржавый замок.  Перестаешь различать вкус, цвет, запахи - будто резкость пропала. Все время хочется протереть рецепторы.

Бу-бу-бу... бла-бла-бла. Какие мерзкие, самодовольные рожи меня окружают! Блятть... они в полном восторге от себя. Интересно, все эти важные тети и дяди были детьми? Глупости совершали? Влюблялись? Можно представить себе как они занимаются любовью? Что я здесь делаю? На очередном собрании акционеров, не так давно, я окончательно понял, что не хочу больше бизнеса и совершенно не понимаю чем жить дальше...

Жаль несколько лет, потраченных впустую. Все банально: после кризиса 98-го мои дела шли все хуже и хуже. Убыточные предприятия, созданные мной в России в начале 90-х, тянули за собой все остальные компании холдинга в Европе, Америке, Азии. У меня не хватило хладнокровия отрубить концы и пустить ко дну тонущие российские предприятия. С упорством маньяка я перекачивал деньги, уже вывезенные «на запад» обратно в Россию, которая поглощала их, подобно «черной дыре». Угроза бесславного возвращения на родину после пяти лет иммиграции витала надо мной, отнюдь не улучшая климат в семье. Жена, освоившаяся между Парижем и Сан-Тропэ, с трудом представляла возвращение с двумя детьми в Новые Черемушки. Характер её, далеко не безупречный, прогрессивно портился. Понять её можно. Я уже два месяца носился между Нью-Йорком, Роттердамом, Лондоном и Сеулом…

Последние переговоры с корейскими партнерами показали, что надеяться не на что. То, что крах неизбежен, было понятно давно. В воскресенье предстояло возвращение из Сеула в Париж, тяжелое объяснение с женой.

От одного вида бездушных гостиниц и серых улиц уже мутит. Типовые дома стоят рядами, как арестанты. Серость, мрак, лапидарная архитектура, тюнингованные лица... Знаете, что принято дарить корейской девочке на совершеннолетие? Угадайте! Деньги на пластическую операцию - здесь тюнинг принят в 18, а не в 58. Иначе можно замуж пролететь... Ходят такие барби восточные с кукольными лицами. Поголовно все - барби! Теперь и пацаны туда же подались - все стали похожи на каких-то неведомых мне персонажей местных сериалов. Если припрет жениться на красотке кореяночке, первым делом требуйте школьные фотографии, чтобы знать какими будут ваши реальные дети...

Как все достало! Ненавижу Каннамгу... Английской речи уже радуешься. Английский воспринимается, как родной. Чужой запах пропитал одежду и кожу. Одна мысль: скорее покинуть мрачный, уродливый Сеул и вернуться в Париж,- к детям, в парк «Монсо», к круассанам из «Ленотра» по утрам, запаху кофе на улицах, зелени бульваров…

- Мистер Инкерман!- скрипучий голос Президента, господина Йон Сун Пака вернул меня в суровую реальность. Я рассеянно посмотрел на него:
- Да, мистер Пак.
Президент выглядел расстроенным. Помолчав, он сел напротив, положил свою сильную не по годам руку в старческих пигментных пятнах поверх моей кисти и чуть сжал:
- Я хочу сказать тебе что-то, возможно, неприятное… Ты потерял кураж в работе, стал презирать деньги, швыряться ими направо и налево, но не это главное. Ты не доверяешь специалистам, ставишь менеджеров по принципу личной лояльности, утерял способность адекватно оценивать ситуацию и фактически требуешь от подчиненных одобрять развал компании,- видать, выражение моего лица стало чересчур кислым.

Президент сжал мою руку сильнее и продолжил, - не обижайся, что я не помог тебе выплыть. Мы были партнерами шесть лет, я очень хорошо отношусь к тебе, верю в тебя. Я тоже проходил «кризис среднего возраста» и не где-нибудь, а в тюрьме. Мой босс был великим человеком, основателем компании сразу после войны. Консорциум банков дал ему миллиардный кредит под дерзкие планы и честное слово и ничего более. Через двадцать лет его слово стало значить больше, чем слово президента страны. Я был ему, как сын. И не мог допустить, чтобы конкуренты очернили его имя - взял вину на себя и отсидел десять лет за него, но сегодня Президент - я. Ты понимаешь, о чем речь?

- Да, господин Пак, я понимаю и не обижаюсь. Сейчас я слаб, знаю это. Больше не могу найти мотивации для занятия бизнесом, не могу выносить общество людей из этой среды. Не могу больше любить то, чем занимаюсь.
- Брось, займись тем, что любишь. Ты должен сгореть, как Феникс и возродиться из пепла. Тебе не будет равных. Только возьми паузу, подумай, оцени себя и попытайся измениться. Научись доверять достойным. Все получится.- Он похлопал меня по руке и встал.
- Жаль, что не смогу сыграть с Вами в гольф, в последний раз.
- Извини - вынужден буду лететь к дочери в Нью-Йорк на уик-энд. Летишь со мной?
-Нет, спасибо.
- Я должен отблагодарить тебя за незабываемый уик-энд в Париже! Но я знаю клуб лучше, чем твой «Paris International Golf Club». Кто его проектировал, кстати?
- Джек Никлаус, по-моему.
- Я хочу, чтобы ты посмотрел, на что способен дизайнер Широ Акабаши. Очень тонкое понимание природного контекста. Он дизайнер самой природы, как Бог… Играл на полях «Gotemba Shizuoka»?
- Где это, в Японии?
- Да, недалеко от Токио. С видом на Фудзи-яму. Такие места японцы называют «Фудзи-ми» и очень ценят. Тебе понравится.

- Не получится. У меня нет визы.
- Дай мне паспорт. Подождешь два часа в ресторане, секретарь привезет тебе паспорт с визой и билеты. Отель тоже с меня. Прошу, не отказывай мне, поиграй за нас обоих. Тебе нужно успокоиться, подумать, все взвесить, преодолеть жалость к себе… Извини, мне пора.

Секретарь с поклоном взяла мой паспорт и бесшумно исчезла за дверью. Мы обнялись со стариком:
- Спасибо.
- Всегда буду рад тебя видеть в Сеуле…

Я сидел в ресторане, в ожидании паспорта, ел палочками черных, как угольки, жареных трепангов и разговаривал по телефону. Мой российский управляющий был близок к истерике и буквально кричал в трубку:
- Яша, ты не понимаешь! Если мы не найдем хотя бы полтора лимона прямо сегодня, меня здесь разорвут! Ты понимаешь? Не тебя, ты в Сеуле! А меня!
- Не температурь, дыши ровно. Ты кто? Скажешь, что звать тебя никак, приедет человек, решающий вопросы, перетрет... Просекаешь?
- Я так не могу, Яша! Я что, говно какое-то, по-твоему?
- Если не говно, так не скули, а разводи непонятки, решай! Не можешь - сиди и не пинтюкай. Я скоро сам приеду. Со всеми разберусь. Если менжуешься, лучше соскочи на время куда-нибудь. К бабе или в монастырь Даниловский.
- Ты хорошо подумал, старик? Тебе нельзя сюда…
- Я сам знаю, что можно, а что - нельзя. Что это ты так за меня обеспокоился? Лучше подготовь документы. Прежде, чем я буду с кем-то разбираться, нужно у себя порядок навести. Просек?
- Просёк…
- Ну, тогда готовься.
- Когда прилетаешь? Я тебя встречу.
- Спасибо, меня встретят. Будь готов в любое время. Я тебе позвоню из Москвы.

Я выключил телефон. Очень захотелось выпить. Услужливая официантка уже вопросительно смотрела на меня с компьютером-«наладонником» наготове. Я ткнул пальцем в «Шабли» в карте вин. Официантка обрадовано кивнула. Внизу на улице раздавались крики, слышно было, как подъезжают машины со спецсигналами.
- Что там происходит?- спросил я официантку.
- Демонстранты пытались ворваться в наше здание.
- Чего они хотят?
- Протестуют против увольнений. Потерять работу - это проблема. Не беспокойтесь, сейчас их арестуют.
Везде потерять работу - это проблема, но в Южной Корее и Японии, это не просто проблема, а ПРОБЛЕМА и какая! Особенно, если работал в чеболе или в японском аналоге - дзайбацу. Это самая натуральная мафиозная структура, только узаконенная. Почти любая крупная корейская компания - чеболь, и Хёндэ и Самсон Груп и ЭлДжи. Всего их около 30. У каждой из них есть свои лоббистские структуры, раздающие взятки, коррумпирующие чиновников, свои спортивные клубы и федерации по тхэквондо и хапкидо. Именно в них, кучкуются и координируют свои действия военные, менты, спортсмены, просто бандиты и профессиональные преступники со стажем. Все они - одна семья, и друг за друга впрягаются. Любой, самый затрапезный клерк чеболя, и тот осознаёт свою принадлежность к Семье. Потерять место в ней легко, а вернуться - невозможно.

Я попал в партнёры одного из крупнейших чеболей через хапкидо. Не обладая богатырской силушкой, мне нужно было что-то эффективное, но необычное, без опоры на физику (ибо я ленив), чтобы не столько защищать себя, сколько для уверенности в себе. С самозащитой у меня никогда проблем не было, ведь я готов в любой момент пырнуть соперника ножом,а если некуда деваться, то и пристрелю не раздумывая. В России со стволом я не расставался. Спал с двумя Береттами, и это были не милые близняшки, как можно подумать. Но, хапкидо - это иное. Мне этот стиль сразу понравился своей лаконичной брутальностью. Зачем скакать и вымахиваться, когда можно сразу сломать ключицу? Да, средней тяжести могут впаять, ну так разводить надо уметь, если уж лезешь в это дерьмо. Борцы скажут, что им, мол не страшно. Ок, борцухе легко сломать пальцы, они же грабли все время к тебе тянут, прощупывают. Сломал, и управляй, как джойстиком. Очень удобно.

Я привык учиться у лучших. Экономит время и деньги, соответственно. В теннис меня учил играть Тарпищев. В гольф - Никлаус. Хапкидо меня обучал Ли, многократный чемпион К-1. Мы даже подружились. Я завидовал тому, как у него было поставлено дело. Каждый раз, когда он приглашал меня в ресторан, это было шикарное место, а стол ломился от деликатесов. Жратва в Корее жутко дорогая. Глядя на то, сколько стоит говядина или орешки, многие ушлые барыги из бывшего Совка, планировали стать миллионерами, да не всё так просто. Дорого потому, что рынок поделен между несколькими чеболями и какого-нибудь Равшана или Мойшу никто там не ждёт.

Я отвлёкся, вернёмся к Ли и ресторанам. Увертюра всегда выглядела так: стоит Ли на входе в ресторан, рядом с ним на стуле большая корзина. К нему стоит длинная очередь из местных коммерсов, ПРИГЛАШЕННЫХ на ужин. Каждый из них произносит скороговоркой, непрерывно при этом кланяясь и не поднимая глаз:"Уважаемый шеф! Мы безмерно счастливы, что нам выпала честь разделить с вами трапезу по поводу приезда ваших высоких гостей! Тысячу раз спасибо! Но... к сожалению я должен работать, во благо нашего великого чеболя, нашей большой семьи. Простите великодушно, и примите этот скромный вклад в общее дело!" Продолжая кланяться, коммерс бросает толстый конверт с деньгами в корзину и убегает, не поднимая головы. На его место тут же встаёт следующий. Ли им едва заметно улыбается и совсем слегка кивает. Ради приличия.

А что если коммерс поднимет на Ли глаза? Это будет расценено как вызов, и уже на следующий день ему придется продемонстрировать своё мастерство в бою с одним из быков. Вероятнее всего, он будет вытирать асфальт своим брюхом на какой-нибудь автостоянке, пока бык таскает его за сломанные пальцы и проясняет его место в семье. Если коммерс реально сядет за стол (ведь он приглашен), то за столом с ним будут обращаться, как с равным. Проблемы начнутся сразу после трапезы, ведь ему придется доказать, что он того достоин. Его демарш будет однозначно воспринят как претензия на повышение в иерархии. Вот так всё непросто в благополучном, на взгляд иностранца, Сеуле.

Глава 2.

Токио вечером в пятницу никак не напоминает типичный мегаполис: Париж, Москву или Нью-Йорк. Нет этих ужасных пробок на дороге, хотя людей на улице непривычно много.
-Праздник сегодня, - на плохом английском проскрипел водитель роскошного эскортного лимузина Нисан «Лаурель», драпированного неизменным белым кружевом в салоне.
-Что за праздник?
-Хинамацури, праздник девочек.
-А, «Восьмое марта»!
-Нет, третье марта, Хинамацури - третье марта.
-У нас праздник девочек - 8 марта, понял?
-Понял, понял!- обрадовался водитель.

Мимо проплывают неоновые улицы. Абсолютно нереальный мир. Промелькнула башня Всемирного Торгового Центра. Мы пересекли Гинзу - основную торговую улицу, центр местных развлечений, пожалуй, самую известную улицу в Токио. Возле станции метро «Shinjuku» в группе высотных зданий я заметил грязно-розовый «Hayаtt». Мы проехали мимо.
- Разве нам не сюда? - спросил я водителя, похожего на мима, в своих белых перчатках и форменной фуражке.
- Нет, это «Century Hayatt», а нам в «Park Hayatt» в West Shinjuku.

Из тьмы стали вырисовываться три величественные башни из стекла со светящимися конструкциями на крыше. Мне показалось, что это самые высокие здания в городе. Даже «сиамские близнецы» мэрии и 330-метровая телебашня на расстоянии выглядели не столь внушительно. Мы въехали на бетонный пандус и оказались под серой плитой с сотами холодных светильников, у невыразительного входа, не похожего на привычный гостиничный. Модный полированный гранит смотрится ночью, как бетон. Улица тонет в темноте. Нет тепла. Чувствуешь себя, как в склепе.

Здание оказалось административным. Гостиница занимает в нем 14 верхних этажей. Лобби воспринимается очень маленьким относительно общих размеров здания и располагается на 41-м этаже. Водитель и носильщик с вещами сопроводили меня наверх. Едва открылись зеркальные двери лифта, как ко мне подскочил менеджер:
- Ирращаимасэ, мистер Инкермана-сан! Конбанва, дозо-дозо!(Добро пожаловать. Добрый вечер, пожалуйста проходите).
- Конбанва!- Я раскланялся с персоналом. Менеджер повел меня к лифтам. Все три лифта открыли двери одновременно.
- Дозо-дозо,- расшаркался менеджер, мы неловко столкнулись и рассмеялись.
- Сумимасен!- извинились мы одновременно и обменялись улыбками.

Лифт помчался вверх. Слегка заложило уши. Мелодичный перезвон оповестил, что мы прибыли. Женский голос из динамиков подтвердил на японском и на английском: «пятидесятый этаж». Мы вышли. Холл был со вкусом украшен скульптурой и барельефами. Стиль очень сдержанный и модный. Никакой пошлости.

- Ресторан «American Bar & Grill» - лучший в городе, на 52-м этаже. Спа, фитнесс и бассейн - там же,- рассказывал на ходу менеджер. Он открыл дверь в номер, включился свет.- Дозо-дозо!- расшаркался менеджер.

На столе стоит большой бумажный пакет, бережно перевязанный наверху ленточкой. Менеджер снял бумагу. Внутри оказалась роскошная корзина с фруктами, баночка чёрной икры, японские пресные бисквиты и бутылка шампанского «Кристал Рёдерер» в традиционном желтом целлофановом пеньюарчике.
- Подарок от мистера Пака,- торжественно произнес менеджер,- машина в вашем распоряжении. Когда Инкермана-сан поедет в гольф-клуб?
- Часов в 10 утра.
- Аригато годзиамас! (Большое спасибо) Водитель будет ждать в лобби. Ирращаимасэ!- непрерывно кланяясь менеджер вышел, пятясь задом, стремительно сворачивая оберточную бумагу.

Внесли мои вещи. Распаковывать их не хотелось. Я сел на кровать, включил телевизор и стал рассматривать комнату. Для Японии она огромная, плюс двойная. Интерьер приятный, на сочетании светлых серых фактурных деревянных панелей и мебели из дерева венге с едва заметной золотой патиной. Текстиль цвета льна и фисташек. В комнате много ламп и торшеров с абажурами из рисовой бумаги, японская графика, что в целом создает приятное впечатление. Напротив кровати - изящная гравюра тридцатых годов мастера Такахаси Хироаки, которого называли Сотэй, изображающая пагоду Янака в дождь. Покрывало, из нежнейшего египетского хлопка ласково на ощупь, как кожа корейской девушки. Гармония. Искусство и высокое качество позволяют отдыхать душой, даже в самые пакостные моменты жизни. Может быть, мои попытки сохранить моральный покой - скорее интуитивные, нежели продуманные, это эмоциональное чистоплюйство?

Зазвонил мобильный. На связи офицер банка из Швейцарии:
- Привет, Марк, какие новости? - спрашиваю.
- Хороших нет.
- Это понятно. Какие есть?
- Есть плохие. Все твои счета заблокированы. Кредитные карточки тоже. Я очень рекомендую тебе найти деньги. Хотя бы 130-140 тысяч франков. Это спасло бы твою кредитную историю. Извини, ничем тебе помочь уже не могу.
- Да о чем ты! Спасибо за все.

Не успел я положить телефон, как он весело запиликал снова. На этот раз офицер банка из Парижа:
- Месьё Инкерман?
- Да.
- Со всей возможной деликатностью вынуждена сообщить: счет Вашей компании закрыт.
- Почему?
- Ваша деятельность не характерна для клиентов нашего банка. Мы не поддерживаем международные торговые операции.
- Позвольте, Вы их четыре года поддерживали!
- А теперь не поддерживаем. Поймите, это не моя личная позиция, месьё.
- Я понимаю, мадам.
- Мадмуазель, месьё. Ваш личный счет и счет вашей жены тоже закрыты. Кредитные карточки аннулированы и будут изъяты банкоматом, в случае попытки их использования.
- Почему?
- Вы выписали чеков на большую сумму, чем имелось на счетах.
- Но мы же договорились с Вами перед отъездом о подстраховке… предоставлении овердрафта…
- Позиция руководства изменилась.
- Меня нельзя было поставить в известность?
- Сожалею...
- Сожалеете? Да у вас на депозите миллионов десять моих и вы мне не доверяете?
- Вы прекрасно знаете, что не можете сейчас использовать средства с депозита. Всего доброго, месьё Инкерман. Сожалею.
-Черт, черт, черт!

Телефон звонит не переставая: адвокат сообщил, что «Банк Де Франс» поместил меня в черный список. Урегулировать ситуацию необходимо, иначе не будет возможности иметь счет во Франции. Жена сообщила, что карточки не работают, наличных нет, холодильник пуст, за коммуналку не заплачено. Штрафов - уйма.
- Как дети? - я наивно попытался «перевести стрелки».
- Забыли, как их папочка выглядит,- был ответ.

Я с силой швырнул телефон в угол. Он рассыпался на безделушки и затих.
«Нужно успокоиться: ме-е-дленно вдо-ох, выдох, вдо-ох, выдох…» - я справился с эмоциями и пошел в ванную. Элегантная отделка мрамором Green Tinos и Emperador Dark, в сочетании с золотистой мозаикой из смальты уже не могли меня порадовать и вернуть равновесие.

Депрессия - не лучшее состояние для того, чтобы готовиться к борьбе за денежный знак. Нужно излучать оптимизм, но где его взять? Я смотрю на переливающийся огнями ночной Токио из огромного окна на пятидесятом этаже, сидя на подоконнике. Ощущение очень специфическое - не чувствуется, что есть какая-то преграда между тобой и двухсотметровой бездной. Легкое, холодное дыхание кондиционера придает ощущению реалистичности. Интересно, если прыгнуть, полетишь? Я закрыл глаза, представляя полет, одержим этой идеей с самого детства. Нет, сомнительно. Точно, не полетишь, а ёбн...ся - это разные вещи. Нужно любой ценой создать комфортный душевный климат. Для этого следует избавиться от давления ответственности. С источником плохих новостей я уже расправился. Главное, его не трогать, а то сразу начнешь собирать по кусочкам. Пусть полежит, бесполезный, лишенный энергии…, как я. А что я? Буду искать мотивацию, чтобы жить. Мотивацию, чтобы умереть, мне искать не надо. Я ударил сам себя несколько раз по щекам: «соберись, тряпка... concentration!» Сделал над собой усилие: встал, оделся и пошел гулять.

Глава 3.

В уютном и стильном баре почти никого нет. Вид из окна - просто роскошный. Старый негр в смокинге небрежно перебирает клавиши рояля. Седой, патлатый старикан щиплет струны контрабаса. Приятная мулаточка приятным же голосом поет о том, как хорош Париж в апреле, в цветении яблонь. Такое политкорректное трио. Посетителей мало. Одни мужики. Не могу скрыть разочарование. Официанты и бармен понимающе улыбаются. Я тоже улыбаюсь и иду прочь, бродить по гостинице. В фитнесс центре - никого. Тренажеры стоят вдоль стеклянной стены, совершенно безжизненные на фоне мерцающих огней оживленного города. Страдают, наверно, от своей невостребованности. Бассейн пуст и кажется от этого ещё больше. В стеклянном треугольном просвете огромного окна виднеется кровля соседней башни-близнеца, подмигивающая красными сигнальными огоньками. Кровля похожа на треугольный пирожок. По открытой галерее над бассейном, под самым потолком, кто-то пробежал, топая по металлическому полу. Все стихло столь же внезапно. Вскоре, из тени выпорхнула девушка с бейджем на груди. Выглядит смущенной - видать, оставила пост без разрешения.

- Добрый вечер! Плавать? - спрашивает девушка, кукольно улыбаясь.
- Плавать. Плавки забыл. Без плавок можно?
- Голым?
- Совершенно.
- Совершенно голым нельзя. Размер плавок не регламентируется: такие маленькие можно - девушка пальцами показывает насколько маленькие.
- В такие, как Вы показываете, я не помещусь, даже частями.
- Извините, Вы из какой комнаты?- девушка сует мне журнал с правилами посещения бассейна,- распишитесь, пожалуйста, что Вы проинструктированы…
Я расписываюсь и пишу номер комнаты. Девушка расслабляется: сумасшедший гайдзин (яп. чужак) предупрежден. Если вдруг полезет купаться голым - она приняла все возможные меры…

Я вышел из гостиницы и тащусь в квартал Kabuki-cho, в пятнадцати минутах ходьбы. Народа на улице полным-полно. От света рекламы светло, как днем. Меня сопровождает какофония сотен пиликающих игровых автоматов, то ослабевая, то усиливаясь от салона к салону. Суши-бары с плывущими по кругу лодочками сменяют ресторанчики, большие и маленькие. Стриптиз, караоке, и еще стриптиз. Еще караоке и еще... Есть совсем не хочется. Петь - тоже. Я ищу клуб «Стрэнд», но не могу  найти. Может уже закрылся? На глаза попался стриптиз-бар. Девушка на неоновой рекламе задорно дрыгает ножками. «Topless. Private dance» - гласит неоновая реклама. Я зашёл внутрь. Все улыбаются, как под кайфом. Громкая музыка стимулирует мимические способности: я сел за столик, жестом подозвал официантку, кивнул на рекламу коньяка «Реми Мартэн». Она улыбнулась - поняла.

Группа шумных японцев, тем временем, рассматривала бритый лобок стриптизерши, исполнявшей «прайвет дэнс». Смотрят в лупу, передавая мощную оптику друг другу. Сказать, что правило «топлесс» формально было нарушено, нельзя. На стриптизерше красовался купальник, именуемый «dental floss» (англ. зубная нить), что не могло служить серьезным препятствием тяге народа к прекрасному. «Грудь» у японских стриптизёрш появилась сравнительно недавно, благодаря распространению силиконовых имплантантов, скорее ради иностранцев. Японские мужчины к этой части женского тела традиционно индифферентны. Зато не безразличны ко всему остальному, в чем я очередной раз убедился. Еще одна дама с побитой целлюлитом задницей исполняла шестовой стриптиз и больше висела вниз головой. Проходящие мимо мужчины с интересом заглядывали в неё, как посетители музея в античную амфору. На гимнастические потуги смотреть было жалко и я пересел в глубину зала.

Ко мне подсела девочка. Я заказал ей «Мартини». Завязался бодрый разговор: она на японском, я - на английском. Каждый о своем. Очень гармонично. Громкая музыка помогает справиться с «трудностями перевода» и спасает тех, кому нечего сказать. Междометия плюс мимика, что еще надо?
- Кампай (соответствует нашему "вздрогнем" или нем. "прост")
- Кампай.

Время от времени девушка неуклюже елозит своей ногой по моей ноге и, как-бы смущается, прикрывая кривозубую улыбку рукой. Возбудиться от всего этого может только моряк после автономки и то, благодаря длительной реабилитации Виагрой. Я иду на улицу. Японские слова больше не режут ухо и сливаются в некий фон, как удачная музыка в фильме, которая подчеркивает действие, но её не замечаешь. Я покружил по улицам и вернулся в гостиницу.

В баре значительно прибавилось людей, а главное - женщин. Женщин много, а выбор не велик: все с кавалерами или в компаниях, если не считать нескольких пар солидных дам в бриллиантах. За одним из столиков сидит большая компания европейцев. Мужчины безупречно одеты. У таких парней сорочки, как новые - ещё хрустят. И выглядят они на 25, хотя, вполне возможно, мы - ровесники. Моё внимание привлекли не они, а девушка, сидящая с ними, но не принимающая участия в оживленной беседе, покачивающая босоножкой в такт музыке. Она очень молоденькая, с удивительно изящным, привлекательным лицом, точеной фигуркой. Я понял, что не хочу больше никого искать. Соревноваться с такими породистыми самцами в моем «casual wear» (англ. повседневная одежда) нереально, и я поехал вниз в номер прихорашиваться.

После долгих раздумий все варианты костюмов с галстуками были отвергнуты ввиду явной неконкурентоспособности. Пришлось облачиться в вызывающий френч «Версаче» из нежного серого кашемира. В нем я чувствовал себя наиболее уверенно. Вернувшись в бар, я сел за стойку с таким расчетом, чтобы иметь возможность рассматривать приглянувшуюся девушку. Она прекрасна: стрижка открывает на всеобщее обозрение шею, которой бы позавидовала Нефертити, глаза выразительные, улыбка открытая и непосредственная. Изящные пальчики, соблазнительные коленки. Общее впечатление трогательное, как от детей или стариков, которых хочется обнять и плакать. Мы аплодируем музыкантам громче всех. В эти моменты она смотрит на меня и улыбается. Все остальные тоже смотрят на меня и наверняка думают: «Что за идиот?». Красивой девушке, понятно, прощается все.

Я заказал бутылку любимого «Кристал». Когда мулатка страстно запела «Chick To Chick» я попросил официанта передать незнакомке бокал «Кристал» от меня с крохотной белой карликовой розой, которую я выдернул из икебана на стойке. Девушка выглянула из-за склонившегося к ней официанта, улыбнулась и приветливо помахала мне рукой. Официант последовал её примеру, будто я попросил их сфотографироваться вместе. Еще некоторое время мы обменивались улыбками, пока вся компания не поднялась с мест. Девушка показала мне на прощание, что розочку она уносит с собой.

Глава 4.

 В номере я долго лежал с открытыми глазами, ворочался, пока не включил телевизор. Смотреть дублированный фильм в Японии все равно, что слушать «Войну и мир» в постановке Киевского оперного театра - обхохочешься. Не помню что и смотрел, да как заснул.

Чем старше становишься, тем меньше спишь. Долгое время я практиковал спать 8 часов, но раз в два дня. Посадил щитовидку. Теперь сплю каждый день по 8. Всегда жалко было тратить время на сон. Никакая смена поясов меня тоже не давит. Могу перелететь Атлантику или Тихий и сразу ехать на стрелку. Главное помыться. Важно не обжираться в самолете на длинных перелетах и не бухать сильно. Кому теперь нужны мои качества? Стать, разве что, послом доброй воли? Публичности не хватит. Или стюардом? Хорошая мысль, учитывая, что стюардессы попадаются симпатичные. Правда мне, как всегда, не достанется. Наверняка тёлки предпочтут пилотов, а пилотом, Инкерман Яков Соломонович, быть не может. Соломоновичи - прагматики, а не романтики. Как только Соломоновичи хотят стать романтиками - сразу попадают в неудачники.

Уже знакомый водитель лимузина кланяется, открывает дверь. Я киваю ему в ответ, улыбаюсь и сажусь в машину. Идиотская мода обтягивать салон кружевными чехлами. Чувствуешь себя, как новорожденный в Вологодской губерни. Мы выезжаем на Tomei Expressway, откуда открывается величественная панорама Токио, вид на мост Metropolitan Expressway. Издали Токио смотрится хорошо даже днем, несмотря на уродливую и сверх функциональную архитектуру. За городом особенно ощущаешь небывало ранний приход «ханами», времени цветения сакуры - праздника, когда вся Япония выглядит, как невеста, как розовый торт с белоснежными взбитыми сливками. Пелена первых цветущих садов едва пробивается на фоне робкой зелени полей. Показалась Фудзи. Теперь я лучше понимаю своих знакомых, восторгающихся этой страной…

В Гольф-клубе меня встретил директор - приятный спортивный американец с ослепительной улыбкой и загаром шкипера.
- Беннетт, зовите просто Бен,- представился директор, подавая руку.
- Инкерман, Яков... - зовите просто Джейкоб.
- Рад вас видеть, Джейкоб! Член «St. James`s» клуба для нас всегда желанный гость! Друзья мистера Пака - мои друзья. Не видел в своей жизни людей, более одержимых гольфом, чем корейские бизнесмены. Господин Пак - безусловный чемпион среди них!
- Я, к счастью, не столь одержим гольфом. Для меня это лишь европейский суррогат медитации с физкультурным уклоном.
- С такими мыслями вы еще до сих пор член «Paris International»?- засмеялся Бен, притворно ужасаясь.- Прошу!

Мы миновали ресторан и зашли в модный pro-shop.
- Я бы хотел купить кое-что.
- Мистер Пак сообщил, что Вы не имеете привычки возить все с собой. Рад буду предоставить мой личный набор клюшек, если он вас устроит.
Как вам простенький, но безупречный классический «Ben Hogan Iron Set»?
- Да, конечно. Спасибо. Мне нужны ботинки.
- Знаю, что вы очень щепетильны в этом вопросе. Ваша любимая модель «Foot Joy Classic Tour», размер 42-й…
- Точно.
- Что предпочитаете: Center Seam (англ. центральный передний наружный шов) или Split Sweep Saddle? (англ. комбинированные, со вставкой в виде седла).
- Center Seam. Но я не столь щепетилен, как вы думаете. В принципе я скорее «casual golfer», просто не люблю испытывать немотивированные неудобства.
- Верится с трудом. А как же принцип: «не важно, как ты играешь - важно, как ты выглядишь»?- засмеялся Бен.
- Я даже не знаю что хуже: то, как я выгляжу или то, как я играю.
- Бросьте, Джейкоб. Не говорите никому. Держите марку сноба из парижского клуба "Сент Джеймс"! Могу рассказать что есть предложение и кто соперники.
- Играть нет настроения. Если выделите тренировочную площадку поживописнее - буду благодарен.
- Безусловно. К вам «подселить» кого-нибудь, чтобы не скучно было?
- Нет, спасибо. Я люблю одиночество.
- Как скажете. Все для вас. Ваше пребывание полностью оплачено. Любой каприз… господин Пак платит,- подмигнул хитро Бен,- наслышан о ваших экстравагантных выходках, мистер Инкерман. Могу я надеяться, что мы сегодня хорошо заработаем?
- Я не в форме…
- Катастрофа!- притворно ужаснулся Бен, вытаращив глаза, и тут же рассмеялся,- это шутка!

Не знаю, что со мной случилось, но я не могу закатить мяч в лунку уже пол-часа. 38-й… Мяч катится, аккуратно прокатывается по краю лунки и выкатывается на другую сторону. 39-й… шарик катится, перескакивает лунку… Я уже начинаю заводиться. Злость внутри пухнет, как тесто в печи. Клюшка Бена и ближайшее краснокнижное дерево еще не знают, что находятся на волосок от гибели. Если не попаду сороковым, плюну и буду отрабатывать дальний. Не попал. Черт! Неужели так брошу все и пойду долбить? Я погорячился. Вот если не попаду пятидесятый…

 Расстреляв все мячи, я сел под карликовым дубом и недолго любовался восхитительным ландшафтом и Фудзи с белой грудкой. Ровно в два за мной приехал Бен.

- Как успехи?
- Лучше всех, но никто не завидует.
-Поехали на экскурсию, а потом - обедать. Идет? Я не расстроил ваши планы, сэр?- насмехается нахальный Бен.
- Расстроил. Я хотел повеситься, да ты помешал.
- Правда? Я могу уехать!- Бен сделал вид, что залезает в электромобильчик.- Такую рекламу для клуба грех упускать,- расхохотался Бен.
- Я передумал. Во-первых, вешаться на таких деревьях не эстетично. Диспропорционально как-то. Во-вторых, я не могу позволить, чтобы на мне зарабатывали.
-Жаль, Джейкоб: ни куража, ни рекламы. Я уже собирался предложить рекламное место производителям веревок. Пропал день! Только и остается, что напиться в хлам.

В ресторане Бен посадил меня за свой столик с двумя американцами из Сиэтла. Я пролил бальзам на души янки, расхваливая город бесконечного, но восхитительного дождя, столицы стиля «гранж», «Homeplace of Boeing and Microsoft». Парни приехали втюхивать япошкам «Боинги». Не трудно предположить, что прихиппованные работнички Гейтса по таким гольф-клубам не разъезжают. Бен всё время убегал к другим гостям. Когда возвращался, мы переключались на его клуб: хвалили, сравнивали с другими, делились впечатлениями. «Gotemba Shizuokа» действительно достоин восхищения.

В зал вошла большая компания. Бен немедленно среагировал, вскочил приветствовать гостей. Со всеми обнимался, целовался, и тут... я чуть не подавился сашими из тунца: Бен целуется «в щечку» со вчерашней прекрасной незнакомкой из гостиничного бара! Подойти сразу как-то не комильфо па. Компания заняла большой стол, к счастью, по соседству. Рассаживаясь, все здороваются, мило улыбаясь: «Bonjour!» Но, почему-то, только со мной. Я смущенно улыбаюсь в ответ: «Bonjour! Bonjour!» Незнакомка села так близко, что я могу дотянуться до нее рукой. Наверное, я совсем выпал из разговора с американцами и неприлично уставился на красотку в надежде, что она меня узнает.

Девушка была явно не в духе: покусывала нижнюю губу и изредка бросала на меня колючие взгляды. У большинства современных девушек глаза безжизненные, как у дохлой форели. А эти - озера серые, холодные, глубокие. В таких глазах утонуть - раз плюнуть. Ее спутники - французы, но что-то подсказывало, что девушка не француженка. Жабоеды, как всегда, жаловались на жизнь. До меня доносились только отдельные фразы: «…vous n`imaginez pas a quel point c`est difficile…» (фр. Вы не представляете, как это было нелегко…).

Наконец, девушка не выдержала и выпалила мне далеко не ангельским голосом:
- Ne me regardez pas comme une bete courieuse! (фр. приблизительно: чё уставился, как баран на новые ворота)
- Vous etes l`envoye` du ciel… (фр. Вас само Провидение послало)- ответил я, несколько волнуясь от возникшего подозрения…
- Pardon?- не поняла незнакомка.
Я вытащил маленькую белую розу из вазы на моем столе. Мои американцы одобряюще улыбнулись.
- Я не «пялюсь», а восхищаюсь вами,- прошипел я на русском, едва сдерживая учащенное дыхание и протягивая розу. Незнакомка аж выронила нож, неловко взяла розу и размахивая вилкой эмоционально затараторила:
- Блин, я, как дура, слова подбираю, а Вы - русский, оказывается! Никогда бы не подумала! - Французы разом перестали болтать и уставились на нас, незнакомка продолжила.- Это ж вы мне вчера шампанское прислали… бли-ин, я бы в жизни не узнала. Вчера вы такой были представительный. Я подумала, что богемный персонаж какой-то, их в Токио полно крутится… Мы когда пришли, Бен вас показал, сказал, что крутой дядька из Парижа. Я и подумала: на француза не похож…

- Давайте познакомимся: Яша - прервал я поток эмоций соотечественницы.
- А я - Маша. Вот здорово: Маша и Яша в Токио встретились. Я уже русских два года не видела. Давайте я вас с моими пупсиками познакомлю. Бойкая Маша встала и взяла меня за руку. Пришлось подчиниться её порыву и встать. Все уже давно следили за нами и тоже встали, едва я поднялся.
- Ce mon amie Russe - Jasha (фр. это мой русский друг - Яша),- у всех вытянулись лица,- Ce mon home Fabris (фр. это мой муж - Фабрис),- представила Маша очень красивого молодого человека в безукоризненной свежести белом джемпере и белых туфлях для гольфа со вставками из крокодиловой кожи. Вероятно, лицо скисло у меня.
- J`en suis bien aise (фр. очень приятно),- очень вежливо и очень официально обменялись мы рукопожатиями. Я специально чуть сдавил его руку, чтобы сделать больно.
- Ce sont nos amis (фр. это наши друзья),- продолжала Маша. Я пожимал руки, даже не стараясь запомнить их имена.

Пытаясь упредить возможный конфуз (от моего французского лошади приседают и трава не растет), я попросил разрешения говорить на английском. Все согласились, думая, что я столь деликатен, что не хочу ставить в неловкое положение американцев за моим столом. Маша добралась и до них:
- А это, что за перцы?
- Бизнесмены из Сиэтла.
Пришлось американцам тоже вставать брататься.

Тем временем Маша пересела ко мне, заняв место Бена.
- Слушай, Яша, можно на "ты"?
- Конечно.
- Я, надеюсь, ты не собираешься снова на поле ехать?
- Какие будут предложения?
- Поехали потусуемся! Я гольф терпеть не могу, а они собираются весь уик-энд тут торчать. Я тебе Токио покажу. Поехали, а? Устроим хали-гали. Пупсики такие правильные, что меня от них тошнит иногда…
- Как тебе отказать…
- Здорово!- Маша встала и коснулась кончиками пальцев моей щеки,- встретимся здесь, в баре.

Я закончил обед, поглядывая украдкой на Машу. Она что-то энергично обсуждала с мужем, затем встала, расцеловалась со всеми, а мне махнула рукой. Стройная, гибкая. В меру высокая. Чудо, как хороша, но замужем. Везет, как утопленнику.

Вскоре я нашел Бена и поблагодарил за гостеприимство. Бен не скрывал своего разочарования.
- Бен, давай я распишусь, что был здесь два дня, чтобы Пака не обижать,- французы пошли на поле и махали нам в знак приветствия,- и проставь союзникам бутылочку "Дюкрю Букаю" года 88-го или 90-го и «Кристал» от меня и мистера Пака вечерком.
- Будет сделано.
- Отличный клуб. Надеюсь, что еще приеду. Спасибо.
- Спасибо вам, сэр. Буду рад.
Мы попрощались. Сомнительно, что я когда-нибудь сюда вернусь.

Глава 5.

Я сел в лимузин вместе с Машей, сзади. Озадаченный муж бомбардировал ее звонками. Маша отбивалась с подчеркнуто ледяной вежливостью: «Je ne le connais…c`est tout a fair accessoire…J`ignore tout de ses activites…ce la m`est indifferent…Je connais tout les trucs…ca n`existe pas…quelle gourde!…Je ne concois pas vos intentions…c`est ca…comme vous voulez» (фр. Я его не знаю… не имеет значения… не знаю и знать не хочу, чем он занимается… мне безразлично… знаю я все эти фокусы… плевать… какой дурак!... я не понимаю Ваших намерений… это так… как Вам будет угодно).
-Как я его!- торжествующе спросила Маша, бросая телефон в сумочку.
-Ты была неподражаема, просто Одри Хэпберн в «Завтрак у Тиффани»…
-О! Пусть помучается, а то обнаглел последнее время. Угрожает, что не придет сегодня ночевать! Напугал. Сам ходит куда хочет, а меня держит здесь, как болонку какую-то. Всегда занят, видите ли! Такой специалист - нарасхват! Я работу из-за него потеряла, наверное.

-Что за работа?
-Ой, Яш... я же моделью работала у Живанши, а здесь только фотосессий пару, и все. Английского не знаю: французский учила с детства. А без английского здесь трудно. Не учить же японский? Все равно же не выучишь, правда?.
-Куда поедем?
-Куда ты хочешь?
-Ты - босс…
-Хочешь, на Гинзу поедем по магазинам шататься, а потом в клуб?
-Я тебя умоляю, без шопинга, если можно…
-Да показать тебе только! Здесь столько штучек всяких…
-Не хочу их штучек.
-В аркаду... Поиграем? Давай на башню телевизионную?
-Ты была в районе Янака?
-Нет, а что это?
-Очень старый район с маленькими кладбищами при храмах. Японцы мирно уживаются с мертвыми. Хочешь посмотреть?
-Не-ет, мертвых я боюсь.
-Живых надо бояться, а не мертвых. А в Asakusa была?
-Нет. А это что?
-Район старый, исторический. Поедем?
-Кладбищ нет?
-Не знаю. Мы на кладбище не пойдем.
-Как ты говоришь?...Ты - босс.

 Мы сначала поехали посмотреть современную усыпальницу Meiji, побродили по парку с огромными деревьями. Маша пришла к выводу, что покойники, действительно, не так страшны. Я рассказал все, что знал о Японии: ее истории, традициях, искусстве. Маша задумчиво слушала, обхватив двумя руками мою руку. На каблуках она была выше меня и иногда спотыкалась, припадая ко мне на плечо. Под воротами Тори она спросила:
-А что это за бумажечки висели на красных шнурочках в храме? Красивенькие такие…
-Поминальные записки. Была в церкви православной?
-Была. Я крещеная.- Маша с готовностью продемонстрировала маленький золотой крестик.
-Видела, как пишут записочки, а потом поп читает «За здравие» или «За упокой»?
-Да.
-Вот это - то же самое, но без попа. Японцы считают, что слово материально, а текст священен. У евреев похожий культ. Бог для Христиан - это…
-Лю-бовь… - тихо вставила Маша
-А Бог евреев - это текст. Лучше знаешь текст - ближе к Богу.
-Как у них все сложно, у бедненьких… Любовь, таки проще…
-Ну, это как сказать…

 Переместившись в Асакуса, я отпустил машину. Мы неспешно шли по аллее ворот Kaminare, где нет характерного шума города, истерических выкриков, несущихся из мощных динамиков, установленных на рекламных микроавтобусах. Я рассказывал об Асакуса - храмовом комплексе XVII - XIX века, реальном уголке «старого» Токио, которых сохранилось не так много. Маша отмалчивалась.

Возле многоярусной пагоды замка Senso-ji поднимался дым от курильницы, выставленной прямо перед храмом. Люди подходили по очереди и движением руки направляли дым себе на голову или на тело.
-Что они делают?
-Считается, что священный дым помогает достичь просветления и здоровья.
-Умнее хотят стать?
-Можно и так сказать.
-Тогда мне тоже надо,- засмеялась Маша.
Она решительно направилась к курильнице, у которой стояло много людей. Маша весьма непосредственно рассматривала ритуал. Пожилая японка жестом предложила Маше пройти перед ней. Очередь одобрительно заулыбалась. Маша, принюхиваясь к дыму, погоняла его ладошкой. Японка тронула ее за руку и показала, как надо. Со второй попытки у Маши получилось, и она вернулась ко мне, улыбаясь и пританцовывая. Японка смотрела ей в след.

-Видел? Тетка мне показала, как надо: закручиваешь дым вокруг головы - вот так!- показывала Маша, принимая позы «vogue» (фр. «мода», имеется в виду статичная поза, которую манекенщица принимает в конце каждой проходки на дефиле). Несколько мужчин остановились и смотрели на нее, разинув рот.
-На тебя все время так смотрят?
-Еще и не так. Я привыкла.- Маша улыбнулась поклонникам и они просияли.- Пойдем, Яш, тебя окуривать. Ты умный, конечно, но просветлиться и тебе не помешает!- Маша потащила меня окуриваться,- вот так, так, все! Теперь ты просветлен. Я способствовала твоему просветлению. Ты рад?
-Ужасно рад. Дай, я тебя поцелую…
Маша с готовностью подставила щеку. В момент, когда я потянулся с поцелуем, она чуть повернула голову, как бы нечаянно. Мои губы коснулись ее щеки и уголка губ.
-Упс!- засмеялась Маша, комментируя контакт. Свежесть нежной щечки, вкус ненакрашенных губ… я пытался сохранить ощущения как можно дольше, даже невольно зажмурился.
-Яша, тебе плохо?- дернула меня за рукав Маша.
-Нет, мне хорошо, даже слишком.
-Слишком хорошо не бывает. Хочешь, будет еще лучше?- я не ответил. Маша поцеловала меня в губы, задержавшись буквально на секунду,- хорошо тебе?
-Здорово…
-Вот видишь,- констатировала Маша, с чувством выполненного долга,- а ты не верил! Я все могу: просветлять могу, хорошо делать… еще много чего, но не все сразу и хорошенького - понемножку! Еще влюбишься в меня и покончишь с собой. Жалко…

Я уже стал привыкать к Машиной… непосредственности, так ее назовем; и подумал, что борьба с искушением мне сегодня предстоит нехилая. Японка продолжала наблюдать за нами. Маша вертелась вокруг меня. Встретившись взглядом с пожилой японкой, отвесила ей церемониальный поклон. Японка тоже поклонилась и спросила меня на английском: «Дочь?» Я отрицательно покачал головой. Маша взяла меня за руку. Японка посмотрела явно осуждающе.
 
 Раньше все улицы во всех городах строились с таким расчетом, чтобы акцентом в конце улицы был храм, или общественно значимое здание, на худой конец. Токио - не исключение. Улица Nakamise ведет к комплексу Senso-ji. Мы бродили по торговым рядам Nakamise Dori, рассматривая безделушки, фонарики с иероглифами, наборы для каллиграфии, печати.
-У тебя есть печать?- спросил я Машу, привалившуюся к моему плечу.
-Есть, конечно. Здесь без печати не проживешь: подписи, как таковой, нет. Показать?- Маша, не дождавшись ответа достала маленькую бамбуковую палочку с вырезанным на торце сложным иероглифом.- Мое имя так по-японски пишется. У меня чернилки есть красненькие. Потом поставлю тебе печать куда-нибудь, на память. Ты когда уезжаешь?
-Завтра.
-Завтра? Так у нас совсем мало времени. Ну ничего, скоро я тоже в Париж вернусь. Какое у тебя любимое место в Париже?
-Марэ, Бют-Шомон, бульвары, квартал Сорбонны, Сен Жермен, Понт Нёф… много чего.
-А где ты живешь?
-В Шестнадцатом.
-А мы на rue Levis, в Семнадцатом.
-Я знаю это место, очень живое. Особенно, когда рынок работает. Ты живешь ближе к бульвару Курсей?
-Да, всегда катаюсь на карусельке, когда иду мимо.
-Собираешь толпы зевак?
-Преимущественно мужского пола. Катаюсь и показываю им язык.
-Срываешь восхищение?
-Два-три предложения в день выйти замуж, пять-шесть завести детей. Обычно французы так запросто предлагают заняться сексом, говорят: «у меня есть пол-часа свободных» или «…не беспокойтесь - у меня есть презервативы», ну, и все такое. Мне, правда, редко такую хрень заявляют - больше от других слышу.
-Почему? Молодо выглядишь?
-Да что ты! Кого это останавливает? Яша, извини, конечно: какой ты глупый! Они же меня боятся! Разве мужчины не боятся по-настоящему красивых женщин?
-Боятся, ты права. Особенно умных и красивых - от таких шарахаются.
-Ты думаешь, что я глупая?- Маша остановилась. Я молчал и смотрел ей в глаза,- ты думаешь, что я глупая и ветреная… я представляю. А я совсем не такая, просто ты меня не знаешь. Конечно я не читала обо всем, болтаю много, но французский же я выучила…- Маша заплакала и уткнулась мне в шею. Я чувствовал холодок ее слез и несколько растерялся. Я гладил ее по волосам, как успокаивают детей.- Не относись ко мне, как un belle poupee* (фр. красивая кукла), манекену… Хорошо?- Маша оторвалась от меня и посмотрела в глаза.
-Извини, если обидел. Я не хотел.
-Это ты извини. У меня так меняется настроение… Все, я больше не буду. Скорее говори мне, какая я замечательная…
-Ты красавица…
-Ну, это понятно…
-Просветительница…
-Я так и знала,- Маша легонько ударила меня ладонью по плечу и вернулась в свое беззаботное состояние.

 Маша настояла, чтобы до ресторана мы доехали на метро:
-Я так хочу покататься на этом утконосике скоростном… Как же его?
-Шинкансен. В Кобе съездить рекомендую: очень красиво, наверно.
-Точно! И на метро хочу покататься. Я же с тобой, а то пробовала как-то вначале - все меня лапают. Фу! Так противно. Правда?
-Правда, детка. Я что такой страшный, что распугиваю сексуальных маньяков?
-Ну, посмотри в зеркало: не шкаф, но видно, что не домашнее животное. Ты улыбаешься все время, но зубы никогда не показываешь, шутишь, но не смеешься. Смотришь очень жестко, подозрительно. Глянешь тебе в глаза и понимаешь - пи**ец, приплыли…
-Не ругайся, деточка. Тебе не идет.
-Хорошо, папик,- Маша снова привалилась к моему плечу.
-Я не показываю зубы потому, что они кривые, некрасивые.
-Не в этом дело. Я все про тебя знаю.
-Что ты знаешь?
-Бен сказал.
-Что я «крутой дядька»? Погорячился Бен.
-Это я так тебе сказала, а Бен сказал, что ты важный мафиози. Гангстер.
-Ты в это веришь?
-Конечно!
-Чушь какая…
-Скажи лучше, ты будешь моим папиком?
-Муж у тебя уже есть.Что ж, буду папиком, что делать? Только любимым папиком.
-Конечно, любимым. А что муж? Муж - объелся груш…

 Подошел стремительный поезд метро. Двери открылись одновременно со стальными турникетами. В вагоне экраны, чисто, людей не очень много, но контакта не избежать. Маша рассматривала план. Я наблюдал за ней. Никто лапать ее действительно не отважился.
-Попозже пойдем в «Лекс». Давай пока потусуемся в этом районе. Любишь петь?
-Не знаю даже… У меня голоса нет.
-Я знаю одно местечко в Rappongi (район Токио) где огромный выбор английских треков, там и французские есть, а то обычно одни японские и АББА какая-нибудь дурацкая,- Дэ-энсинг куин, дэ-энсинг куин,- проиллюстрировала Маша, тихонько пританцовывая. Мужчины в вагоне окончательно оторвались от созерцания рекламы на экранах.
 
 На оживленном бульваре Раппонги я попытался найти обменник.
-Яша, не трать время, в субботу не работают банки, а обменников, как таковых, здесь нет. Сними с карты.
-Забыл в гостинице,- соврал я,- не возвращаться же в отель. Только доллары наличные остались.
-Доллары никто у тебя не возьмет. Здесь с этим строго.
-Черт!
-Не беспокойся, папик! Я буду платить.
-Я тебе отдам доллары - ты в понедельник поменяешь, хорошо?
-Нет. Когда я еще смогу пригласить мафиози из России и заплатить? Буду всем рассказывать потом, какая я самостоятельная. Больше всех муж будет поражен. Он думает, что все русские бабы - красивые шлюхи и содержанки. Они все так думают. Француженки красивые их дрессируют, как мопсов. Чуть что не так: пошел на х…, извини. Все пополам. Каждый за себя. Зато все время нужно стараться, заинтересовывать друг друга, бороться, интриги разные создавать, чтобы партнер не расслаблялся.

-Тебе нравятся французы?
-Как сказать? Разные есть. Не поняла еще. А тебе?
-Мне среди них комфортно: никто к тебе не лезет, все улыбаются вежливо, даже когда гадости говорят. Я и французский не учу ради душевного комфорта.
-Да, гораздо лучше нашего хамства, пусть оно и от чистого сердца.
-Эрих-Мария Ремарк сказал вроде: «хорошие люди, эти французы, только почему-то среди них очень быстро дохнешь».
-Пришли.
 
 В караоке-баре мы взяли кабинку, чтобы потренироваться. Маша нашла “Tombe La Neige” (фр. «Падает снег») из репертуара Сальваторе Адамо:
-Ну слушай, папик, наслаждайся:
"Tombe la neige
Tu ne viendras pas ce soir..."
Она пела действительно хорошо, глядя в пол, поднимая на меня иногда свои выразительные серые глаза. Классическое маленькое черное платье от «Шанель» позволяло любоваться тем, что нет смысла скрывать. Маша сбросила туфли и чуть пританцовывала в колготках. Припев я подпевал ей:
-"Tu ne viendras pas ce soir
Me crie mon desespoir..."

-Браво!- аплодировал я, когда Маша закончила и второй куплет. Я не преувеличивал - действительно, понравилось.
-Теперь ты.
Я выбрал «Dream A Little Dream» и запел неуверенным, скрипучим голосом, так как боялся «дать петуха»:
-"Stars shining bright above you
Night breezes seem to whisper… I love you!"
-Не бойся папик, здорово, откройся, пой в голос! Выдыхай, бобёр!- подбадривала меня Маша.
Я продолжил, периодически совершая некие пассы свободной рукой.
-"...Just hold me tight and tell me you`ll miss me…"
В финале я тоже удостоился от Маши аплодисментов.

Официантка принесла суши и пиво «Саппоро».
-Уф, тяжело мне дается вокал. Но, знаешь, мне понравилось. Особенно, как ты поешь,- разглагольствовал я размешивая палочками васаби в соевом соусе.
-О чем песня?
-Есть у меня мечта маленькая - поцелуй меня! Скажи, что будет меня не хватать...
-Это случайно или со смыслом выбрал такую?
-Считай, что это скрытый месседж.
-Мечтаешь, чтобы я тебя поцеловала? Пересядь ко мне, пожалуйста, лень зеленку эту разводить. Можно, я к тебе макать буду?
-Пожалуйста,- согласился я, с готовностью пересаживаясь.
-Подожди, сейчас прожую…- Маша вытерла губы салфеткой,- Ну что, «мечты сбываются и не сбываются…»- пропела Маша и поцеловала меня в щеку.
Я повернулся к ней. Какое-то время мы смотрели друг на друга. Невольно мой взгляд фиксировался на ее губах. Она чуть приблизилась и позволила поцеловать себя в губы.
-Хватит, папик. Не буди во мне зверя. Мы же не допустим адюльтера с инцестом.
-Ни в коем случае.
-Я так и знала, что зря теряю время,- засмеялась Маша,- шучу, шучу. Сколько у тебя детей, двое?
-Угадала.
-Жена еще не сбежала?
-Пока нет, но все к тому идет.
-Она молодая, моего возраста?
-Сколько тебе?
-Скоро двадцать стукнет.
-Она почти моя ровесница, скорее.
-А-а, понятно. Значит это ты от нее намылился. Льву захотелось свежего мяса?
-Ты меня осуждаешь?
-Как можно, папочка? Прости, я тебе сделала больно, наверно? Я не хотела!- Маша быстро чмокнула меня в щеку,- Все прошло?

 У входа в клуб «Lexinton Queen» стояла огромная толпа.
-Ты думаешь, мы туда попадем?- засомневался я.
-Не боись, папик - ты со мной. Раз народа много, значит, в клубе есть звездные челы. Манекенки и толстенькие богатенькие буратинки там есть всегда. Видишь, сколько девчонок хочет подцепить звезду?
Действительно, в очереди стояли белые и черные, мулаточки и японочки, очень красивые и не очень, но все равно красивые. Маша звонила куда-то, заткнув ухо пальцем, как артиллерист.
-Здесь фейс-контроль?- спросил я, когда она поговорила.
-Для девочек фейс, для мальчиков дресс. Клуб человек на триста, а в субботу набивается в два раза больше.
-Меня пустят без пиджака в сезонном тренде?
-Со мной - пустят в майке!
Над толпой показалась голова японца, который что-то высматривал.
-Пошли!- скомандовала Маша и решительно направилась сквозь очередь, держа меня за руку. На входе она расцеловалась сначала с одним японцем, потом с другим, нашептывая им что-то на ухо.- Шиничи Нарита,- представила она одного,- главный по музыке здесь, а второй - Онозава - Ди Джей, сегодня помогает.- Мы обменялись рукопожатиями. Маша тут же отдала свой белый плащ и сумочку Онозаве, помахала японцам ручкой и потащила меня внутрь.

Коридор сплошь увешан фотографиями знаменитостей, стены подпирают бесчисленные красотки.
-В ВИП-лонж просто так не попадешь, но может, там есть кто-то из знакомых. Постой, я посмотрю. Веди себя хорошо. Обещаешь?
-Обещаю.

Маша исчезла в толпе. Минут через десять она вернулась в обнимку с очень красивой, высокой (!) японкой. Если я скажу, что она была блондинка с голубыми глазами - вы не поверите, но это было именно так.
-Ce mon amie, mannequin… (фр. моя подруга, манекенщица) - начала представлять подругу Маша.
-Miоu-Miоu.- протянула руку японка, улыбаясь.
-Ce mon papa-maman.- представила меня Маша.
-Un papa gateau? (фр. щедрый папочка?)- спросила Миу-Миу Машу тихонько, но я все равно понял.
Маша прильнула к ее уху и принялась что-то шептать. Японка кивала головой.
-Французик?- осведомилась Миу-Миу у меня - Люблю французский... самый сексуальный язык.
-Предпочитаю английский,- ответил я,- не возражаете?
-Нет проблем.

Миу-Миу повела нас внутрь ВИП-лонж, где было полно молодых японских придурков с крашеными волосами, в GFF, Armani, Versace и с дорогими часами на руках. Полно было и девиц. В углу небольшой чилл-аут заслоняли мощные торсы двух огромных секьюрити. Перед Миу-Миу они расступились. За большим низким круглым столом, на низких диванах сидело человек десять мужчин и женщин в джинсах и майках. Миу-Миу сказала им что-то и все стали двигаться. Я примостился с краю, а Маша села мне на колени. Миу-Миу пробралась через два человека и села напротив, с… Кеану Ривзом. Она о чем-то с ним поговорила, и звездный Нео махнул нам рукой. Обстановка была непринужденная, все друг другу улыбались, что-то передавали, наливали, болтали с соседями. Музыка была не такая громкая, как на танцполе, но все равно не поговоришь.

-Кто эта Миу-Миу?- спросил я у Маши, прильнув к ее уху.
-Понравилась? Это моя подруга по Парижу. Мы вместе с ней у Живанши работали. Сейчас она в сериалах снимается здесь, в Японии. Миу-Миу её в Париже прозвали за то, что мявкает, как кошка, когда по-японски говорит.
-Я думал за сходство с актрисой французской. Была такая актриса Миу-Миу.
-А где играла?
-В семидесятые в «Вальсирующих» с Депардье, в комедии «Никаких проблем!» Смотрела?
-Нет.
-Твоя подруга зацепила Кеану?
-Не знаю еще, может они просто друзья? Пойдем танцевать!

Не смотря на сопротивление, Маша утащила меня на танцпол. Мы несколько раз возвращались и отдыхали, как жирафы, положив головы подбородком друг другу на плечо. Соседи дружески предлагали запить колеса шампанским. В какой-то момент все пришло в движение в нашем чилле.
-Поехали петь!- скомандовала Миу-Миу.

 Еще внутри клуба, Кеану и два секьюрити, нормальных пропорций, одели одинаковые мотоциклетные шлемы и вышли наружу. Другие секьюрити, погабаритнее, сдерживали пищащих девчонок, которые готовы были растащить троицу на сувениры. Кеану оседлал своего любимца: «1974 Norton Combat Commando», чем себя выдал. Прежде, чем поклонницы успели среагировать, он мощно взревел мотором и пулей унесся, едва не сбив двух полицейских. Секьюрити на «Хондах» помчались за ним, истошно взвизгивая высокооборотистыми моторами. Остальные погрузились в две машины и поехали следом. Маша сидела у меня на руках, рядом парочка американцев с японкой на руках, и Миу-Миу впереди, за старшего.
 
 В караоке-баре нам выделили комнату, больше похожую на студию звукозаписи: сцена, пробковые панели, комбики и мониторчики на сцене, четыре микрофона на стойках, гитары. Все расселись на татами и стали опустошать холодильники с напитками. Кеану поднялся на сцену, взял бас-гитару и спел четыре песни подряд. Два американца, которые ехали с нами в машине, аккомпанировали на гитарах. Все заслушались.

Наконец Миу-Миу подняла с татами эффектную рыжеволосую девицу и потащила ее на сцену. Кеану и компания грянули «Deamon Lover» Shocking Blue. Девчонки здорово пели в унисон, классно, синхронно двигались, медленно поворачиваясь, показывали на «Дьявольского любовника» Кеану, невозмутимо теребящего струны баса:
-It hurts me so to be under your spell
Ain`t no heaven for me but a hell…

После первого куплета все им бурно аплодировали, кричали и прыгали, как сумасшедшие. Девушки старались:
- …You don`t give love, you only take…
Не думал, что дюжина человек может производить столько шума. Кеану поцеловал девушек, они спустились со сцены и направились к нам.
-Знакомьтесь, это Дженифер,- отрекомендовала Миу-Миу рыжеволосую.
-Джинни.
-Маша, Яша,- раскланялись мы в свою очередь. Сели выпивать, устроились на татами.
-Извините,- обратился я к рыжеволосой,- Вы, случайно не снимались у Дэвида Линча?
-Вы меня узнали в той наркоманке или знаете что-то обо мне?
-Нет, читал. Пытаюсь казаться умнее...
Мы рассмеялись и чокнулись стаканами вчетвером.

-О чем они пели?- спросила Маша.
-Девушке плохо: врешь - не уйдешь, говорит, после всего, что у нас было, люблю потому, что дьявольский любовник…

Не успел я договорить, как Кеану произнес в микрофон:
-Дамы и господа, дуэт из России…- нас подняли за руки и вытолкнули на сцену. Пародируя Траволту, Кеану спросил,- Юная леди, как Ваше имя?
-Маша, фром Раша...- все засмеялись,
-А Вы?
-Зовите меня Бри-из (Игра слов: Call Me The Breeeze- хит 1972 года группы Lynyrd Skynyrd, имя Кеану на языке Гавайских индейцев значит: «холодный бриз с гор», произносится: key- ah- new),- ответил я и все радостно заулюлюкали, а Ривз пожал руку.

-Что будем петь?- спросила Маша,- Здесь нет французских песен!
-Дамы и господа! -объявил я в микрофон,- C`est Si Bon…
Будешь петь французский припев, а я с тобой и все остальное, поехали:
-C`est Si Bon…- Томно выводила Маша, гламурно извиваясь,
-Lovers say that in France,- бубнил я в попытке «закосить» под Ива Монтана,- When They trill to romance It means that it`s so good C`est Si Bon…

Нам аплодировали. Конечно, больше Маше, чем мне. Благо, хореография в нашем номере превалировала над вокалом.
Через час все разошлись не на шутку: пели хором «Love Is All Around». Я пел со сцены вместе с другими, показывая Маше то, что, как бы, адресовано ей:
-You know I love you, I always will
My mind`s made up, by the way that I feel

Миу-Миу, вероятно, переводила. Маша вытирала слезки и смеялась.
-So If you really love me, сome on and let it show…- данная фраза, наверняка, осталась без перевода: Миу-Миу вскочила… Жаль!

После хорового исполнения «Killing Me Softly», Кеану выгнал массовку со сцены и затянул со своими гитаристами «Sealed With A Kiss», популярную когда-то благодаря Donovan:
-…Darling I promise you this
I`ll send you all my love every day in a letter
Sealed with a kiss…- пел Кеану, почему-то глядя на Машу. Я закрыл ей глаза ладонью. Кеану засмеялся, но продолжил в том же духе:
-…Knowing the love we`ll miss…

-Поехали посидим где-нибудь, поговорим и спать, как ты?- опередила меня Маша.
-Не возражаешь против бара в гостинице - у меня там неограниченный кредит. Можешь лечь спать в моем номере - у меня две комнаты.
-Папочка поцелует меня на ночь и всё?
-Да, крошечка.
-Тогда поехали.

Мы расцеловались со всеми. Я обратил внимание, что Машу все целовали гораздо энергичнее и с большим чувством, чем меня, что и неудивительно.
-Где Вы остановились?- спросила Миу-Миу то ли у меня, то ли у нас.
-В «Парк Хайатте».
-Правда? Кеану тоже там остановился.
-Странно, ажиотажа не было.
-Он сегодня только приехал часов в пять вечера.
-Понятно.
-Увидимся.
 
 Мы ехали по ночному Токио. Проплывали улицы неоновыми кляксами. Маша спала у меня на плече. Мысли лихорадочно роились в голове. Час расплаты все ближе и ближе. Пир во время чумы продолжается.
 
 В лобби Маша спотыкалась и висла на мне:
-Па-апик, пошли баиньки, а завтра продолжим. Я встану рано-рано, обещаю,- мы зашли в лифт,- скажи, было здорово!
-Да, здорово.

В номере я сразу пошел звонить в сервис, чтобы принесли тарелки, нож и лед. Маша успела везде заглянуть и плюхнулась на кровать:
-Хорошо ты устроился. Красивенько тут, пожалуй, я поживу здесь немного.
-Шампанское будешь?- спросил я, доставая подаренный «Кристал» из мини-бара.
-Это такое же, как ты мне вчера присылал?
-Да.
-Тогда наливай. Мне понравилось - вкусненькое.
Я открыл бутылку, выстрелив пробкой в торшер. Пробка пробила бумажный абажур, лампа внутри с грохотом взорвалась.
-Ура! Пошла массовка!- обрадовалась Маша. Она вскочила на ноги и прыгала на кровати, пока я разливал шампанское.
-Будем здоровы!- мы чокнулись. Маша отпила половину и, рассматривая меня через фужер, размышляла вслух:
-Смотри, какой ты маленький - в пупок мне дышишь…
Я схватил ее за талию и стал дышать в пупок через платье часто-часто, как иногда играют с маленькими детьми. Я гладил ее везде, задохнувшись от нахлынувшей страсти. Маша брыкалась и норовила полить меня шампанским.
-Постель намочишь.
-Высохнет.

Пришел сервировщик и принес лед с причиндалами. Не успел я поставить бутылку в ведро, как в дверь позвонили. Я был уверен, что вернулся сервировщик, и открыл... В дверях стояла сильно нетрезвая Миу-Миу. Окинув меня мутным взором и устранив с дороги, хрупкая девушка пошла прямиком в номер. Маша спрыгнула с кровати и устремилась к ней. Подруги обнялись и о чем-то недолго перешептывались. Миу-Миу пошла назад, на ходу снимая шиншилловое манто. Манто и сумочка полетели на кресло.
-Может, ты со мной пойдешь, если она не хочет?- предложила Миу-Миу мне.
-Спасибо, я останусь.
-Хорошо вам…- сказала Миу-Миу и хлопнула дверью.

-Что это с ней?- спросил я у Маши.
-Не клеится с Кеану. Думает, что из-за меня. Хотела вытащить в бар и бассейн. Сейчас они там будут зажигать по полной
-Хочешь пойти?
-Нет, я с тобой… Может, ты хочешь?
-А я с тобой…
-Иди, выпьем. Можно я свет выключу?- Маша погасила свет и забралась на подоконник. Я налил шампанского и уперся лбом в стекло рядом,- Здорово, правда? Интересно, если прыгнуть, полетишь?
-Конечно, полетишь…- я поставил ведро с шампанским на подоконник,- не возражаешь, если я в ванную отлучусь на десять минут?
-Будь как дома,- съязвила Маша.
-Включить тебе телевизор?
-Нет, спасибо. У них такие программы идиотские...

Я быстро помылся, облачился в серый гостиничный халат с широким поясом из плотного, но приятного хлопка. Маша продолжала сидеть в той же позе на подоконнике. Когда я подошел поближе, она отвернулась к окну, закрывшись пустым фужером. В отблеске огней Большого Города я увидел дорожки от слез на щеке. Маша плакала беззвучно. Слезинки катились по ее лицу. Так плачут дети: не от обиды, а от жалости, не к себе - это исполняется в голос! а к другим, как вариант проявления абстрактного гуманизма.
-Что с тобой?
-Не обращай внимания. Это со мной часто… Маму вспомнила и папу…
-Угадал!- сказал я про себя.
-Они так любили меня. Жили в нищете, но всегда отдавали мне последнее. У меня старший брат, тоже любил меня, защищал всегда. Мне так не хватает такой любви, так одиноко… Ты не представляешь. Кругом все только притворяются, имитируют и используют друг друга…
-А Фабрис любит тебя?
-Любит, но это другое. Сам знаешь. В чем-то он готов в лепешку разбиться ради меня, а в другом... Не хочет, чтобы я училась, развивалась, как личность. Пока ухаживал, мы ездили туда-сюда, он мне все показывал, рассказывал, ухаживал. А сейчас езжу только вместе с ним, как бесплатное приложение. Друзьям его на зависть…
Маша обернулась, обняла меня и спрятала лицо в халате.
-А ты его любишь?
-Уже не знаю… Раньше любила очень, аж сердце болело, правда. Представь: я во Францию поехала сразу, как школу закончила. Школа была французская, и меня так наградили. Я и хореографическое училище и музыкальную школу успела закончить. Такая девочка домашняя. Приехала в Париж и в первый же день встретила Фабриса. Представляешь, Маша с «Уралмаша» и Фабрис c маникюром; Понт Нёф, после «Плотинки» (пешеходная зона в Екатеринбурге). Вот так все и пошло. Теперь даже не знаю, как заставить себя родителей навестить. Брата посадили. Переживают очень. Хотела пригласить родителей в Париж, но Фабрис как-то не горит желанием. Даже разговоры о России, моих родственниках, друзьях не выносит. Его родители, конечно, очень добрые, но я для них все равно чужая.- Маша вытерла лицо о мой халат, поворачивая его из стороны в сторону.

Я легонько гладил ее по волосам. Она еще сильнее прижалась ко мне,- Так нужен кто-то, кто меня понимает. С тобой, вот, легко.
-Это потому, что у нас нет взаимных обязательств, как говорят японцы "гири" (яп. ноша, давлеющая ответственность). В этом прелесть дружбы. Ты не представляешь, как моей жене нелегко со мной.
-Это потому, что ты больше ее не любишь. Тем, кого ты любишь с тобой легко. Я пойду помоюсь. Ты не возражаешь?
-Конечно, там второй халат есть.

Маша взяла сумочку и прошмыгнула в ванную, отворачиваясь от меня. Разобрав постель, я сдуру включил ноутбук на столе. Как только подключился AOL Messenger, посыпались непрочитанные письма. Первое же из них опустило меня на грешную землю: руководитель нашей "службы безопасности", грязно ругаясь, сообщал, что мой управляющий сбежал с остатками наличных денег из тех, которые я перевел ранее, а безнал спасла главный бухгалтер, не подписавшая платежки. Теперь возникли трудности с переводом денег, т.к. у этого козла первая подпись. Далее следовал вопрос: «Что с этим пи...сом сделать?»
Я набрал ответ: «Деньги мне больше не нужны. Он выведен за штат. Минимизируй потери при переводе. Ты знаешь, что делать», и отправил.

Выключив компьютер, какое-то время я смотрел в окно и думал, пока в дверь не позвонили. Звонок был бесконечно решительный. Понятно, что явилась Миу-Миу.

Звезда японских мыльных опер прошла мимо меня, небрежно кивнув, полагая, вероятно, что я на дверях стою - работа такая. Глаза у нее стали действительно, как у кошки, хотя походка оставалась твердой. Я наблюдал за Миу-Миу, прислонившись к дверному косяку. Она сделала пару кругов в одной комнате, затем в другой и, наконец, встала посереди номера, обратив свой взор на меня.
-Ты кто?- с большим удивлением осведомилась Миу-Миу.
-Давайте знакомиться еще раз, Джейкоб,- я подошел к ней и протянул руку.
-Маша где?- спросила Миу-Миу, удивленно пожимая кончики пальцев. Я показал на дверь ванной, куда Миу-Миу немедленно зашла. После девичих междометий воцарилась тишина минут на десять. После чего Миу-Миу вышла мокрая, в полотенце.- Выпить есть?

Я подошел к минибару и открыл дверцу. Миу-Миу взяла бутылочку шампанского, японского сливового вина, «Шабли Фюмэ» и два фужера. Прижав все это к груди, она осторожно пошла обратно в ванную.

Минут пять я ходил кругами. Время текло медленно. Я прислушивался. В ванной говорили на французском и хихикали, скорее всего, надо мной. Я подошел совсем близко к двери и услышал характерный плеск при подъеме из воды. Метнувшись к столу, я сделал вид, что листаю Библию, традиционно пылящуюся в каждой гостиничной тумбочке.

Вышла Маша, кутаясь в халат.
-Яш, что делать с Миу-Миу? Она каких-то колес обожралась, совсем невменяемая. Думает, что это мой номер, а тебя собирается выгнать… Смешно, конечно, но крышу ей совсем снесло. Ты, уж, извини.
-Не беспокойся, сейчас решим проблему,- я пошел стелить постель на раскладном диванчике.

Маша пристроилась на подоконнике, но Миу-Миу спутала все планы: вышла из ванной совершенно голая и мокрая, окинула комнату шальным взором и остановилась на мне:
-Нравится?- осведомилась японка, вероятно, имея в виду стрижку на лобке в виде сердечка белого цвета.
Маша сидела на подоконнике, съежившись. Видны были только глаза. Миу-Миу пробормотала что-то на японском, прошла через всю комнату и рухнула на кровать лицом вниз. На спине, чуть выше задницы, красовалась татуировка в виде трех иероглифов. Задница, надо отметить, была - что надо. Мы переглянулись.
-Что делать?- испуганно спросила Маша.
-Я сейчас все устрою. Ты ляжешь с ней, а я в другой комнате. Не беспокойся. Простыни на кровати были двойные: одна поверх другой. Я освободил верхнюю и завернул Миу-Миу. Маша предварительно вытерла ее полотенцем.
-Правда, она красивая?
-Правда, но ты лучше. Ложись.
Маша легла прямо в халате. Я накрыл ее одеялом.
-Ты обещал меня поцеловать на ночь…

 На диванчике мне явно не спалось. От возбуждения стучало в висках. Собственно, чего я ждал? Сам же решил, что не буду даже думать о чем-то таком… Решить - одно, а не думать - это совсем другое. К счастью, усталость взяла верх над впечатлениями и я таки уснул.
 
 В девять шторы автоматически разъехались, обнажая комнату перед назойливым солнечным светом. Я какое-то время восстанавливал картину ночи, и не мог понять: было все это на яву или частично приснилось. Я тихонько зашел в спальню. Девчонки мирно спали: обе на животе, отвернувшись в разные стороны. Еще час ушел на приведение себя в чувство и сборы.

Настало время будить Машу. Я подсел к ней на корточки, возле кровати. Она улыбалась во сне, чуть приоткрыв рот. Я поймал себя на мысли, что хотел, чтобы у меня родилась девочка, а получались исключительно мальчики. Это не значит, что они нежеланные или я их не люблю - вовсе нет. Просто девочки - существа космические, ангелы, сошедшие с небес. Стервами их делаем мы - родители, мужчины, как говорится, «своими собственными руками». Не завести ли мне девочку? И что потом? Линии Сиднея* (*В классической западной хиромантии так называют линию головы, если она тянется через всю ладонь. Её обладатели придают огромное значение мыслительной деятельности и не позволяют эмоциям взять верх. Если линии присутствуют на обеих руках, их владелец очень безжалостен и ни перед чем не остановится для достижения своих целей) на обеих руках никуда не денутся. Кремом против морщин судьбу не изменишь.

Говорят, можно судьбу изменить. То, что можно изменить - судьбой не является. Ангел вырастет, а я буду контролировать каждый ее шаг... из лучших, конечно, побуждений. А бойфренд? Неужели найдется достойный? Представляю инструктаж бойфренда перед свиданием. Сам буду проводить или поручу кому-нибудь из пацанов с понятиями? В любом случае известен результат: был бойфренд и весь вышел. Нет, прав Пак: нужно еще поработать над собой, прежде чем обзаводиться ангелом.

Маша открыла глаза:
-У-у-у, папик, не смотри на меня… я такая страшная,- и отвернулась.
-Доброе утро, красавица.
-Доброе утро, папочка.
-Как ты себя чувствуешь?
-Ой, так спать хочется… У тебя когда самолет?
-Через пять часов нужно выезжать в аэропорт.
-Тогда встаю,- Маша приподнялась,- но так не хочется…- и снова упала, зарывшись лицом в подушки.
-Если хочешь, поспи - я тебя разбужу позже.
-Нет, встану. Когда мы еще увидимся? Через месяц… а вдруг ты уедешь куда…- Маша села на кровать и стала потягиваться, доверчиво зевая. Халат чуть распахнулся, обнажив изящную грудь с трогательным розовым соском- «пирамидкой»,- Упс!- Маша запахнула халат,- Не подглядывай, так не честно!

Она соскочила с кровати, скользнула пальцами по моим волосам и присела перед спящей Миу-Миу. Какое-то время Маша мяукала ей на ухо, нашептывала:
-Пьянь бесстыжая, обожралась валерьянки…- чмокнула спящую подругу в щеку и поскакала в ванную.

-Тебе заказать завтрак?- спросил я через дверь.
-Я лучше пояпонистей чего-нибудь, в забегаловке. Тут такой погром!
-Что?
Маша приоткрыла дверь:
-Это мы так забухали вчера?- она прикрыла губы ладонью, показывая, что удивлена и закрыла дверь,- Опаньки, погуляли девочки-припевочки,- неслось из-за двери.

Минут через сорок Маша вышла. Миу-Миу мы решили не будить. Дорожные сумки я оставил в прихожей.
-Лу-и Вит-тон,- по слогам произнесла Маша,- папик, у тебя хороший вкус?
-Скорее нездоровая буржуазность. Не жили богато - нехрен и привыкать.

На ресепции я попросил, чтобы водитель забрал мои вещи и ждал меня внизу. Толпа фотографов ждала пробуждения звезды по имени Нео.
-Чуть не забыл!- обратился я к администратору,- там у меня в номере девушка осталась - пусть спит!- администратор с пониманием закивал.
-Папик,- Маша шептала мне на ухо,- представляешь, что он думает?…

 Мы прошли через небольшой полицейский кордон, контролирующий порывы фанаток Нео, пошли по маленьким улочкам на бульвар Omoide Yokocho, где полно всяких ресторанчиков и сели в первый приглянувшийся: полуоткрытый, декорированный цветущей розовой карликовой сакурой в горшках.

-Здорово здесь! Пахнет?- Маша понюхала цветочки,- Нет, но красиво. Давай возьмем табэ-номи-ходаи?
-Это что?
-Есть- пить –не ограничено. Полтора часа хаваешь все подряд наперегонки, а потом… стоп! Самурай такой: кто не спрятался - я не виноват!
-Что стоит?
-Обычно по тысяче шестьсот с носа, такого, как у меня, во всяком случае.
-Не забывай, что ты платишь.
-Точно!- хлопнула Маша себя по лбу,- тогда воды и три корочки хлеба!
-Я рад, что у тебя хорошее настроение.
-А как я рада, что ты рад… Давай лапши наберем разной, а то я всякие скияки с сябу-сябу
(яп. мясо и овощи, которые подаются посетителю сырыми для самостоятельного приготовления на сковороде или варки соответственно. Аналог фондю) не люблю. Терпеть не могу готовить! И пива побольше! А ты любишь готовить?
-Люблю. Я хорошо готовлю.
-Кто бы сомневался! Ты вообще такой хозяйственный, наверное. Куркуль такой…- Маша надула щеки,- Упс! Опять я что-то не то сказала? Ты меня простишь?

Официант принял заказ и вскоре принес пиво. Стало значительно легче.
-Давай кофе закажем,- предложил я,- получится коктейль Бехтерева.
-Это кто такой?
-Бехтерев? Психиатр, физиолог, основатель рефлексологии. Занимался исследованием мозга, от алкоголизма лечил. Вот он рекомендовал взбадриваться по утрам кофе с алкоголем в определенной пропорции.Теперь у него много последователей: я, например.
-И я, и я хочу. Кофе неси!- крикнула Маша официанту на русском. Он, как ни странно, понял.

-Как тебе вчерашний вечер?
-Ой, так здорово было! Тетка эта, Дженифер, классно пела, скажи? Мне Мявка сказала, что они с Ривзом вместе жили раньше, но в прошлом году у них ребенок родился мертвый. Девочка, вот! После этого они - просто друзья. Видал, как он на меня все время пялился?
-Видал.- ответил я без энтузиазма.
-А заметил, он левша, а на басу играет, как правша!
-А ты заметила?
-Конечно! Знаешь, какая я наблюдательная? На басу меня брат учил играть, но мне не понравилось.

Принесли разную лапшу. За соседним столом четверо японцев тоже кушали лапшу, всасывая ее со свистом. Японцы вообще едят шумно и некрасиво: подносят тарелки близко ко рту. В этом у них есть определенный конфликт с французами. Тех, кто ест неаккуратно, "жабоеды" за людей не считают.

-Иди ко мне!- Маша постучала по соседнему стулу,- Ну, пожалуйста!
Я сел рядом. Маша вытянула из тарелки кончик длинной лапши и с шумом засосала ее. Хвост лапши мелькнул между губ, обрызгав подбородок. Маша, улыбаясь, как нашкодившая школьница, вытерла подбородок салфеткой.
-Классно у меня получилось? Только горячо слишком.
-Японцы потому так и едят, что горячее очень. Про таких, как ты, говорят «у нее кошачий язычок».
-Ничего не кошачий - она им жопу лижет. У Мявки кошачий - она же лесбиянка.
-Правда?
-Ну, у нее бывают мужики какие-то звездные, но это пи-ар скорее.
-А что здесь Ривз делает?
-Фильм новый пи-арит.
-Это, наверно «The Gift» с Кейт Бланшет. Я читал, что снимают по сценарию Билли Боб Торнтона, а кто - не помню.
-А кто этот Билли Боб?
-Актер.
-Ты так много читаешь… для мафиози. В тюрьме можно читать?
-Сейчас можно, но выбор ограничен.
-Правда? И что за выбор?
-Раньше был между УПК и газетой «Правда».
-А ты сидел?
-Нет.
-Я так и думала - ты слишком умный, чтобы тебя поймали.
-Ты ошибаешься. Ловят всех, рано или поздно, а сажают только тех, кого надо или бедолаг каких-то беспонтовых. Я не имею ввиду синих, кому дом - тюрьма. Никто тебя не посадит, если ты сам себя не посадишь.
-Давай, я буду лапшой тебя кормить лучше, а то тема... какая-то неправильная. Слишком грустно для прощания.

Маша палочками вылавливала маленьких каракатиц и креветок, кормила меня, как цапля птенца. Японцы поглядывали с нескрываемой завистью. Потом мы перешли к лапше, шумно всасывая ее с двух сторон, что позволяло мне всякий раз целовать губки, которые созданы для поцелуев и слизывать соус с подбородка. Какое сказочное свинство!

 Когда надоело в ресторане, мы направились в близлежащий общественный парк Shinjuku Gyoen и бродили среди прудов и благоухающих цветников, пока не вышли тенистой аллеей на огромную поляну перед очередным прудом.
-Давай босиком походим по траве? Так хочется!- Маша скинула туфли и сняла колготки. Я тоже разулся.
-Нравится парк?
-Очень.
-Первоначально он был разбит для Императора и его семьи.
-Откуда ты Токио знаешь? Ты здесь был?
-Нет. Просто у меня есть привычка: лечу куда-то - изучаю карту, читаю справочники, чтобы не блуждать и не терять время. Приехал, определился на местности - готово! Не чувствуешь себя беспомощным идиотом.
-Ты так все планируешь! Наверно, банки грабишь?
-Нет. Это не выгодно. Банки нужно создавать, а не грабить. Лохи сами принесут тебе деньги.
-А кто, по-твоему - лохи?
-Те, кто позволяет себя использовать.
-А кто не позволяет?
-Это уважаемые люди.
-А неуважаемые?
-Твари всякие: политики, мусора, журналисты продажные, шлюхи…
-А я, значит, лох?
-Ты - лошица. Не позволяй себя использовать: будь неприступной, как Брестская крепость, не проявляй эмоций, никогда и никому не открывайся и не доверяй, будь снисходительна и используй всех вокруг,- твои акции начнут расти, станешь «en vogue». (фр. модный, популярный)

Маша задумалась. Мы перестали бродить и сели под цветущим кустом. На поляне группами сидели японцы с неизменными бэнто*. (*коробочка для еды)
-Скажи, а замужем будет когда- нибудь легче?
-Нет. Но ты сама мне сказала, главное - любить. Тогда и компромисс возможен. Брак - это компромисс, прежде всего и взаимное понимание.
Маша привалилась к моему плечу.
-Мне иногда так страшно…
-Всем страшно, но нужно жить. Легко давать советы - жить сложнее. Формула успеха понятна, но... как подумаешь, сквозь какие клоаки нужно проползти к успеху на брюхе, да по головам тонущих в дерьме…
-Что ты мне посоветуешь?
-Слушай себя. Женщинам ни в коем случае нельзя доверять своему интеллекту и только интеллекту, иначе они становятся дурными копиями мужчин. Помни, что ты Высшее существо и Природа наделила тебя интуицией. Прислушивайся к своим чувствам и доверяй самому первому ощущению: в первые тридцать секунд оно самое чистое.
-Знаешь, какое у меня было ощущение, когда я тебя увидела первый раз?
-Какое?
-Жаль, что мы не встретимся больше никогда… Это же не так, да, папик?
-Конечно, крошечка.

Послесловие.
Жена отказалась возвращаться со мной в Москву. Она быстро вышла замуж за француза. Я ее понимаю. Большое счастье растить детей в законопослушном и добропорядочном обществе. Еще один сын настолько самостоятелен и целеустремлен, что не вызывает опасений, даже в нашей стране. Я горжусь им. «Гены пальцем не придавишь».

Я не стал пытаться бороться за свои доли и полностью вышел из бизнеса. Все мои знакомые вскоре погибли в борьбе за денежный знак или легли под мусоров и чекистских упырей. Уважаемыми людьми теперь считают подлецов с деньгами. К счастью, теперь я - лох, по мнению тех самых подлецов. Посему очень дорожу этим обстоятельством, но по-прежнему не позволяю себя использовать никому.

Когда на экраны вышел фильм Дэвида Линча «Мэлхолланд Драйв», я обратил внимание на то, что он посвящен памяти Дженифер Сайм. Позже я узнал, что она погибла в Лос-Анжелесе, 2 апреля 2001 года, протаранив своим джипом три автомобиля, припаркованных на обочине дороги.

О Миу-Миу я больше ничего не слышал. Машу я видел один раз на обложке модного журнала. Была даже мысль купить его, но я справился с соблазном. Принципиально не беру в руки периодическую печать и не смотрю телепрограммы.

Четвертый раз за два дня смотрю «Трудности перевода» Софии Коппола. («Утрачено в переводе» менее благозвучно, но, несомненно, правильнее). Какую чушь пишут кинокритики:
«…бессловесное признание в любви городу Токио». Очень понимаю стремление Софии проиллюстрировать щемящее чувство одиночества, возникающее у представителя «западной» цивилизации в этом городе. Передать непреодолимое желание покинуть его как можно скорее: «этот номер, этот отель, этот город, эту страну…»

Но что-то манит и заставляет остаться в неоново-бетонных лабиринтах. Без определенных целей, без ясных задач... Как тонко удалось подметить критикам, «…легкая медитация на тему вдохновения, которое бывает от случайных встреч…»

Смотрю и не могу отделаться от ощущения deja vue, deja vecu (фр. прежде виденное, прежде пережитое), наслаждаюсь каждым кадром. Дело даже не в «великолепной недосказанности и тонкой романтике» (спасибо, Лу Льюменик из «Нью-Йорк Пост»), хотя это и чистая правда; не в великолепной, вдохновенной игре актеров, хотя это и так; не в тонкой насмешке над поколением, имитирующим жизнь, не в «утратах при переводе», что неизбежно в этой загадочной стране; даже не в «синефильских» деталях и «вкусностях»… Дело в том, что я не могу отделаться от воспоминаний: смотрю на экран и кадры фильма, как крючком, вытаскивают наружу позабытые давно ощущения, события, образы, отпечатки вдохновения от одной случайной встречи…

После просмотра фильма Софии Коппола, признаюсь, мне остро захотелось снова побывать в Токио. В марте или апреле, когда цветет сакура... или осенью, когда природа пирует перед непродолжительной зимней смертью. Сейчас мне это не по карману. Как-никак, самый дорогой город мира. Что делать, придется стать успешным писателем.