ЛитературовИдение взгляд из пещеры орка

Виктор Кузовков

Иногда так случается, что ты хочешь написать небольшую рецензию, а получается, как минимум, рецензия здоровенная. И тут уж, хорошенько пораскинув своими пунктирными извилинками, приходишь к выводу, что при небольшой доработке из этой рецы получится небольшая статейка, возможно, имеющая даже некоторое самостоятельное значение и интерес для избранных прозайцев. Тем более что предмет обсуждения – литература…

Объектом рецензирования стала статья В. Ганчара «Гёдель и полнота литературы». Будучи человеком, от математики весьма далёким (хотя и имею, чисто из вредности, свой вариант доказательства т. Ферма), я решил сосредоточиться, по возможности, на сугубо литературных и, если угодно, философских аспектах затронутых в статье вопросов. Ну и, естественно, постараюсь не обойти своим вниманием вопрос принадлежности-непринадлежности к Литературе, ибо именно он, похоже, и побудил уважаемого автора взяться, в данном случае, за перо. Вот почему-то мне так показалось… ;о)

Итак, по Ганчару, литература либо противоречива и не исповедует логики, либо есть некая внешняя система, опираясь на которую, литературу всё-таки можно худо-бедно признать объективным и пригодным к логическому осмыслению явлением. Примерно так, во всяком случае, я понял изречённые им под занавес «либо-либо».


Для начала стоило бы определиться с тем, что такое «литература» как явление, как совокупность признаков и функций, поскольку без этого, на мой взгляд, вообще невозможно говорить о таких вещах, как «принадлежность» к ней. Нет, действительно, попробуйте-ка определить, является ли «x» частью «n», если «n» равно «y»? Как вам такая задачка с точки зрения математики? Абсурд? По-моему, полнейший. :о)

В это же, кстати, упирается вопрос о противоречивости-непротиворечивости. Мы не можем, на мой взгляд, даже рассуждать на эту тему, поскольку недостаточно точно и полно описанное явление будет априори противоречивым. Однако не исключено, что это будет не объективная, а субъективная противоречивость, вызванная именно недостатком наших знаний о предмете.
Так что, попробуем определиться с тем, что она собой представляет?


Лично для меня вполне очевидно, что литература является именно частью гораздо более сложной системы. Если немного покопаться в этимологии, то мы сразу натыкаемся на очень чёткую последовательность: литера (буква) – слово – общение – общество. Надеюсь, никому не нужно разъяснять, что буквы были придуманы именно для записи (фиксации) слов, которые, в свою очередь, использовались для общения (коммуникации), а благодаря последнему разрозненные и дикие человеческие племена превратились в то, что мы имеем на данный момент и гордо (хотя и не всегда, надо признать) именуем «человечество»?

Конечно, было бы занятно считать литературу непосредственно частью человечества, но при здравом рассуждении лично я прихожу к выводу, что напрямую к человечеству можно причислить лишь литераторов. А литература, как явление, является частью, пусть и очень важной, всего коммуникативного комплекса цивилизации, и именно в этой системе координат мы и должны искать те константы, которые позволят нам рассуждать о предмете более-менее логично и последовательно.

На мой взгляд, именно слова «коммуникация» и «фиксация» являются ключевыми для понимания того, что же представляет собой явление, причастными к которому мы хотим быть. Чтобы убедиться в этом, попробуйте ответить себе на вопрос, является ли литературой неизданная книга, пылящаяся на полке у автора? Даже если мы допускаем, что это просто гениальнейшее произведение, что оно заслуживает всех Нобелевских премий на сто лет вперёд, то до момента публикации это, максимум, личный дневник автора или часть его истории болезни. Не согласны? Хорошо… Давайте предположим, что автор, не успевший (не удосужившийся, не имевший возможности, не нашедший понимания редакторов и т. п.) опубликовать это гениальное произведение, попал под машину, а его наследники, люди весьма далёкие от высоких материй, пустили распечатку на растопку дачной печурки. И как, получившаяся в итоге кучка золы будет являться литературой? По-моему, ответ очевиден: - не сумев стать частью общего коммуникативного процесса, даже самое гениальное произведение обречено сгинуть в безвестности, и редкие исключения, вроде второго тома «Мёртвых душ», лишь подтверждают это правило. Сгинуло в безвестности – следовательно, обнулилось. А является ли нуль частью литературы, литературой как таковой?
 Нет, он является частью математики…

Что же касается фиксации, то тут мы соприкасаемся с таким щепетильным и неоднозначным понятием, как ценность. Просто вспомним о том, сколь непрост был этот процесс на заре цивилизации, все эти глиняные таблички, папирусные свитки, берестяные грамоты и т. п., и смиримся с необходимостью согласиться с простой мыслью – так уж повелось изначально, что для фиксации (записи) каких-то слов должна была наличествовать весьма веская причина. А уж для того, чтобы единожды зафиксированное стали размножать рукописным способом, да ещё и с какой-то периодичностью, автору нужно было быть либо царём, либо, в современном понимании, хорошим писателем или философом. Ведь не случайно, что даже средневековая попса, все эти «Ланселоты» и прочие рыцари «Круглого стола», дожила до наших дней. Причём, не только как литературный памятник, а как вполне финансово-окупаемый продукт. Вероятно, именно высокая сложность фиксации и, особенно, последующего тиражирования первых литературных опусов и сформировала отношение читателя к литературе как к чему-то очень сложному и важному. Хотя, разумеется, не только это… :о)

Действительно, объяснять ценность литературы только стоимостью затрат, вложенных в её тиражирование и распространение, было бы, по меньшей мере, наивно. Но, намеренно оставив в стороне рассмотрение других составляющих ценности, – увы, формат заставляет автора быть скромнее, – мы, в подтверждение этого тезиса, можем привести популярное в математике «доказательство от противного». Наверное, никто не станет спорить с тем, что ценность литературы, ценность неким образом зафиксированного и сохранённого в веках слова стала падать по мере того, как процесс тиражирования становился всё проще и доступнее для авторов, а сами литературные произведения – для читателей? Действительно, трудно оспорить тот факт, что авторитет печатного слова как явления мировой культуры стремительно падал прямо пропорционально увеличению тиражей книг и количества разных авторов на полках даже самых завалящих книжных лавок. С появлением изобретения господина Гуттенберга в литературе начался процесс дифференциации, появилось немало новых направлений, в том числе таких, которые явно не способствовали укреплению её позиций в сознании широких читательских масс. Но это было ещё полбеды…

Наверное, важнейшим для понимания сути литературы является осознание роли, которую она сыграла в формировании той цивилизации, которую мы на данный момент и имеем. И здесь, на мой взгляд, вполне уместна прямая аналогия с программным обеспечением. Да, именно: литература является важнейшим программным обеспечением социума, главным, на протяжении уже тысячелетий, инструментом, с помощью которого разрозненные крупицы человеческой мудрости и таланта соединялись в некую сумму импульсов. И эта сумма импульсов двигала цивилизацию от дикости к … дикости несколько меньшей, пока литература была единственным, кроме религии (тоже, кстати, на слове замешанном явлении) инструментом самопознания человека и самоорганизации социума. Потом появились СМИ и психология, и это была уже настоящая беда…

Но об этом как-нибудь в другой раз…


Итак, возвращаясь к истокам данного опуса, мы можем подвести некие промежуточные итоги, претендующие если не на логическую безупречность, то хотя бы на относительную достоверность. А они таковы – литература есть некий зафиксированный набор слов, обязательно ставший частью общего коммуникативного процесса. И чем дольше он является востребованной часть этого процесса, чем большее количество индивидов ему удалось в процесс включить, тем больше поводов у этого набора слов называться литературой и писаться с заглавной буквы «Л».

Наверное, главным парадоксом этого явления можно считать то, что оно, будучи частью процесса, с завидным постоянством, а иногда и совсем небезуспешно, пытается включить в себя целое, причём даже не процесс, а само человечество. Но дружба с парадоксами, по Пушкину, лучшее свидетельство гениальности. Следовательно, мы с полным правом можем зачислить литературу в гениальные изобретения человечества или, – парадокс! – человечество можем зачислить в разряд гениальнейших изобретений литературы.

В заключение хотелось бы попросить особо продвинутых литературоведов как можно снисходительнее отнестись к данному микроисследованию. Надеюсь, они согласятся с тем, что автор, загнанный в прокрустово ложе востребованных Интернет-сообществом форматов, был физически не в состоянии уделить предмету столько слов, эпитетов и параллелизмов, сколько оно заслуживает. Более того, я рискну заявить, что данная статья (ли?) вовсе не является попыткой патологоанатомирования литературы. Ибо последняя, по мнению автора, всё ещё жива, несмотря на телевидение и постмодернизм. А раз живое, то и неисчерпанное, а раз неисчерпанное, то априори до конца не познаваемое и не описываемое. И всё это не более чем попытка несколькими стежками прихватить её, как говорится, на живую нитку, к реальности. Нужно ли это литературе? Не уверен… А Литературе? Тоже сомневаюсь.
Но вот реальности это просто необходимо. Примерно так же, как телу необходима душа, а компьютеру (и пользователю) – программное обеспечение. Так что все, у кого есть иголка и немного свободных ниток (любого цвета) могут присоединиться к данному начинанию. Товарищи, верьте – потомки нас не забудут!


С уважением, Виктор Кузовков.


P. S. Готов продолжить тему, ежели это будет хоть кому-то интересно… Короче – жду криков «Бис!»!
А иначе фиг вам, а не продолжение! ;о)