Квартирантка

Я не знаю иного наслаждения, чем познавать.
Пифагор.

 У наших соседей появилась квартирантка, и вскоре мы с ней случайно встретились на улице. Ненавязчивая бижутерия, минимум косметики делали ее заурядное лицо миловидным и даже привлекательным. У нее была короткая стрижка, лишь длинная челка почти закрывала глаза цвета финика. Нос с горбинкой и темные волосы придавали ее внешности особый шарм. Она была невысокого роста, но обладала чрезвычайно рельефной фигурой. Несколько полноватые, но не толстые ноги (знатоки поймут нюанс), как правило, украшали туфли на шпильках.
Увидев квартирантку в первый раз, сосед дядя Коля изрек:
 - Женщина что надо! Спереди посмотришь - обнять хочется, сзади посмотреть - хочется, чтобы обняла она.
Я никак не мог понять разницу, но дядя Коля докурил "Беломорину" и, смачно сплюнув на бычок, доходчиво объяснил:
 - Балда! Одно дело, когда ты хочешь женщину, но совсем другое, - он многозначительно зацокал языком, - когда она хочет тебя.
 - А если оба хотят друг друга? - задал я на первый взгляд дилетантский вопрос.
 - Ну это... - мой более искушенный в альковных делах собеседник лишь развел руками, не находя других слов. Да и, думаю, не нужны они в данном случае.
Имя ее было бесполо и космополитично - Евгения.
Вскоре я знал о ней очень многое. Ее жилищная хозяйка зашла к нам на чашку чая и поделилась с мамой впечатлениями по поводу квартирантки - из их разговора я услышал, что Жене двадцать три года (Боже, на целых пять лет старше меня!), она заканчивала филологический факультет университета и живет в одном из городов края.
 - Очень вежливая, аккуратная, но странная какая-то, - соседка понизила голос до шепота, покосившись в сторону моей комнаты, - каждое утро, на рассвете, берёт ведро холодной воды, идет в сад, раздевается донага и льет эту воду на себя.
 - А, это "детка", по Иванову, - сказала мама. - Видишь, как хорошо выглядит.
 - Какая детка, ей замуж уже давно пора, за Иванова или за кого я не знаю, но пора, - соседка возмущенно бряцнула чашкой о блюдце.
Этого я пропустить не мог.
Через день, заявив маме, что иду на рыбалку, я завел будильник на четыре часа утра.
 Воздух наполнен сладким ароматом лета. Птицы, соревнуясь, друг с другом в изысканности, поют брачные рулады. Влажный серый рассвет скрывает истинные цвета предметов и растений. Неразбавленные ночные запахи и предвкушение некой греховности наполняют мое сознание особым таинством.
Поеживаясь от утренней прохлады, я затаился в малиннике. Тихо ступая босыми ногами по тропинке, Женя подошла почти вплотную ко мне и, поставив ведро с водой на землю, сбросила с себя ситцевый халатик. Я вжался в пахнущую прошлогодними прелыми листьями траву. Шум выливаемой воды успокоил - я остался незамеченным. Первые лучи восходящего солнца, скользнув по верхушкам деревьев, осветили сад. Она, закрыв глаза, стояла словно Аврора; капли воды, стекая с ее тела, переливались всеми цветами радуги. Я судорожно сглотнул, сердце мое готово было выскочить из грудной клетки. Такое красивое женское тело я видел впервые. Улыбнувшись, Женя небрежно перекинула халатик через плечо и, взяв ведро, направилась к дому. Она шла не спеша, демонстрируя свои совершенные формы. Прав дядя Коля - так хочется, чтобы она обняла.
 Ночью я долго не мог уснуть, ворочаясь в постели - образ ее обнаженного тела не давал покоя моему возбужденному сознанию. Подглядывать за Женей я больше не решался, боясь быть замеченным, тем более при встречах со мной она странно улыбалась.
 Как-то вечером меня окликнула соседка, сказав, что квартирантке привезли стиральную машину и надо помочь внести ее в дом. Мы с Женей занесли агрегат в ее крохотное жилище. Оно отличалось скромностью, чистотой и каким-то необыкновенным уютом. На столе, покрытом чистой белой скатертью, аккуратными стопками лежали книги и тетради. Небольшой букет чайных роз в простенькой вазочке дополнял ученическую идиллию. Кровать, застеленная розовым покрывалом, платяной шкаф, да магнитофон на тумбочке. Вот и все предметы, которые составляли незамысловатый интерьер.
Женя устало выдохнула и села на стул в углу комнаты.
 - Чаю?
 - Можно и чаю, - неуверенно ответил я, перелистывая книгу, взятую со стола.
Когда после нехитрых приготовлений мы принялись за чайную церемонию, она спросила:
 - Ты слышал библейскую легенду о Сусанне и старцах?
 - Нет, не слышал, - я искренне помотал головой.
 - Неоправданно жестокая и несправедливая история о том, как двух стариков наказали за то, что они, спрятавшись в зарослях, - Женя на секунду задумалась, - кажется, малины, наблюдали за купающейся красавицей Сусанной, - она звонко расхохоталась. Лицо мое пылало, лоб покрылся испариной, опустив глаза, я снова принялся перелистывать книгу и, уронив ее на пол, вовсе стушевался.
 - Да не переживай ты, я не в обиде. Более того, благодаря тебе я испытала чувство, знаешь, когда ... - она махнула рукой и взяла чашку, - нет, я, пожалуй, не смогу объяснить. Во всяком случае, сейчас.
Я взглянул на нее. В ее глазах полыхали золотые огоньки. Неловкость моя и страх куда-то исчезли.
 - А каким образом наказали этих несчастных старцев?
 - Вот таким ты мне больше нравишься, - улыбнулась Женя, - женщины все одинаковы в своих пристрастиях - они обожают находчивых и смелых мужчин. Я подумаю, как тебя наказать, а сейчас иди, мне надо заниматься.
И когда я был уже в дверях, добавила:
 - Заходи в гости, старец.
- А сегодня вечером можно?

 Наши тела трудолюбиво двигаются на пути к блаженству. Женя время от времени укрощает мой гусарский пыл.
 - Не спеши, глупенький. Само путешествие всегда лучше конечной цели, - шепчет она.
Я с трудом повинуюсь, но чувствую, что это правда. Но вскоре необыкновенная тяжесть наваливается мне на плечи, сдавливает голову, шею, туловище, стремительно двигается все ниже и ниже. Знаю, что тяжесть эту уже не удержать, и она срывается куда-то вниз, отхватывая что-то значительное от моего тела. Пытаясь удержать невидимый звонкий фрагмент, она увлекает меня за собой. Я лечу сквозь шумный калейдоскоп неведомых раньше красок - сложных, ярких, не запоминающихся - и плюхаюсь в материальное пространство Жениных объятий. Она говорит что-то невразумительное, все еще обхватив руками мою шею, но я и не пытаюсь ничего понять - любые слова сейчас бессмысленны. Вновь и вновь я повторяю это фантастическое путешествие, но с каждым разом краски блекнут, и мир становится все реальнее. Ласки Жени разнообразны и некоторые из них несколько обескураживают меня. Видя мое замешательство, она шепчет:
 - Ласки, рожденные любовью, не могут быть развратными.
 - А ты меня любишь?
Женя ладонью закрывает мне рот и притягивает к себе.
В открытое окно заглядывают сиреневые звезды. Темнота ночи наполнена стрекотом цикад. В комнате витает запах цветущих во дворе левкоев и лилий, простеньких духов и еще чего-то необъяснимого, волнующего, магического.
 - Ну, вот я научила тебя, как быть неестественным, - она пальцами теребит мою шевелюру.
- Как это? - не понял я.
 - В первый раз ты был неудержим, горяч, темперамент твой полыхал как жерло вулкана. Не думая о следующей секунде, рассудок уступал место страсти, которой так зачастую не хватает рациональным мужчинам.
 - Постой, Женечка, ты ведь сама сдерживала меня!
 - Видишь ли, в этом и заключается все противоречие любого познания. Человек чувствует и любит сердцем, а ум постоянно сомневается, анализирует, имея ответ на любую ситуацию, он неискренен, неправдоподобен; наш разум и познание неестественны, - она взглянула на мои вытаращенные от изумления глаза и рассмеялась. - Ты понял меня?
Я неуверенно кивнул и снова ее обнял, такую близкую и понятную, как часть самого себя.
Когда во дворе утихали все звуки, гасли окна, почти каждую ночь я пробирался в комнатку Евгении и самые значительные уроки в моей жизни продолжались почти до рассвета.

 Женя исчезла так же внезапно, как и появилась.
 - Да не переживай ты особо, найдешь себе помоложе, - соседка дала понять, что знает о наших отношениях.

Вечером я бесцельно бродил по двору и несколько раз по привычке намеревался перепрыгнуть через забор. Мысли путались в голове, и мне было совершенно непонятно, почему Женя уехала так внезапно, даже не попрощавшись. Вдруг мне вспомнились ее слова: "человек чувствует и любит сердцем, а ум постоянно сомневается".
Я прислушался к своему сердцу: оно молчало.