Возвращение на Мононгахелу

«Французы так и не дерзнули выйти на нас в открытую.
Этот бой – позор для них, а не для нас».
Мэтью Лесли

«Ведь говорили же его превосходительству, что привычная тактика
против голых дикарей – это все равно, что заставить корову гоняться за зайцами».
А. Стивен, боец ополчения

На рассвете 9 июля 1755 года двухтысячный отряд английских войск готовился к переправе через реку Мононгахела. Эта довольно широкая, но мелкая река была последним естественным рубежом перед фортом Дюкен. С его взятия должно было начаться изгнание французов из долины Огайо. Война с Францией наконец докатилась до глухих лесов Америки, королевской волей освятив войну, длившуюся здесь уже сотню лет. (*)
 
Командующий экспедицией в долину Огайо генерал Брэддок был уверен в успехе. В его колоннах шагали ветераны сорок четвертого и сорок восьмого королевских пехотных полков, недавно прибывших из Европы. Из их красных мундиров с желтыми и оранжевыми отворотами еще не выветрился дым пушек фламандских крепостей. Каждый из них без колебания выходил в первый ряд, когда под грохот, свист и глухой стук французского залпа из передней шеренги батальона с воплями вываливалось два десятка однополчан. Ни крики, не стрельба, ни рубящие сразу десять голов ядра не мешали им спокойно заряжать свои тяжелые «Бесси». Загоняя пулю в ствол, они поглядывали сквозь душный дым на нормандского шевалье. Тот, учинив в их рядах кровавую бойню, со спокойствием сомерсетширского джентльмена ждал такого же ответа.

Солдаты сорок четвертого считали, что битва не бывает иной. Рычание канонады, схождение плотными рядами под барабанный бой, правильная мясорубка поочередных залпов, короткая ярость штыковой атаки и пролетающая мимо кавалерия. Убийство вражеских офицеров нарушало установленный ритм этого почти любезного кровопролития и считалось бесчестьем для допустивших его командиров. Они были твердо убеждены, что не может быть победителем тот, кто не способен стоять во весь рост под огнем врага и думает о своей меткости больше, чем о слаженности общего залпа.

Их командир генерал-майор Эдвард Брэддок не был исключением. В пятнадцать лет он был зачислен в гвардейский полк «Колдстрим Гардз», после чего участвовал во взятии голландской крепости Берген-оп-Зум. В пятьдесят восемь лет он получил звание полковника и четырнадцатый пехотный полк под свое начало. Через год он стал генерал-майором и был назначен королем главнокомандующим всеми британскими сухопутными силами в Северной Америке. И через всю свою военную карьеру он свято пронес усвоенные в гвардии ее рыцарски нелепые военные обычаи. Забыв при этом, что правильный строй, единственная защита от конницы на ровных пашнях Европы, в лесу превращается лишь в абсолютную мишень даже для американского индейца, не особенно искушенного в ружейной стрельбе за дороговизной боеприпасов.

Маршируя к переправе, королевские солдаты презрительно косились на своих соратников в синих мундирах – солдат-колонистов Виргинского полка, знавших, по их мнению, лишь мелкие собачьи драки с «голыми дикарями». А это еще никак не гарантирует их доблести при встрече с регулярным гарнизоном французского форта. Еще более презрительным было отношение Брэддока к союзным индейцам и белым трапперам, служивших британским регулярным частям разведчиками. Попытки генерала заставить вождей дружественных ирокезов подчиняться английскому военному уставу возмутили их. «Злое сердце» – сказал один из них – «Обращается с нами, как с собаками». В результате к экспедиции присоединилось лишь восемь индейцев племени минго во главе со знаменитым вождем Скаруди. И шествующий к переправе через Мононгахелу британский лев оказался близорук и глуховат.

Брэддок знал, что индейцы - разведчики французов уже обнаружили его. Он решил воспользоваться этим, чтобы запугать противника и заставить его без боя уйти из форта. По сведениям разведки, численность гарнизона Дюкена, даже с учетом союзных индейцев, втрое уступала его отряду. Учитывая, что между интендантскими фургонами громыхали шесть шести-, столько же двенадцатифунтовых орудий, четыре гаубицы и тридцать мортир, у коменданта Дюкена Пьера Конрекура не было никаких шансов выдержать осаду и штурм.

Сидя на великолепной серой лошади в голове колонны сорок четвертого полка, Брэддок рассеянно скользил взглядом по щетине качавшихся в такт барабану ружей. Он был действительно опытный боевой командир и предпочитал собирать себя в кулак, лишь когда это действительно необходимо. Теперь до самого Дюкена ему было нечего делать, ибо он уже принял все меры предосторожности, предусмотренные британским полевым уставом. И все же беда случилась именно потому, что Брэддок не желал ошибаться.

Оба его регулярных полка шли через лес поротно в двух параллельных колоннах. По дороге между ними длинной вереницей трещали обозные фургоны с продовольствием и боеприпасами. С флангов шли небольшие группы разведчиков из местных охотников и виргинцев.

Для переправы через Мононгахелу требовалось преодолеть два брода в двух ее рукавах. Только что было получено донесение, что подполковник Томас Гейдж форсировал реку и закрепился со своим отрядом на ее западном берегу, обеспечивая переправу главных сил Брэддока. Генерал уже ясно слышал стук лесорубов майора Сент-Клера. Два часа назад они были высланы вперед прорубить просеку для выхода колонны к первому броду. Последние деревья валились под их топорами в рассветный сумрак, сокрушая подлесок. Впереди уже виднелась серая лента Мононгахелы. С реки потянуло холодом, солдаты шагали преувеличенно твердо, стараясь согреться ходьбой. Был седьмой час утра.
К генералу подъехал главный интендант Бенджамин Франклин (тот самый).
- Французы уже знают о нас, сэр.
- Да, охотники схватили разведчика-делавара - Брэддок усмехнулся, – и я не думаю, что он был единственным любопытным, желающим поглазеть на нас. Но мы сделаем так, что донесения Конрекуру лишь окажут нам услугу. Тот не солдат, кто не воспользуется для победы даже собственной подагрой.
- Вот как, сэр?
- Позавчера из разведки вернулись люди Скаруди. И чтобы доказать мне, что были не на прогулке, притащили скальп какого-то французского болвана, – генерал поморщился, – и как после этого прикажете доверять таким дикарям? Да, они хорошие разведчики, но когда этот размалеванный плут с каменным лицом сообщает тебе приятные новости, никогда не знаешь, на кого он расставляет сети – на французов или на тебя.
- И все же французы как-то ладят с ними, сэр.
- Потому что этим бездельникам довольно торговать с краснокожими, подсовывая им старые мушкеты за связку бобров. А на одного француза в этой проклятой стране приходится полтора-два десятка наших прохвостов-колонистов и каждый хочет жить на своей земле, под защитой короля, да сохранит его бог! Индейцы хитры и знают, с кем у них меньше хлопот.
- Но Скаруди служит нам, сэр.
- Потому что видит, что за нами сила. Но даже рядом с минго я не дал бы за свою жизнь и фартинга, если бы поблизости не шагали мои ребята. – Интендант вспомнил, что неделю назад сын вождя был по ошибке застрелен перепуганным часовым, и все-таки Скаруди сохранил верность англичанам, - Хитрец принес хорошие новости. В форте не больше трехсот человек, и если Конрекур не сумасшедший, после доклада своих разведчиков он уберется из Дюкена еще до того, как мы увидим его.
- Что ж, сэр, если он будет ждать нашего штурма, он действительно обречен. Но что, если он попытается устроить засаду? Майор Вашингтон докладывал, что по ту сторону реки дорога сужается до двенадцати футов между деревьями и мы не сможем сохранить боевой порядок. А если наши силы вытянутся в четырехмильную нитку, французы разрежут ее, как ножницы, хоть в десятке мест, – Франклин нерешительно помолчал, – и вряд ли они изменят своему обыкновению и вступят в бой без индейцев.
Брэддок рассмеялся:
- Клянусь богом, этот страх виргинцев перед засадой заразен, как чесотка! Возможно, дикари Конрекура, если только они существуют, и впрямь могут придушить сзади олуха фермера или даже вырезать пьяный патруль. Но чтобы они попытались применить свою подлую тактику сразу против двух тысяч дисциплинированных солдат его величества? Ставлю свою шпагу против трубки Скаруди, что если они осмелятся на это, нам даже не придется марать штыков – первый хороший залп отбросит их до Монреаля. Запомните, мистер Франклин, негодяй никогда не устоит перед джентльменом. А этот мальчишка Вашингтон еще уговаривал меня позволить солдатам прятаться за деревьями, как деревенским ворам, удирающим от констебля! Как можно рассчитывать на храбрость человека, стреляющего в спину и как управлять боем, если солдат думает только о себе?

Франклин позднее вспоминал: «Понимая, что мне не пристало спорить с военным о вопросах, касающихся до его ремесла, я умолк. Однако неприятель, вопреки моим опасениям, не воспользовался тем, что английская колонна так растянулась, но дал ей беспрепятственно продвинуться, пока она не оказалась в девяти милях от цели».

Форсирование обоих бродов прошло гладко, но закончилось только к двум часам пополудни. Когда обозные фургоны уже выползли на западный берег реки, Гейдж сообщил, что его дозорные только что видели «кучку дикарей, которые тут же разбежались». Брэддок кивнул адъютанту Орму и внимательно оглядел низкий травянистый берег с дымящей неподалеку кузницей и за ней, ярдах в трехстах, устье впадающего в Мононгахелу Черепашьего ручья. После этого он приказал начать развертывание для наступления.

В рядах сорок четвертого полка затрещали барабаны, красно-желтая колонна быстро растеклась в линию повзводно. По офицерам в шеренгах пролетела команда. Одновременно лязгнули восемьсот примкнутых штыков и полуденное солнце заметалось по их длинным лезвиям. Высоко над строем заплескалось два знамени – обычное королевское с тремя крестами и желтое полковое с цифрой «XLIV» в венке из роз и чертополоха. Снова загудели барабаны, засвистели флейты и вся линия двинулась к начинавшемуся неподалеку от воды редколесью. Следом за сорок четвертым тронулся сорок восьмой полк, виргинцы и обоз.

Следующий час подтвердил опасения Франклина. Лес начал густеть, карта показывала близость глубокого оврага. Деревья все больше сжимали тропу. Брэддок был вынужден снова перестроить сорок четвертый полк в маршевую колонну, опять назначив в авангард батальон Гейджа.

Впереди этого батальона колонной по двое тянулась по тропе третья рота лейтенанта Роберта Грея. Лейтенант, высокий тридцатидвухлетний чеширец, лениво качался в седле слева от строя. Наслышанный об индейских засадах, Грей поначалу до рези в глазах вглядывался в чащу. Но батальон был на марше с трех часов утра, щебет птиц и лесной полумрак усыпляли, и офицер время от времени тряс головой, чтобы прогнать дремоту. Его солдаты, те и вовсе спали на ходу. Изменить ритм движения, чтобы разбудить их, Грей не мог, так как имел строгий приказ не отрываться от батальона. Лес снова стал реже, по обе стороны тропы стали попадаться огромные, обвитые травой валуны. Справа впереди Грей увидел невысокий холм, за ним начинался овраг.

Мимо авангарда промчались шесть виргинских кавалеристов, посланных генералом на разведку. Грей обрадовался им, так как подполковник Гейдж не дал ему для разведки канадцев, предпочитая высылать дозоры самому. Тут Грею пришло в голову, что неплохо бы поскорее занять холм впереди своими людьми. Это, конечно, было бы самоуправством, но, насколько Грей знал подполковника, тот одобрил бы его поступок. Вряд ли впереди засада, но все же…
Лейтенант обернулся в седле.
- Рота! – крикнул он. Усталые люди подняли головы – Вперед, бегом марш!
Рота с шумом и бряцаньем перешла на бег, а Грей пустил коня рысью.

Ветка нависшего над тропой дерева ударила его по голове, сбросив шляпу и дернув за косу из его собственных волос (Грей терпеть не мог уставной парик). Лейтенант увидел, как едущие в сотне ярдов впереди разведчики внезапно развернули коней и бросились назад. Следом за ними на тропу выскочил человек в европейском платье и с капитанским значком, но раскрашенный, как индеец. Махнув шляпой, человек издал леденящий душу вопль, что-то вроде «ийхееее!».

В то же мгновение охватывающий голову колонны полукруг кустов и валунов опоясался клубами грязно-синего дыма. Залп затрещал, как лесной пожар, из колонны на траву с воплями повалились раненые, с деревьев хлынули посеченные пулями ветки, брызгами разлетелась отбитая со стволов кора. Ошеломленная рота остановилась сама по себе, почти сбившись в кучу. Невидимые враги стреляли теперь по готовности, выстрелы гремели один за другим и почти каждый находил свою жертву. Среди сухого треска охотничьих ружей Грей различил гулкие удары пехотных мушкетов. Перепуганные британские солдаты открыли беспорядочную стрельбу наугад прямо в стелющийся перед ними дым. Но свинец все так же вылетал оттуда горстями, кося людей на тропе.

Грей бросил взгляд назад. Солдаты второй роты беспомощно стояли позади бойни, как пораженные громом. Это помогло Грею понять, что с момента начала стрельбы прошло всего несколько мгновений. Он выдернул из ножен шпагу.
- Третья рота, развернуться в шеренги повзводно! Быстро!

Сквозь дым замелькали алебарды сержантов. Ударами древков те приводили
в себя ошеломленных солдат, разбирая их по взводам и заставляя вытянуться в линию поперек тропы, насколько позволяли деревья. Грей молил бога, чтобы слабый ветерок не усилился. Тогда под прикрытием порохового дыма его люди успеют приготовиться к бою.

Стрельба из-за камней и деревьев не ослабевала. Хотя дым и мешал стрелкам целиться, англичане стояли на тропе почти сплошной массой и множество пуль находило цель. Рота попятилась, чтобы закончить развертывание. Трава перед строем была густо усыпана телами в красных мундирах, слетевшими шляпами и брошенным оружием.

Грей снова оглянулся. Вторая рота готовилась к атаке, солдаты на ходу примыкали штыки. Только не это! Какого дьявола делает Берли?
- Первая шеренга, на колено! Целься! Да здравствует король!
Да здравствует король! - заревело пятьдесят глоток и по кустам впереди ударил первый правильный залп.
Виве ля рой! – многоголосый клич перекрыл грохот боя, тут же перемешавшись с индейским визгом.
- Огонь по готовности!

Грей спрыгнул с лошади и выдернул из седельного чехла карабин. Он возблагодарил Бога за то, что по бедности лейтенанта его мундир почти не отличается от униформы рядового. И все же невероятная случайность, что его не нашпиговали свинцом, пока он был в седле.

Он понимал, что долго не продержится. Его люди стояли на открытом месте, паля по почти невидимому противнику. Но их «тауэрские» мушкеты, более известные как «Браун Бесс», хоть и быстро перезаряжались, совсем не годились для прицельной стрельбы по врагу за укрытием.
- Рота, оружие заряжать на колене! Во весь рост не стоять! Во весь рост не стоять! Сержант Моррис, ко мне!
Похожий в своем парике на завитого барсука коротышка возник в дыму и отмахнул алебардой.
- Сэр?
- Да присядьте, сержант, не стойте столбом! Здесь не плац! Немедленно отправьте кого-нибудь к лейтенанту Берли. Пусть отменит атаку и отойдет хотя бы на тридцать шагов назад. Если я не смогу укрыть людей за деревьями, нас перебьют здесь как кроликов. Мы сдержим французов огнем, а Берли пусть лезет в штыки, только если они сами пойдут в ближний бой. Отправьте еще кого-нибудь к подполковнику Гейджу и доложите обстановку. Затем выбросьте к дьяволу вашу алебарду и возьмите мушкет у кого-нибудь из убитых, лишнее ружье нам сейчас дороже сотни гиней. Выполняйте!
- Есть, сэр!

Грей рассчитывал, что после того, как вторая рота отойдет, он сможет рассыпать своих уцелевших солдат за деревьями позади. На таком расстоянии от валунов точность стрельбы атакующих резко упадет. Если они вздумают преследовать его, то выйдут из-за камней и очутятся в его теперешнем положении. Отстреливаясь, он удержит их до тех пор, пока Гейдж что-нибудь не придумает.

Стоя на колене, почти оглохнув от грохота, воплей и свистящего кругом металла, Грей заряжал карабин. Это была короткая винтовка Фостера, изобретенная несколько лет назад и обошедшаяся Грею в четырехмесячное жалованье перед отплытием из Портсмута. Обладая точностью нарезных трапперских «Кентукки», в привычных руках карабин перезаряжался гораздо быстрее своих длинноствольных собратьев, хотя и медленнее гладкоствольных мушкетов. Он не требовал беречь нарезку ствола, долго и осторожно забивая заряд в просаленном пыже через дуло. Было достаточно перевернуть оружие замком вниз, вывинтить в три шага скобу спускового крючка и вложить пулю и порох в открывшееся отверстие с казенной части ствола. Быстрым движением скоба завинчивалась, на полку сыпалась затравка и ружье было готово к стрельбе. Карабин был предметом тайных насмешек солдат и почти открытого презрения офицеров полка. Подчиненные Грея не могли понять причуды командира, таскающего оружие для охоты на белок в бой, где мишенью был целый вражеский батальон. Офицеры презирали лейтенанта, опускающегося до работы рядового. Они подозревали, что нарезной карабин нужен Грею для охоты на вражеских командиров – подлости, непростительной джентльмену в мундире. Их презрение разбавлялось еще более оскорбительной снисходительностью, когда они вспоминали, что на фоне их аристократических париков лейтенант был лишь младшим сыном бедного сквайра, купивший на последние сбережения офицерский патент, чтобы не сидеть на шее отца. Вызов, который Грей бросал им своей нелюдимостью, ружьем и собственной косой, в конце концов дорого обошелся бы ему, если бы не твердая поддержка Гейджа. По некоторым причинам будущий создатель 80-ого легкого полка видел в Грее одного из своих единомышленников. Назначение сегодня третьей роты в авангард должно было поставить молодых лордов на место.

Сзади застучали копыта. Грей обернулся и увидел командира второй роты - лейтенанта Берли верхом на великолепном гнедом жеребце.

Немедленно атакуйте, Грей, или убирайтесь с моей дороги! – побелевшее от возбуждения и страха юношеское лицо Берли дергалось под съехавшей треуголкой. Конь танцевал под свинцовым ливнем, шпага в белой перчатке дрожала, – вперед, или мы сами переколем ваших трусов!

Грей не стал говорить Берли о том, что штыковая атака против засевших в лесу индейцев – безумие. Что солдаты, рассеявшись среди кустов и деревьев, полягут под пулями и томагавками, так и не увидев врага. Что единственное спасение – попробовать рассыпать солдат за деревьями в подобие егерской цепи и отстреливаться, пока в тыл атакующим не ударит ушедшая вперед лесорубная команда майора Сент-Клера. Грей был уверен, что лесорубы живы - с ними не могли покончить без шума, а организовать одновременное нападение на них и на авангард Гейджа французы вряд ли сумели бы.

Всего этого Грей говорить не стал. Он просто отбросил карабин, кинулся к Берли и ударом под запястье вышиб из его руки шпагу. Затем схватил Берли за офицерский значок на груди и рванул на себя. Почти в то же мгновение он почувствовал дробь сразу нескольких тупых ударов, что-то горячо взвизгнуло у самого лица, а жеребец Берли отчаянно заржал и стал заваливаться на правый бок. Берли вылетел из седла и оба офицера, сцепившись, кубарем покатились по траве. Удар голенищем ботфорта в зубы оглушил Грея, как мортирная бомба. Тем не менее, при последнем перекате он оказался сверху юноши и с размаху треснул того по затылку. Берли обмяк и сунулся носом в землю, потеряв треуголку.

Подняв глаза, Грей увидел рядом трех своих солдат, очумевших от увиденной сцены настолько, что они даже позабыли, согласно приказу, кланяться пулям. Один, йоркширец Том Барнс, немедленно поплатился за неосторожность – пуля ударила его в бок и он с воплем упал на живот. Хватая почерневшими от пороха короткими пальцами пучки травы, он с плачем выдирал их и отшвыривал в сторону. У Джона Хаксли, длинного, худого бристольца лошадиная челюсть тряслась наперегонки с мушкетом. При этом он скосил глаза в траву так, будто играл в «не-сморгни» с засевшей там гадюкой. Уолтер Симс тер щеку. Вытаращив на офицера голубые глаза, он время от времени беспокойно оглядывался, точно собирался что-то сделать, но забыл, что именно. В это короткое мгновение Грей будто впервые увидел своих людей. Страх и страдание сделали их разными.

Лечь, болваны!- заорал на них Грей, – Хаксли, Барнса в обоз! Симс, лейтенанта Берли туда же, отвечаешь за него головой! Выполнять! Да пригнитесь, вы, олухи!

Когда солдаты со своей ношей исчезли в пороховом дыму, лейтенант отметил, что дым скрыл и сцену его мнимого нападения на Берли от солдат второй роты. Вытерев, а точнее размазав гарь по лицу тыльной стороной ладони, Грей подумал, что сопляк сегодня родился во второй раз.

Внезапно в тылу позиций французских стрелков загремело «ура» и между деревьями слева прокатились ровный треск и вспышки мушкетного залпа. Еще невидимая команда Сент-Клера наконец подоспела к месту боя и обрушилась на засаду сзади. Видимо, потеряв от неожиданности голову, пара десятков французских солдат в белых и синих мундирах выскочили из-за кустов на тропу. Беглецы тут же угодили под нестройный огонь уже наполовину выбитой роты Грея. Кто-то из англичан азартно засвистел. Никто уже не стоял на колене, хватаясь то за шляпу, то за ружье, все выпрямились в полный рост, думая лишь об одном – быстрее перезарядить мушкет. Зубами в патрон, прыснуть порохом на полку, зажать патрон пальцем, закрыть полку, приклад в землю, трясущейся рукой часть пороха в дуло, часть мимо, плюнуть в ствол пулей, ударить шомполом, рвануть курок, вскинуть мушкет, поймать стволом фигурку в синем, спуск, дым и пинок отдачи, зубами в патрон…Три выстрела в минуту требовал делать устав, но сейчас мушкеты каждые двенадцать секунд выплевывали двухфутовое пламя. Закопченные люди в порванных ветками красных мундирах, с нелепыми косицами, без шляп и со сбившими ранцами бешено осыпали врага пулями, мстя за свой первый испуг. Поднявшийся ветер понес пороховой дым направо, мешая целиться засевшим там индейцам и помогая англичанам. Одна из первых пуль, видимо, свалила французского офицера, потому что его подчиненные на тропе явно растерялись. Вместо того, чтобы нырнуть в укрытия справа от дороги, где им никто не угрожал, они целых несколько минут частью метались по тропе, частью вступили с англичанами в самоубийственную перестрелку на открытом месте и валились один на другого под неистовым огнем. Но вот слева между деревьями мелькнула одна синяя точка, другая, третья и лавина виргинцев Сент-Клера с ревом хлынула из леса на кучку французов. Несколько отставших были пригвождены штыками к земле, а уцелевшие во всю прыть бросились за деревья справа.

- Прекратить огонь! – закричал Грей, боясь, что его люди выстрелами зацепят своих. Однако пальба остатков третьей роты почти затихла сама по себе. От частой стрельбы в стволах мушкетов образовался сильный нагар и большинство солдат работали шомполами, прочищая оружие. Некоторые орали приветствия подоспевшим товарищами, подбрасывая вверх ружья и шляпы, несмотря на редкие выстрелы с флангов колонны и взвизги индейцев, которых до сих пор не удавалось увидеть. Только теперь Грей расслышал стоны и вопли корчившихся перед шеренгой раненых. Приглядевшись, лейтенант увидел в плывущем дыму низенькую фигуру с белой нашивкой «V» на рукаве.

- Сержант Моррис! – крикнул Грей. Улыбающийся черноглазый коротышка, чеширский земляк Грея, пригнувшись, возник перед ним. Отвороты его мундира были покрыты черными пороховыми пятнами, в треуголке зияла рваная прореха от пронзившей тулью и борт пули, в руках злобно дымился мушкет. Моррис привычно отмахнул офицеру оружием.

- Мы задали им, сэр!
- Черт, сержант, еще пара артикулов передо мной, и вы избавитесь от своего командира! – Грей улыбнулся, но уголки рта и руки дрожали от страха и возбуждения – У этих дьяволов чертовски острые глаза и если один из них всадит в мой недавний завтрак кусок свинца, не думаю, что мой преемник будет к вам снисходительнее. Сколько человек в строю?
- Двенадцать в первом взводе, десятка полтора во втором и столько же в третьем, сэр! Убиты сержант Колвилл и капрал Норрис.
- Проклятье! – Грей знал Колвилла еще по войне с шотландским Претендентом, - Раненых?
- Восемнадцать, из них тяжелых – одиннадцать, сэр. Семеро могут идти сами.
- Второму и третьему взводу собрать патроны и по два-три мушкета на человека. Оружие прочистить и зарядить, затем строиться в авангарде. Первому взводу подобрать раненых и выдвигаться в арьергард. Легкораненых туда же. Как только вторая рота отойдет назад, разворачивайтесь и командуйте отход. Перед этим пусть второй взвод даст пару залпов по обе стороны тропы – попробуем опять прикрыться дымом, о прицеле не заботьтесь. Я во вторую роту, потороплю этих болванов. Выполняйте!
- Есть, сэр!

Позднее лейтенант вспоминал, что всю остальную битву он видел будто во сне. Как подсчитали впоследствии историки, сражение длилось три – три с половиной часа, но узнай об этом Грей, он ни за что бы не поверил, что они прошли так быстро. Когда ему наконец удалось вбить сержанту второй роты Ледлоу, что тому нужно отойти со своими людьми назад, примчался ординарец Гейджа с приказом об отходе. Под прикрытием виргинцев батальон отполз на триста ярдов и выстроился в боевой порядок на небольшой поляне, со всех сторон окруженной лесом. Остатки третьей роты оказались на его левом фланге. Французы снова пошли в атаку, но залп батальона отбросил их за деревья.

Приказав третьему взводу нести раненых в тыл, Грей обернулся и снова увидел раскрашенного француза в капитанском мундире. Он стоял на открытом месте и что-то кричал своим бегущим солдатам, размахивая саблей. Те остановились и, мелькая среди деревьев, начали как будто возвращаться в бой. Лейтенант скрипнул зубами, сбросил с плеча карабин и встал на колено. Дернул кремень, тот был завинчен крепко. Взведя большим пальцем курок, Грей вжал приклад в плечо. Взглядом смерил расстояние до офицера: семь раз по двадцать ярдов. Плывущие над французской позицией клубы дыма дали поправку на ветер – один фут вправо. Собрав вокруг себя несколько человек, французский капитан сделал шаг вперед. Лейтенант качнул мушкой в сторону, выдохнул и мягко нажал спуск.

Ствол рявкнул рыжим пламенем, а полка чихнула в лицо кислым дымом. Взвизгнув в спиральных нарезах, пуля с жужжанием пошла в цель. Одновременно под ногами Грея дрогнула земля и надсадный вой разорвал воздух слева. Лейтенант увидел, что раскрашенный офицер и с десяток его людей кубарем покатились по траве, а позади них в серое небо взлетели искромсанные картечью кусты. Оглянувшись, Грей заметил в полусотне ярдов два шестифунтовых орудия Сент-Клера, дула которых еще курились дымом. Вокруг них суетились виргинские артиллеристы, фейрверкеры в спешке начали забивать новые заряды. Лейтенант снова посмотрел вперед – упавшие французы не шевелились. Грей так и не узнал, его пуля или батарейная картечь покончили с капитаном Бюжо – главным вдохновителем этой безумной и счастливой атаки.

Видимо, напуганные артиллерией, французы и индейцы вновь скрылись за деревьями. Однако это лишь ухудшило положение англичан. Грохочущие залпы батальона Гейджа обрушивались на кустарник, где вились дымки вражеских выстрелов. Кусты разлетались в клочья, деревья осыпали ветви и отбитую кору, земля взлетала черными комьями. Однако, произведя выстрел в красно-желтую линию, индейский воин перебегал за соседнее дерево, пока свинцовый вихрь бесполезно разносил его прежнее укрытие. Даже когда густой дым окутал английские шеренги, индейцам было легко целиться по сериям вспышек от слепых залпов батальона. Батальона, привыкшего как можно быстрее палить вперед, в невидимый из-за дыма, но такой же плотный вражеский строй. Казалось, огромный красный зверь в ярости бьет лапой наугад и огрызается рычаньем из двухсот стволов. Но под мелкими и многочисленными ударами со всех сторон зверь слабел, оставляя на залитой кровью траве все больше своей плоти.

Грей стоял в первой шеренге батальона, механически командуя залпами. Потный, испуганный и закопченный, он бешено орал своим людям «Целься!» и «Огонь!». Он сознавал, что лишь напор его голоса, грохот собственных ружей и беспрерывная деятельность не дают этим серым от страха людям сломать строй и броситься наутек. Дым плотным туманом окутал английские ряды, ел глаза, кислым привкусом оседал на губах. Леденящие переливы индейского воя смешивались с треском мушкетов и винтовок. Воздух был наполнен свистом, глухим стуком попаданий, воплями и плачем раненых, криками офицеров в соседних ротах, пытавшихся подбодрить солдат. Палить залпами в таких условиях было все равно, что в темной комнате бить молотком по мухам. Не считая того, что каждый укус этих мух нес смерть.

Грей понимал, что он все больше воюет не с врагом, а с собственным ужасом. Пока ветер не отнес дым в сторону, нужно было немедленно отводить батальон назад, на относительно открытое место у реки. Поблизости должны были быть, по меньшей мере, две виргинских роты Сент-Клера, имевшие опыт сражения с индейцами их же методами. Виргинские стрелковые цепи могли бы прикрыть отступление королевских солдат к Мононгахеле или даже переломить ход сражения.

Грей выкрикнул очередную команду и десятки рыжих языков рванулись в дымную пелену. Он приподнялся на носках и бросил взгляд поверх уходящего в серый туман моря бледных лиц и ружейных стволов. Кругом стояли лишь солдаты его батальона, синих виргинских мундиров видно не было. Сколько можно продолжать эту бессмысленную стрельбу? Скоро выйдут патроны, и что тогда?

Раздался топот, сквозь дым мелькнула какая-то тень, над ухом Грея заржала лошадь. Возникшему перед строем всаднику повезло – еще секунда и новый залп разорвал бы его на части вместе с конем. Сморгнув, Грей узнал подполковника Гейджа. Командир Грея был всего на четыре года старше лейтенанта, но с ним одним Грей не чувствовал досады от разницы в званиях. Одной рукой в белой перчатке Гейдж сдерживал лошадь, другой сжимал длинную шпагу.

Теперь рукав его расшитого красного мундира висел, разодранный пулей, перевязь, седло и ножны шпаги были покрыты пылью и пороховой копотью. Взглянув на забрызганные кровью ботфорты Гейджа, Грей решил, что подполковник ранен, пока не заметил длинные кровоточащие царапины на черной шее лошади. Сжатые в нитку губы и остекленевшие глаза Гейджа жутко смотрелись на его круглом и обычно благодушном, как у сельского сквайра, лице. Шляпу Гейдж потерял и рыжеватые пряди длинных волос прилипли к мокрым от пота щекам.
- Сэр! – крикнул Грей, увертываясь от копыт крутящейся под огнем лошади, – Надо отступать!
- Знаю не хуже вас, дьявол вас побери! – голос Гейджа походил на хриплое мяуканье, - Приказ генерала – удерживать позицию до подхода отряда Бартона!
- Когда он подойдет?
- Не знаю! Скорее всего, мы отрезаны!
- Сэр! – взвыл Грей, указывая на груду неподвижных тел, на серые лица солдат, которые один за другим, зажимая раны, валились из строя, - Это же бойня! В подсумках не больше пяти выстрелов, мы не продержимся и четверти часа!
- Приказ! – заорал Гейдж так, что лошадь чуть не сбросила его.
- Где Сент-Клер!?
- По приказу генерала построен рядом с вами и отстреливается, - Гейдж горько усмехнулся, - Они пытались, Грей. Пытались рассыпаться в цепь и сдержать этих ублюдков. Но наш старый гвардейский осел пинками выгнал их на открытое место. Он здесь, недалеко, – Гейдж кивнул назад, - воюет как истый джентльмен.

Сердце Грея упало. Значит, виргинцы построены рядом и подвергаются такому же избиению, что и его батальон. Рассчитывать на их прикрытие нельзя. Еще пять минут и начнется повальное бегство, которое никто не остановит. Подкрепление вряд ли что-то изменит, Брэддок, скорее всего, и его поставит под расстрел.
- Сэр, - он посмотрел Гейджу в глаза, - Если нам все равно погибать, у нас только один выход.
Губы Гейджа дрогнули и потрясенный лейтенант увидел слезы в его глазах. Гейдж с отчаянием посмотрел на своих людей и снова взглянул на Грея.
- Да, - скорее по губам прочитал тот, - Ничего не остается. Может быть, выиграем немного времени.
Сплюнув, Гейдж поднялся на стременах.
- Батальон! – крикнул он во весь голос, - Примкнуть штыки!
По шеренгам пробежали скрежет, звяканье и над батальоном поднялся лес длинных трехгранных лезвий.
- Развернуть знамена! Музыканты, вперед!

Знаменосцы сняли со знамен кожаные чехлы и подняли древки над строем. Ветер с хлопаньем развернул шелковое королевское знамя с тяжелыми кистями. В его центре, поверх креста Святого Георга, была вышита цифра «XLIV» в венке из роз и чертополоха. Рядом заплескалось желтое знамя батальона с таким же венком в центре и вышитым в углу британским флагом. Солдаты приободрились. Вой, крики и выстрелы все так же неслись отовсюду, все так же враг был невидим, но знамена и близость атаки странным образом заставили людей забыть о себе. Вперед вышли барабанщик и флейтист. Гейдж поднял шпагу.
- Батальон, сомкнуть ряды! Вперед, марш!

Барабан загудел, перебивая треск выстрелов, пронзительно засвистела флейта. С первым ударом по тугой коже сотни сапог ударили по смятой траве. Шаг за шагом батальон отдавался ритму старого марша, легкомысленной флейте, издевавшейся над черными деревьями, воем и грохотом этого чужого, жаркого мира.

Кто славит Александра
Кто Геркулеса чтит
О Гекторе с Лисандром
Нам память сохранит
На бронзе их доспехов
Заметней кровь, поверь
Чем на мундирах славных
Британских гренадер

С развевающимися знаменами батальон вышел из густых клубов дыма и пули гуще засвистели вокруг – вражеским стрелкам стало проще целиться. Обычное благоразумие вдруг оставило Грея, он шел со шпагой в руке, зная, что это выдает индейцам его звание. Ярость, распаленная громом барабана и приближающейся вереницей дымков от индейских ружей, только увеличивалась ожиданием горячего удара в живот.

Осада крепкой Трои
Не знала канонад
Не ведал Македонец
Шипения гранат
Но ты прошел огонь и дым
Их разогнал химер
И страхом зарядил мушкет
Британский гренадер

Из сотни дул плюет огнем
В нас вражий палисад
Что в дым и щепки превратим
Мы яростью гранат
Пушистый след от фитилей
И взрыва рыжий зверь
В проломе заблестят штыки
Британских гренадер

Гейдж вел отряд к тому месту, где огоньки вражеских ружей чаще всего высверкивали сквозь грязно-синюю дымную полосу. Грей догадывался, что подполковник вряд ли собирался применить классический британский прием, когда строй пехоты сближался с противником и солдаты как один выбрасывали вперед штыки, тут же выхватывали их из жертв и снова выбрасывали. Тогда роты как никогда напоминали единых чудовищ с полусотней когтей каждое. В таком бою английская пехота была непобедима, но вряд ли она сумеет навязать его ускользающим индейцам среди кустов и деревьев.

Стихает грохот штурма
Дым город заволок
Но вот по новым доскам
Ударил молоток
Хозяин рад, сверкает
Обструганная дверь
Не худший плотник, чем боец
Британский гренадер

Целью этой сумасшедшей атаки было вплотную подойти к линии деревьев и бросить солдат в штыки, разбив их на взводы. Сержанты заранее получили строгий приказ следить за цельностью взводов, если батальонный порядок будет сломан. Если же это все-таки произойдет, ориентироваться в лесу на гул английских пушек. Грей сомневался, что абсолютно неприученные к такому бою солдаты сумеют сражаться вне строя, часто не слыша командиров, но это был единственный способ ослабить обстрел остальной части сорок четвертого полка и виргинцев.

Поднимем наши кружки
За всех в одном спиче
Кто в двух ремнях крест-накрест
С мушкетом на плече
Увидят старость рядовой
Сержант и офицер
Там, где сквозь пыль и дым идет
Британский гренадер

Когда до ближайших деревьев осталось десять-пятнадцать ярдов, Гейдж крикнул: «Батальон, в штыки!». Озлобленные обстрелом солдаты сорвались в бег, прыгая через засеки и ломая кусты. Грей бросился вперед, увлекая за собой первый взвод. Он увидел перед собой трех воинов делаваров в черной боевой раскраске. Двое выдергивали из-за пояса топоры, третий поднимал ружье. Отбив шпагой удар томагавка, Грей с силой толкнул индейца назад, а вылетевший откуда-то сбоку штык вонзился делавару в шею. Два мушкетных выстрела, грохнувшие над ухом упор, покончили с двумя остальными. Ударило еще несколько близких выстрелов, и индейцы рассеялись перед отрядом. Грей помчался вперед. В тридцати ярдах справа мелькали мундиры второго взвода, ведомого Моррисом. Грей вел взвод по длинной дуге, рассчитывая разогнать индейцев и вернуться на поляну, на которой отстреливались виргинцы. На бегу, среди деревьев, солдаты были гораздо худшей мишенью, а разрозненные индейские воины не могли угрожать двум десяткам штыков. Прежде чем вожди соберут их для рукопашного боя, англичане должны были снова выйти на поляну, под прикрытие отряда Бартона. Впереди снова раздался визг и среди деревьев замелькали раскрашенные фигуры.
- Взвод! – заорал Грей, - Стой!
Люди остановились, налетая друг на друга.
- Целься! – он ткнул шпагой в сторону фигур - Огонь!
Грянул ружейный залп. Два или три силуэта исчезли, пули с визгом зарикошетили по деревьям, отбивая щепки и сучья.
- Перезаряжай! За мной, бегом!

Он услышал далеко позади выкрики по-английски. Грей выругался, решив, что взвод растянулся. Но, оглянувшись, увидел, что за ним толпой бежит почти вся вторая рота Берли. Непривычные к лесному бою, солдаты инстинктивно старались держаться вместе. Справа из-за деревьев по ним густо затрещали выстрелы, во второй роте упало несколько человек. Остальные остановились, сбились в кучу и открыли беспорядочный огонь во все стороны, некоторые палили даже по кронам деревьев. Проклиная все и вся, Грей повернул и повел взвод в обход засады. Делавары, стремясь воспользоваться скученностью второй роты, явно не замечали его отряда, а треск ветвей приняли за подход подкрепления. Проломившись сквозь кусты, взвод оказался прямо перед цепью индейцев, сидевших за деревьями и лихорадочно перезаряжавших ружья.

Ура-аа! – закричал Грей, больше для того, чтобы вторая рота услышала его и перестала палить сюда, - Урааа! – подхватили солдаты и, стреляя на ходу, кинулись в штыки. Схватка была короткой, но бешеной. Клубок воплей, визга, звона штыков и топоров покатился вперед. Уцелевшие индейцы бросились бежать, но угодили под залп подоспевшего взвода Морриса.

Однако пули продолжали свистеть и щелкать среди ветвей – вторая рота не прекратила своей панической стрельбы в сторону засады, хотя ее уже захватили люди Грея.
- Прекратите стрелять, идиоты! – орал Грей, прижавшись к стволу дерева и размахивая белым платком. Однако прошло несколько минут, прежде чем оттуда разглядели красные мундиры и прекратили пальбу. Потеря этих минут и оказалась роковой.

Сначала в одном месте, в другом, в третьем вновь послышались вопли индейцев. Лес вокруг взорвался переливами того самого воя, который издал в начале сражения убитый французский капитан. «Йиийхе, йииххеее, йиийххеееее!!» гремело вокруг сквозь редкие выстрелы. Вой сильно мешал определить по стрельбе, откуда будет основная атака. Даже Грей, привыкший разбираться в своих ощущениях, чувствовал, что руки его вздрагивают. Казалось, что кричит лес, но в крике было слишком много человеческого.
- Моррис, за мной! – крикнул Грей, выбежав из-за деревьев и со всех ног бросаясь ко второй роте. Остатки третьей роты понеслись за ним. Подскочив к толпе перепуганных людей, жавшихся спинами друг к другу, Грей треснул кулаком по плечу сержанта Ледлоу.
- Разбери своих болванов по взводам! Найди парней поздоровее и подбери раненых! Моррис, ты со своими людьми веди их обратно на поляну! Первый взвод, идем сзади, прикрываем! Быстро! - взыкнула пуля, сильный удар сбил с лейтенанта шляпу. Кто-то из засевших в чаще стрелков разглядел его значок. Грей не имел ни малейшего понятия, где кольцо окружения тоньше, но знал: несколько минут промедления соберут вокруг его людей всех атаковавших Брэддока индейцев. Он решил отходить кратчайшим путем, на звук отдаленной стрельбы с поляны – там все еще шел бой.

Колонна бежала через лес, быстро потеряв порядок. Грей криво усмехнулся – здесь красные мундиры хотя бы позволяют держаться вместе. Один раз он как-то умудрился перезарядить карабин на бегу. Лейтенант обернулся и с тридцати ярдов ранил индейца, неосторожно пристроившегося в хвост колонны. Хотя Моррис вел колонну бегом, вой и выстрелы, казалось, бежали вместе с ней. Грей понял, что ошибся в направлении и ведет своих людей прямо в гущу врагов, отрезавших отряд от остальной армии. Было уже поздно приказывать менять направление, хотя Моррис, скорее всего, и сам уже догадался об этом. Вдруг лейтенант услышал впереди невнятный крик и солдаты повалились на землю, будто кости домино. Грей споткнулся об сапог какого-то пехотинца и растянулся на траве. Через мгновение прогремел мощный ружейный залп и кустарник впереди исчез в клубах синеватого порохового дыма. Воющий свинцовый смерч прошел над головами англичан, нашпиговав нескольких оставшихся на ногах солдат. На Грея посыпались сбитые ветки и листья. Если бы Моррис не успел положить людей на землю, заросшая тропа, по которой они шли, превратилась бы в бойню.

По колонне покатился треск мушкетов. Лежа кто где упал, англичане открыли ответный огонь. Однако пуля из-за кустов снимала каждого, кто пытался привстать на колено для более удобной перезарядки оружия. Грей еще во время перехода из Вирджинии заставил своих солдат упражняться в зарядке мушкета, лежа на боку. Тогда они были злы на него из-за насмешек соседей и внеочередной стирки обмундирования. Но теперь стрельба из головы колонны не ослабевала. Кроме того, подлесок и стволы деревьев давали кое-какую защиту людям Морриса. Устраивая здесь засаду, индейцы явно собирались покончить с отрядом сразу и не рассчитывали на долгую перестрелку.

Перебежками добравшись до дерева в голове колонны, Грей осторожно выглянул из-за него. Кустарник, откуда стреляли индейцы, сплошной стеной тянулся в обе стороны, пересекая тропу. Между ней и залегшими англичанами было не менее тридцати ярдов почти открытого пространства. Грей заметил, что, несмотря на мощь первого залпа, выстрелы оттуда были довольно редкими и в основном из винтовок. Пули взбивали траву у самых тел вжавшихся в землю солдат. Это могло означать только одно. Огонь ведут лишь лучшие стрелки индейцев. Остальные берегут заряд, чтобы покончить с англичанами одним залпом в упор, когда они бросятся на штурм кустов через эти открытые тридцать ярдов. Кроме того, Грей обнаружил, что индейцы стреляли из глубины кустов, а не из-за ближайшего к цели препятствия. Такая позиция сильно сокращала воину сектор обстрела, зато противник видел его лишь в момент вспышки от выстрела. Лейтенант трижды стрелял из-за дерева по подсвеченным вспышками силуэтам, но был не уверен, попал ли хоть раз.

Грей видел среди своих залегших солдат уже не меньше четырех неподвижных тел. Он услышал позади приближающийся вой индейцев, отброшенных в начале атаки в глубину леса. Если он бросит своих людей вперед, их тут же перебьют залпом в упор. Если же он попытается обойти засаду впереди с фланга, то потеряет время, попросту заблудится и в конце концов все равно будет окружен. Все же это было лучше, чем бездействие. В семидесяти-восьмидесяти ярдах справа кустарник как будто кончался и Грей уже собрался поднимать людей для движения в обход. Он понимал, что все равно понесет при этом тяжелые потери, но обход давал ничтожный шанс вывести хотя бы часть отряда.

Неожиданно впереди, перекатываясь за кустами, густо затрещали мушкетные выстрелы. Одновременно обстрел людей Грея почти прекратился. Снова загремел вой, но индейцы в засаде явно подверглись атаке с тыла. Около десятка воинов потаватоми выскочило из кустов впереди и бросилось налево. Грей быстро повел стволом, и прежде чем они успели скрыться за деревьями, снял одного на бегу. Карабин рявкнул, индеец споткнулся и покатился по траве. Лейтенант видел, как затем раненый привстал, оперся на землю обеими руками и, подволакивая ногу, пополз в укрытие. Грей предоставил его собственной участи. Взвод Морриса открыл вслед бежавшим беспорядочную стрельбу, но, по-видимому, безрезультатно.

Кусты затрещали, закачались и оттуда стали выпрыгивать солдаты в синих мундирах. Виргинцы опять подоспели вовремя. Разглядев в центре стрелковой цепи офицера, Грей, пригибаясь, побежал к нему. Тот тоже заметил лейтенанта его и замахал ему рукой.

Подбежав, Грей узнал майора Вашингтона.
- Спасибо, сэр, - Грей ни разу не слышал, чтобы кто-либо даже из младших королевских офицеров обращался к майору колониального полка «сэр». Но лейтенант решил быть верным себе, - Еще немного, и нам бы конец.

Вашингтон нетерпеливо махнул рукой.
- Не стоит, лейтенант. Брэддок, похоже, отступает. Я слышал, он ранен, но батальон Бартона вы еще должны застать, - он показал рукой на юг, – там вы найдете хорошую тропу. Идите по ней, она выведет вас к своим. Если собьетесь, держите южнее. Мои парни вас прикроют. Поторопитесь!
- Спасибо, сэр, - искренно сказал Грей, - у меня есть несколько хороших стрелков, может, мне с ними остаться и помочь вам?
  - Нет, не стоит, мы сами управимся. Кроме того, у вас, я смотрю, полно раненых, вы им нужнее. Идите, лейтенант, и за нас не беспокойтесь. Нам эта суматоха привычнее.

Высокий и невозмутимый Вашингтон не походил на знакомых Грею офицеров, хотя в чем его отличие, Грей не мог бы сказать сразу. Майор не производил впечатления революционера или военного гения, мыслящего смело и широко. Не было в нем и злобной энергии большинства выходцев из рядовых или спеси королевских офицеров-аристократов. Молчаливый и аккуратный, он был истинным порождением этого мира неторопливого пуританского трудолюбия на границе неизвестных пустынь. Он копил тактические преимущества, как торговец Новой Англии – прибыль. Вот чем он отличался от офицеров короля. Они воевали лишь в день сражения. Вашингтон воевал всегда.

Таща раненых, англичане вереницей шли по тропе, сзади хлопали редкие выстрелы. Наконец Грей увидел просвет в деревьях и вскоре отряд вышел на ту самую поляну. На ней уже никого не было. Все поле была устлано ковром из мертвых тел в красно-желтых мундирах, брошенных шляп, ранцев и мушкетов. Далеко впереди трещала перестрелка, изредка прерываемая уханьем орудий. Сражение заканчивалось, английская армия отступала на юг.

Часть 2

Не бил барабан перед смутным полком
Когда мы вождя хоронили
И труп не с ружейным прощальным огнем
Мы в недра земли опустили

Недолго, но жарко молилась Творцу
Дружина его удалая
И молча смотрела в лицо мертвецу
О завтрашнем дне помышляя

(Чарльз Уолф «На погребение генерала сэра Джона Мура».
Перевод с англ. И.И.Козлова, нач. XIX в)

Грей сидел на тюке с сухарями, сцепив пальцы и уставившись в темноту. Западный ветер гудел, шелестя травой и раскачивая старые сосны. Их лапы метались в черном небе, перебивая острые лучи ярких и чужих звезд. Ветер нес с далеких, безлюдных равнин запах незнакомых трав, кисловатый и незаметный как капля лимонного сока в кружке с водой. Он играл волосами Грея и его растрепанной косицей, холодил лицо и лейтенант закрыл глаза, радуясь возможности послать весь мир к черту и ни о чем не думать. В такую ветреную ночь гуронский разведчик может срезать пуговицы с мундира бдительнейшего из королевских часовых. Возможно, он и сейчас лежит в пяти шагах, темный и неподвижный, сузив волчьи глаза от предательского блеска. Вот он медленно поднимается на пальцах, протягивает вперед смуглую руку. И неслышно подтягивается еще на пять дюймов к сидящему на тюке офицеру. Тот сидит с опущенной головой, без шляпы, в порванном на рукаве красном мундире, закопченном значке и перевязи.

Англичанин, должно быть, думает о гибели своих братьев на запад отсюда, о бегстве остальных, и, белый трус, все гонит и гонит перед собой минувшую битву, гадая, как уцелел сам. Он скорбит о друзьях, сжигает душу страхом и не видит ничего вокруг. Не три, четыре шага. Ночь длинна, Охотник высоко, он даст время для прыжка, опустит для меня тьму и ветер и британец не успеет опомниться. Рядом с ним к тюку прислонено короткое и, видно, дорогое ружье. Это хороший трофей в придачу к скальпу.

Грей поднял голову. По траве пробегали волны, и лес впереди казался пустым. Позади по деревьям прыгали слабые блики от разведенных в ямах костров, оттуда слышался приглушенный говор солдат. Чуть дальше, около армейского фургона, звякали докторские инструменты.

Восемьдесят семь перепуганных солдат – вот все, кто удержался рядом с генералом в лавине почти повального бегства от Мононгахелы. По пути сюда, к Уиллс-Крик, маленький отряд оброс другими беглецами. Теперь здесь ждали остатки сорок четвертого и сорок восьмого полков, пока полковник Данбар взрывал артиллерию и сбрасывал в реку пятьдесят тысяч фунтов пороха. Разведчики не обнаружили преследования французами или их союзниками, но ходили они недалеко и их донесения мало успокаивали.

Грей пошарил по карманам – трубку он потерял. Выругавшись, он снова сел, опустив голову на руки. Из семидесяти рядовых третьей роты с ним осталось лишь двадцать пять человек, в том числе десять раненых. Большинство остальных погибли в первые же минуты боя или умерли по дороге сюда. Из трех сержантов, двух капралов и двух барабанщиков уцелел лишь неуязвимый Моррис.

Трава качалась перед ним. От ее глухого шепота на измученного, не спавшего уже третьи сутки лейтенанта мягко и неодолимо накатывала дремота. Ветер вдруг усилился и сзади на деревья хлынул свет. Потом деревья куда-то исчезли, вместо них за горизонт ушли длинные пологие холмы, поросшие желтеющим вереском. Грей сидел на вершине одного из них прямо на земле, в овечьей фуфайке поверх офицерской сорочки и серых форменных гетрах на шерстяных штанах. «Ну и идиотский у меня вид» - подумал он. Тут он заметил, что зачем-то держит в руке гусиное перо для письма, хотя ни бумаги, ни чернильницы рядом не было. Земля была холодной. Грей поднялся на ноги и тут увидел, что рядом стоит какой-то человек в таком же странном наряде. Он все кутался в рваную, но длинную крестьянскую куртку поверх солдатского камзола, и без конца притоптывал ногами в таких же гетрах, что у Грея. Взглянув на его лицо, Грей узнал своего барабанщика Джима Харди. У семнадцатилетнего Джима были большие серые глаза и постоянно поджатая нижняя губа, как будто он охотился за кузнечиком у вас на плече. Бывало, разговаривая с Джимом, Грей с трудом сдерживался, чтобы не взглянуть на свой рукав. Джим был младшим сыном какого-то йоркширского фермера и частенько, ковыряя ложкой в котелке с кашей, заунывно рассказывал в пространство, как его мать стряпала рождественский пудинг. Во время перехода из Вирджинии мясное стадо отстало от колонны. Патрик О Тул, здоровенный ирландец из второго взвода потребовал, чтобы Джим заткнулся, а когда тот замолчал, ни с того ни с сего полез на него с кулаками. Сидевший рядом Уильям Харвей схватил О Тула за руку, оттолкнул его и сказал, чтобы тот оставил парня в покое. В конце концов, они подрались в ротном круге при двух секундантах. Харвей жестоко отделал ирландца и О Тул больше не задевал Джима, однако тот с тех пор уже не рассказывал про пудинг.

Теперь Грей удивленно разглядывал парнишку. «С чего это ты так вырядился, Джимми? – спросил он – Да и я хорош». «Холодно, сэр, мне уже пора, а идти далеко». – Джим прерывисто дышал, как на бегу – «Форму я снял, вы уж простите, сэр». «Куда ж ты один пойдешь?» - спросил Грей, оглядывая горизонт. Сколько хватал глаз, ни домов, ни деревьев, лишь трава да холмы – «Ведь пропадешь, пойдем вместе». Джим, дрожа, улыбнулся: «Нет, вам нельзя, сэр. А насчет формы, так вы не волнуйтесь, все равно мы солдаты. Сэр, вы матери отпишите, что я ее там подожду, пусть не плачет. А то мне беспокойно там будет». «Ты что задумал, Джим? – Грея вдруг накрыл невыразимый ужас, - «Куда ты идешь?» «Ох, сэр, уж времени совсем нет» - Джим, приплясывая на месте, взглядывал куда-то вперед - «Так отпишете?» Грей растерянно смотрел на перо в руке: «Так у меня ж ни чернил, ни бумаги». Джим снова улыбнулся: «А вы на земле пишите, сэр. Она все передаст». Грей поглядел вниз. «А чем писать-то?» - спросил он, тут же поразившись нелепости своего вопроса. «А вот этим» - Джим коснулся руки Грея с пером. Грей вздрогнул от холода и увидел, что вся его правая кисть в крови. «Джим!» - крикнул он. Рядом никого не было, – «Джим!».

Грей открыл глаза. Кругом шумела ветреная ночь, сосны покачивали ветвями. Разговоры у костров стихли, солдаты, видимо, улеглись спать. Видение еще стояло перед ним и он посмотрел на правую руку, будто и впрямь боясь увидеть на ней кровь.

Грей помнил, что Джим Харди погиб в самом начале боя. Хаксли, его сосед по строю, потом рассказывал, что бедняга получил сразу три пули во время первого же французского залпа. Грей снова вспомнил нескладного мальчишку в красной униформе, котелок с кашей у него в руках, большие опасливые глаза. Нижняя губа Грея задрожала, он приложил к ней сжатый кулак и беззвучно заплакал. Он тихо трясся в рыданиях, стыдясь своих слез и шипя от злости.

Так и не принятый большинством офицеров полка, Грей привык думать, что хорошо умеет скрывать свои чувства. Держался он в стороне и от солдат, считая, что чрезмерное сближение с ними повредит дисциплине в роте. Насколько это было в его власти, он запрещал их пороть и оскорблять, терпеливо объяснял новичкам премудрости службы, старался отдавать четкие и недвусмысленные приказы. Но при этом никогда не интересовался их внутренней жизнью и не делился с ними своей. Вспыхивавшие в нем порывы жалости, гнева, любопытства к своим людям неизменно выходили наружу в виде иронических замечаний, порой мягких, порой не очень. Грей считал, что не требует от них больше, чем дает сам и его обращение с подчиненными говорит за себя красноречивее всяких слов. Но люди часто лучше слышат слова, чем видят дела, и для третьей роты лейтенант оставался в принципе хорошим, но чудаковатым и порой непонятным командиром. Спасаясь вербовкой от нищеты английской деревушки, они в то же время смотрели на офицеров, как «прирожденных джентльменов». Людей, выбравших смерть в бою как предназначение и способных своей самоуверенностью менять законы природы. Хотя по происхождению Грей был «джентльмен», он не производил такого впечатления. Он нравился солдатам своей мягкостью, но они все не могли решить, можно ли повиноваться ему как они привыкли, бездумно и не задавая вопросов. В результате Грей встречал у них лишь обычную почтительность с налетом любопытства и враждебности. Во всяком случае, лейтенант был уверен, что никаких других чувств солдаты к нему не испытывают.

За этой почтительностью он, по существу, не видел их лиц. Ни в казарме, ни даже в бою, где рота превращалась в одно многорукое и многоствольное чудовище. Где ярость и азарт обуревали всех, как одного. Это чудовище обращало в бегство мятежников-якобитов на пустошах Шотландии девять лет назад. Его напора – триста пуль в минуту – ни разу не выдержали французы во время фландрской экспедиции. И лишь в этом проклятом бою, где страх разбил чудовище на отдельных людей и сорвал с них маску артикула, Грей наконец увидел их лица. Вслед за Джимом Харди каждый из них встал перед ним сотней мелких деталей за час, за полчаса, за десять минут перед смертью. И он плакал и плакал навзрыд, запустив пальцы в волосы и дрожа всем телом. Он не мог простить себе, что им пришлось умереть, чтобы стать для него живыми.

«Французы преподали нам хороший урок», – думал он, сидя на тюке и закрыв лицо руками - «Урок единства более высокого, чем просто стоять плечом к плечу и делать все быстро и одновременно. Урок как следовать к общей цели, идя к ней своим путем. Не отчаиваться, когда мнимое одиночество пытается обмануть тебя. И отдавать приказ, видя лицо человека. Еще долго мы будем слабее французов, и если не усвоим их науки, эти берега забудут английскую речь».

Грей отнял руки от лица. Он ужаснулся, только сейчас поняв, какая задача перед ними стояла. Казалось бы, чего проще – дал солдатам в лесу команду «Рассыпаться!» и готово. И что? И как потом собрать их опять? Как, среди грохота выстрелов и индейского воя заставить солдата чувствовать, где свои, а где чужие? Как, если плац и физическое чувство локтя – все, к чему он привык? А если он будет просто торчать за деревом или кустом и палить куда-то вперед, не думая о товарищах, один гурон проползет с ножом по цепи и вырежет весь взвод. Если только этот взвод не разбежится сам. О том, чтобы команда отступить, атаковать или собраться дошла до него, вообще придется забыть.
Грей помнил, что весь бой он боролся с желанием дать эту команду и спасти своих людей в хаосе разгрома. С первых минут боя, когда вражеский огонь сдавил роту в своих клещах и до самой гибели полковника Хелкетта он хотел крикнуть: «Рассыпаться! Укрыться за деревьями!». Но молчал и старался поставить взводную шеренгу так, чтобы деревья закрывали ее, но она оставалась более-менее тесной. Возможно, краем глаза он видел, как индейские пластуны, под прикрытием ураганного огня из-за деревьев, подкрадываются к разваливающейся колонне и вырезают отбившихся от нее солдат. Так и не успевших обрадоваться своему отличному укрытию в кустах. Когда визжавшие кругом пули с глухим стуком попадали в людей Грея, он знал, что каждая из них несет ему свою долю адских мук. Но, стиснув зубы и спуская курок, он так и не отдал проклятого приказа.
Грей знал, что был прав, но вина и сомнение грызли его тем сильнее, чем яснее он видел лица погибших.

Что же остается? Не видя товарищей, солдат придет им на помощь, только если он разбирается в треске боя не хуже офицера. Если он ни на миг не выпускает из вида свое место в схватке. Жив его командир или убит – он сам способен им стать в любой момент. Увидеть лицо рядового, увидеть, что он сумеет в бою лучше всего. Научить его этому и доверить ему бой!

Грей чертыхнулся. Научить можно – хотя для этого неплохо бы поучиться самому. Но доверить бой солдату! Всему британскому командованию, от молодых офицеров, вроде лейтенанта Берли до генерала Брэддока, такая мысль просто не вошла бы в голову. Не потому, что она такая большая, просто форма у нее не та.

А ведь на поле боя сражаются люди. И их боевые достоинства – лишь продолжение человеческих качеств. Что такое смелость? Всего лишь причина, по которой человек забывает про себя. И причина эта – плод всей его предыдущей жизни. Этот смел потому, что ему дорог товарищ. И восстань на него вся Франция с гуронским союзом, он дотащит его до лазарета. А тот потому, что истинно верующий. А вот этот потому, что отчаянно боится, но не хочет этого показывать. А что такое уставное обучение? Террор, вышибающий мозги. Когда солдата пытаются вычистить от того, кем он был прежде и сделать из него машину – «мы из тебя сделаем человека». Предполагая тем самым, что солдат не человек, а вид механизма. Механизм, способный реагировать лишь на один вид раздражения – в британской армии это приказ «джентльмена». И стоит французскому снайперу прихлопнуть этого оракула – рота из боевой единицы превращается в скопище солдат.
- Роб!
Этот голос вырвал Грея из его размышлений. Он обернулся.
Сзади, придерживая шпагу, стоял лейтенант Берли. Юноша напряженно смотрел на Грея. Тот удивился. Он не видел Берли с тех пор, как оглушил его во время индейского нападения. Грей был уверен, что лорд Берли так и не понял, что ему спасли жизнь. Вспоминая парня, Грей со злостью ждал его секундантов, придумывая, как пошлет их к дьяволу.
- Можно присесть рядом с тобой?
Грей подвинулся. Берли подошел и сел на тюк, звякнув шпагой. Он, видимо, недавно проснулся. Его глаза, избегавшие смотреть на Грея, были странно сужены, и все лицо казалось каким-то чужим. Берли был в шляпе, перчатках, начищенных ботфортах, полном и чистом мундире со значком и аксельбантом. Сзади болталась знаменитая коса сорок четвертого полка – почти до пояса, завитая в черную ленту вроде крысиного хвоста, с пышной кистью на конце. Грей всегда считал, что если энергию, которую английский солдат тратит на чистку формы в полевых условиях обратить на сражение, британский флаг давно бы развевался от Канады до Патагонии.
Берли вздохнул, положил локти на колени и сцепил пальцы в перчатках.
- Роб! – он по-прежнему не глядел в глаза – Роб, прости меня. Я вел себя как дурак, и если бы не ты, сейчас бы кормил ворон там, – он кивнул головой на запад. - Спасибо и за моих людей, – Из восьмидесяти семи солдат, до конца остававшихся с Брэддоком и добравшихся сюда, шестьдесят пять было из второй и третьей роты батальона Гейджа, - Я бы все равно не перенес их позора.
Грей махнул рукой.
- Оставь, Том. Какой там к черту позор. Все представления о позоре и чести нам в этой стране придется передумывать заново.
- Я понимаю, Роб.

Ничего ты не понимаешь, подумал Грей. Восемнадцатилетний мальчик-офицер, которому в его первом бою спасли жизнь и солдат. Еще не изуродованный аристократическим воспитанием и предрассудками. Со своей еще чистой и болезненной совестью он не может примириться с несправедливостью. Несправедливостью своих собственных оскорблений. Несправедливостью, по которой Грей в тридцать два года оставался лейтенантом, несмотря на десять лет службы и командование лучшей ротой в полку.
- Роб, я пришел сказать, что старик тебя ждет. Он очень плох и может не дотянуть до утра.
- Генерал?
Берли кивнул.
Грей удивленно хмыкнул. Давно расставшись с надеждой на повышение, он воспринимал высшее начальство как некую абстракцию, существующую лишь в виде приказов к нему. Не только Брэддок, но даже полковник Хелкетт, которого он часто видел, были для него какими-то полумифическими героями. Он очень удивился, узнав, что им известно о его существовании.
Берли посмотрел Грею в глаза.
- Что мы будем делать, Роб?

Вот оно. Грей посмотрел в его внезапно расширившиеся темные глаза и вздрогнул. На него смотрел Джим Харди.

Проклятье. Мальчишка там и мальчишка здесь. В одного плетью вколачивают тупое послушание, в другого дубиной общественного мнения – не менее тупую самоуверенность. Неизвестно, кто из них страдает больше, но кончают оба одинаково. Грея вдруг пронзила острая жалость и страх за Берли. Здесь, на краю чужих бесконечных лесов, он будто нашел младшего брата.
Он взял парня за плечо:
- Пока не знаю, Том. Но что-нибудь придумаем. Главное, думать головой и быть осторожнее. Ладно, надо идти, раз зовут.

Он хлопнул Берли по плечу, поднялся с тюка и зашагал к генеральскому фургону.
Фургон Брэддока темнел в центре лагеря, среди погасших костров. Усталые люди спали вокруг них как придется, кто где упал. Грей осторожно пробирался между солдатами второй роты, храпевшими среди ружейных пирамид в самых невообразимых позах. Один сунул голову под мышку другому, а ноги в пыльных гетрах водрузил на спину третьему. Четвертый посапывал, свесившись в яму почти вниз головой. Грей, проходя мимо, пнул его в подошву сапога. Солдат что-то пробормотал, повернулся и скатился в яму совсем.
Рядом с фургоном стоял какой-то офицер. Подойдя ближе, Грей узнал адъютанта Брэддока капитана Роберта Орма, еще совсем молодого человека. Его расшитый галунами красный мундир был в двух местах порван пулями, левая рука висела на перевязи. Грей вновь почувствовал укус досады от встречи с молодым, но более удачливым в карьере сослуживцем. В двух шагах от Орма он остановился и выбросил артикул.
- Лейтенант Грей, сорок четвертый пехотный полк, сэр. Командир третьей роты, – его голос дрогнул.
Орм как-то быстро, по-кошачьи взглянул на него и тут же опустил глаза. От этого досада Грея почему-то бесследно исчезла. Глядя в сторону, Орм показал на фургон.
- Генерал ждет вас.
Внутри стоял сильный запах крови и каких-то лекарств. На полу валялись запятнанные красным тряпки и простреленный роскошный мундир. Справа на скамье чадила лампа, в ее тусклом свете поблескивали какие-то склянки, медицинские инструменты и офицерская шпага. На левой скамье под одеялом, тяжело дыша и глядя в полотняный потолок, лежал генерал Брэддок.
Грей второй раз видел генерала вблизи. Индейская пуля, прошив ему правую руку, застряла в легком и дыхание раненого было хриплым и прерывистым. Серое от боли остроносое лицо почти утонуло в подушке. Но когда темные глаза под нависшими бровями поднялись на Грея, тому показалось, что в тусклом свете лампы они смотрят ясно и даже с насмешкой.
Грей хотел выпрямиться, чтобы отдать честь, но тент фургона был слишком низок для его шестифутового роста. Из-под одеяла показалась старческая рука и махнула ему.
- Не стоит, лейтенант, – губы Брэддока едва шевелились и низкий голос, казалось, принадлежал не ему, – присядьте.
Грей осторожно, чтобы не сбросить склянки, опустился на скамью напротив.
- Итак, вы лейтенант Грей из батальона старины Гейджа, - Брэддок прикрыл глаза и сжал зубы. Когда приступ боли прошел, он вздохнул и продолжил, - В недавнем бою вы возглавляли передовой отряд и первым попали под обстрел. О, дьявол!
От неожиданного отчаяния, прорвавшееся в этом возгласе, сердце Грея дрогнуло. Генерал куда-то исчез, а вместо него на скамье лежал просто терзаемый болью старик. Знавший вдобавок, что дело всей его жизни умирает вместе с ним. Но не успел лейтенант подумать об этом, как рука генерала сжалась в кулак и он вновь стал прежним. Брэддок посмотрел на Грея в упор и в его взгляде, казалось, опять блеснула насмешка. Склонив голову набок, он прошептал:
- Как же вы уцелели, лейтенант?
Насмешливое осуждение, почудившиеся Грею в этом вопросе, ошеломило его, а в следующее мгновение взорвало. Презрение генерала к союзным индейцам лишило отряд опытных разведчиков и подставило роту Грея под французские пули. Что толку в лесу от этих конных дозоров! Ведь разведчику так же важно видеть врага, как и самому оставаться невидимым для него. Обманув бдительность виргинцев, индейцы подпустили английский авангард на пятьдесят ярдов и устроили на тропе бойню, когда Грей даже не мог отвести своих людей назад. Джим Харди, Кросби Брэдшоу, сержанты Бейнс и Колвилл, две трети его солдат остались лежать на этой проклятой дороге, уставившись стеклянными глазами в низкие облака. Самого Грея спасли лишь чудо, дым от панической стрельбы его людей да бедный мундир, позволивший затеряться среди них. Грей помнил, что когда ужас еще не охватил королевских солдат, виргинцы пытались применить против индейцев свой опыт сражения стрелковой цепью. Под их прикрытием можно было в худшем случае оттянуть сорок четвертый полк назад, на открытое место у реки, где индейцы не могли ему угрожать. А этот старый ублюдок саблей выгонял виргинских стрелков на открытое место, где они подыхали, как куропатки под огнем из засады. В угоду своей проклятой гвардейской выучке, годившейся только для плаца, он погубил лучшую британскую армию на континенте. Что теперь будет с колонистами?
И он смеет упрекать Грея его спасением. Черт побери, Грей действительно не ему обязан жизнью. А если он хочет услышать откровенный ответ…
- Честно, сэр? – Он почти справился с дрожью в голосе.
Брэддок спокойно смотрел на него:
- Умирающему не лгут, лейтенант.
- Страх, сэр.
Брэддок насмешливо улыбнулся. Казалось, он забыл о своей ране.
- Вот, значит, как. Офицер его величества спасается страхом. Вы придаете такое значение своей персоне, лейтенант?
Да, сэр, – Грей только сейчас понял, до чего он ненавидел старших офицеров. Он говорил спокойно, глядя в глаза генералу, - Я придаю ей очень большое значение.
- И ваши люди также? Где же они, лейтенант?
- Здесь, сэр, - Грей с трудом сдержал злобную усмешку, - все, кто выжил.
«После ваших приказов», чуть не добавил он. Брэддок посмотрел на него, сморщился от боли и повернул голову к стене. Оба офицера некоторое время молчали. Грей впервые со дня сражения почувствовал настоящую усталость. Не каменную физическую вымотанность, а легкую и беззаботную радость побежденного. Он вздрогнул, когда Брэддок повернулся к нему и заговорил снова. Он говорил долго, часто останавливаясь, чтобы переждать очередной приступ.
- Послушайте меня, лейтенант Грей. Всю мою жизнь, с детства и до сего дня, меня учили убивать в себе страх. Делать, что должно и забыть о всякой слабости. Сомнение и страх я сжимал правилами джентльмена и был уверен, что бог сотворил их прежде остального мира. Мой путь через поле битвы был всегда одинаков, страх я считал лишь досадной помехой на нем. Я так и не узнал, каким оружием он может стать в моей руке.
Французы знали, что нас больше, знали, что им не выдержать осады. Они боялись нас. Наверное, прожив всю жизнь в лесу, принимаешь страх как закон, неизвестность, всегда стоящую перед лицом. Я был бесстрашен лишь потому, что в моем мире не было места тайне, а его центром был плац Колдстрим-Гардза. Я предал свой страх, он лишил меня новых путей и показал их моим врагам.
И вот сейчас я лежу здесь и скриплю зубами от боли, которая не отпустит меня до самого конца. Все, чего я добился в жизни, все мои давние победы, все перечеркнет вчерашний позор и лишь его я возьму с собой в могилу. Возможно, я еще протяну сутки-другие. Все это время я буду думать о тех, кто остался там, на западе, и вряд ли в аду придумают муку сильнее.
Я, кажется, невольно оскорбил вас, лейтенант. Вы решили, что я насмехаюсь над вами. Но не приходило ли вам в голову, что смеяться можно и над собой? Хотя бы сейчас, на пороге тьмы, я сделаю это впервые в жизни.
Я не знаю, для чего господь уберег вас и что он уготовил вам в будущем, лейтенант. Но для меня, уже почти мертвеца, это добрый знак. Прежде чем позвать священника, я хотел бы получить отпущение от того, кто первым должен был заплатить за мою гордыню. Прости меня, мой мальчик.

***

Через два дня, вечером четырнадцатого июля, Грей стоял у свежей могилы. Брэддока в полном мундире, покрытого плащом, опустили в неглубокую яму и засыпали землей. А потом утоптали ее и забросали дерном. Вашингтон боялся, что индейцы или французы найдут могилу и надругаются над ней. Грей хмыкнул, когда услышал об этом. Возможно, Вашингтон и был прав, но они так же мало знали эту войну, как и самого врага. Врага, который разбил их и которого они так и не увидели.

Кругом шумел безвестный чужой лес, начали показываться звезды. Уцелевшие офицеры отряда в закопченных, забрызганных кровью мундирах стояли вокруг со снятыми шляпами. Ветер трепал полы одежд, длинные косы, концы неумелых перевязок. Все молчали.

Грей смотрел вниз, на смятую траву и думал. Кто-то, как Уильям Харвей, остался верен себе до конца. Кто-то сейчас бежит на восток, а когда опомнится, будет грабить тех, кого должен защищать. Кто-то, как он сам, как Берли, как Брэддок, впервые увидел тех, с кем шел на смерть. Кто-то умер, так ничего и не поняв. Эти стали ценой для остальных.

Высокая цена? Если там, под травой, все, что осталось от человека, имело ли смысл ее платить? Платить, чтобы он понял слишком поздно и тут же ушел? Грей никогда особо не интересовался религиозными вопросами. Но сейчас он без слов молился кому-то, чтобы он или ввергнул эту душу в небытие или простил ее. Можно ли осуждать человека, если он делает все, что может, но по своему жалкому разумению? Может ли он отвечать за провал всего того мира, который его воспитал? Я не знаю. Но он ушел и да будет легка его дорога.

Часть 3.

Я веселый солдат, в битве черт мне не брат
И рубцов целый ряд я бы вам показал
За красотку свою иль в кровавом бою
Там где в дальнем краю я французов встречал

Роберт Бернс

- Рядовой Харвей по вашему приказанию явился, сэр!
Грей обернулся. Солдат стоял перед ним навытяжку, придерживая мушкет. Как и все люди Грея, он давно потерял тот парадный вид, которым щеголял сорок четвертый полк недавно во время переправы. Мундир и пряжка патронной перевязи все еще покрыты пороховыми пятнами, правая рука замотана тряпкой. Из-за сумерек и полуопущенных век Харвея Грею показалось, что зрачки рядового уперлись ему в колени и переносицу одновременно.
Лейтенант протянул руку.
- Патронташ, рядовой!
Тот четким движением снял перевязь с плеча и передал офицеру. Но Грей заметил, что рука солдата дрогнула. Лейтенант подхватил болтавшийся на перевязи патронташ и открыл его. Это было сумка со вставленной внутрь деревянной колодкой и внутренним кармашком для запасных кремней. В колодке было просверлено тридцать отверстий для бумажных патронов – заранее отмеренных зарядов, ускорявших заряжение в хаосе боя. Патронами назывались бумажные трубки, со вставленным снизу деревянным цилиндром. Верхушка цилиндра была дном патрона, в который засыпался порох и вкладывалась пуля, после чего оба конца трубки завязывались. Перед выстрелом нужно было откусить пулю зубами, разорвав патрон, порох высыпать на полку и в дуло, после чего сплюнуть пулю в ствол. Из тридцати ячеек в патронташе Харвея было занято лишь семь.

Грей стал вынимать один патрон за другим, надавливая большим пальцем на верхушку. Семь раз палец уперся в твердый шарик пули. Грей уже решил, что ошибся, но, вставляя патрон на место, вдруг увидел, что в кармашке для кремней что-то блеснуло. Он сунул туда пальцы и вынул изуродованную щипцами пулю, похожую на цветок. Грей протянул ладонь к солдату.
- Что это, рядовой?

Мушкеты британской армии не были стандартного калибра и большинство солдат имели пулелейку, чтобы самим отливать пули для своего ружья. После отливки у свинцового шарика оставался «хвостик», который скусывался специальными щипцами. Во время войны в колониях некоторые солдаты, следуя примеру индейцев, уродовали пули щипцами, пробивали их гвоздями, дробили на части, создавая картечный заряд. Выстрел такой пулей был менее точным, но зато при попадании она наносила страшную рану, увеличивавшуюся вдвое, когда врач пытался извлечь пулю корнцангом. Применение таких пуль было запрещено британским уставом под страхом самых жестоких наказаний, однако покончить с этой практикой никак не удавалось и Грей мрачно подумал, что с сегодняшнего дня у неё прибавится сторонников.

- Итак, рядовой, вам известно, что вас за это ждет?
Харвей на мгновение скривил губы и уставился на ботфорты Грея.
- Да, сэр, известно.
- И, судя по всему, вы не жалеете о сделанном?
Солдат поднял голову и посмотрел офицеру в глаза. Под его веками прыгнул красноватый блик лагерного костра. С четкостью на грани насмешки он ответил:
- Нет, сэр!
Грей усмехнулся.
- Отлично, сэр, отлично. Я вижу, ваша ненависть к врагу не знает предела. Что ж, после сегодняшнего дня такие люди будут особенно дороги его величеству. Вам сообщили, зачем я вас вызвал?
- Нет, сэр!
- Сержант Моррис рекомендовал вас как образцового солдата. Ваш патронташ и то, что вы оказались здесь, а не среди бегущих на юг перепуганных крыс, лишний раз доказывает это. Почти весь наш командный состав выбит во время боя, поэтому я не могу отпустить сержанта Морриса. Тем не менее, я намерен послать команду в одно место в девяти милях к юго-востоку отсюда и сделать вас старшим над ней.
Харвей поднял брови.
- Сэр!
- Пусть вас не удивляет такое доверие, его причины я уже назвал. Итак, там, куда вы направитесь, живет фермер с семьей, формально подданный английской короны. Однако этот наглец доказал свою верность королю, когда стал угрожать фуражирам сорок восьмого полка, присланных к нему для реквизиции продовольствия. Это, видите ли, его последние запасы. Сейчас нам предстоит долгое отступление и провиант будет особенно необходим. Вы отправитесь к нему, конфискуете все продовольствие, а если нахал будет сопротивляться, можете поступить с ним и его домашними как с изменниками. Для выполнения задания можете взять шестерых солдат на ваш выбор и разведчика Хиггинса. Вопросы?
- Только один, сэр. Даже не вопрос, а просьба.
- Какая, рядовой?
Харвей, уже не таясь, скривил губы.
- Пошлите кого-нибудь другого, сэр.
- Почему же?
- Я солдат, а не полицейская крыса, сэр, – Харвей вызывающе смотрел на офицера, - и не собираюсь пачкаться об этих бедняг.
- Осторожнее, рядовой, - тихо сказал Грей, - вы уже попались на серьезном нарушении устава, а сейчас добавляете к этому еще и неповиновение.
- Я уже сказал, сэр, что делать этого не стану.
- Ах, вот как, Харвей, значит, вы джентльмен? Черт побери, пусть не по рождению, но по духу вы истинный джентльмен! А вы не задумались над тем, как наши парни через три-четыре дня будут отстреливаться от гуронов, когда у них с голодухи будет троиться в глазах и трястись руки?
- На сухарях как-нибудь протянем, сэр, - Харвей уже умоляюще посмотрел на лейтенанта, - не посылайте вы меня на это дело. Мне ведь все равно тот кусок в глотку не полезет. Мы ведь их вроде как защищать, а не грабить пришли. Да спросите любого из парней, все вам то же скажут.
Грей покачал головой, бросил на землю патронташ и скрестил на груди руки.
- Невероятно, Харвей! Да вы не просто джентльмен, вы джентльмен, когда вам это абсолютно невыгодно! Здесь, сейчас, я могу арестовать вас за неповиновение. И даже если меня свалит индейский стрелок, вполне вероятно, что вы, голодные, уйдете недалеко. И то, чего не сделает веревка в Виргинии, довершит томагавк гурона. А вы все равно упорствуете.
- Да, сэр, - Харвей угрюмо глядел в землю.
Грей подошел к нему вплотную.
- Все правильно, Харвей. – Грей оставил насмешливый тон и говорил серьезно - Так и должен поступать солдат. – Лейтенант поднес пулю к лицу Харвея, - Только нельзя быть джентльменом с кем-то одним. Вам ясно?
Харвей облизал губы.
- Да, сэр.
- Отлично. Эту штуку я оставлю у себя. Вы поступаете под начало сержанта Морриса и будете исполнять обязанности капрала. Если мы доберемся до Вирджинии, я представлю вас к повышению. Сейчас передайте сержанту приказ, чтобы все люди набили патронами даже собственные шляпы. Можете идти, рядовой.
Грей отлично понимал, что рисковал, испытывая Харвея подобным образом – тот мог и согласиться. Отнюдь не «все парни» из остатков третьей роты, напуганные и озлобленные поражением, отказались бы от подобного рейда. Полтора-два фунта сухарей на каждого, а что дальше? Но Моррису нужен был помощник, не потерявший голову и оставшийся верным себе в этой мясорубке. Без таких людей мародерство добьет отряд и у несчастных колонистов будет два врага вместо одного. А так гинеи Брэддока давали шанс купить у них продовольствие. Грею предстоял самый тяжелый для офицера труд – сберечь своих выживших людей в долгом отступлении по землям врага. Они будут идти на восток голодные, оборванные, без знамен и обозов, проклинаемые колонистами, которых грабили реквизициями, а теперь бросили на милость индейских шаек. Лощеные офицеры со шпагой для салюта врагу в одной руке и семихвостой плетью для солдатской спины - в другой, рядовые, для которых бой воплощался в бездумном артикуле, все они остались в тени двух темных бугров над Мононгахелой.
Но выжившие вернутся, и страх будет заряжен в их ружья.

***
Грей вышел во двор форта. Рота была уже выстроена перед частоколом, на котором позевывали часовые. Перед строем солдаты поставили стол, на столешнице ярко сияли начищенные ружья всевозможных форм и размеров.

День был жаркий, но рота явно собиралась произвести впечатление на нового командира. Выбритые подбородки подняты вверх, шляпы надвинуты чуть-ли не на нос, красные мундиры с синими отворотами наглухо застегнуты, синие «королевские» гетры, мушкеты торчат вверх под одинаковым углом.

Грей посмотрел на их лица. В основном молодежь, не старше двадцати пяти лет, но среди них, через трех-четырех, мелькали угрюмые физиономии шведских и немецких стрелков. Грей тихо чертыхнулся. В легкую роту опять «сбросили» молодых солдат, слишком малорослых, чтобы служить в линейной пехоте. Британское командование, предубежденное против рассыпного строя и прицельной стрельбы, комплектовало отряды застрельщиков по остаточному принципу, руководствуясь ростом, а не опытом. Плотность слепого мушкетного огня и мощь штыкового удара ценилась выше редких, но точных выстрелов.

Грей отметил, что даже легкой роте Королевского Американского полка выдали дешевые пехотные мушкеты, у которых прицельная дальность выстрела не превышала семьдесят ярдов. Вместо защитной зеленой или хотя бы черной формы солдаты по-прежнему щеголяли в красной.
Когда же в Лондоне наконец поймут, что нож сильнее молотка?
- Сержант Моррис!
- Сэр!
- Опытных стрелков соберите в отдельный взвод. И выбейте им в арсенале винтовки.
- Есть, сэр!
- И принесите скамейки.
- Сэр?
- Принесите скамейки, – повторил Грей, – мне нужны их мозги, а не выправка.
Дождавшись, когда солдаты рассядутся, Грей возвысил голос:
- Итак, джентльмены, приветствую вас в легкой роте Королевского Американского полка. Я капитан Грей и служить вы будете под моим началом.
Вспомнив про свое звание, Грей еле сдержал кривую усмешку. За десять лет службы он видел десяток британских побед, но своим первым повышением был обязан разгрому.
- Здесь вам придется многому научиться. Войны, которая идет в этой стране, еще не видела ни одна регулярная армия. И если вы хотите вернуться домой, вы должны узнать ее законы.
Запомните первый из них – стреляй из укрытия. Индейцы и французские солдаты с самого начала уступали числом британской армии. Давно известно, что военное искусство создает слабейший из противников, тот, кто не может полагаться на силу. Понимая, что их слишком мало для игры по старым правилам, французы стали учиться у индейцев.
Большинство из вас было обучено стоять плотной шеренгой и как можно быстрее стрелять вперед. Неважно, если из-за собственного дыма вы не видели цель – французские фузилеры в Европе стояли таким же строем в полусотне ярдов и промахнуться по ним было почти невозможно. Но здесь, в лесах и горах, вы не увидите перед собой такого строя. Над ним не будут развеваться знамена и бить барабаны. Просто внезапно, на марше, когда вы будете дремать на ходу, кусты вокруг взорвутся огнем и дымом и половина из вас даже не успеет понять, что случилось.
Нашей задачей будет вскрывать и уничтожать такие засады, не позволять индейским стрелкам приблизиться к основным силам полка и перебить офицеров. Мы будем сражаться не плотным строем, а редкой цепью. Вы должны научиться использовать каждое дерево, каждый куст и каждый камень, чтобы помешать врагу целиться в вас.
Здесь, в Америке, побеждает тот, кто заметит врага первым.
Второй закон – не стреляй дважды из одного места. Ваша позиция будет скрыта от врага лишь до вашего первого выстрела – дым и грохот выдадут вас. Если по вам открыли огонь, не стыдитесь упасть на землю и незаметно откатиться в сторону. Бойцу лучше быть грязным, чем мертвым. Если вы столкнулись с врагом, наметьте себе сразу два-три укрытия для перестрелки. Хорошо, если путь между ними укрыт и лежит вдоль вражеских позиций. Даже если вражеский стрелок заметит вас во время перебежки, ему придется брать на упреждение и попасть в вас будет труднее.
Третий и самый трудный закон – держи связь с товарищами. В этом бою многое будет зависеть от вас лично. Но как бы искусны вы не были, помните, что за личной победой стремится лишь глупый мальчишка, который не проживет в настоящем бою и часа. Слава приходит к тому, кто способен отречься от нее ради других.
От вас потребуется неизмеримо большее, чем умение слаженно маршировать и стрелять залпами. В большинстве случаев вы не будете видеть всех своих товарищей и даже все поле боя. Поэтому вы должны научиться не хуже меня разбираться в треске стрельбы и вовремя появляться там, где нужна ваша помощь.
Если вы оказались в переделке, не бойтесь сами принять решение. Помните, худшая реакция на нападение – бездействие.
Сержант Моррис разобьет вас на пары. Оба члена пары должны поддерживать друг друга. Затем мы научимся основанному на этом способу атаки. Пока первые номера пар, используя укрытия, будут закрепляться на новой позиции, вторые поддержат их, прижав врага к земле огнем. Потом они поменяются местами, и так пока цель не будет достигнута.
Именно здесь мы можем оказаться сильнее французов и их союзников. Они искуснее нас в маскировке, однако дисциплина в племенных ополчениях индейцев низкая, а их сражения, как правило, не имеют четкого плана.
Четвертый закон – стреляй метко. Вам придется целиться в противника за укрытием, и лучше один точный выстрел, чем три неприцельных. С этого дня мы будем учиться не только быстрой, но и меткой стрельбе. В большинстве случаев у вас будет лишь несколько секунд на выстрел и ваша пуля не должна пропасть даром. Я научу вас измерять расстояние до цели, оценивать силу ветра, задерживать дыхание и мягко нажимать спуск.
Здесь мы тоже можем превзойти индейцев. Они искусные воины, но им гораздо сложнее доставать боеприпасы для практики, на что, хвала королю и Богу, не можем пожаловаться мы.
Сейчас я расскажу вам об оружии, с которым вы должны будете уметь обращаться. Запомните, что ваше ружье – живое и обидчивое существо и относитесь к нему соответственно. Тогда разбитая полувековая хлопушка, кое-как схваченная кольцами фурнитуры, всадит пулю в глаз гурону вернее, чем дорогой карабин, заряженный отборным порохом.
Грей подошел к столу и взял с него длинное тяжелое ружье с громадной батареей кремневого замка. На медной планке были выгравированы Тауэрская башня и королевская монограмма GR. Дуло достигало в диаметре трех четвертей дюйма.
- Это «Шатенка Бесси», родная сестра тех, что вы держите в руках, а по реестру Его величества - «Тауэрский мушкет».
В стволе «Бесс» нет нарезов, поэтому дальность прицельного выстрела не превышает семьдесят ярдов. Но по той же причине ее легко заряжать – проталкивание заряда шомполом не требует больших усилий.
По инструкции для зарядки «Бесс» требуется двадцать движений. Это число можно сократить вдвое. Например, вместо пяти ударов, которыми вы забиваете заряд, сделать один сильный. Также, пули в ваших патронах меньше калибра мушкета на двадцатую часть дюйма, чтобы вы могли не забивать их, а просто швырять в ствол.
Все это позволяет делать из «Бесс» четыре и даже пять выстрелов в минуту.
Но эти меры годятся лишь для случая, когда ваша мишень высотой в шесть футов и шириной в сотню. Если вы стреляете в одиночную цель, они лишь снизят вашу меткость. Во-первых, один сильный удар шомпола вместо пяти портит ствол и плохо счищает нагар от предыдущего выстрела. Во-вторых, этот удар может смять мягкую пулю и сделать ее полет менее предсказуемым. В-третьих, меньшая по калибру пуля начинает болтаться в стволе еще до вылета из него, что также снижает меткость.
Лучшим стрелкам будут выданы винтовки из арсенала. Те, у кого останутся мушкеты, должны завести пулелейки с двумя размерами отделений. В одних будут отливаться подкалиберные пули для быстрой стрельбы. Во вторых вы будете делать «зажатые» пули точно по калибру своего ружья. Ими вы сможете прицельно стрелять на сто двадцать ярдов, но должны будете тщательно чистить ствол после каждого выстрела. Краской пометьте такие патроны, чтобы сразу видеть, где у вас какие пули.
Еще одно преимущество «Бесси» - ее пуля весит целую унцию и при попадании в цель почти наверняка оставит от нее мокрое место.
Грей положил мушкет на стол и взял с него короткое ружье с раструбом на конце ствола.
- Это мушкетон или бландербас. Устроен он так же, как «Бесс», но имеет более короткий и широкий ствол. Заряжается он дробью или обрезками железа. Его достоинство в том, при стрельбе из него почти не надо целиться, а попадание в клочья разрывает любую мишень. Эффективная дальность его выстрела не превышает тридцать ярдов, поэтому лучше всего пользоваться им в лесу, где прямая видимость редко больше. Кроме того, от него бесполезно прятаться за кустом – разнесет куст вместе с вами. Наконец, у него громоподобный звук выстрела, что сильно бьет врагу по нервам.
Грей положил мушкетон. Нагнувшись через стол, он взял с него длинное, изящное ружье с кленовым ложем и тонким прикладом.
- А эта красотка из породы аристократов. Если «Бесси» терпеливее солдатской жены и снесет самое варварское обращение, то у этой девицы гораздо более сложный характер. Но и способна она на большее – охотничья винтовка «Кентукки».
Ее создали оружейники Пенсильвании, переделав немецкий егерский карабин. Больше всего ее любят трапперы – охотники за мехами. Длина – четыре с половиной фута. Великолепный механизм замка, ствол из дамасской стали, прицельная дальность в триста ярдов и точность швейных игл ваших матушек. Кроме того, калибр в полдюйма и малый вес боезапаса, что позволяет охотнику носить до сотни зарядов.
Ее недостаток лишь в долгой перезарядке. Нужно поместить вглубь ствола пороховой заряд, положить на дуло просаленный пыж, на него пулю и второй пыж. Потом шомполом аккуратно забить заряд в ствол. Далее, эта красавица очень любит хороший порох и не проглотит ту угольную кашу, который вы кормите «Бесси».
Грей взял со стола небольшую дощечку, размахнулся и подбросил высоко в воздух. Вскинув винтовку, он прицелился и спустил курок. Раздался громкий сухой треск, сквозь синеватый дым мелькнул огонь. Кувыркающаяся доска брызнула щепками, раскололась пополам и шлепнулась на землю.
- Запомните этот звук. Если вы услышали такой выстрел и остались живы, у вас будет целая минута, чтобы скрыться или добежать до стрелка и поднять его на штык. Кстати, на «Кентукки» его не приладишь.
Проблему долгой перезарядки винтовки пытались решить заряжением ее с казны. Вот этот джентльмен, – Грей поднял над головой свой карабин, – последнее из достижений в этом направлении. Созданный нашим оружейником Фостером шесть лет тому назад, он заключает в себе достоинства карабинов Хэдли и Ла-Шометта, изобретенных в тысяча семьсот двадцать первом году. Точный почти как «Кентукки», он способен делать до трех выстрелов в минуту. Чтобы перезарядить его, достаточно вывинтить скобу спускового крючка и вложить пулю и порох в открывшееся отверстие с казенной части ствола. Завинтив скобу на место и досыпав затравку, можно стрелять.
Общая проблема всех винтовок в том, что пуля не вылетает из ствола свободно, как в гладкоствольных ружьях. Нарезы, которые закручивают пулю и делают ее меткой, отнимают порядочную часть ее энергии. Чтобы сделать винтовки такими же мощными, как мушкеты, приходится повышать качество пороха и увеличивать его заряд. А чтобы ствол выдержал, его делают из лучшей, дамасской стали. Поэтому хорошие винтовки так дороги, что даже мы не можем позволить себе вооружить ими всю роту.
Отложив карабин, Грей взял со стола очень странное оружие. Приклад и замок были как у обычного ружья, но ствол короткий и очень широкий, настоящий котел.
- Познакомьтесь, джентльмены, ваша карманная артиллерия – ручная мортира. В Европе ими уже почти не пользуются. Но здесь, в Америке, вы не всегда сможете тащить за собой пушку через реки и ущелья и тогда эта дама может неплохо заменить ее.
- Вместо пуль она заряжается вот этой штукой, - Грей взял со стола металлический шар с фитилем, – Обычной ручной гранатой, набитой порохом. При выстреле фитиль зажигается, и граната летит в толпу врагов, как господень гнев. Вы можете метать ее из мортиры намного дальше, чем рукой. При среднем пороховом заряде, – Грей поднял над головой холщовый мешочек, - и предельном возвышении ствола вы можете бросить ее на восемьдесят-сто ярдов. К сожалению, это оружие не страдает особенной меткостью, но зато осколки гранаты опасны на пятнадцати-двадцати ярдах вокруг места взрыва.
Хотя у мортиры и есть приклад, очень не советую стрелять из нее с плеча – отдача даже среднего заряда вывернет вас наизнанку. Лучше присесть, упереть приклад в землю или ствол дерева и только тогда спускать курок.
Заметьте также, что в отличие от прямых ружейных выстрелов вы бросаете гранату навесом, так что сможете метнуть ее через кусты, камни или стены фортов.
Итак, джентльмены, на сегодня все. С завтрашнего дня я буду учить вас пользоваться всем этим оружием, а те из вас, у кого есть какой-либо опыт, помогут мне. Учиться с завтрашнего дня и всю оставшуюся жизнь. Чтобы наша страна нашей и осталась. Разойдись!
Грей смотрел, как его люди медленно поднимаются со скамеек и, негромко переговариваясь, расходятся. Он видел, что подбросил им кое-какие новые мысли, к которым они не привыкли в казарме и на плацу. Но сегодня был сделан еще один шаг.
Шаг возвращения на Мононгахелу.

----------
Послесловие
----------

 Какой-то всадник, сэр, - лейтенант Барнли обернулся к командиру, - Я не вижу знаков различия, но, похоже, офицер мятежников.
 Высокий майор в зеленой униформе королевских рейнджеров привстал и осторожно выглянул из-за дерева. Мимо холма, на котором засел лоялисткий дозор, по узкой тропе ехал шагом одинокий всадник в синем мундире Континентальной армии. Через полминуты он должен был оказаться в ближайшей к вершине холма точке тропы, примерно в семидесяти ярдах от дозора. Майор взял прислоненный к дереву длинный «Фергюссон» и отщелкнул курок.
 - Проверьте замок ружья и будьте готовы, - сказал он лейтенанту, - если я промахнусь, повторите.
 - Да, сэр.
 Положив ствол на торчащий из дерева сучок, майор покрепче расставил ноги и начал прицеливаться. Ведя мушку вслед за спиной в синем, он ждал знакомого каждому опытному стрелку мгновения – когда расстояние до цели исчезнет и дуло упрется в нее.
 Всадник устало покачивался в седле, время от времени отмахиваясь от комаров. По слишком жесткой, неудобной посадке было видно, что это не кавалерист. А если пехотный, то, скорее всего, действительно офицер, если разъезжает на лошади в одиночестве. Его мелькающая среди ветвей сутуловатая, худощавая фигура показалась майору смутно знакомой.
 Момент настал. Палец майора чуть дрогнул на спуске, готовясь мягко надавить на теплую сталь. За миг до этого всадник вдруг придержал коня.
 Повернувшись в седле спиной к майору, он пару раз хлопнул рукой по седельным сумам. Будто вспомнив что-то, полез в карман мундира и достал оттуда трубку. Конь беспокойно переступил. Офицер рассеянно погладил его рукой. Когда он, морщась от искр огнива, стал зажигать трубку, Грей узнал Вашингтона.
 «Фергюссон» был твердо направлен прямо в голову Вашингтону, но поверх тусклого блика на стволе Грей видел теперь совсем другое лицо. Изуродованное вибрирующим воплем, раскрашенное лицо французского капитана. С оглушительным треском покатилась вереница синих дымков между деревьями за тропой. Вокруг дозора, сшибая ветки, брызгая отбитой корой, взбивая землю, загудела свинцовая буря. Сзади тоже послышалась беспорядочная стрельба, вопли раненых и нестройные команды. Пронзительно взвыла картечь, подбросив и искромсав раскрашенного капитана. В тылу невидимых стрелков неожиданно ударил ровный мушкетный залп и страх прорезал их свирепый вой. Выбитые из-за деревьев, бежали в дыму смуглые, растрепанные фигуры, преследуемые стрелками в синих мундирах.
 Майор снял палец со спуска и опустил винтовку. Континентальный офицер зажег трубку и, сунув ее в рот, медленно поехал дальше. Скоро он исчез за деревьями.
 Грей прислонил ружье к дереву и оглянулся. Лейтенант несмело, но одобрительно улыбался.

 - Правильно, сэр. Ведь он не видел вас.

 Грей с благодарностью взглянул на Барнли и снова посмотрел туда, где скрылся всадник.

 - Вы правы, Барнли. Он не видел меня.


Примечания:

(*)
Мало кто в Старом Свете догадывался, что одной из причин семилетней европейской смуты был этот давний спор. Терпя неудачи в Новом Свете, Англия купила штыки гренадер Фридриха Прусского, чтобы обратить их против своего злейшего врага Людовика XV. В Сити справедливо рассудили, что чем больше французских войск перейдет Рейн, тем меньше их останется для отправки в Канаду и осуществления другого честолюбивого замысла Людовика – вторгнуться в Англию с моря и посадить на ее престол преданного Франции Чарльза Стюарта.
Почувствовав за собой поддержку англичан, Фридрих захватил Саксонию, тут же столкнувшись с Россией и Австрией. Однако этому великому хищнику, на равных спорившему с Вольтером, было отлично известно о страхе и недоверии союзников друг другу. И, несмотря на жестокие удары, полученные Фридрихом от русских войск, усмирение Пруссии затянулось на семь лет.
Франция в этой войне потеряла почти все свои заморские владения, а слава ее оружия была похоронена на полях битв под Россбахом, Минденом и Квебеком. Военный крах Бурбонов в Семилетней войне стал началом конца их династии, ее первым шагом к якобинскому эшафоту.
Каждый их монархов, бросая в грохот сражений недоумевающие войска, намеревался использовать остальных – врагов и союзников в равной степени - в достижении своих собственных целей.
Но пока Европа спит спокойно. И кто знает, как сложилась бы ее судьба, если бы уверенность генерала Эдварда Брэддока не была обманута 9 июля 1755 года - в страшный для британской армии день.