Толстой-Американец героическая драма в 3 актах с эпилогом

Толстой-американец
Пьеса в 3-х актах с эпилогом


Действующие лица:

Толстой Федор Иванович (Американец)
Ергольская Татьяна Александровна
Ергольская Елизавета Александровна - сестра Татьяны
Скуратова Татьяна Семеновна - опекунша сестер Ергольских
Толстой Петр Иванович - брат Федора Ивановича, жених, впоследствии муж Лизы Ергольской
Зотов, Оленин - гусары Преображенского полка, друзья Американца
Шаховской Александр Александрович - друг Федора Толстого, гусар Преображенского полка, русский драматург и театральный деятель
Дризен Георг Вильгельм - командир Преображенского полка, полковник, по происхождению немец
Крузенштерн Иван Федорович - русский мореплаватель, возглавлявший первую русскую кругосветную экспедицию
Давыдов Денис Васильевич - герой войны 1812 года, партизан
Липранди Иван Петрович - друг Федора Толстого, участник войны 1812 года, впоследствии генерал-майор, автор известных мемуаров
Тугаева Авдотья Максимовна - цыганка, уведенная Ф. Толстым из табора, впоследствии его жена
Публика на балу: 1-ый молодой человек, 2-ой молодой человек, графиня Мордвинова, княгиня Зарудина, танцующие пары.
Пленные французы, слуги, цыгане


Акт I

1803-1805 года

Сцена 1

(Вечереет. Казарма Преображенского полка. В казарме сидят гусары Зотов, Оленин и Шаховской. Зотов читает газету).

Зотов: «Вчера в офицерском собрании состоялся бал. Приглашенные были одеты в маскарадные костюмы разных эпох. Тут можно было увидеть древнего грека, мирно беседующего с крестоносцем, турецкого пашу, обсуждающего последние новости с Пьеро, и сарацинского воина, танцующего мазурку с мадам де Помпадур. В разгар праздника группа актеров, переодетых в костюмы… фруктов и овощей… исполнила танец, посвященный победам русских войск…» Черт знает что! Ну-ка, а вот еще: «Очевидцы утверждают, что по Москве в районе Китай-города в полнолуние разгуливает привидение. На привидении надета старая кольчуга, в руках оно держит секиру, а на плечах… не имеет головы, которая, судя по всему, была отрублена во время одной из битв. Подстерегая прохожих, привидение утробным голосом интересуется, не видели ли они его голову. С коллежским асессором Комаровым, подвергшемся нападению таинственного призрака, случился удар. Полиция ищет виновника происшествия…»


Оленин: Послушай, Зотов, хватит ахинеей
Больные наши головы терзать.
Уймись, мы грамоте обучены и знаем -
В газетах пишут чушь для дураков.
Какой-нибудь проныра-борзописец,
Чернильная и мелкая душа,
Такого понапишет и намутит,
Что без полштофа ввек не разобрать.
Шаховской: А он на гонорар свой невеликий
Накупит водки, редьки, огурцов
И вволю посмеется над ослами,
Что эти бредни захотят понять.
(Подходит к Зотову, вырывает у него газету и отбрасывает в сторону).
Зотов: Ну, хорошо, друзья, а чем развлечься?
Неужто мне предложите устав
Еще раз прочитать вам с выраженьем?
Иль, может, изложить его в стихах?
Или гекзаметром, прославленным Гомером?
Шаховской: Пожалуй, лучше ямб или хорей...
Оленин: Хорей? Не знаю… Но полковник Дризен -
Не к ночи будь помянут…
Шаховской: (крестится) Свят, свят, свят…
Оленин: …навряд ли оценил бы эти вирши.
Шаховской: О, да! Стихи полковнику претят.
Вы слышали, должно быть, как в собраньи
Сцепился в жарком споре он вчера
С Толстым?
Зотов: С Толстым? Нет, что-то не припомню…
Оленин: Конечно. Где там! Ты вчера, pardon…
Здесь дамы дружно пусть закроют уши…
Как бы сказать помягче?.. Перебрал.
Ну и заснул на стуле ненароком.
Шаховской: А зря! Прелестный вышел спор!
Оленин: Согласен. Если не сказать сильнее…
Зотов: Прелестный? Чем же?
Шаховской: Тем, что в нем сошлись
Китаец с немцем! Англичанин с турком!
Француз и житель вечной мерзлоты!
Зотов: Я этих поэтических намеков
Понять не в силах. Так что потрудись
Мне объяснить доступными словами.
Шаховской: Ну, хорошо. Представь себе сюжет:
Ты встретил на дороге…
Оленин: (смеется) Носорога!
Шаховской: Что ж, хорошо. Пусть будет носорог.
Так вот - стоит он… перпендикулярно -
И не проехать никому и не пройти.
Ты и словами, и угрозами, и криком -
И хворостиной, и дубиной - ничего!
Все отлетает от дубовой кожи.
А он стоит, жует себе траву
И видит лишь, что у него под носом.
А помешаешь - рогом наподдаст.
Зотов: Эй, Шаховской! Довольно аллегорий!
Охота тут вам словеса плести!
Признаюсь, что мне с детства не по вкусу
Ни Лафонтен, ни Лессинг, ни Эзоп!
О чем Толстой поспорил с командиром?
Шаховской: О личности, о славе, о судьбе,
О воле, об искусстве, о науке,
О подвиге, о смерти, о любви…
Зотов: Вы шутите. Об этом спорил… Дризен?
Шаховской: Да нет, Толстой. А Дризен возражал
И гнул свое: о долге и уставе,
О дисциплине, тактике, чинах,
О том, что все поэты - вертопрахи,
Что пользы от поэтов ни на грош,
Что их бы он сослал в штрафные роты…
Зотов: Согласен, Дризен наш большой педант.
Хотя для немца это и понятно.
Оленин: И все-таки Толстой его допек!
Шаховской: Толстой в таких делах отменный мастер!
Оленин: Остроты вдруг до Дризена дошли,
И тот сказал, что доблестью солдата
Является исполненный приказ,
А не тетрадка с глупыми стихами,
Которые зеленые юнцы
Кропают по ночам под одеялом.
Шаховской: При том он на Толстого намекал.
Зотов: И что Толстой? Стерпел?
Оленин: Ну да! Куда там!
Чуть Дризену пощечину не дал.
Так мы его насилу удержали.
Зотов: Поступок ваш достоен похвалы:
Толстого удержать не так-то просто.
Но только мне сдается, что теперь
Полковник Дризен сьест беднягу с кашей.
Куда он делся - этот ваш Толстой?
И почему он не был на проверке?
Оленин: Не знаю, он сегодня в пять утра
Исчез куда-то, не сказав ни слова.
Зотов: А может…
Оленин: Что же?
Шаховской: Тихо! Слышите шаги?
(Входит Толстой)
Оленин: Толстой! Дружище! Возвратился! Наконец-то!
Куда ты запропал? Мы сбились с ног
Тебя с утра разыскивать повсюду!
Ты, право, мог бы нас предупредить…
Зотов: Полковник Дризен очень недоволен
И выяснить пытался, почему
Ты не был утром на всеобщем смотре.
А Дризена ты знаешь - педантизм
Возвел он в абсолют и сделал богом…
Толстой: Отбросьте все сомненья, господа!
Послушайте, сейчас я вам открою,
Где был, что делал - и о пустяках
Вы сразу позабудете навеки!
Шаховской: Ну, что ж, признаюсь, - заинтриговал.
Оленин: А я от любопытства так и вовсе
Готов скакнуть из собственных рейтуз.
Зотов: И мне, однако, небезынтересно,
На что ты милость Дризена сменял.
(Гусары рассаживаются на стульях)
Шаховской: Мы приготовились и ждем рассказа.
Ну, говори, что делал! Не тяни!
Какая она - рыжая, брюнетка?..
Толстой (садясь): Я, господа, летал.
Шаховской: Летал? Куда?
Какая связь? Я что-то недопонял…
Оленин: (бормочет): С полштофа, помню, тоже я летал…
Зотов: Ты это, верно, в смысле переносном,
В аллегорическом, а нам хотелось знать,
Куда ты отлучался в самом деле.
Ну, не томи. А мы… Мы - никому!
Толстой: Летал!
Зотов: Не понял…
Толстой: На воздушном шаре!
Зотов: Вот это да!
Шаховской: Выходит - ты летал?!
Оленин: (бормочет): Подумать только, на воздушном шаре
Я не летал и выпив целый штоф.
Толстой: О том и речь. Представьте, некто Гарднер
Решил подняться выше облаков.
Я убедил его подняться вместе,
Чтоб одному в полете не скучать.
Сначала он, конечно, отпирался,
Сказал, что шар не выдержит двоих,
Что надо снова делать все расчеты…
Но сто рублей, что я ему отдал,
Магическое действо возымели…
Сегодня утром я пришел к реке,
И мы вдвоем в корзине ненадежной
Поплыли над большой толпой зевак.
Мы взмыли ввысь и обозрели землю!
Ах, знали б вы, какой это восторг!
Простор бескрайний, синева, злой ветер,
Что вихрями летает в вышине,
Что пожирает время и пространство,
Не скованный стеной лесов и гор,
Не усыпленный духотой земною!
Ах, если бы могли представить вы,
Какое счастье в схватке с облаками
Верх одержать, вы бросили бы все
И стали умолять вас взять на небо!
(Входит Дризен, прислушивается к разговору).
Вы взмыли б вверх, в безбрежный океан,
Над жалкой суетой и пошлой жизнью…
Увидели бы кубики домов
И ленты рек, петляющие между
Зеленых нив и пестрых городов,
Луга, леса, укромные тропинки,
Затейливые ниточки дорог
И путников на них… Крестьян в телегах,
Снующих, будто сотни муравьев!
Узнали б, как скользит воздушный шар
По пенящейся облачной пучине.
Летит легко, уверенно - и вдруг
Вниз обрывается и, словно камень,
Летит к земле. Не шар - железный гвоздь,
Внезапно в плен захваченный магнитом!
Постигли б вы, как замирает дух
В подобные мгновенья возмущенья
Слепой стихии, как рука судьбы
Тебя ведет, и только провиденье
Хранит твой дух, не повергая в ад!
Вот мы спустились…
(Гусары замечают Дризена и встают по стойке «смирно»).
Зотов: Здравия желаем!
Позвольте, господин полковник, доложить…
Дризен: Не стоит. (Толстому) Ну а вы что замолчали?
Давайте, продолжайте свой рассказ!
Он был, признаюсь, очень живописен.
Поведайте товарищам, как вы,
Забыв о долге, чести и присяге,
Ушли на Яузу - летать на пузыре!
Ну-с, почему вы не были на смотре?
Я требую ответа на вопрос!
Хотя не надо. Ясно и младенцу:
У вас был поэтический настрой.
Вы ветром увлеклись и облаками,
Мечтали о полете, а меж тем
Подумать надо вам о дисциплине!
Запомните, Толстой, писание стихов
Вас до добра не доведет! Забудьте
Об этом пагубном занятьи навсегда!
Оно не украшенье для гусара!
Наплюйте на него, вот мой совет!
Толстой: Я знаю проще способ.
Дризен: Да? Какой же?
Толстой: На кой-кого другого наплевать.
Дризен: Уж не хотите ль вы сказать…
Толстой: Сказал уж.
Дризен: Сказали вы - «плевать». Но как…
Толстой: Слюной.
(Плюет в Дризена. Все гусары на миг немеют)
Зотов (Дризену): Не придавайте этому значенья!
Шаховской (ошарашенно): Толстой, ты что? В своем ли ты уме?
Оленин (Дризену): Хоть он горяч, но скоро осознает,
Какую глупость сдуру сотворил!
Дризен (от волнения начинает говорить с немецким акцентом):
Ви на меня плевайт?! На свой начальник?!
Я вас в тюрьму! В железо! В каземат!
(опомнившись) О, нет, меня такое недостоин!
Я буду вызывайт вас на дуэль!
(Бросает Толстому перчатку, важно поворачивается)
Я буду присылайт вам секунданта!
Толстой: (улыбаясь, поднимает перчатку):
Что ж, буду рад вам прострелить башку -
Хотя бы воздух пустоту заполнит.
(Дризен возмущенно фыркает и уходит).
Оленин: Ну, брат, скажу - и натворил ты дел!
Зотов: Ты что, всерьез намерен с ним стреляться?
Толстой: Не надо беспокоиться, друзья.
Стреляться - так стреляться, я не против.
Не в первый раз испытывать судьбу.
Скажи, Оленин, секундантом будешь?..
Но ладно, бог с ним, все это потом…
Да, Зотов, я как раз спросить собрался,
Когда на полуслове прерван был,
Знаком ли ты с Ергольскими?
Зотов: Конечно.
И с сестрами знаком, и с тетей их.
Суровая мадам… Быть может, слышал -
Скуратова…
Толстой: Я видел их в толпе,
Когда воздушный шар мы снаряжали.
Знакомый имена назвал…
Оленин: Толстой!
Ты что, мой друг, совсем ума лишился?
Ему стреляться с Дризеном чуть свет,
А он о дамах рассуждать изволит!
Толстой: Гм! Отчего ж о них не рассуждать?
Прекрасному всегда есть место в жизни.
А если места нет, считай - ты труп,
Хотя еще не дрался на дуэли.
Зотов: Уговорил. О ком ты хочешь знать?
О старшей? Иль мадам тебя пленила?
Толстой: О младшей расскажи.
Зотов: О Туанет?
Она ж совсем ребенок, ей намедни
Тринадцать минуло…
Толстой: Ну что за вздор!
Поверь, я и не думал о романе.
Зотов: Так что ж ты в ней нашел?
Толстой: Глаза… И взгляд…
И гордую осанку… И манеры…
Зотов: Ну ладно, расскажу.
Толстой: Прекрасно. Я
В долгу быть не привык. Давайте выпьем!
Бордосского, мадеры… Нет, «Клико»!
Шампанское пьют господа гусары!
Я угощаю! Может быть, Толстой
Последний день живет на этом свете…
(Уходят).

Сцена 2

(Дом Татьяны Семеновны Скуратовой. Вечер, гостиная. За столом сидят Татьяна Семеновна и Лиза. Лиза заполняет хозяйственную книгу).

Скуратова: Скажи-ка, Лизонька, столы уже накрыты?
Что там Иван - посуду всю принес?
Пускай пирог Маланья ставит в печку!
Да пусть следит, а то все подгорит!
Лиза: Уже поставила.
Скуратова: Как? Я же не велела!
Лиза: Я только что сказала ей сама.
Скуратова: Гм, Лизанька, ты умница. Хозяйка!
Лиза: Я с вас беру пример.
Скуратова: Ах, хитрая лиса!
Лиза: Не хитрая, а мудрая. Вы сами так учили -
Без мудрости в семействе никуда.
Мне славное приданое досталось.
Скуратова: А к этому еще полтыщи душ.
В семейной жизни ой как пригодятся!
(Вбегает Таня, обнимает сестру).
Таня: Счастливая ты, Лиза!
Лиза: Почему?
Что за фантазии? При чем тут счатье?
Таня: Ну, как же? День рожденья - это раз!
И два - жених придет. Все совпадает!
Лиза: Не знаю. Верно, в чем-то ты права.
Таня: Конечно же, права! Вот и Маланья
Вчера на картах делала расклад…
А ты как можешь в этом сомневаться
И рассудительной, такой спокойной быть?
И головой качать и брови хмурить?
И в этот том записывать расход?
Лиза: Ну, хорошо. А что прикажешь делать?
Таня: Не знаю. Петь! Смеяться! Танцевать!
Кружиться, музицировать на флейте!
(Смеется и танцует).
Лиза:: Танюша, ты случайно не пила?
(тетушке) Велите-ка графины все проверить.
Не ровен час - придется доливать.
Таня: Ах, Лиза! Как с тобой ужасно скучно!
Ты все готова просто объяснить!
Петра Иваныча в неделю ты уморишь!
Лиза: Ну, не тебе о том судить!
Таня: А почему не мне?
И почему такое небреженье?
Лиза: Мала еще.
Таня: (продолжая танцевать): Мала, но и мила.
Хорошенькая стала, просто прелесть!
В особенности за последний год…
Лиза: И кто это сказал?
Таня: Сама я знаю.
К тому же в зеркало я все-таки смотрюсь.
Лиза (Скуратовой): Вы слышите?
Скуратова: Еще бы, не глухая.
Лиза: Что скажете?
Скуратова: Давайте о другом.
Что Петр Иваныч, в добром ли здоровье?
Лиза: Писал, все хорошо, да вот второго дня
Немного простудился…
Скуратова: Не опасно?
Таня: О, боже мой! Писать подобный вздор!
Мне кажется, я б умерла со скуки,
Когда б жених писал мне о делах,
О сенокосе, о хозяйстве, о простуде,
О закладных, о карточных долгах…
Лиза: Ах, тетушка! Ну, что это такое?
Скуратова (Тане): Зачем ты злишь сестру?
Таня: (возмущенно) Она сама
Все время придирается и злится!
Лиза (Скуратовой): Пускай она немедленно уйдет!
Я не могу с ней вместе находиться!
Скуратова: А ну-ка тихо!.. Девочки мои,
Не ссорьтесь. Сестрам надо быть дружнее.
И поприличнее себя вести…
Итак, мы говорили о простуде.
Что он еще писал?
Лиза: Не стану говорить!
Скуратова: Ну, Лизанька, не дуйся, успокойся.
Лиза (делая над собой усилие): Ну, хорошо. Он, кстати, написал,
Что, может быть, придет к нам вместе с братом.
Он у него как раз теперь гостит.
Скуратова: С каким это? Не с тем ли… дуэлистом?
Лиза: Да, с Федором Иванычем…
Таня: Ура!
Надеюсь, он хотя бы не простужен?
И говорить о ценах на овес
Весь вечер монотонно не намерен?
Скуратова: Веди себя прилично, Туанет!
Не то меня ты знаешь…
Таня: Знаю, знаю.
Скуратова: А между прочим, этот человек
Намедни своего же командира
Как зайца, хладнокровно подстрелил -
И вряд ли восхищения достоен!
Таня: Но, тетушка! Ведь то была дуэль!
Скуратова: Вот тоже мне - нашли еще причину
Друг друга убивать по пустякам!
Что только не придумают мужчины -
Все, лишь бы от женитьбы увильнуть!
Лиза (Скуратовой): Я в этом полностью согласна с вами.
Скуратова: Еще бы! Тут уж сложно возразить!
А этот, как его…
Лиза: Полковник Дризен.
Скуратова: Да, Дризен. И зовут его чудно…
Лиза: Георг Вильгельм.
Скуратова: Не выговоришь сразу.
Так вот, сказали мне - он очень плох.
И выживет ли - точно неизвестно.
(Входит слуга Иван, объявляет):
- Петр Иванович Толстой с братом Федором Ивановичем!
Скуратова: О, господи! Вот точно говорят:
Как черта вспомнишь, он и явится сей час же!
(Входят Петр Иванович и Федор Иванович Толстые).
Петр Иванович: Татьян-Семеновна, Танюша, Mon amour…
Желаю здравствовать. Позвольте вам представить -
Мой брат. Я вам рассказывал о нем…
Скуратова: Ах, боже мой! Так это брат ваш Федор!
Добро пожаловать! Мы рады видеть вас!
Avec plaisir! Прошу. Как дома будьте.
Федор Иванович: Bon joure, madam! Точнее - bon suare!
Мадемуазель, целую ваши ручки!
Какой у вас уютный милый дом…
Вам, верно, обо мне наговорили…
Ведь как у нас? Для сплетни повод дай -
И вот уже пошла плясать губерня.
Лиза: Так, может, повод лучше не давать?
Федор Иванович: Коль есть охота - поводы найдутся.
Досужие дела, досужая молва…
Скуратова: Чего ж не посудачить на досуге?
Молва молвой, но, судя по всему,
Дела полковника идут не очень…
Точней сказать - дела его плохи.
А вместе с ними, кажется, и ваши…
Федор Иванович: Все в руце божьей…
Петр Иванович: Выход мы нашли!
Скуратова: Да? Очень интересно. И какой же?
Петр Иванович: Преостроумный! Слышали ли вы,
Мадам, о капитане Крузенштерне?
Скуратова: Припоминаю что-то…
Таня: Знаю! Это он
Затеял по морю объехать вокруг света!
Два корабля - «Надежда» и «Нева» -
Со дня на день отбудут из Кронштадта!
Скуратова: Откуда ты все знаешь, Туанет?
Таня: В «Ведомостях» намедни прочитала.
Федор Иванович: Вам интересны флотские дела?
Лиза: Скорее, сказки о далеких странах.
Скуратова: Понятно, но при чем тут Крузенштерн?
Петр Иванович: При том, что брат отправится с ним вместе!
Скуратова: Куда?
Петр Иванович: Куда? Туда… Вокруг земли…
Скуратова: Ну, что на это скажешь? Преизрядно!
Такое в голову не сразу и придет!
Федор Иванович: Как верно вы подметили! Решали
Как быть с такой бедой, мы всей семьей.
А тут как раз «Нева» и все такое…
Внезапно оказалось, в экипаж
Записан был Толстой, и тоже Федор!
По отчеству Петрович. Наш кузен.
Художник! С детства рисовать учился!
Его учителя собрали в путь
Чтоб повидал неведомые страны
И все это, как смог, изобразил.
А тут как раз в Японию посольство.
Вот его к свите нашего посла
И отнесли… Посла зовут Резанов.
Скуратова: Резанов? Как? Тот самый? Камергер?
Федор Иванович: Как будто бы. Да только соль не в этом.
Художник Федор, хоть большой талант,
Не капитан и сушу больше любит.
Морской болезнью даже на реке
Страдает он, притом при полном штиле.
И вот решил семейный наш совет
Двух Федоров переменить местами -
Чтоб одного избавить от суда,
Другого же - от прихотей желудка.
Скуратова: И что же вы теперь?
Федор Иванович Отсюда - в путь.
Боюсь, что скоро ехать мне придется,
Что не увижу окончанья именин
И… что в пути съедят меня акулы.
Скуратова: О, господи! Голубчик, что за вздор!
Федор Иванович Я вздорный человек, по утвержденью многих.
Скуратова: Не столько вздорный, сколько просто плут.
Но я прощаю вас. Танцуйте, веселитесь…
(Берет Федора Ивановича под руку, отводит в сторону).
Еще я вас хотела попросить:
Пожалуйста, Танюшу развлеките.
Вы, как я вижу, бойкий кавалер…
А то она сидит и все скучает…
Но вы вошли - и все наоборот.
Она, как будто, в вас нашла героя.
Федор Иванович Какой же я герой? Скорее - арестант,
Который чудом вырвался из плена,
Клянет судьбу, живет одним лишь днем
И знать не знает, по какой дороге
Его отправят покорять Сибирь.
Скуратова: Похоже, вы изрядно преуспели
В плетении словес, да и в стихах…
У Танечки альбом - упомяните
О нем как бы случайно и туда
Впишите что-нибудь о розах-грезах,
О роке и мороке и т. д.
Я думаю, вы в этих модных штучках
Поболе понимаете, чем я.
Федор Иванович Одно могу сказать - я постараюсь.
Скуратова: Ну, вот и хорошо. (Громко) Вниманье, господа!
Прошу всех в залу: там собрались гости,
Не все еще, но кое-кто пришел.
Вас танцы ждут, закуски и напитки…
(Толстому) Надеюсь, вы придете скоро к нам.
(Все уходят, остаются Таня и Федор Иванович).
Федор Иванович: Похоже, тетя ваша вроде генерала:
Махнет рукой - и все стоят во фрунт,
Подпрыгнет в стременах - и полк идет в атаку,
А тетя впереди, да с саблей наголо…
Сравниться мог бы с ней один Суворов.
Тщедушный, маленький, а закричит «Ура!» -
И вот уже не армия - лавина
Сметает неприятеля с пути!
Таня: Послушайте, насмешничать над тетей
Никто пока вам права не давал.
К тому ж ее не знаете вы вовсе -
По крайней мере так, как знаю я.
Федор Иванович: Простите неуклюжую попытку
Начать непринужденный разговор.
Я не хотел обидеть вашей тети,
Тем более задеть насмешкой вас.
Мои намеренья…
Таня: Самим вам неизвестны.
Федор Иванович: Но я хотел…
Таня: Объехать целый мир!
Федор Иванович: Да нет же, я…
Таня: Обычный обыватель.
Федор Иванович: Но…
Таня: Вылитый транжира и буян.
Федор Иванович: Не слишком ли…
Таня: Ко мне начальство строго?
Федор Иванович: Ах, прекратите!
Таня: Каюсь, осознал.
Я больше так не буду, извините,
Ручаюсь вам…
Федор Иванович: Несите свой альбом!
(Смеются)
Таня: Для вас уже и мой альбом не тайна?
Похоже, тетушка успела даже здесь.
Ну, что ж, я избавляю вас от службы,
Что тете обещали вы…
Федор Иванович: О, нет!
Служить я вам готов в любое время…
Я узнавал заранее о вас…
И ждал с волненьем часа и минуты,
Когда смогу проникнуть в этот дом…
Таня: Как это мило! Право, я краснею…
Федор Иванович: Ну, что ж, румянец был бы вам к лицу.
Таня: А без него я недостаточно красива?
Федор Иванович: Достаточно. Вот только язычок…
Таня: Что с ним не так?
Федор Иванович: Пустяк. Он слишком острый.
Таня: И что, это - значительный изъян?
Федор Иванович: Для женщин - нет, а для мужчин - пожалуй.
Таня: И отчего ж такой неравный счет?
Федор Иванович: Счет равный, да платить по разным меркам.
Таня: И что это за мерка?
Федор Иванович: Пуля в лоб
И страх, когда стоишь перед барьером.
Таня: Мне повезло, поскольку родилась
Я женщиной, а вовсе не мужчиной.
Федор Иванович: Характер между тем у вас мужской.
Таня: И что же мне теперь - идти в гусары?
Федор Иванович: Будь моя воля, я б вас принял в полк.
Таня: А в экспедицию?
Федор Иванович: Без колебаний.
Таня: Как жаль, что все решаете не вы…
Федор Иванович: А вдруг я скоро стану генералом?
Таня: Я думаю, навряд ли. Генерал
Блюдет устав, присягу, дисциплину…
Федор Иванович: Я ради вас готов их соблюдать.
Таня: И стать педантом, сухарем, занудой?
Пусть все останется таким, как есть…
Я буду вспоминать о вас в разлуке…
И вот что, напишите мне стихи…
Вот вам альбом. Там есть еще страничка…
Вот здесь, в конце…
Федор Иванович: И что же написать?
Таня: Да что хотите. Вы ведь в стихотворстве
Изрядно преуспели…
Федор Иванович: Боже мой!
С чего вы взяли?
Таня: На хвосте сорока
Мне новости приносит каждый день.
О вас она мне много нашептала…
Федор Иванович: Ну, коли так… Сдаюсь… Пишу стихи.
(Берет перо, пишет в альбоме. Когда заканчивает, Таня берет альбом, читает)
Таня: «Твоих достоинств не увидит лишь слепой,
А я обычный человек, к тому же грешный…
Но я прошу тебя - останься впредь такой:
Естественной, смешливой и живой,
Чуть озорной и взбалмошной, конечно.
Какой-то час всего - и жизнь нас разлучит,
А сердце навсегда твой образ сохранит».
Как мило… Что же это?
Федор Иванович: Акростих.
По первым буквам строк все прочитайте.
Таня: Так… Т-А-Н-Е-Ч-К-А… Да вы и впрямь поэт!
Федор Иванович: Хотел поэтом быть… теперь другое...
Печальный факт - мне скоро уезжать,
А мы еще пока не танцевали!
Позвольте пригласить вас на кадриль?
Таня: Пожалуйста, я в список вас поставлю.
Федор Иванович: Каким я буду?
Таня: Семьдесят восьмым.
Федор Иванович: Какой кошмар!
Таня: Ну, хорошо, тридцатым.
Федор Иванович: Примите во внимание отъезд…
Таня: Ах, да, конечно. Значит - ставлю пятым.
Федор Иванович: Где эти четверо? Подайте их сюда!
На первый и четвертый рассчитаться!
Теперь к барьеру марш по одному!
Быть пятым! Вздор!
Таня: Не стоит вольноваться.
Придется мне несчастных четверых
Спасти от смерти… Ладно, будьте первым…
(Танцуют)
Федор Иванович: А что с мазуркой? С полькой? Все за мной?
Таня: Ну, хорошо, я запишу… быть может…
Федор Иванович: Вот глупости еще! Не стану ждать!
Давайте сам я запишу… стихами!
(Появляются гости, все танцуют)

Сцена 3

(Дом Татьяны Семеновны Скуратовой. Полдень, гостиная. В гостиной Таня, позже появляются Татьяна Семеновна, Лиза и Петр Иванович. Таня стоит возле мольберта и увлеченно рисует. Появляется Скуратова, садится за стол).

Скуратова: Я не могу! Совсем от рук отбились!
Все, что ни делают, все мне назло!
Все слуги нынче точно сговорились!
И главный среди них опять Иван!
Ведь знаю, что ворует втихомолку,
А вот поди ж, - не пойман - и не вор!..
Маланья, будто толстая корова, -
Все время ее надо подгонять!
Не ходит - пишет! Иль плывет в гондоле!
А я при ней исправный гондольер!
Сидит, как сфинкс, внимая баркароле,
Хотя на песни эти ей плевать!
Ведь говорила ей с утра, дурехе,
Чтоб ставила на медленный огонь…
Как и не ей сказала! В результате
Всех рябчиков едва не пережгла!
Ну, что с ней делать? Выгнать что ли…
Таня Тетя!
Задайте лучше-ка себе вопрос:
А было ли когда-то по-иному?
Мне кажется, ответом будет «нет».
Прогнать Маланью - значит взять Матрену.
Скуратова: Матрену?
Таня Или Феклу, иль Петра!
Наташку, Федьку, Машку иль Палашку -
Зови, как хошь, а результат один.
Скуратова: Так что же мне теперь - со всем смириться?
Таня Нет, почему же? Можно пошуметь,
Чтоб ясно было всем, кто в доме главный…
Шумите, да не долго, а не то
Уволить всех придется по порядку.
Ведь как у нас? Затеешь проверять -
И все без исключенья будут воры.
Придется вам приказчика прогнать,
В дела вникать самой, вести хозяйство
И проверять счета, расход-приход,
Корпеть до поздней ночи над бумагой,
Пеньку, овес, пшеницу продавать
И скаредно приумножать богатство…
Короче, европейский выбрать путь,
Как в многих книгах нынче призывают
Известные ученостью мужи.
И очень скоро, лет так через двадцать,
Поместье наше станет образцом
Для всех дворян ближайших к нам уездов.
Они тогда уверуют в прогресс,
Сечь перестанут дворню на конюшне,
Курить чубук не будут, водку пить…
И станут поголовно англичане…
Скуратова: Похоже, ты смеешься надо мной?
Таня: Нет, тетя, что вы, в мыслях не имела.
Скуратова: К чему была тогда вся эта речь?
Таня: Я просто вслух слегка поразмышляла.
Скуратова: В другой раз делай это про себя.
От размышлений у меня мигрени!
Нет чтобы дать практический совет!
Таня: Какой же тут совет? Вручиться Богу…
Или Петру Иванычу отдать
Доверенность - и пусть всем управляет.
Он в этом деле мастер хоть куда…
Скуратова: Прекрасно! Он в хозяйстве правда дока.
Ах, как же нашей Лизе повезло!
Она с ним, как за каменной стеною…
Таня: Верней сказать, за каменной плитой.
Скуратова: Ах, Туанет, откуда столько желчи?
И Петр Иваныч ей не угодил!
Ты думаешь, что я не понимаю,
В какую сторону ты держишь курс?
И все эти картинки с кораблями,
И к географии возросший интерес,
И эти новомодные романы,
Желание в газеты сунуть нос…
Как ни крути - одна во всем причина,
И имя той причине - граф Толстой!
А между тем, я слышала намедни,
Он в плаваньи был ссажен с корабля
За буйный нрав и дикие поступки!
По слухам, он команду подбивал
Разделаться с Лисянским, Крузенштерном
И стать пиратами, жить грабежом
И совершать набеги на селенья!
Таня: (с досадой) Ах, тетя! Кто вам это рассказал?
Все это, право, глупости и сплетни!
Ведь нашим людям - что? - им волю дай -
Заврутся так, что в жизни не распутать.
Скуратова: Быть может, ты права, да только мне
Рассказывал об этом князь Григорий,
А он, поверь, серьезный человек!
И сплетничать, конечно же, не станет.
К тому ж и до Петра Иваныча дошли
Какие-то чудовищные слухи:
Что Федор возвращается пешком
Через Сибирь едва ли не с Камчатки!
Его там будто кто-то повстречал…
Таня: В Сибири повстречал?
Скуратова: Представь, в Сибири!
Таня: Да, повстречаться там немудрено -
Сибирь, она ведь меньше Петербурга…
Скуратова: (повышая голос) Помимо этого, второго дня
Петру Иванычу пришла депеша.
Прислал ее какой-то офицер,
Он часть пути проделал с Крузенштерном
И лично был свидетелем всего.
К нему-то Петр Иваныч и поехал -
Чтоб обо всем узнать из первых рук.
Мы тоже не останемся внакладе:
К нам обещал потом он заглянуть.
Вот, жду с утра, да что-то задержался…
Входит слуга, объявляет: - Петр Иванович Толстой с супругой Лизаветой Александровной!
(Таня откладывает принадлежности для рисования и завешивает тканью картину. Появляются Петр Иванович и Лиза).
Петр Иванович: Подзадержался, тетя, виноват!
Мое почтение! Bon joure, Танюша.
(Скуратовой) У лейтенанта просидел полдня -
Рассказы слушал и ушам не верил…
Лиза: А я гадаю, где мой муженек,
И мысли разные одолевают:
А вдруг себе другую он нашел
И развлекается в ее объятьях.
Петр Иванович: Ну, что ты, душенька! Я никогда
Тебя ни на кого не променяю…
Лиза: Прекрасно, поживем и поглядим,
А то как обещать - вы все горазды!
Скуратова: Быть может, чаю?
Петр Иванович: (потирая руки) Да, не откажусь.
А то с утра день выдался морозный.
И снегу намело…
Лиза: Пока в санях
Куда-нибудь доедешь - околеешь.
Скуратова: Маланья! Эй! Неси-ка самовар!
И к чаю что-нибудь: конфет, баранок…
Да поживей, корова! Шевелись!
А мы пока закусим пирожками.
(Все садятся за стол, берут из стоящего на нем блюда пирожки).
Петр Иванович: Ах, аромат! Захватывает дух!
Признаться, я весьма проголодался…
Скуратова: Так может, пообедаем?
Петр Иванович: Я - за!
У лейтенанта я не столовался.
Скуратова: Маланья, дура, рябчиков неси!
Да штоф наполни клюквенной наливкой!
Петр Иванович: Мне б водочки…
Скуратова: И водки дай сюда!
В шкафу графин остался непочатый!
Петр Иванович: А к водочке - огурчиков, груздей…
Скуратова: (кричит Маланье) И огурцы с солеными груздями!
Да чесноку побольше положи!
Петр Иванович: Еще бы хорошо…
Скуратова: Ну, ладно, хватит!
Рассказывай, чем встретил лейтенант.
Петр Иванович: Ах, тетенька, какой вы, право, деспот!
Ну, хорошо…
(Входит Маланья, вносит снедь. Петр Иванович наливает водки, выпивает).
Начну я свой рассказ
С того, что лейтенант, меня увидев,
Счел своим долгом тут же заявить,
Что осуждает гадкие поступки,
Зачинщиком которых был мой брат.
Сказал, что офицера недостойно
И звания дворянского все то,
Чему он был свидетель на «Надежде»…
При этом на меня он так смотрел,
Как будто я всему прямой виновник
И время настает ответ держать.
Но, правда, он чуть позже извинился
И начал обстоятельный рассказ.
Здесь следует напомнить, что приписан
Мой брат был в свиту русского посла.
Однако же Резанов с Крузенштерном
Главенство не сумели поделить.
Резанов хоть по чину был и старше,
Руководил походом Крузенштерн…
Короче, получилось двоевластье,
И этим-то воспользовался брат.
В дороге изнывал он от безделья,
И ради шутки начал предлагать
И младшим офицерам, и матросам
Начальство в океане утопить
И стать всем джентльменами удачи,
Подняв на кораблях пиратский флаг.
Скуратова: Ах, боже мой! Так значит, это правда?
Лиза: Как?! Я не верю собственным ушам!
Петр Иванович: (наливает водки из графина и выпивает)
Ну, большей частью то была бравада,
Однако капитан о том узнал
И братцу сделал выговор прилюдно.
Уж лучше бы в тот раз он промолчал.
В отместку Федор всем тогда устроил
Такую жизнь, что прям хоть на ножи.
Всех офицеров тут же перессорил,
Развел игру, попойки, кутежи…
Резанов же смотрел на все сквозь пальцы.
Скуратова: Но как он мог?! Вельможа! Камергер!
Петр Иванович: Похоже, самолюбие взыграло…
А Федор между тем и некто Нос,
Он, кажется, по званию поручик,
Затеяли на саблях фехтовать,
Собрав глазеть на это всю команду.
И так занятьем этим увлеклись,
Что Нос в пылу борьбы за борт свалился.
Ну, братец ринулся его спасать,
Хоть на воде едва держаться может…
Пришлось тут разворачивать корабль,
Ложиться в дрейф и вынимать обоих.
Скуратова: А Крузенштерн?
Петр Иванович: (наливает водки из графина и выпивает)
Конечно, промолчал:
В глазах команды Федор стал героем.
Таня: А что, это не так?
Петр Иванович: Я б не сказал.
Кто кашу заварил? Вот в чем загвоздка!
К тому же это далеко не все.
Вернее, только самое начало.
(наливает водки из графина и выпивает)
С событий тех минула пара дней -
И Федор поругался с офицером,
А тот при Крузенштерне состоял…
Таня: Из-за чего случилась эта ссора?
Петр Иванович: Как-будто из-за карточной игры,
Иль из-за шутки, брошенной в запале…
Короче - назначается дуэль…
О том, что брат владеет в совершенстве
Любым оружием, противник знал
И предложил поэтому сразиться
В морской воде. Он, видно, полагал,
Что брат спасует, драться не захочет,
Не ввяжется в такой неравный бой.
Но Федор, как ни странно, согласился.
(наливает водки из графина и выпивает)
Сцепились они, кинулись за борт,
Стараясь утопить один другого,
Ушли на глубину… А через пять минут
Их подняли на палубу...
Таня: И что же?
Петр Иванович: Насилу пальцы Федору разжав,
Увидели, что тот как будто дышит.
Его они успели откачать…
Лиза: А офицер?
Петр Иванович: Увы, он захлебнулся.
Скуратова: Какой кошмар!
Таня: Он подло поступил!
А Бог всегда карает за бесчестность!
Скуратова: Танюша, как ты можешь говорить
Ужасные слова! Да пусть он трижды
Виновен был, как полагал Толстой!
Но жизнь отнять! Из-за такого вздора!
Так поступить способен лишь вандал!
Петр Иванович: (наливает водки из графина и выпивает)
Я, тетенька, вполне согласен с вами
И лейтенанту это же сказал…
Однако я рассказа не закончил.
Послушайте, что делал он потом.
Скуратова: И много там всего еще осталось?
Петр Иванович: Прилично. За сто лет не разобрать.
К тому же, мне сдается, что Танюше
Полезно будет кой о чем узнать.
Лиза: Ну, ладно, не пугай.
Петр Иванович: Вернусь к рассказу.
На судне был священник Гедеон.
Да только был старик любитель выпить,
Что в наших холодах совсем не грех.
(наливает водки из графина и выпивает)
Узнав об этом, Федор из каюты
У Крузенштерна утащил печать.
А после горемыку Гедеона
Он напоил до положенья риз.
Когда же тот уснул, он припечатал
Бедняге бороду горячим сургучом.
Та моментально к палубе присохла…
А Федор терпеливо начал ждать.
Когда же поп проснулся, грозно рявкнул:
«Лежи! Не трожь казенную печать!»
Тому же страсть хотелось похмелиться.
Промучившись так несколько часов,
Несчастный Гедеон со всем смирился
И со слезами бороду остриг,
Тем самым опозорив свое имя…
(Таня хохочет)
Скуратова: Я не пойму, Танюша, что с тобой?
И что ты отыскала здесь смешного?
Таня: Да разве не смешно - такой конфуз
На почве невоздержанности к пьянству?
Лиза: Твой Федор - богохульник, еретик!
Таким не место в обществе приличном!
Таня: Ты, Лиза, нелогична, как всегда,
Не вижу, чем тут можно возмущаться.
Ну, напоил его… При чем тут Бог?
А поп блудливый вовсе не икона -
К чему из-за расстриги горевать?
Прости меня, но сам он напросился.
Петр Иванович: (порядком захмелев)
Ну, хорошо. Подпустим в наш рассказ
Тогда чуть-чуть пикантности и перцу…
Внимание! Проехав полпути,
К Маркизским островам они свернули…
Скуратова: А это где?
Петр Иванович: Отсюда не видать.
Как будто в Океании, иль… рядом.
Таня: Вообще-то, стыдно этого не знать.
Петр Иванович: Мне можно. Как-никак я не географ.
Зато я знаю - это дикий край!
Там жители сплошные людоеды
И ходят постоянно нагишом,
А стрелы мажут смертоносным ядом…
Едва корабль в бухту завернул,
Ему навстречу выплыли туземки,
Все до одной в полнейшем неглиже…
И, знаками матросам знать давая
О цели их визита, поднялись
На палубу с согласья Крузенштерна…
(наливает из графина остатки водки и выпивает)
На судно их отправили мужья,
Отцы и братья, чтобы за услуги,
Вполне понятные, те принесли
Куски материи или железки…
Поэтому оплатой тех услуг
Вполне могли быть гвоздь или бутылка,
Или еще какой ненужный хлам…
Матросы приготовили «подарки» -
И тут полнейший начался содом…
Скуратова: Какая гадость!
Лиза: Не желаю слушать
Все мерзкие подробности…
Скуратова: Постой,
При чем тут Федор? Ты сказал - матросы…
Петр Иванович: И Федор вместе с ними. Был он пьян
И сквернословил, как простой сапожник.
Скуратова: Сапожник?
Петр Иванович: Так сказал мне лейтенант.
Таня: Ваш лейтенант большой блюститель нравов.
Что ж он не вызвал графа на дуэль?
Петр Иванович: Во-первых, не хотел он унижаться...
Таня: А во-вторых?
Петр Иванович: Разумно избегал
Такой заведомо неравной схватки.
Он целый день в каюте просидел
И лишь два раза выходил наружу.
И оба раза это был скандал.
Сначала в изумленьи он увидел
Блондина-европейца на корме.
Тот смуглым был, в набедренной повязке,
И что-то Федору сердито говорил…
На острове, как оказалось, жили
Три года англичанин и француз.
При этом они страшно враждовали
И даже жили в разных племенах.
Француз одет был так же, как туземцы,
И вообще - порядком одичал…
Хоть клялся он, что сам людей не кушал,
Всем ясно было, что, скорее, врал.
Ведь как у них - у этих диких?
Они практичней немцев, например…
Всех пленников своих в момент съедают -
Короче, la guerre comme la guerre.
Скуратова: Зачем нам знать про этого француза?
Лиза: К тому же он еще и людоед!
Петр Иванович: Француз не важен, важно, что при этом
Он Федору пытался говорить.
Вернее - убедить его старался
Почтительней быть с местным королем,
Не то он дикарями будет съеден…
Скуратова: И в чем же непочтительность была?
Петр Иванович: А в том, что Федор с королем сдружился
И до того беднягу приручил,
Что щепку взяв и кинув ее за борт,
Кричал, давясь от смеха: «Пиль! Апорт!»
А грузный царь с разбега прыгал в воду
И щепку, как собака, приносил.
Скуратова: О, Господи!
Лиза: Час от часу не легче!
Скуратова: А что потом?
Петр Иванович: Все как-то обошлось…
Француза того с острова забрали,
Чтобы куда-нибудь в Европу отвезти…
Скуратова: Боюсь спросить, что лейтенант увидел,
Когда второй раз вышел погулять…
Петр Иванович: (смеется)
Держу пари, что, тетенька, такого
Вы не могли бы и предположить!
Картина: Федор, совершенно голый,
А рядом - пожилой абориген
Усердно покрывает его тело
Татуировками…
Скуратова: Какой позор!
Петр Иванович: О, Боже! Тетенька, я не поверил,
Но лейтенант поклялся, что он сам
Глядел на то, как дикий живописец
Расписывал все с головы до ног.
Скуратова: Как - с головы до ног?
Петр Иванович: Так в том и дело!
Осталось нерасписанным лицо
Да кисти рук…
Скуратова: О, Господи! Мне плохо…
Заканчивай быстрее свой рассказ.
Петр Иванович: Спокойствие, совсем осталось мало…
На острове том Федор подобрал
Средь зарослей большую обезьяну
И приволок с собою на корабль.
Та оказалась зверем презабавным -
Любила передразнивать людей.
А Федор научил ее чесаться
И ковылять - точь-в-точь как Крузенштерн.
Тот злился, ну а Федор забавлялся…
И вот однажды, обезьяну взяв,
Пробрался он в каюту капитана
И стал чернила лить на чистый лист,
Потом пером корябать по бумаге…
Закончив удивительный обряд,
Лист прихватил с собой и удалился,
Как будто там и не был никогда.
А где-то через час, войдя в каюту,
Увидел Крузенштерн такой компот:
Сидит на его стуле обезьяна,
Фуражку капитана нацепив,
Рукой хозяйской льет в журнал чернила,
А после возит по нему пером.
Итог: благодаря «удачной» шутке,
Треть записей испорчена была.
Таня: Каких? Об экспедиции?
Петр Иванович: Конечно.
Испортила макака бортжурнал.
Ну, тут и Крузенштерн совсем взбесился.
Поняв, кто эту шутку сотворил,
Распорядился он ссадить обоих -
В районе Алеутских островов
На берег каменистый… Да, Резанов
В Японии остался как посол,
Поэтому за Федора вступиться
Никто не мог… Да он и не просил.
Стоял на берегу он с обезьяной
И взглядом злым следил за кораблем…
Лиза: В такое невозможно и поверить!
Петр Иванович: И тем не менее все было так.
Скуратова: Похоже, что он пробыл там недолго.
По слухам, он теперь через Сибирь
Сухим путем идет до Петербурга…
Петр Иванович: О, Гсподи! Ему ж запрещено
В столицах появляться высочайше.
Ведь с Дризеном история в суде…
А тут еще все эти слухи!
Скуратова: И скоро прибывает Крузенштерн.
Об этом рассказал мне князь Григорий.
В честь этого устраивают бал,
И все, кто с ним объехал вокруг света,
Приглашены туда…
Петр Иванович: Неровен час -
И Федор там объявится…
Таня: Возьмите
Меня с собой на бал!
Скуратова: Танюша, что с тобой?
Мы все приглашены, но только, право,
Идти тебе не стоит, если там
Ты хочешь встретить Федора Толстого.
Достаточно мы слышали всего,
Чтобы держаться от него подальше.
К тому же он в Сибири где-нибудь
И вряд ли скоро в Петербург приедет…
Да и въезжать ему запрещено…
Прошу тебя, Татьяна, успокойся!
Поговорим об этом мы потом.
Петр Иванович: Ну, тетенька, пора нам с Лизой ехать.
Ей - на Кузнецкий, мне - в Английский клуб…
Скуратова: Ну что же, угостил ты нас рассказом!
Не переваришь и за десять дней!..
Признаться, с Таней тоже собирались
Мы в модный магазин с утра идти.
И тоже на Кузнецкий…
Петр Иванович: Значит - едем?
Скуратова: Иван, лентяй! Одежду подавай!
(Все уходят, гостиная пустеет).


Сцена 4

(Празднично украшенная зала. Здесь состоится бал в честь завершения кругосветной экспедиции Крузенштерна и Лисянского. Зала постепенно заполняется празднично разодетыми гостями. Негромко играет музыка. Несколько пар танцуют, большинство гостей прохаживается по зале, здоровается со знакомыми, ведет светскую беседу. Чуть поодаль стоят два молодых человека).

1-ый молодой человек: Как ярок свет!
(выглядывая на улицу) А сколько тут карет!
Съезжаются… Как пчелы ночью в улей.
2-ой молодой человек: Да, будто им там выставили мед.
А между тем у каждого довольно
И меду и еще кое-чего…
1-ый молодой человек: А кое-что послаще меда будет…
 2-ой молодой человек: А как оно хрустит, а как оно звенит…
1-ый молодой человек: Поистине божественные звуки!
Бетховена и Баха я б на них
Сменял! И Моцарта бы дал впридачу…
2-ой молодой человек: Да кто ж возьмет? Нет больше дураков
Платить за вздор с названием «искусство».
Вот Шаховской комедию вернул…
Сказал, что хорошо, да только не подходит.
Да и мои стихи…
1-ый молодой человек: Ах, замолчи!
Твои стихи бездарны, сам ты знаешь!
Они пригодны только для девиц
На выданье, да для матрон степенных,
Мечтающих затеять адюльтер.
2-ой молодой человек: Ну что ж с того? Осмелюсь лишь напомнить,
Что, зная о цене своих стихов,
Я не люблю, когда о том же самом
Мне кто-то посторонний говорит.
1-ый молодой человек: Ах, боже мой! Оставь свою манерность!
Такие речи могут богачи
Произносить, зевая, на досуге.
Ах, честь! Ах, долг! Искусство! Идеал! -
И жить доходами с наследного именья.
Вот мой совет - о глупостях забудь,
О деле думай и ищи невесту!
У нас, мой друг, единая стезя -
Продать свою свободу подороже.
2-ой молодой человек: С последним я охотно соглашусь
И всей душой одобрю начинанья…
Но тут вопрос в другом…
1-ый молодой человек: И в чем он состоит?
2-ой молодой человек: Где нам найти объекты воздыханий?
1-ый молодой человек: Не где найти, а как! Вот в чем вопрос!
С умом себе искать невесту надо!
Взгляни вокруг. Кого бы выбрал ты?
2-ой молодой человек: Гм… Хорошо. Ну, предположим, эту.
1-ый молодой человек: Теперь признайся, что ты в ней нашел?
Мадемуазель Ергольская, не так ли?
2-ой молодой человек: Ну, как… Она красива и умна…
Поет, рисует, пишет… и читает…
1-ый молодой человек: Увы! Хоть ты мне друг, но ты осел.
2-ой молодой человек: Но-но! Я попрошу без оскорблений!
1-ый молодой человек: Каких? Мой бог, я правду лишь сказал…
2-ой молодой человек: Я требую разумных объяснений!
1-ый молодой человек: Ну, хорошо. По пунктам разложу.
Пункт номер первый. Ты сказал - красива.
К чему тебе красавица-жена?
Поверь мне, с ней хлопот не оберешься!
Пожалуй, еще станешь ревновать,
Отваживать от дома кавалеров,
Следить, наушничать, дуэли затевать…
И все равно останешься с рогами!
Пункт номер два. Ты утверждал - умна.
На это только разведешь руками.
Скажи, мой друг, тебе нужна жена
Или учитель, академик в юбке?
Она тебе по двадцать раз на дню
Припомнит Аристотеля с Платоном,
А ты на это будешь отвечать,
Чтоб дать понять, что ты растешь духовно.
К тому же умная раскусит в пять минут
Все твои слабости, твои привычки,
А после примется дрессировать,
Умело сочетая кнут и пряник.
Пункт три. Рисует. Кто ж не рисовал?
А толку что? Зачем жена-художник?
Быть может, намалюет твой портрет…
Но ассигнацию - увы - не нарисует…
Теперь - поет. Представь - и день и ночь.
С меня в театре этого хватает.
Надрыв романсов, визги ариоз,
Рулады, трели, прочие увертки.
Что там еще осталось? Чтенье книг?
Ну, тут и комментарии излишни.
Мы все читаем - толку вот на грош…
Наверное, не то мы ищем в книгах.
А пишет… Что ж, и за тобой грешок
Такой имеется…
2-ой молодой человек: Ну ладно, хватит.
Согласен я. Теперь ты сам скажи,
Какую выбрал бы себе в невесты.
1-ый молодой человек: Да что тут думать! Вон стоит вдова.
2-ой молодой человек: Мордвинова? Ты, друг мой, не ошибся?
1-ый молодой человек: Я ошибаться в этом не привык.
2-ой молодой человек: Она рябая и… не молодая!
1-ый молодой человек: О том и речь! Прекрасный экземпляр!
Умом не блещет, изменять не будет…
Ей муж оставил целый миллион.
2-ой молодой человек: Да что ты говоришь!
1-ый молодой человек: Все это знают.
А кое-кто уже на мушку взял.
2-ой молодой человек: Как ее звать? Пульхерия Петровна?
Ты знаешь, а она не очень и стара.
Хоть и рябая, но совсем немного…
1-ый молодой человек: О том и речь веду! Ну, что - вперед?
2-ой молодой человек: А как же ты?
1-ый молодой человек: Наметил я другую.
Зарудину.
2-ой молодой человек: Мой бог! Она ж крива!
А на щеке большая бородавка,
К тому же вся в коротких волосках…
1-ый молодой человек: Зато имущества на три мильона.
Ну, ладно, хватит слов, пора идти.
А то уже там хлыщ какой-то вьется.
2-ой молодой человек: А мне к Мордвиновой?
1-ый молодой человек: Да, не тяни.
Ведь свято место пусто не бывает.
Свои стихи прочти… Зануда-муж
Ее держал, по слухам, в черном теле.
О чувствах говори… «Лямур-тужур»…
И рифмами ее… Хоть здесь сгодятся.
2-ой молодой человек: Тогда приступим. Лишь зайдем в буфет:
Для храбрости «Мадеры» надо выпить,
А может, и покрепче что-нибудь…
(Уходят. Появляются Оленин и Зотов).
Оленин: Признайся, Зотов, ты знаком с блондинкой?
Зотов: С красивой? Да, наверняка знаком.
Оленин: Я не шучу. Вон с той, в бордовом платье.
Зотов: Что ж, и в бордовом многих я знавал…
Оленин: Ну, что за человек! Ответь нормально!
Зотов: Да ни за что! А ну их, этих баб…
Шампанское здесь, право же, дрянное…
А может, ром сгодится иль портвейн?
Оленин: И все-таки, как имя той блондинки?
Такой фигуры я, брат, не видал!
Какая шея, плечи…
Зотов: Остальное
Доскажешь по пути. Пошли в буфет.
А я тебе в ответ о белошвейке
Пикантный анекдотец расскажу…
Оленин: Какой ты, Зотов, все же приземленный!
В тебе души полету ни на грош!
Зотов: Куда лететь-то?.. Кстати, о полетах!
Куда запропастился граф Толстой?
Нет ничего о нашем пилигриме?
Оленин: Нет, не слыхал. Похоже, сгинул он
В снегах Сибири или на Камчатке
Иль где-нибудь еще… А, право, жаль!
Зотов: Да, соглашусь. Он был большой любитель
Напитков, белошвеек и игры…
Да, кстати, друг, а в карты здесь играют?
Оленин: Нет, здесь сегодня правит Крузенштерн
И те, кто с ним объехал вокруг света.
Их знают, ждут, в их честь гремит салют
И… нет игры, лишь здравицы и тосты.
Зотов: Да, видел Крузенштерна? Прямо слон!
Такой же неуклюжий и надутый…
Оленин: Куда там! Именинник! А Толстой
На острове остался с дикарями.
Зотов: А может, Крузенштерна проучить?
Оленин: Как проучить?
Зотов: Давай устроим шутку,
Какую мог проделать сам Толстой…
Я бы такую предложил… О, Боже!
Сгинь, сатана! Изыди! Свят-свят-свят!
Я пил совсем чуть-чуть, да вот, похоже,
И мой черед настал ловить чертей…
(Входит Толстой, куря алеутскую трубку. Оленин и Зотов стоят, вытаращив глаза).
Оленин: Раскаиваюсь, в призраков не верил…
Зотов: Скажи, ты видишь то же, что и я?
Оленин: Не знаю… Может быть… А что ты видишь?
Зотов: Как будто привидение… Стоит
И курит трубку… Может, дать нам деру?
Оленин: Стоп! В «Гамлете» был призрак. Вспомни текст…
Зотов: Кто текст произносил?
Оленин: Как будто стражник…
Зотов: По-моему, Горацио…
Оленин: Да нет!
Я точно вспомнил: говорил там Гамлет…
Зотов: И что он говорил?
Оленин: Черт разберет!
Про тень и про отца…
Толстой: Друзья, не надо
Так сильно напрягать свои мозги -
Не то они вскипят и станут булькать.
Оленин: Ты слышал, Зотов?
Оленин: Будто говорит…
(Подходит, опасливо трогает Толстого).
Толстой! Дружище! Ты? А мы гадаем,
Кто к нам явился - призрак или черт?
Толстой: Для призрака я чересчур реален,
Для черта же - совсем наоборот.
Оленин: Но как ты здесь? Откуда появился?
Толстой: Откуда? Это долгий разговор.
Зотов: Нам говорили, ты на острове остался.
Толстой: Остался. Но потом решил уйти.
Зотов: Уйти? Пешком? Через Сибирь с Уралом?
Толстой: А что? Прогулка славная была.
Пил воду из ручьев, питался олениной,
Скрывался от разбойников в тайге,
Тонул на Ангаре, лечился спиртом
И хвою ел, спасаясь от цинги.
Лечил людей в обмен на кров и пищу…
Зотов: Лечил? Как мог кого-то ты лечить?
Ведь ты не доктор…
Толстой: Это и не надо.
Все наши эскулапы дикари
Перед моим приятелем-шаманом…
Оленин, ну-ка, ближе подойди.
Вот так… сюда… теперь подай мне руку…
Похоже, ты немного нездоров.
Оленин: (удивленно) Да, есть чуть-чуть. С утра та рана ноет…
Толстой: От сабли? Здесь? Рука висит, как плеть…
Смотри перед собой… Уйди-ка, Зотов.
(Зотов удаляется, Толстой подходит сзади к Оленину, делает несколько пассов руками у него над головой и плечами. Зотов выглядывает из-за кулисы).
Ну, как теперь?
Оленин: Толстой, не может быть!
Внезапно боль прошла… Ты что, волшебник?
А может, твое имя Алладин
И ты в своем кармане прячешь джинна?
Толстой: Нет, джинна я не прячу…
(достает из кармана платок) На платок.
Подвяжешь на ночь - и болеть не будет.
Оленин: Не знаю, что сказать…
Зотов: Что говорить!
Шампанского немедля надо выпить!
Ведь как-никак вернулся наш Толстой!
Оттуда, где сам черт ни разу не был!
Толстой: Я б столь категорично не сказал.
Зотов: Постой немного здесь. Мы обернемся
Минут за пять. Доскачем до Тверской -
Хорошего шампанского закупим…
Оленин: А после и сам черт не страшен нам!
(Уходят. Появляются 1 и 2 молодой человек в сопровождении своих дам - графини Мордвиновой и княгини Зарудиной).
1 молодой человек: О, Боже мой! Толстой! Кого я вижу!
А мы как раз о вас и говорим!
Сегодня вы настолько популярны,
Что на устах лишь вы да Крузенштерн.
На многих дам, открою по секрету,
Рассказ о вашей жизни произвел
Огромное воздействие…
Толстой: Считайте,
Что с этой целью я и был рожден.
1 молодой человек: Ну, цель была, конечно же, другая.
Но и успех использовать не грех.
Толстой: И что же мне теперь - на всех жениться?
Иль выбрать побогаче?..
1 молодой человек: (теряясь) Право, я
Не знаю, что ответить…
2 молодой человек: И не надо!
Пусть лучше граф расскажет нам о том,
Как он на острове сдружился с обезьяной.
Княгиня Зарудина Ах, с обезьяной! Magnifique! Charmant!
Графиня Мордвинова Поведайте нам, граф, об обезьянке!
Толстой: Она довольно крупная была.
Княгиня Зарудина Какая именно?
Толстой: Как вы примерно,
И вся в ужасных рыжих волосах.
Княгиня Зарудина Бог мой! Неужто вся?
Толстой: По большей части.
Графиня Мордвинова Она… мсье была или мадам?
Толстой: Не понял. Повторите, но яснее.
Графиня Мордвинова (смущенно) Но я…
2 молодой человек: Какого пола был примат?
Толстой: Примат был самкой.
Княгиня Зарудина Как же вы с ней жили?
Толстой: В согласии - как с женами живут.
Княгиня Зарудина О, Боже!
Графиня Мордвинова Ужас!
2 молодой человек: Граф, невероятно!
Толстой: Что здесь невероятного, друзья?
Иные жены хуже обезьяны,
Хотя по виду очень схожи с ней.
А эта - молчалива, не капризна,
Верна, усердна, ласкова, добра,
Не требует особого ухода,
Ни дорогих нарядов, ни духов…
Короче - идеал для семьянина,
Каким себя (в душе) считаю я.
Княгиня Зарудина И где она теперь?
Толстой: Увы, пропала.
Графиня Мордвинова И как это случилось?
Толстой: Скажем, так:
Спасла меня, пожертвовав собою.
Княгиня Зарудина Как благородно!
Графиня Мордвинова Это смелый шаг!
Толстой: Не столько смелый, сколь необходимый.
Я съел ее, когда блуждал в тайге.
Княгиня Зарудина О, Господи!
Графиня Мордвинова Надеюсь, это шутка?
Толстой: Какие уж тут шутки? Точно - съел.
Не понимаю, что вас удивило?
Ведь вас не изумляет, что жена
Годами может есть беднягу-мужа…
Ну разве это не каннибализм?
Я лишь… опередил ее немного.
Княгиня Зарудина Вы женоненавистник!
Графиня Мордвинова Мизантроп!
Княгиня Зарудина Подумать только - скушать обезьянку!
Толстой: Я именно о том и говорил -
Вы поняли буквально с полуслова!..
Засим, друзья, откланяться спешу,
Поскольку на балу без приглашенья
И напоследок вот что я скажу:
Мужьям желаю жизни долгой, сытой,
И женам… в небрежении не быть.
Благословляю, счастливо живите…
Bon apptit, друзья, bon apptit!
(Появляется Крузенштерн и несколько сопровождающих его людей).
Крузенштерн: (щурясь) Простите, господа, но это кто?
Черты лица мне кажутся знакомы…
О, Боже! Даже пот меня прошиб…
Неужто снова вижу я Толстого?
Сопровождающие: Толстой?
Откуда?
Как?
Когда?
Зачем?
Толстой: Да, это я. Взял - и с Луны свалился,
Потом в лесу блуждал… Сюда пришел…
А почему б мне здесь не появиться?
Крузенштерн: Вам в Петербург въезжать запрещено…
Да и в Москву указом высочайшим…
Толстой: Я сам себе слуга и господин,
И знаю, где мне быть, и что мне делать.
Крузенштерн: Но как? Зачем вы здесь? Я не пойму…
Толстой: Мне говорили, этот бал объявлен
В честь тех, кто обошел вокруг Земли.
Крузенштерн: Да, это так. Но как же вы?..
Толстой: Я тоже
Проделал это, выбрав свой маршрут,
Хоть выбрал не без помощи знакомых…
Крузенштерн: Но на меня не держите вы зла?
Простите, но вы сами виноваты…
Толстой: Наоборот! Я благодарен вам!
Люблю и чту, отцом вторым считаю!
(Подходит к растерявшемуся Крузенштерну и обнимает)
Я славную прогулку совершил -
Чего и вам от всей души желаю…
Или давайте вместе учредим
Поход через Сибирь и до Камчатки…
И станете вы первый капитан,
В такую даль добравшийся по суше…
(Насмешливо раскланивается)
Ну, как моя идея? Хороша?
Давайте же пожмем друг другу руки…
(Увидев кого-то в толпе)
А впрочем, я раздумал. У меня
Имеются дела и поважнее…
(Уходит. Крузенштерн некоторое время растерянно стоит, потом возмущенно фыркает и уходит. Сопровождающие тоже фыркают и уходят следом. Остаются 1-ый и 2-ой молодой человек со своими дамами)
1-ый молодой человек: Я ничего не понял. А как ты?
2-ой молодой человек: Не знаю, не мешало бы подумать…
Зарудина: Да что тут думать! Надо сей же час…
Мордвинова: Всем рассказать об этой жуткой встрече!
(Берет Зарудину под руку, и они уходят, оживленно обсуждая произошедшее)
Зарудина: Как он сказал: “Въезжать запрещено!”
Мордвинова: А тот ему: “Я знаю, что мне делать!”
Зарудина: Я думала, достанет пистолет!
Мордвинова: Или зарубит саблей Крузенштерна…
(Исчезают в глубине сцены)
1-ый молодой человек: Ну что, пошли?
2-ой молодой человек: Не вечно ж тут стоять…
Да наших краль в толпе не потерять бы…
(Тоже уходят. Вбегают Толстой и Татьяна Ергольская).
Таня: Откуда вы взялись? Как ураган
Вдруг налетели, всех перепугали…
Толстой: Я возвратился из далеких стран,
Но, судя по всему, меня не ждали.
Таня: Признаюсь, вы произвели фурор,
Чуть даже Крузенштерна не затмили…
Толстой: Выходит, меня помнят до сих пор.
Таня: Скитанья вас почти не изменили.
Безумствами вы изумили свет,
Но разве вы чего-нибудь добились?
И вот опять: нарушили запрет -
На бал без разрешения явились…
Толстой: Во-первых, тот указ мне не указ,
Я волен сам собой распоряжаться.
А во-вторых, я знал, что встречу вас.
Таня: И что же?
Толстой: Было трудно удержаться.
Скажите, как вы жили без меня?
Таня: Как видите.
Толстой: Похоже, не скучали?
Таня: А если и скучала - что с того?
Не нужно выставлять свои печали.
Толстой: К чему такая скрытность?
Таня: А к тому,
Что следует делиться только счастьем.
Печаль не интересна никому.
Толстой: Пожалуй, я согласен, но - отчасти.
Таня: От части? От какой?
Толстой: Что вам милей.
Таня: А может, мне по вкусу та и эта?
Толстой: Желать столь всеобъемлющих вещей -
Бесспорное достоинство поэта.
Таня: Ах, да, я и забыла - вы поэт!
И что же написали вы? Поэму?
Толстой: Похоже, вам не важен мой ответ,
Поэтому давайте сменим тему.
Таня: Давайте. И о чем поговорим?
О ваших похождениях в Сибири?
Толстой: Пожалуй, с этим мы повременим:
Я не имею склонности к сатире.
Таня: Тогда о них не будем говорить.
Другие склонности у вас найдутся?
Толстой: О многих предпочел бы я забыть,
Другие же в расчеты не берутся.
Давайте потанцуем, как в тот раз.
(Танцуют)
Скажите, обо мне вы вспоминали?
А я и днем и ночью видел вас
И будто мы одни в огромном зале…
И будто я вас за руку беру
И говорю слова единственные эти…
Таня: Мне кажется, что я сейчас умру...
Толстой: Не надо! Что вы! Я за вас в ответе.
В ответе -я. А где же ваш ответ?
Я все приму с достоинством солдата,
Услышать я готов и “да”, и “нет”,
Исполню все…
Таня: К чему такая плата?
Зачем скрывать? Я только вас ждала.
Вы видите, наверное, и сами -
Мне будто подарили два крыла,
Вы снова здесь - и я танцую с вами…
Я рада, что в пути все обошлось
И вы смогли достичь родного дома…
Толстой: Мне пулю бы пустить в висок пришлось,
Когда б вы предпочли меня другому!
Никто так счастлив не был до меня!
Никто так не был близок к совершенству,
Но… должен я, любовь в душе храня,
Решительно отречься от блаженства…
Отречься, свое чувство превозмочь,
Я обещал… и буду верен слову…
Таня: Вы связаны с другой… Подите прочь!
Толстой: Сюда пришел я, подчиняясь зову
Своей одной-единственной любви!
И слово, что я дал, иного рода…
Мне голос был. Он мне сказал: “Живи
И знай - удел твой подвиг и свобода.
Ты должен в своей жизни совершить
То, что важней и выше просто счастья…”
И я решаю - быть или не быть…
Таня: Избави, Боже, от такой напасти!
Кому же голос тот принадлежал?
Толстой: Явился мне блаженный Спиридоний…
Я, помню, на скале тогда стоял,
Смотрел вперед и, простерев ладони,
Готовился закончить с жизнью счет…
Но не судьба была мне утопиться.
Минуло пять минут. Гляжу - вельбот
Подходит к острову и в дрейф ложится.
Не помню, что тогда я говорил -
Был не в себе, возможно, даже бредил…
В Камчатке капитан меня ссадил -
В краю, где снег, тюлени и медведи…
Таня: И что же мы - простимся навсегда?
Толстой: Похоже, так… А, впрочем, я не знаю…
Другими станем мы… Пройдут года…
И я тогда вас снова повстречаю.
И в танце закружу, как и сейчас.
И за руку возьму и, взяв дыханье,
Затею обстоятельный рассказ
О том, что было после расставанья…
В рассказе будет все: походы и бои,
И горечь неудач, и торжество победы…
Прошу прощения, приятели мои
Идут сюда. Спасибо за беседу.
(Кланяется, выпускает руку Тани, она уходит)
Зотов: А вот и мы!
Оленин: (провожая взглядом Таню) Да он тут не скучал!
Зотов: Шампанского достали! Две корзины!
Толстой: Признаться, мне наскучил этот бал.
К тому же у кузины, я припомнил,
Сегодня торжество…
Зотов: Поедем к ней!
Уговорил! А как она собою?
Толстой: Недурственна весьма. Хотя ее
Не видел я уже четыре года…
Оленин: (Зотову) Похоже, наш Толстой опять темнит -
За столько лет ни разу о кузине
Он ни полсловом не упомянул!
Зотов: Ну, Донжуан!
Оленин: Гусар!
Зотов: Хитрец!
Оленин: Повеса!
(Толстой берет стоящую рядом гитару и, наигрывая на ней, как на балалайке, поет)
 Толстой: Не грусти, не плачь, детинка,
В нос попала кофеинка,
Авось проглочу…
Зотов: Скажи, Толстой, а правда, что тебя
Разрисовал какой-то дикий Рембрандт?
Толстой: Не Рембрандт. Рафаэль.
Зотов: И что - везде?
Толстой: Не торопись. Сам скоро все увидишь.
Зотов: Неужто у кузины?
Толстой: У нее.
Зотов: Черт побери, скорей пошли к кузине!
Толстой: Пошли. Шампанское не позабудь.
Зотов: (лакею) Эй, человек! Корзины захвати-ка!
(уходят)


Акт II

1812 год

Сцена 1

(Поздний вечер. Бивуак батареи Раевского, разбитый в районе Бородина. Вокруг повозки, палатки, стоят пирамиды ружей. Солдаты негромко поют песню. Входят И. Липранди, Ф. Глинка, Д. Давыдов).

Глинка: Ну, братцы, хватит! Все, я тут останусь.
Бродить в потемках нету больше сил.
Чем вашего Толстого, было б проще
Иголку в стоге сена отыскать.
Липранди
(пожимая плечами): Сказали, должен быть в расположеньи.
Глинка: Сказавший это попросту осел,
Или Толстого нашего не знает,
А знал бы, слова «должен» не сказал.
Давыдов: Да, слова «должен» вправду он не любит,
Зато свой долг он знает назубок.
Липранди: Ну, что, друзья, привал? Я, если честно,
Не против отдохнуть хотя б часок.
(Все трое располагаются на бивуаке)
Давыдов
(обращаясь к Липранди): Вы, кажется, намедни говорили,
Что как-то мельком виделись с Толстым?
Липранди: Да, виделся, но было то на марше -
Мы не успели и двух слов сказать…
Давыдов: А вспомнить есть что… Хоть бы Долгоруков…
Глинка: Да, темная история была…
Тогда со шведами дрались под Иденсальме…
Шальная пуля, кажется?
Липранди: Увы!
Так позже написали в донесеньи…
На самом деле то была дуэль.
Глинка: Вы шутите!
Липранди: Дуэль при мне случилась,
Я знаю обо всем наверняка.
Князь Долгорукий поругался с Зассом…
Давыдов: Неужто с генералом?
Липранди: Точно, с ним.
Но так как шла война, они решили
Устроить необычную дуэль.
Вошли в траншею, плотно стали рядом -
И разом распрямились во весь рост.
Ну, шведы поначалу растерялись,
Потом открыли бешеный огонь -
И Долгорукий пал, сраженный пулей…
Толстой о князе очень горевал,
Забрал себе залитый кровью шпензер
И будто до сих пор его хранит.
Глинка: Да, они были близкими друзьями.
Липранди: Мы тело князя отвезли в Москву
И прах земле предали…
Давыдов: Ну а после?
Липранди: Толстой отбыл в Абов, а я в свой полк…
Глинка: Он отличился, кажется, в Абове?
Давыдов: Еще бы! Дело было - дай нам Бог!
Его послал в разведку князь Голицын.
Толстой пролив Иваркен перешел
И выяснил, что гарнизон у шведов
Там крайне мал, а после доложил
Об этом в донесеньи командиру.
Барклай ди Толли и его отряд
Ботнический залив преодолели
И нанесли стремительный удар,
Наголову разбив тем самым шведов…
Толстому ж возвратили его чин,
Который отняли за прошлые «заслуги»…
Глинка: А мне сказали, он простой солдат…
Липранди: (смеется) И это верно! Чин-то ведь отняли.
Глинка: Как?! Еще раз?!
Липранди: Да, вот такой компот.
Неужто вы об этом не слыхали?
История ведь громкая была…
Глинка: Ходили слухи вроде о дуэли…
Липранди: Да, то была дуэль, вернее, две -
Ведь наш Толстой не может жить спокойно.
Вначале капитана уложил,
Который в полк приехал из генштаба,
Потом Нарышкина…
Глинка: Уж не того ль,
Чей папа обер-церемонимейстер?
Липранди: Его, родного. Он ведь не смотрел,
Какие связи у его папаши…
Глинка: Да, уж попал Толстой, как кур в ощип!
А виноват был, кажется, Нарышкин?
Давыдов: Да там у них любовный вышел спор -
Обоим, вишь, девица приглянулась,
Но первый заявил о том Толстой.
Нарышкин же, презрев мужскую дружбу,
Наведался к ней ночью… Только та
Ни с чем его оставила, а после
Толстому обо всем передала.
Тем вечером судьба распорядилась
Сойтись друзьям за карточным столом…
Когда Нарышкин попросил Толстого,
Который банк держал, «Дай мне туза»,
Тот показал кулак и, усмехнувшись,
Сказал «Изволь». Тем самым намекал,
Что оттузить приятеля не против.
Глинка: И тот Толстого вызвал на дуэль?
Давыдов: Не только вызвал, но и все попытки
Их примирить упорно отвергал.
Глинка: А дальше что?
Давыдов: Ну, тут Толстой взбесился
И - вуаля! - смертельно ранил в пах.
Глинка: Да, в этом есть своеобразный юмор.
Липранди: Пожалуй, слишком черный на мой вкус.
Давыдов: Разжалован Толстой был в рядовые
И под Калугой тихо в ссылке жил
В своем именьи, как простой помещик…
Но лишь настала грозная пора,
Он в ополченье тут же записался…
(Входит Толстой, покуривая пенковую трубку).
Толстой: Похоже, обо мне тут говорят.
Ну, что ж, мешать не стану, буду слушать.
Липранди: Толстой! Дружище!
Давыдов: Эх, здорово, брат!
Липранди: Ну, дай себя обнять, Американец!
Все тот же взгляд, и даже трубка та ж!
Глинка: Мы думали, тебя уж не дождемся.
Липранди: А ну-ка, признавайся, где бродил?
Толстой: Неподалеку… Может, лучше выпьем?
Давыдов: За встречу грех не выпить! Только - что?
Толстой: Французского «Бордо». Никто не против?
(Достает большую сумку, в ней дюжина «Бордо»).
Давыдов: Вот это да! Вот это наш размер!
Липранди: (разглядывая этикетку на бутылке)
Послушайте, но на бутылке пишут,
Что этому вину 17 лет.
Толстой, ты стал Гаруном аль Рашидом,
Наследство от кого-то получив?
Иль в карты состязался с Алладином,
И лампу он в запале проиграл?
Толстой: Вино нам дать я попросил французов.
Давыдов: И те отдали?
Толстой: Я их убедил.
Давыдов: Так ты был там?
Толстой: И там, и здесь, и всюду,
Как дух святой - незрим, неуловим…
Липранди: Ну, что ж, давай трофей! Вдвойне вкуснее
То, что добыл в сраженьи у врага!
Толстой: (раздавая бутылки и отсекая саблей у своей горлышко)
Пусть головы французов так же лихо
Летят на землю в завтрашнем бою!
Твое здоровье, Глинка! Друг Липранди!
Давыдов, я за нашу дружбу пью!
Нет выше чувства, выше нет призванья,
Чем с вами побеждать в одном строю!
(Все пьют.)
Липранди: Отличное вино!
Глинка: Вполне согласен!
И мне теперь, по чести, все равно!
Пусть я умру у этого селенья…
Давыдов, как его?
Давыдов: Бородино.
Глинка: Как думаешь, Толстой, побьем французов?
Одержит верх над галльским русский дух?
Я думаю, что каждый наш гвардеец
По меньшей мере стоит ихних двух.
Толстой: Наверное. Но только, друг мой ситный,
Я похвальбы напрасной не люблю,
Тем более таким высоким слогом.
Глинка: Скажи обыкновенным языком.
Толстой: Скажу эзоповым, коль вы не против
Над аллегорией слегка поразмышлять.
Любой народ сравнил бы я с напитком,
Чтоб его свойства лучше описать.
Давыдов: Так уж любой!
Толстой: Любой. Хотя б французы.
Давыдов: С кем их сравним?
Толстой: С шампанским. Шум, хлопок!
И пробка вылетает и, как пуля,
Неудержимо рвется в потолок!
Напором все сметет, все брызгами размоет…
Но через пять минут уляжется фонтан…
Останется в бутылке половина,
А то и меньше, и лишь пузырьки
Еще слегка тебя пощиплют за нос…
А через час и пузырьки пройдут,
Останется безвкусная водица,
Которую в помойное ведро
Без сожаленья выплеснуть придется…
Давыдов: Выходит, завтра мы врага побьем?
Толстой: Нет, завтра мы бутылку лишь взболтаем,
Чтобы фонтан скорее иссякал…
Липранди: Ну, что же, аллегория понятна.
А что б тогда о немцах ты сказал?
С чем можно их сравнить?
Толстой: С аперитивом,
Вином, что пьют обычно до еды,
Те ж обязательность, режим и распорядок,
К пищеварительным вопросам интерес
И невозможное, нелепое занудство,
Стремление навязывать другим
Не только сам напиток, но и ужин…
Глинка: А англичане?
Толстой: Безусловно, эль.
Хоть он и мутноват, зато добротен,
И можно пить весь вечер без труда…
Не торопясь, спокойно, с расстановкой.
И чопорно законы обсуждать,
Как и пристало то аристократам…
А выпив лишнего, друг другу наподдать,
Вполне под стать матросам и солдатам.
Давыдов: Ну, хорошо, а с кем сравнишь ты нас?
Толстой: С кем нас еще сравнить? Конечно, с водкой.
Высокий градус, горечь, чистота,
При этом простота в изготовленьи,
Способность что угодно растворять
И превращать в наливки и настойки,
Входить в состав притирок и микстур
И согревать в холодную погоду…
А свойство непривычных с ног валить
И заставлять все забывать наутро?
Увы! Увы! Таков наш человек -
Начав с вина, всегда закончит водкой.
Но это лишь стремленье к естеству…
Давыдов: Я восхищен столь тонкою подводкой.
Толстой: Какой еще подводкой?
Давыдов: Ну, твоей.
В том смысле, что неплохо бы добавить.
Толстой: Да, хватка есть! За то тебя люблю,
Что никогда не предлагал разбавить.
Липранди: Как?! Неужели весь запас иссяк?
Глинка: Да, с Божьей помощью управились…
Липранди: Не верю!
Толстой: Вот это зря. Уверуй - и тогда
Ты воду обращать в вино сумеешь.
Липранди: Я не настолько свят.
Толстой: И что с того?
Святым вообще вино не очень нужно.
Глинка: (Толстому) Скажи, а у французов есть еще?
Уверен? Ну, тогда встаем - и дружно
Устраиваем рейд по их тылам,
Захватываем винные обозы…
Толстой: Пожалуй, все французы убегут
В виду такой неслыханной угрозы.
Давыдов: А что, Толстой, он дело говорит.
Разведка никогда не помешает.
Узнаем, где их конница стоит
И что их штаб назавтра замышляет…
Глинка: Захватим генерала или двух!
А может, самого Буонапарта!
Составим диспозицию - и в путь…
Тут у меня была в кармане карта…
Липранди: Что слышу я?! Какой-то пьяный бред!
Да вы все, господа, авантюристы!
Война, замечу вам, не водевиль!
Да и французы тоже не артисты.
Высокий чин предписывает мне
Немедля пресекать такие шутки…
Но… Я ваш друг! Вот вам моя рука!
Эх, погуляем мы! Представить жутко…
Давыдов: Друзья, к оружию! Страна в огне!
Глумится враг и топчет нашу землю…
Толстой: Ну что ж, вперед? Равнение на флаг!
К тому же я одну тропинку знаю…
(Встают, уходят).


Сцена 2

(Ночь. Дом Ергольских в Москве. Татьяна стоит у окна, смотрит на лежащий перед ней город).

Татьяна: Как ночь светла, как много в небе звезд!
Как купола блестят при лунном свете!
И облака ажурною волной
Бегут, бегут в неведомые страны…
Внизу, раскинувшись на много верст,
Спит город, будто сом на дне затона,
О суете забыв и о делах,
Которые отложены на утро…
Уснуло все, лишь только кое-где
Собаки лают и кудахчут куры
Да тихо напевают ямщики,
Овса давая лошадям усталым…
Весь город спит, но в темных уголках
Ожившей сказкой, отзвуком былины,
Косматой тенью бродят упыри,
А на ветвях качаются русалки…
Здесь помнят все заветы Калиты,
Семибоярщину, татарские набеги,
Здесь проходили польские полки,
Надеясь на нежданную победу…
Здесь Самозванца тень живет в Кремле,
И страшный образ Грозного тирана
Бредет по подземельям в тишине,
Чтоб тайно помолиться у Казанской…
Здесь дремлют и проспекты и мосты,
Дома, дворцы, соборы, переулки…
Не спит лишь седовласый великан -
Дух города, всевидящий и властный.
Он знает все, и он людей хранит,
И он восстанет в трудную годину,
Он силу и терпение нам даст
И многократно веру приумножит…
Моя Москва! Ты будешь жить в веках!
Ты возрождаешься из праха и из пепла!
Дай силы тем, кто в завтрашнем бою
Сражаться будет за родную землю!
Отдай им силу всех своих святых,
Дай разум своих славных полководцев,
И - главное - от смерти охрани,
Пускай они пребудут невредимы…
И от себя еще я попрошу -
Пусть среди тех, кто выживет в сраженьи,
Окажется отчаянный гусар,
Которого я позабыть не в силах…
Хоть он повеса, грешник и буян,
Не признает ни бога и ни черта,
В груди его под толстою броней,
Я знаю, бьется любящее сердце…
Отвага, дружба, верность, воля, честь -
Всех этих качеств у него с избытком,
Пускай пребудут с ним, я лишь хочу,
Чтоб не был он излишне безрассуден,
Чтоб не забыл о тех, кто думает о нем
И ждет назад под знаменем победы…
Дай ему пищу, кров, дай ночью крепкий сон -
И хоть немного дай ему удачи…
О, Боже мой! Сказала я про сон -
И сразу вспомнила - мне только что приснилось…
Над полем брани кружит воронье
И мертвые тела лежат повсюду…
И тенью черною встает над ними смерть,
Застыло все в неверном лунном свете,
Лишь ветер над равниною шумит
И словно горько плачет о погибших…
А на холме, я вижу, Он лежит,
И раны страшные в груди его зияют,
И мертвый взгляд по облаку скользит,
Которое над полем проплывает…
О, Господи! Скажи, ведь это только сон?
Иль это было вещее знаменье?
Нет, я не верю! Так не может быть!
Я не хочу, чтоб это стало явью!
Я все отдам, чтоб он не пал в бою…
Готова даже от любви отречься…
Услышь мою мольбу! Я так его люблю,
Как раньше не любил никто на свете…
(Уходит)


Сцена 3

(Небольшой перелесок неподалеку от расположения французских войск. Входят Толстой, Липранди, Глинка, Давыдов. Последний толкает перед собой трех связанных французов с мешками на головах. Все, кроме французов, нагружены сумками, в которых что-то звенит).

Липранди: О! Вот, друзья, прекрасная траншея!
Давайте здесь немного отдохнем.
Признаться, я устал тащить припасы….
Толстой: Так может мы немного отхлебнем?
Давыдов: Да, и нести намного станет легче.
Глинка (указывая на французов):
А может, этим поручить нести?
Липранди (фыркая): Кому еще? Вот этим недоумкам?
Я б не доверил им гусей пасти…
Давыдов (смеясь) Похоже, это сложная наука!
А сам ты часом все не перебил?
Ведь мы так от разъезда удирали,
Что я гадал - откуда столько сил?
Липранди (достает из сумки бутылки, раздает всем):
Пожалуйста, целехоньки трофеи!
Не запылились даже!.. Вуаля!
А где овации и крики «браво»?
Давыдов: Твое здоровье!
Глинка: Будь таким всегда!
Липранди: И это все? О, мир неблагодарный!
В одной из басен, помнится, Крылов…
Глинка: Прошу тебя, не надо только басен!
Уж лучше сразу просто застрели.
Толстой: (громко) Друзья! За нашу скорую победу
Поднять я призываю свой бокал!
Настанет светлый день, когда отсюда
Погоним неприятеля мы прочь!
Прокатимся до самого Парижа
Одной несокрушимою стеной
И пусть Европа в ужасе трепещет,
Мы, русские, вести умеем бой!
Липранди: Добраться бы до этого Парижа…
Глинка: А я бы все за этот миг отдал!
Давыдов: И я!
Липранди: И я!
Толстой: Ну, что же, выпьем?
Все хором: Вива!
(Встают, Липранди тоже, кряхтя, встает)
Толстой: Да ты, похоже, вовсе не устал!
(Все смеются, пьют из бутылок)
Глинка: А может, предложить и этим выпить?
Толстой: За то, чтобы Париж быстрее пал?
Липранди: А зашумят? Или бежать затеят?
Толстой: Быстрее пули? Вот бы посмотреть…
Давай полковника послушаем вначале…
Давыдов: (снимает с головы полковника мешок)
Ну надо же, надутый, как павлин!
Ну, здравствуйте, мусью! Хотите выпить
За то, чтобы Париж быстрее пал?
(Сует под нос полковнику бутылку, тот надменно отворачивается, потом толкает протянутую руку, вино расплескивается)
Прям не полковник, а, пардон, скотина…
Смотри, вино разлил. Вот истукан!
Глазницами так яростно вращает
И нос воротит…
Полковник: Же не компром па!
Давыдов: Ну ладно, повторяю по-французски…
Толстой: Не надо, лучше сунь его в мешок.
Ему там больше нравится, как будто.
От разговора вряд ли будет толк.
Давыдов: (надевает на голову полковника мешок)
Пардон, месье, но друг мой утверждает,
Что вы уже освоились внутри…
Немного поболтали - и довольно…
Толстой: Теперь того, что слева, развяжи.
Давыдов: (снимает с головы солдата мешок, вынимает изо рта кляп и оглядывает с головы до ног)
Простой солдат. Зато не столь спесивый.
Как этот расфуфыренный петух…
Но, видно, преизряднейший тупица…
И сосчитать способен лишь до двух.
Хотя… Чтоб выпить - большего не надо…
Француз (старательно выговаривая слова, произносит по-русски):
Я видеть рад любезный господа…
Липранди: (выпучив глаза) Что он сказал?.. По-нашему как будто…
Глинка: Я тоже слышал. Так он не француз?
Ну и дела…
Француз: Я просто знать по-русски…
Я жиль Москва и быль я гувернер…
У одного большого господина -
Parlez franais его детей учил…
Давыдов: Ах, гувернер! А может, ты лазутчик
И сведенья для штаба собирал?
Толстой: Мне кажется, его я где-то видел…
Как странно… Где же я его встречал?
Француз: О, я не есть лазутчик! Я работаль.
Лет пять, а может шесть тому назад.
И очень быль всегда всему доволен…
И даже накопиль здесь капиталь…
Но начиналь война, и я уехаль,
И у себя в Бордо купиль я дом…
Война прошель…Открыль тогда я лавка
Я торговаль… Все было хорошо…
Меня соседи очень уважали,
Я о женитьбе даже помышляль…
Но Бонапарт хотель идти в Россию…
О, Боже! Как он глюпо поступаль!
Я говорил родным и всем соседям,
Что нам не победить их никогда…
Я знаю это, ведь я жиль в России…
И скоро я в Бастилий попадаль.
Как враг всего французского народа…
Судья мой дом и лавка отбираль,
А после предложил мне стать солдатом
Чтоб кровью преступленье искупаль…
Глинка: Невесело, похоже, вам живется…
Липранди: Да, лучше бы в России вел дела…
Толстой: (вспомнив) Послушай-ка, приятель, а случайно
На корабле ты раньше не служил?
Француз: (удивленно) На корабле? Я быль матрос на шхуне.
И как-то раз в крушений попадаль…
Толстой: (радостно) Ну, точно! Так и есть! Спешу представить!
Пред вами, господа, мосье Дефорж.
Скажу вам откровенно - славный малый!
К тому же он тот самый людоед,
Которого я встретил на Маркизах
Тому назад примерно восемь лет.
Липранди: О, Боже мой! Вот только людоеда
В компании у нас недостает…
Глинка: Ты говоришь, что он был каннибаллом?
Толстой: (смеясь) Он отрицал… Но подозренье есть…
Приплыл он к нам в набедренной повязке,
Чего-то лопотал и умолял,
Чтобы его мы взяли на «Надежду»…
При камбузе потом он обитал.
Дефорж (узнавая Толстого):
Мон дью! Толстой! Я вспоминаль! «Надежда»!
Се манифик! Я узнаваль тебя!
Толстой: (смеясь) А ну-ка, дай тебя я расцелую!
Ну, ты смотри! Живой, французский черт!
(обнимаются)
Глинка (встряхивая головой):
Быть может, я заснул на бивуаке…
Не знаю, что сказать… Какой-то бред…
Похоже, сон такой к хорошей драке,
Черт знает что! Французский людоед…
Как бы то ни было, я пью за встречу!
За то, что есть на свете чудеса!
За то, чтоб завтра нам в живых остаться -
Пусть подождут немного небеса…
(Все берут бутылки, чокаются, пьют).
Дефорж: Пардон, Толстой! А как живет Глафира?
Толстой: (присутствующим)
Глафирой обезьяну я назвал…
Она, увы, погибла на Камчатке…
Но я ее частенько вспоминал.
(чокаются, выпивают)
Дефорж: А помнишь короля?
Толстой: Ну да, еще бы!
Он здорово мне папку приносил.
Как боров, толстый, и как боров, глупый…
А в общем-то он добрый малый был.
(чокаются бутылками, пьют)
Дефорж: А как, мон шер, целы твои картины?
Толстой: Картины?
Дефорж: Да, тебя ж разрисовал
Верховный жрец… Не помню его имя…
Толстой: На месте все. Желаешь посмотреть?
(расстегивает мундир, показывает татуировки на груди)
Дефорж (смеется): Да, узнаю. Знакомые сюжеты!
Шарман! Шарман! Какой чудесный вид!
Липранди: Он подписи случайно не оставил?
А то наверно стал бы знаменит.
Глинка: Ну что? Вина? Откупорим бутылки!
Дефорж: О, да! Я выпивать еще бокал
За вас, мои друзья, и за Россия,
За эта встреча и за тот корабль…
(все пьют)
Давыдов: По-моему, неплохо прогулялись!
  А что, друзья, давайте-ка споем!
Липранди: Ну да, «ау, французы, вы не спите?»,
Не то вставайте и пожалте к нам…
Из пушек пару раз сюда ударьте -
Прекрасный будет аккомпанемент…
Давыдов: Какой ты, брат Липранди, все же мрачный!
Ты желчный тип, зануда, мизантроп!
Что может быть душевней русской песни?
Спроси у Глинки - уж он подтвердит.
Хотя б вот эту… Ну-ка подпевайте…
Липранди: Я пением твоим по горло сыт.
Давыдов: (не обращая внимания, начинает петь)
Без тебя, моя Глафира,
Без тебя, как без души.
Никакие царства мира
Для меня не хороши…

Мне повсюду будет скучно,
Не могу я быть счастлив,
Будь со мною неразлучно,
Будь со мной, доколе жив!
(две последние строчки все повторяют хором)
Липранди (внезапно начинает петь):
В понедельник я влюбился,
И весь вторник я страдал,
В любви в середу открылся,
В четверток ответа ждал…
(все вместе)
Пришло в пятницу решенье,
Чтоб не ждал я утешенья.
В скорби, грусти и досаде
Всю субботу размышлял
И, не зря путей к отраде,
Жизнь окончить предприял…
Глинка с Толстым (поют дуэтом):
Помнишь ли, мой друг бесценный,
Как с амурами тишком,
Мраком ночи окруженный,
Я к тебе прокрался в дом?

Помнишь ли, о друг мой нежный,
Как дрожащая рука
От победы неизбежной
Защищалась - но слегка?

Слышен шум! Ты испугалась!
Свет блеснул и вмиг погас,
Ты к груди моей прижалась,
Чуть дыша… блаженный час!

Дефорж: Ах, боже мой! Какой игривый песня!
Во Франции такое любят петь…
Чтоб праздник и вино чтоб молодое!
Липранди (разглядывая бутылку):
Всего каких-то там пятнадцать лет.
Действительно, до старости далеко…
Толстой: Эх, черт бы вас побрал! Какая ночь!
Луна и звезды! Тишина и воля!
И ветер гонит стайки облаков…
А завтра мы сойдемся в страшной сечи
И будем убивать и погибать…
Таков удел людей, их злая доля -
Грешить, потом замаливать грехи…
Но иногда и в их сердца стучатся
Добро и радость… Слушайте, друзья!
Я думаю - отпустим-ка француза.
Он славный малый. Пусть идет домой…
Откроет лавку где-нибудь в Париже,
Детишек наплодит десятка два -
Таких же славных, как и он, Дефоржей,
А мы к ним в гости, может, завернем -
При случае, когда в Париже будем…
А ждать недолго, уверяю вас.
Давыдов: Все точно! Я согласен! Славный парень!
Пускай идет в Шампань… или Прованс…
(французу) А может быть, у нас остаться хочешь?
Похоже, гувернер ты хоть куда.
Могу при случае словцо замолвить…
Липранди: Вот только Бонапарта разобьем.
Хотелось бы напомнить о сраженьи,
Которое наутро предстоит…
Давыдов: Да, как всегда ты прав, мой друг Липранди!
Тем более пускай он поспешит…
Ну что, друзья? Согласны все?
Липранди, Толстой, Глинка: Согласны!
Давыдов: Ну, брат Дефорж, прощай! Аревуар.
Дефорж: Вы отпускать меня? Я есть свободен?
Могу идти?
Толстой: Да уж давай, иди.
Давыдов: На посошок!
Глинка: Чтоб путь казался гладким!
Толстой: И чтобы нам назавтра победить!
Дефорж: Я никогда, друзья, вас не забуду…
И Федором я сына назову…
(покачиваясь, уходит)
Липранди: Ну что, и нам пора?
Толстой: Не помешало б…
Глинка: А ведь забавный вышел бы сюжет
Для, предположим, дамского романа…
Француз Дефорж, моряк и гувернер,
Неузнанным куда-то попадает…
Толстой: При случае, пожалуй, расскажу
Об этом сочинителю получше…
Ну а пока - поклажу на плечо…
(уходят)


Сцена 4

(Дом Ергольских в Москве. Все готовятся покинуть город. Скуратова, Лиза, слуги суетятся, заканчивают сборы. Только Татьяна сидит неподвижно на стуле в гостиной. Где-то вдали слышится канонада).

Скуратова: Танюша! Я не знаю, что мне делать!
Скажи, ну как тебе все объяснить?
Как убедить, что надо собираться
И уезжать немедля из Москвы?
Таня: Оставьте, тетушка. Вы все уже сказали
И доводы все ваши привели.
Решила твердо - я останусь дома,
Лишь это я могу вам повторить.
Скуратова: Не надо повторять одно и то же!
Или у нас завелся попугай?
Таня: Меня вы хоть коалой назовите…
Скуратова: А ну немедля вещи собирай!
Лиза (входя): В чем дело, тетушка? Вы так кричите…
Скуратова: (Лизе) Хоть ты бы повлияла на сестру!
Уперлась, как осел! Не хочет ехать!
Лиза: Не хочет ехать? Ну и что с того?
Скуратова: Так получается, что вы с ней вместе?
Вернее будет - ты с ней заодно?
Лиза: Ну, я-то еду… Таня остается…
Ах, тетушка, оставьте вы ее!
Похоже, ей безумно интересно,
Как враг наш город будет разорять…
Пожары, крики, сотни мародеров,
Аресты и расстрелы, солдатня,
Чужая речь, везде тела несчастных…
Ну, разве это можно пропустить?
К тому же вдруг в наш дом придут французы?
Ведь кто-то должен будет их принять!
Мышьяк в вино подсыпать незаметно,
А может, ночью застрелить во сне…
Скуратова: О, господи! Скажи, ты что - нарочно
Всю эту жуть рассказываешь мне?
Лиза: Ну, что вы, тетя! Это правда жизни…
К тому же как-никак идет война!
А Таня - романтичная особа.
Романтиков - их хлебом не корми,
А только дай возможность побороться…
У них от этого крепчает дух.
Как говорит народное присловье,
За битого дают небитых двух.
Да и вообще для них чужое мненье
Не больше значат, чем в печи зола…
Скуратова: (Тане) Все! Собирайся! И без возражений!
Не смей перечить мне! Ах, как я зла!
(Таня встает и молча выходит из комнаты).
Скуратова: (Лизе) А ты могла бы быть помилосердней!
Не каждому приятен твой сарказм!
Лиза: Ах, тетушка, сейчас не до плезиров!
Французы в город через час войдут!
Скуратова: Всего-то через час?
Лиза: А что им медлить?
Неужто не слыхали, что вчера
В бою сложило голову сто тысяч!
Иль, может, что-то около того…
Скуратова: Сто тысяч… Боже! Наших или ихних?
Лиза: Ах, тетушка, а вам не все равно?
Такой был бой, что и подумать страшно,
Под этим… Как его... Бородино.
Скуратова: И что теперь?
Лиза: Ах, Боже мой! Известно!
Потери лишь французов разозлят…
А значит, они будут утешаться.
Скуратова: И чем?
Лиза: А тем, что город разорят!
Все разворуют, умыкнут, растащат,
Им это возмещение за бой…
Скуратова: О, Господи! И что теперь нам делать?
Лиза: Как можно больше увезти с собой!
Да, сундуки уже упаковали?
Скуратова: Не знаю я… Не помню ничего…
(Быстрой походкой входит Петр Иванович)
Лиза: Ну, наконец-то! Вот он! Появился!
Петр Иванович: Я две подводы лишние достал!
Лиза: Ах, муженек мой славный! Друг сердечный!
Откуда ж ты достал их в этот час?
(В дверь слугам)
А ну-ка все грузите на подводы!
Да поживей! Не то ужо я вас!
Петр Иванович: Вы не поверите! В Москву въезжаю,
Вдруг вижу - на мосту два мужика
О чем-то спорят… Подошел поближе -
И сразу стал понятен мне предмет.
Их подрядил один большой вельможа
Свою библиотеку вывозить,
Но мужики не видели в том проку
И вот - решили дело обсудить…
Стоят, рядят. Но я успел вмешаться
И щедрую награду посулил…
И вот я здесь!
Лиза: Ну, надо собираться.
Ты, кстати, пистолеты захватил?
Петр Иванович: Э-э-э, душенька, какие пистолеты?
Лиза: Подарок мой тебе на Рождество!
Петр Иванович: Ах пистолеты! Где-то здесь, наверно…
Лиза: Их следует немедля отыскать!
Петр Иванович: Уже бегу…
Лиза: (вдогонку) А вдруг в пути французы
На наш обоз внезапно нападут?
Вот ты их и застрелишь… А покуда -
Одной ногою - там, другою - тут.
 (Скуратовой) Ну, тетушка, присядем на дорогу…
Скуратова: О, Господи! Как я оставлю дом?
Лиза: Оставите, как все соседи наши -
С большим-большим, большим-большим трудом…
(Садятся. Минута проходит в молчании.)
Скуратова: Да, отдали Москву на растерзанье…
Неужто выхода другого не нашлось?
Чтобы вот так уйти и все оставить…
И пусть пирует здесь незваный гость!
Лиза: Я слышала, виной всему Кутузов,
Он отступать солдатам приказал…
Да, видно по всему, он слишком старый
И храбрость всю в сраженьях растерял.
Командующим должен быть мужчина -
Высокий, статный, доблестный гусар…
Чтоб аксельбанты, ленты, позументы,
Горящий взгляд, усы, бряцанье шпор…
(Входит Петр Иванович с пистолетом)
Петр Иванович: Один нашел, а где второй - не знаю…
Возможно, в спешке сунул не туда…
Хотя они мне дешево достались…
Так что потеря эта - не беда.
(Сует пистолет за пояс)
(дамам) Ну, как я вам? Неплох? А где Татьяна?
Все погрузили. Лишь приказа ждут.
Скуратова и Лиза: Татьяна! Таня! Все, уже выходим!
Скуратова: Пускай ее немедленно найдут!
(Лиза выбегает)
Петр Иванович: Вот незадача… Где же она, право…
Я что-то ее в доме не встречал…
Скуратова: Быть может, у себя пакует вещи.
Петр Иванович: Да, вероятно… Только нам пора.
Ну, тетя, поднимайтесь, нас заждались.
Довольно о потерях горевать!
В карете ждут вас мягкие подушки…
А я вас буду храбро защищать!
(Принимает позу и целится из пистолета в воображаемого врага)
Скуратова: Встаю, иду... Вот ведь напасть какая!
Бежать… Куда? И главное - зачем?
Петр Иванович: (задумчиво) Возможно, вы и правы… Между прочим,
Одним - война, другим - родная мать.
Мне кажется, во время этой смуты
Изрядный можно сделать капитал:
Ведь ценности везде - кто в доме спрятал,
Кто, например, в подвале закопал…
Да и купить все можно за бесценок,
Я давеча портьеры приобрел -
Китайский шелк, все золотом расшиты -
А сколько заплатил - смешно сказать.
Скуратова: Ну, что же, Лизе славный муж достался
(Выходит, не слепой малыш-Амур) -
Разумный, рассудительный, прилежный,
Хозяйственный… по мне - так чересчур.
(Вбегает Лиза)
Лиза: Татьяны нет нигде! Пропала вовсе!
Скуратова: (садится) Пропала? Не пойму… Куда? Зачем?
Лиза: Не знаю, все на свете обыскали,
Но не нашли мы даже и следа!
Одна Матрена будто бы видала,
Как барышня на улицу пошла…
Скуратова: На улице искали?
Лиза: Ну а как же!
Скуратова: И что?
Лиза: Все то же - нету никого!
Скуратова: Вот дрянь! Мерзавка! Все же убежала!
Лиза: Ах, тетушка, не время восклицать!
Нам надо ехать…
Скуратова: Как же быть с Татьяной?
Давайте так - я тоже остаюсь!
Лиза: Ну, нет! Одной нам хватит полоумной!
Мы не отпустим вас! Идемте вниз.
А Таня взрослая, так что позволим
Самой ей отвечать за свой каприз…
(Лиза и Петр Иванович берут Скуратову под руки и все вместе выходят. Вскоре снаружи слышится шум отъезжающих кареты и повозок. Проходит некоторое время - и в гостиную входит Татьяна. В руках у нее пистолет)
Татьяна: Уехали… Ну вот и слава Богу…
Недолго мне в шкафу пришлось сидеть.
Теперь мне предстоит пожить в осаде,
А если суждено - и умереть…
Но я не убегу, как остальные!
Дом этот мой! И город тоже мой!
И каждый, кто войдет сюда незванным,
Поплатится за это головой!
Как тихо… Будто ночь и все уснуло…
Какая-то кладбищенская мгла…
Над городом моим зловещей птицей
Простерла смерть огромные крыла…
Но мы переживем лихое время,
И жизнь в Москве, как раньше, закипит…
И враг, поднявший руку на святыню,
Я знаю, будет полностью разбит!
А если так, грустить не вижу смысла,
Без дела не пристало нам сидеть…
Всегда по дому что-нибудь найдется…
Вот, буду убирать и даже… петь.
 (Поет)

Катя в рощице гуляла
Друга милого искала,
Кой клялся ее любить,
Всякий вечер с нею быть.

Но уж солнце закатилось,
Небо ясное затмилось,
На цветы роса падет,
А сердечный друг нейдет.

Уж и полночь наступает,
И над рощею сияет
В мраке полная луна,
Катя в роще все одна…

(Раздается громкий стук в дверь. Песня обрывается)
Татьяна: Стучали будто… Может, показалось?
(Снова стучат)
Похоже, что судьба стучится в дверь…
(Внизу раздается звук разбитого стекла)
Ну, что же, поохотимся немного…
Пускай идет… Посмотрим, что за зверь.
(Берет со стола пистолет и выходит. Через минуту на лестнице слышатся шаги. В гостиную входит Федор Толстой. Он ранен в ногу и опирается при ходьбе на саблю. Подойдя к креслу, падает в него, потом достает фляжку и начинает из нее пить. В комнату, сзади, медленно, держа пистолет наизготовку, входит Татьяна)
Татьяна: Не двигайтесь! И руки поднимите!
По одеянию вы вроде не француз…
Что, думали немного поживиться?
А вместо этого - такой конфуз!
Без фокусов! Убью без колебаний!
Мой пистолет осечки не дает!
И вам не стыдно этим заниматься,
Когда с врагом воюет весь народ?
Толстой: (не оборачиваясь и изменив голос)
Что делать… Я готов признать - попался…
Меня и впрямь застигли вы врасплох…
Но все ж попробую немного оправдаться.
Поверьте мне, не так уж я и плох.
Эх, побросало же меня по свету!
Как лист, гоним злодейкою-судьбой,
Я был солдатом, моряком, пиратом,
Но быть всегда старался сам собой…
Не гнул спины пред важными чинами,
Не прятался от сабель и штыков,
Под пулями и ядрами смеялся
И презирал сановных дураков.
Был дважды я разжалован, лишался
Наград, тех что давал мне Государь…
Что видел я? Походы и атаки,
Страданья, смерть, пожары, дым и гарь!
Но я пронес сквозь эти испытанья
Любимый образ, светлый облик той,
Которой нет и не было дороже,
Он, как живой, стоял передо мной!
Он был со мной на море и на суше,
В Сибири и на диких островах,
В болотах Севера, в долинах Юга,
И на воздушном шаре в облаках!
В лесах чухонских и в снегах Камчатки…
Шептал я это имя в забытьи,
Когда был ранен и уже не думал,
Что вновь удастся силы обрести…
Всего отмерял Бог мне полной мерой -
Борьбы и славы, крови и боев,
Но я мечтал о том, что непременно
Вернусь под этот благодатный кров.
И встречу ту, которую не в силах
Был позабыть в скитаньях и боях,
Скажу ей все - и трепетно и нежно
Сожму ее ладонь в своих руках…
(Оборачивается. Татьяна вскрикивает и роняет пистолет. Толстой подходит и обнимает ее.)
Она ко мне приникнет, и объятий
Ничто не будет в силах разорвать…
Есть только мы одни на целом свете…
Нам есть о чем друг другу рассказать…

(Занавес)



Акт III

1821 год

Сцена 1

(Дом Ф. Толстого в Староконюшенном переулке. В просторном зале стоят карточные столы. Идет крупная игра. Присутствуют Давыдов, Липранди, Зотов, Оленин. Среди прочих - заезжий купец, который распален вином. Он проигрывает и горячится).

Купец: - Еще одну. Еще… Еще… Эх, много!
(бросает карты)
Толстой: - Ну что? Играем? Пополняю банк…
(Ставит на кон деньги, снова начинает метать банк).
Купец: - Еще… Еще… Эх, черт! Опять десятка!
И что мне так сегодня не везет!
Толстой: (невозмутимо)- Фортуна переменчива. Быть может
Она вам улыбнется в этот раз?
Ведь в квинтиче сама судьба незримо
Проводит нас по узенькой тропе…
Купец: - Удваиваю ставку!
Толстой: - Что ж, согласен…
(Снова принимается метать банк. Липранди отводит в сторону Давыдова).
Липранди: - Толстой его сегодня разорит.
Давыдов: - Конечно разорит. Он в этом мастер…
Сейчас позволит выиграть. Смотри.
Купец: - Ага! Мое!
Толстой: - Ну, что ж, Фортуна снова
Поворотилась к вам своим лицом…
Давыдов: - Сейчас опять удвоит, ну а после
Прихлопнет, будто муху на стекле…
Липранди: - Как он не видит, что его дурачат?
Ведь не ребенок вроде бы уже…
Давыдов: - Выходит, за себя он отвечает.
Играть его никто не принуждал.
Толстой: - Увы! Увы! Судьба неумолима
И в этот раз благоволила мне.
(купцу) Позвольте предложить вам рассчитаться.
Еще - я угощаю вас вином…
Прекрасное вино! В долинах Кипра
Трудолюбивый грек растил лозу,
Чтобы потом божественный напиток
Отправить во все стороны Земли…
Оно все соткано из ветра и из солнца,
Из облаков, бегущих над волной…
Ваш общий долг составил двадцать тысяч
С копейками… Но мы их округлим.
Купец: - Не может быть! Неужто двадцать тысяч?
Вы не ошиблись?
Толстой: - Смели вы сказать,
Что я ошибся в карточных рассчетах?
И этим намекали на дуэль?
Что предпочтете? Сабли? Пистолеты?
Стреляться будем как? Через платок?
Давайте уж тогда американку,
Она решит наш спор наверняка!
Купец: - Позвольте, я всего лишь…
Толстой: - Обознался?
Решил, что можно просто не платить?
Но ладно, вас на первый раз прощаю,
Но не советую вам это повторить!
Купец: - Но у меня с собой всего пять тысяч…
Толстой: - Что ж, хорошо, пишите векселя.
(Купец пишет векселя)
Толстой: - Я предлагаю выпить мировую!
Всего-то дел! Так, подпись… Вуаля!
(присутствующим) Мне лично больше нравятся романы,
В которых все кончается легко.
Влюбленные, преодолев преграды,
Друг друга обретают навсегда…
Страдающая мать находит сына,
Отец спасает собственную дочь,
Какой-нибудь разбойник многогрешный
Вдруг в монастырь покаяться идет…
Душа тогда невольно воспаряет,
И в сердце входят нежность и любовь,
И музыка, небесная отрада,
Снисходит на тебя, как горний свет…
(в дверь) Зови цыган! Пускай потешат песней
Моих гостей…
(Входят цыгане)
Эй, кочевой народ!
Сыграйте нам такое, чтобы душу
До самой глубины перетрясло…
Пусть радостною будет эта песня!
Сегодня в пьесе неплохой финал…
Пусть музыка напомнит мне о лете,
О тех, кого любил, о ком мечтал…
(Цыгане поют песню и танцуют. Потом уходят)
Толстой: - Что, господа, закажем ананасов?
Шампанского! И устриц! Трюфелей!
Восславим Бахуса! Восславим Аполлона!
Бокалы сдвинем! Будем пировать!
(купцу) А вы нас покидаете? Как жалко…
Ну, что ж, прощайте. Я вас не держу…
Случится быть поблизости - пожалте
Чайку попить, в картишки поиграть…
(Купец уходит)
Липранди (Толстому): - Скажи, тебе его совсем не жалко?
Толстой: - Со всей открытостью ответствую - ничуть.
Когда б он был умнее хоть немного,
То ни за что б не сел со мной играть.
Выходит по всему, он глуп, как пробка…
А дурака… Чего его жалеть?
К тому ж есть сорт людей… Они смогли бы
За пять минут продуться в пух и прах,
Метая банк с самим собою.
Не я, так обыграл бы кто другой.
Так пусть уж лучше я! По крайней мере
Смогу друзей своих я удивить
Изысканным вином, французским сыром
И в сливках запеченным осетром…
Гранаты, фиги, манго, ананасы
Пусть украшают пиршественный стол!
Пусть будут пальмы… травы и лианы…
И попугаи… между орхидей!
А за окном - зима, мороз трескучий
И завывает яростно метель…
Хочу об острове своем я вспомнить,
Куда попал велением судьбы…
Итак, друзья, сегодня будут джунгли!
Пойду последний глянец наведу…
(Уходит)
Зотов: - Да, в картах он и вправду беспощаден…
Оленин: - Ну не Толстой, а прямо Чингиз-хан!
Липранди: - Не знаю, только я намедни слышал
Такой вот удивительный рассказ…
Зотов: - О жалости Толстого к проигравшим?
Заверить смею, это ерунда.
Оленин: - Да, это вздор, не стоит углубляться…
Липранди: - О Пушкине слыхали, господа?
Давыдов: - Гм… О каком? О молодом поэте?
Липранди: - Ты, брат Давыдов, точно угадал.
Зотов: - Не тот ли это Пушкин, что недавно
Был выпорот в полиции кнутом?
Оленин: - Во-первых, не кнутом, а просто розгой.
Он Бенкендорфа чем-то разозлил.
Липранди: - Вот именно об этом и собрался
Я только что подробно доложить.
Зотов: - Рассказывай. Уже мы в нетерпеньи…
Липранди: - Поэты - легкомысленный народ…
Зотов: - Об этом же твердил полковник Дризен,
Когда Толстой… Ну все, молчу, молчу…
Липранди: - Так вот, поэт тогда изрядно выпил
И проиграл Толстому пару тыщ.
Когда ж настало время рассчитаться,
Наш стихотворец храбро заявил,
Что деньги не проигрывал Толстому…
Хотя их тот себе и записал.
Оленин: - И что Толстой? Его, конечно, вызвал?
Зотов: - Такого никому он не спускал!
Липранди: - Так в том-то все и дело, что стерпел он
И только про себя проговорил,
Что лишь дурак надеется на случай,
А он давно Фортуну приручил...
Зотов: - Не может быть!
Оленин: - Да, маловероятно!
С чего б он стал обидчика прощать?
Липранди: - Порою ложь правдоподобней правды.
И многого нам с вами не понять.
Потом Толстой придумал анекдотец,
Как будто рифмоплет был розгой бит,
И к радости всех кумушек московских
Повсюду этот слух распространил.
Поэт узнал - и страшно разозлился.
Толстому эпиграмму написал,
Где величал его картежным вором…
Толстой послал ему в ответ экспромт -
Мол, помни, Чушкин, с кем имеешь дело!
Зотов: - И что теперь?
Липранди: - Намерен на дуэль
Поэт Толстого вызвать непременно
Все время упражняется в стрельбе…
Зотов: - Я, помнится, читал такую сказку:
Грозилась как-то мышь кота задрать.
Липранди: - Такое иногда бывает тоже.
Мышь надо только сильно напугать.
(Входит Толстой)
Толстой: - Я вижу, оживленная беседа
У вас тут завязалась, господа.
О чем она - расскажете, надеюсь?
Конечно, если это не секрет.
Липранди: - Какой секрет! Тем более от друга!
Мы спорили в отсутствие о том,
Бывает ли на свете, чтобы мыши
Гонялись за лисой или котом.
Толстой: - Достойный спор. Отчасти философский…
И вот что я скажу на этот счет -
Зависит все от случая… Бывает,
Что даже слон от мыши удерет.
Оленин: - Что надо делать ей?
Толстой: - Совсем немного…
Запомнить пару сущих пустяков…
Позвольте привести вам их?
Оленин: - Конечно.
Толстой: - Записывайте сказочный рецепт.
Во-первых, позабудь, кем был ты раньше.
Из мыши смело превращайся в льва!
Безжалостно отрежь пути к отходу,
Чтоб не было соблазна убежать.
Все это на второе… На закуску
Еще одно вам блюдо предложу…
Когда вступаешь в драку, то бей первым
И жалость не испытывай к врагу!
Нехитрая наука, да и блюда
В приготовлении неслыханно просты.
Вот только не для каждого желудка
Они годятся… Слишком уж остры.
Но тот, кто эти блюда переварит,
Неуязвимым станет навсегда…
Давид одержит верх над Голиафом,
И Трою покорит Агамемнон.
И Робин посмеется над Шерифом,
Неслышно ускользнув в Шервудский лес…
Иван-дурак найдет свою царевну,
И Серый Волк в лесу его не съест…
Так небольшой отряд донских казаков
Летит на изумленного врага,
Как сабля, оборону рассекает
И в плен берет едва ль не целый полк!..
Ну, как вам мое блюдо?
Оленин: - Превосходно!
Сытнее невозможно пожелать.
Липранди: - Немного скороспело, недозрело…
Хотя как вариант готов принять.
Давыдов: - Что до меня - то это мне по вкусу!
А ты, Американец, гастроном!
Толстой: - Ну что ж, я рад такому одобренью -
Ведь, к счастью, гастроном не астроном,
Который все о звездах недоступных
Стремится басни рассказать гостям
И часто забывает о насущном…
Внимание! Прошу в соседний зал!
Готовьтесь, господа! Вас встретят джунгли!
Лианы, пальмы и десятки птиц.
На ветках вы найдете ананасы,
Кокосы, апельсины и миндаль…
В огромных вазах, как на перламутре,
В лимонном соке устрицы лежат,
И трюфели в серебряных тарелках
Растпространяют дивный аромат.
На блюдах - осетры, угри, налимы
И карпы, запеченные в вине…
А в центре вы увидите форелей
В прозрачном каменистом озерце.
На дне его построен целый замок
Из штофов и бутылок, четвертей…
Вылавливайте смело! Разливайте
И славьте Бахуса! Собравшихся друзей!
А если между делом помянете
Толстого, я не буду возражать…
Всегда в Староконюшенном вас примут
И к трапезе радушно пригласят!
(Все выходят)


Сцена 2

(Гостиная в доме Ергольских. Таня, Скуратова, Лиза и Петр Иванович сидят за столом и играют в лото. Лиза выкрикивает номера. В центре стола - большое блюдо с конфетами и баранками).

Лиза: Так… Двадцать восемь!.. Сорок!.. Девятнадцать!
Скуратова: Ах, я не успеваю, не спеши…
Лиза: Но, тетушка, ведь в этом самый юмор!
Петр Иванович: Игра, как говорится, есть игра!
Лиза: Шестнадцать!.. Семь!.. Двенадцать!... Тридцать девять!
Скуратова: Да ну вас всех! Замучили совсем!
Как вам не совестно! Ведь мне уже не двадцать!..
Лиза: Четырнадцать!.. Шестнадцать!.. Тридцать пять!
Петр Иванович: Опять шестнадцать? По второму разу?
Лиза: Что ты придумал? Да хоть пятый раз!
Петр Иванович: Не пятый, а второй! Я точно помню!
Лиза: Послышалось. Давайте продолжать…
Семнадцать… Все, я выиграла и деньги
Себе беру…
Петр Иванович: А ну-ка, погоди!
Я знаю, что шестнадцать точно было!
Ты эту цифру дважды назвала!
Лиза: Тебе послышалось. Ну, не упорствуй…
Петр Иванович: Все! Проверяем!
Лиза: Можно не кричать?
(Петр Иванович сверяет номера)
Петр Иванович: Вот! Я нашел! Открылось все! Тринадцать!
Ты знала, что я этот номер ждал!
Лиза: Кто, я?
Петр Иванович: Конечно! И когда он выпал,
Решила незаметно сплутовать!
Лиза: Да больно надо! Просто… тут не видно…
Шестерку с тройкой трудно отличить…
Петр Иванович: Не знаю, может, это все и правда,
Но денежки придется возвратить!
(Берет деньги, кладет себе в карман)
Не буду говорить, что это низко,
Что это вообще великий грех…
Хотя я человек широких взглядов,
Но правила придуманы для всех!
Я принципы блюду и не позволю
Их дело и не дело нарушать!
Татьяна: Тем более, что выигрыш составил
Огромный капитал - копеек пять.
Петр Иванович: Какая разница? Не в сумме дело,
А в правилах! Их надобно блюсти!
Татьяна: Не буду спорить, вы сказали верно -
Без правил людям просто никуда…
Меня смущает только слово «надо»,
Уж чересчур безрадостно оно.
Петр Иванович: Безрадостно? Какая ж в этом радость?
Сказали «надо» - исполняй и все!
Что будет, если каждый, кто захочет,
Приказы вдруг затеет обсуждать!
Начальству не выказывать почтенья
И дело и не дело глотку драть!
Или законы подвергать сомненью,
Или догматы веры ворошить!
Татьяна: Кто знает, может, это нам и надо,
Чтоб в этой жизни что-то изменить…
 Петр Иванович: Но это… Возмутительно! Не знаю,
Что на такое можно и сказать!
Лиза: Сестрица! Заведи-ка себе мужа!
И сколько хочешь можешь поучать!
А то, гляжу, тебе совсем неймется…
Скуратова: Действительно! Танюша, уж пора…
Ты, скажем прямо, в девках засиделась!
А время-то на месте не стоит!
Татьяна: Старо, как мир! Слыхала эту песню.
Скуратова: Ну ничего! Послушай еще раз!
Последнему зачем ты отказала?
Ответь, чем он тебе не угодил?
Татьяна: Медведев-то? Педант, сухарь, зануда.
Я с ним бы удавилась через год.
Скуратова: Я не пойму, ты мужа себе ищещь,
Или тебе потребен скоморох?
Петр Иванович: Да, кстати, тут намедни видел братца…
Скуратова: Какого? Федора? О, Боже! Вот еще…
Не мальчик ведь! Пора б уже уняться!
Петр Иванович: Да что вы, тетенька, напрасные слова!..
А дома он устроил Монте-Карло,
И там ведется крупная игра…
Скуратова: Слыхала я про эти безобразья…
О нем повсюду много говорят…
Какие-то пиры… Друзья, скандалы…
Лиза: Я слышала, с цыганкой он живет,
Которую из табора с собою
Привел, а после дома поселил.
Петр Иванович: (Скуратовой)
А вот рассказ последний! С пылу-жару!
Держу пари, до вас он не дошел.
Лиза: А до меня? Ведь тоже я не знаю!
Жене законной мог бы рассказать!
Петр Иванович: Мне самому недавно рассказали…
Ну, извини, мой птенчик, не успел…
Так, начинаю!... Юный князь Гагарин
Шесть тысяч братцу в карты проиграл.
Тот не хотел платить, тогда наш Федор
Отвел его с собою в кабинет,
Все двери запер, сел за стол, а после
Направил на беднягу пистолет.
«Платите! А не то без колебаний
Я пистолет вам в сердце разряжу!»
И пять минут дал князю на раздумья…
(Берет с блюда баранку, задумчиво жует)
Лиза: Что дальше было? Ну же! Не тяни!
Петр Иванович: Ах, да! Представьте - юный князь Гагарин
Перед противником не спасовал,
Достал бумажник, вывернул карманы
И Федору с насмешкой отвечал:
«Часы мои рублей пятнадцать стоят,
В бумажнике - еще пятьсот рублей…
Подумайте, во сколько обойдется
Избавиться от трупа и улик.
Меня, увы, разыскивать возьмутся…
Полиция, свидетели и суд…
Потратите на все десятки тысяч…
Даю вам на раздумья пять минут».
Скуратова: И что Американец?…
Петр Иванович: Рассмеялся!
Гагарину он дружбу предложил…
Скуратова: Ну, хорошо, что все так завершилось
И князя Федор так и не убил.
Петр Иванович: Вы с выводами, тетенька, спешите.
Еще я не закончил свой рассказ…
Лиза: Я так и знала! Что же было дальше?
Петр Иванович: А дальше было вот что… Как-то раз
Гагарин поругался с офицером,
Тот сразу вызвал князя на дуэль…
Ну, делать нечего, тот к Федору явился
И попросил их секундантом быть.
Стреляться они в восемь собирались…
Когда же князь за Федором зашел,
Тот преспокойно спал в своей постели,
Как будто о дуэли позабыв…
Гагарин возмутился… Сонный Федор
Махнул рукой и лишь пробормотал,
Что он вопрос решил - и рано утром
Противника уже успел убить.
Как оказалось, вечером, придравшись
К обидчику Гагарина, на семь
Назначил он дуэль, чуть свет поднялся,
Убил того и лег спокойно спать.
Лиза: И лег спокойно спать? Не понимаю,
Как его носит до сих пор земля!
И главное - о нем еще повсюду
Как будто о герое говорят!
Скуратова: Ну, что, Танюша, скажешь? Разве может
Составить счастье этот человек?
Татьяна: О, господи! Вы, тетушка, о том же!
Так знайте - до сих пор я влюблена!
В Толстого, но не в этого, в другого!
Скуратова: В какого?
Татьяна: В Николая Ильича!
Скуратова: Ты шутишь что ли?
Татьяна: Вот была охота!
Я влюблена, и вот уж много лет!
Лиза: Так он же беден! И невесту ищет,
Чтобы имение в порядок привести!
Скуратова: Я слышала, что будто бы к Волконской
Он свататься собрался…
Татьяна: Ну и что?
Хотя я понимаю, очень скоро
Его в семейном гнездышке запрут.
Выходит, не судьба… Но я надеюсь,
Вопросы ваши все же отпадут.
А может, он вам тоже не по вкусу?
Скуратова: Нет, почему же? Он, конечно, мил.
Спокоен, добродетелен, надежнен…
К семейной жизни склонность проявил…
Лиза: Один лишь недостаток - он как будто
Уже почти наверняка женат.
Татьяна: Послушать вас - так просто он собрался
На следующей неделе умирать.
(вставая) Прошу меня простить, но… удаляюсь,
Хоть очень интересен разговор.
Сестрица… Петр Иванович, прощаюсь,
Но надо мне чуть-чуть побыть одной…
(Уходит)
Скуратова: Час от часу не легче! Что молчите?
Ой, как в боку кольнуло!.. Просто жуть…
В могилу вы меня сведете скоро,
Хоть там возможность будет отдохнуть…


Сцена 3

(Вечер, полумрак. Кабинет Толстого. Входит Федор Толстой, зажигает свечу).

Толстой: Ну, вот и все… Как глупо получилось…
Попался, как последний идиот…
Судьба, увы, не рыночный меняла
И нашей же монетой платит нам.
Да, выдали по полной мне на сдачу…
Зачем я начал ставки поднимать?
Ведь сам сто раз ловил других на этом…
Ну, прямо наваждение нашло!
Что делать, я не знаю… Только денег
Мне этих за неделю не собрать…
Ну, что ж, Американец, не пора ли
Дуэль с самим собою разыграть?
(Выдвигает ящик стола, достает пистолет, смотрит на него в задумчивости. Входит Авдотья Тугаева. Толстой поспешно прячет пистолет).
Толстой: Чего тебе, Дуняша?
Авдотья: Здравствуй, милый.
Соскучилась, пока тебя ждала…
Все думала - вот явится мой Федя,
Обнимет, а потом уложит спать…
Толстой: Иди, ложись одна… Я тут останусь…
Устал я что-то нынче, не сердись…
И знаешь, рано утром у Казанской
Свечу поставь, а после помолись…
Авдотья: За упокой? За здравие поставить?
Толстой: За упокой… Один мой старый друг
Просил, чтоб помянули непременно…
Он голову во Франции сложил…
Авдотья: Ну, что же, помяну… Да только, Федя,
Мне кажется, как будто ты темнишь…
Я чувствую, на сердце твоем тяжко…
Быть может, что случилось? Расскажи.
Толстой: Я думаю, оно того не стоит…
Ты вот что, Дуня, лучше песню спой…
Как ночью той. Ты помнишь? Табор, звезды…
И костерок, затерянный в степи…
И долгий взгляд, и страстные объятья,
И мир как буто только что рожден,
И небеса с землей не разделились,
И можно до Луны рукой достать…
(Авдотья поет цыганскую песню. Толстой сидит неподвижно, слушая. Закончив, Тугаева подходит к Федору).
Авдотья: Рассказывай. Я вижу, над тобою,
Как облако, нависла чернота…
Я редко ошибаюсь, и похоже,
С тобой стряслась какая-то беда…
Толстой: Беда бедой, но ты тут не поможешь…
Боюсь, никто не в силах мне помочь…
Авдотья: Рассказывай. Меня ты, Федя, знаешь -
Иначе я отсюда не уйду.
Толстой: Чего уж там… Вчера в Английском клубе
Я очень много денег проиграл.
А утром я узнал, что победитель
К оплате предъявил все векселя…
Не заплачу, тогда через неделю
Ждет мое имя черная доска…
Позор… Презрение… Ведь я долг чести
Не смог, как полагается, отдать…
Авдотья: А много ль проиграл ты?
Толстой: Тридцать тысяч…
А погасить лишь треть из них могу…
Но Догановский точно ждать не будет…
Авдотья: Я поняла. Еще четыре дня.
(Уходит)
 Толстой: Четыре дня… Не много мне осталось…
Ну, что же, надо главное успеть…
Возможно ли? Я думаю, возможно,
Конечно, если очень захотеть...


Сцена 4

(Дом Ергольских. Татьяна в гостиной читает книгу).

Татьяна: (откладывая том)
Хвала тому, кто изобрел романы!
Поистине великий человек!
А главное - для дам нашел занятье,
За что ему от всех земной поклон.
Избавил их от криков и истерик,
От приставаний мелочных к мужьям,
От воздыханий по прекрасным принцам,
И от опасных связей, и от сцен!
Прославлены писатели!.. Вовеки
Никто не сможет сделать больше них…
Все уже есть… Достаточно взять книгу -
И получить все то, о чем мечтал.
Шептанья и лобзанья, охи-вздохи
И страстные признания в любви…
Страна волшебных грез к твоим услугам,
И в ней ты, безусловно, царь и бог.
Живи себе - и в роскоши купайся,
А на реальность лучше наплевать…
Подобные романы даже можно
В аптеках, как лекарство, продавать…
(Входит Толстой)
Толстой: Я здесь… Пришел… Танюша, добрый вечер…
Татьяна: Бог мой! Вот и не верь теперь в обман!
Пожалуй, уберу-ка я подальше
Слезливый и бессмысленный роман…
Я польщена. Пожалуйста, входите.
Толстой: Вас будто мой визит не удивил.
Татьяна: Ну, раз пришли, зачем-то это нужно…
Толстой: К вам не прийти мне не достало сил.
Хотел увидеть вас…
Татьяна: Я не картина
И вовсе не музейный экспонат.
Старею и дурнею…
Толстой: Боже! Что вы!
Вы хорошеете!
Татьяна: Да-да, из года в год.
Так в чем причина вашего визита?
Прийти вот так, вечернею порой,
И уверять, что захотели видеть…
Толстой: Причина эта здесь - передо мной.
Где б я бы ни был, что бы я ни делал,
Я возвращался мыслями сюда…
Татьяна: Как жаль, что только мыслями…
Толстой: Вы правы -
Напрасно я от счастья убегал…
И вот теперь перед людьми и Богом
Прошу вас, Таня, стать моей женой.
Татьяна: Я не ослышалась? Вы будто предложили…
Толстой: Остаток жизни провести со мной...
Татьяна: О, Господи! Вот так, скоропостижно…
И это после долгих-долгих лет?
Быть может, вы серьезно заболели
И вам совсем не важен мой ответ?
Толстой: Я болен... Много лет я болен вами!
Сражался, как умел, но проиграл…
Болезнь сильнее доводов рассудка…
Последний бастион сегодня пал…
Татьяна: Ведете бой вы? С кем же?
Толстой: Сам с собою!
Кровопролитней битвы просто нет.
Тут все в ходу: палаш, рапира, сабля,
Секира, алебарда, пистолет…
Татьяна: Ну, пистолет, конечно же, надежней…
Толстой: Попали в точку. Бьет наверняка.
Тут главное - решив, не передумать,
И чтоб потом не дрогнула рука.
Скажите «да»! И завтра же венчаться…
Татьяна: К чему такая спешка - не пойму…
Толстой: Я слишком долго ждал...
Татьяна: Ждала я тоже
И, если честно, более не жду.
Толстой: Не ждете?
Татьяна: Я от этого устала…
Людей не воспитать, не изменить…
А дни идут… И я вдруг осознала,
Что ждать не надо… Надо просто жить!
Толстой: Я понимаю, это очень трудно -
Вдруг поменять все… за четыре дня…
И все-таки ответьте, умоляю -
Вы хоть немного любите меня?
Татьяна: Тогда, в Москве, разграбленной, сожженной,
Я вас любила… Но прошли года.
Теперь вы появляетесь - и сходу
Хотите, чтобы я сказала «да».
Все минуло, и глупая девчонка
Исчезла, будто утренний туман,
Увы! Вы говорите с незнакомкой,
Приняв за ту, которой больше нет.
Толстой: Рассыпались безумные надежды…
Наверное, я это заслужил…
Ну, что ж, не поминайте меня лихом!
Прощайте. Я вас искренне любил.
(Уходит. Татьяна некоторое время сидит неподвижно, затем, спрятав в ладони лицо, плачет).

Сцена 5

(Кабинет Толстого. Толстой сидит за столом, перед ним лежат стопка бумаг и пистолет).

Толстой: Закончен список дел… Куда потратить
То, что осталось? Да, ну и вопрос!
Попрятались все… По щелям забились…
И тишина… Не дом, какой-то склеп!
(В продолжении этих слов держит над огнем свечи нож для разрезания бумаг. Затем прикладывает к запястью. Морщится и стонет от боли, потом заматывает руку платком).
Как говорил какой-то древний умник,
Мне больно, значит, я еще живу…
Смех, да и только! Маяться бездельем,
Когда осталось времени в обрез.
(Подходит к шкафу, наливает рюмку водки, выпивает)
Напиться что ли? Как-то недостойно…
Тогда, быть может книжку почитать?
Увольте, тут с собою б разобраться,
А не чужие бредни изучать…
Ну, что ж, поехать разве к дамам?
Да ну их к черту! Все одно и то ж!
Болтают о любви и копят деньги,
Что думают - и вовсе не поймешь…
Сладкоголосы, что твои сирены,
Какие песни дивные поют!
А подойдешь поближе - тотчас свяжут,
Обманут, обворуют, предадут…
Вот и цыганка, говорят сбежала…
Другого можно было и не ждать.
Дойдет до табора и будет с ними
Туда-сюда в кибитке кочевать…
(Выпивает еще)
А может, тоже в табор мне податься?
Цыганом стану, буду песни петь!
А на веревке вслед за мною будет
Ходить большой взлохмаченный медведь!
(Смеется, потом наливает еще рюмку и выпивает)
А может, пир устроить напоследок?
(Открывает дверь, кричит)
Эй вы! Бегом сюда! Довольно спать!
Шампанского несите! Свежих устриц!
Толстой с друзьями будет пировать!
(Прислушивается некоторое время, потом снова садится за стол)
Увы! Не слышит мир моих призывов!
Не Древний Рим! И нет ночных пиров!
А может, нарядить их всех в хитоны
И из Горация заставить прочитать?

«Я памятник воздвиг себе, чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид…»
(Наливает еще рюмку и выпивает)
Нет, лучше не Горация, Софокла…
А впрочем, подойдет и Еврипид…
Вот было время! Термы, колизеи…
Трибуны, легионы и Сенат…
Возможно, я родился слишком поздно,
А то бы стал какой-нибудь прелат…
При Августе, а может при Нероне…
Ходил в атаку, бил бы в барабан…
Ну, ладно, все, достаточно сомнений.
Пора кончать весь этот балаган.
Пора… Харон, поди, уже заждался
И нервно теребит свое весло,
И думает - в какие эмпереи
Внезапно пассажира занесло…
Прости меня, старик… Я скоро буду…
И мы с тобой на остров поплывем,
А по дороге к старому шаману
На огонек, конечно, забредем…
(Берет пистолет, поднимает. Дверь открывается, и в кабинет с узелком в руках входит Тугаева. Толстой опускает пистолет).
Дуняша? Вот не думал… Ты откуда?
Вот закружила жизни круговерть…
Выходит, ты решила жить… оседло?
А как же табор… песни… и медведь?
(Авдотья подходит к столу, кладет узелок на стол, развязывает. В узелке - деньги)
Авдотья: Вот, батюшка, прими…
Толстой: Что это?
Авдотья: Деньги.
(Авдотья берет Толстого за руку и целует ее)
Толстой: Дуняша… Ты откуда их взяла?
Авдотья: Не бойся… Я взяла их… у тебя же -
Ведь я живу с тобой не первый год.
Ты часто, Федя, делал мне подарки,
А я их сберегала… Вот теперь
Все продала… Бери, они твои же…
А с Дуней лишь поласковее будь…
Толстой: Не знаю, что сказать… Дуняша… Дуня…
Ты ангел мой, спустившийся с небес…
(вверх) Прощай, старик! Сегодня не поеду!
К шаману потерял я интерес!
Ну, вот все и решилось… В каждой сказке
Какой-то все же должен быть конец…
Сложилось так… Ну, что же, завтра утром
Пойдет Американец под венец.
(Дуне) А после храма в этот дом хозяйкой
Войдешь ты, не боясь молвы людской…
Я обниму тебя, моя голубка,
И смело назову своей женой…
(Обнимает Дуню и целует )

(Занавес)







Эпилог

1838 год

(Полутемная гостиная. Шторы опущены, мебель по большей части зачехлена. В комнату медленно, со свечой в руках, входит Ф. Толстой. Подходит к столу. Садится, обхватывает голову руками, некоторое время сидит неподвижно. Потом встает).

Толстой: Опять сгустилась тьма… Вокруг ни звука…
И даже не шумит в саду листва…
В звенящей пустоте собою сами
Рождаются безумные слова…

Рождаются и вертятся по кругу,
То приходя, то улетая вдаль,
Вселяя в сердце горестную муку,
Вливая в душу жгучую печаль…

Всегда один… Борясь со всей вселенной,
Я шел вперед и нес свой тяжкий груз,
И трепетал со мною повстречаться
Прохвост, подлец, предатель, вор и трус!

Что видел я, хватило бы на сотню
Обычных жизней… Я их прожил все…
Катился по цепочке воплощений,
Распятый на огромном колесе…

И грешен был… Но кто из нас не грешен?
Мы в жизни этой все ученики…
И перед тем, кто нам дает уроки,
Как правило, бываем дураки.

Я за себя ответил полной мерой…
Он с сильными всегда бывает крут…
И о грехах отцов предупреждает,
Которые на их детей падут…

Одиннадцать их было… Все в могиле…
Последнюю вчера похоронил…
Прости меня, дитя, и спи спокойно…
Как Бог жесток! Ведь я ее любил!

Ее стихи, игра на фортепьяно
Как будто завтра снова зазвучат…
Чего ты хочешь, Боже беспощадный?
Ну, признаю, что был я виноват.

Их было столько же, кого, не дрогнув,
Убил я в поединках разных лет…
Отточен был клинок, верна Фортуна
И не давал осечки пистолет.

Я был герой, и я тогда не думал,
Что не имею права отбирать
Жизнь у других, живущих в этом мире,
Поскольку не могу ее давать.

Ну, что же, виноват, смиренно каюсь…
Чего еще ты хочешь от меня?
Рука дрожит, из глаз струятся слезы
И проржавела старая броня…

Сравнялся счет смертей, с тобой мы квиты,
Я оплатил последний, страшный счет…
Мы все на этом свете человеки…
И каждый - да когда-нибудь умрет.

Все суета и все - тщета людская,
Ни тех и ни других не воскресить…
Теперь хотя бы я в одном уверен -
Оставшийся ребенок будет жить!

Живи, мой ненаглядный цыганенок!
И за себя будь счастлив и за тех,
Кого скосила смерть своей косою,
Чтоб местью искупить отцовский грех.

(Входит Татьяна. Толстой оглядывается, всматривается в полумрак).

Кто здесь? Ответьте же!.. Лица не вижу…
Я не настроен принимать гостей…
Сегодня я не лучший собеседник,
С меня пока довольно новостей…

(Татьяна выходит из полумрака)

Не может быть… Похоже, злую шутку
Со мной глаза сыграли… Дайте свет!
О, Боже! Вы? Не знаю, что и думать…
Сюда пришли… Минуло столько лет…

Татьяна: Да, это я… пришла, едва узнала
О страшном горе, что постигло вас…
Не бойтесь, я пока еще не призрак,
Да и для них неподходящий час.

Не знаю, что сказать вам в утешенье,
Навряд ли можно горе заглушить…
Но… все проходит, и лишь остается
Сознание того, что надо жить.

Жить и любить, надеяться и верить,
Не гнуться под ударами судьбы
И знать, что предстоит еще немало
И радости, и счастья, и борьбы…

Толстой: Борьбы? Опять? Как я устал бороться!
Зачем мне этот горестный удел?
Я лишь терял… И сеял разрушенья…
С тобой соединиться не посмел…

Татьяна: Ну, что ж, таков наш путь… Мы были вместе,
Хотя нас разделяли тыщи верст,
Не думаю, что более счастливы
Те, кто в решеньях оказался прост.

Они живут по общему закону
И поступают, как заведено…
Им многое принадлежит по праву,
Но вместе с тем и много не дано.

Они не знают упоенья мигом,
Когда бурлит вскипающая кровь…
Не ведомо им то, какой бывает
Единственная, вечная любовь…

Я счастлива, поскольку я любила…
И жизнь за этот дар благодарю,
Хотя венчальных песен нам не пели
И не вели под гимны к алтарю…

Я вспоминаю, как мы танцевали,
И нам казалось, в зале мы одни…
Толстой: Потом опять разлука… Я уехал…
И потекли безрадостные дни…

В тот страшный день, когда меня осколком
Навылет ранило и я не знал,
Смогу ли выжить… Словно против воли,
Одно я имя только повторял…

Татьяна: В пылающей Москве, среди безумья,
Объявшего весь город до глубин,
Мы были всем с тобою друг для друга
На островке, меж дыма и руин…

Когда тебя в дорогу провожала,
То думала, наверное, умру…
Ты скрылся вдалеке… А я стояла
На пахнущем пожарищем ветру…

А на предплечии сандила рана,
Которую оставил тот ожог…
Толстой: Ты на огне линейку раскалила,
А я остановить тебя не смог…

Татьяна: (откидывает рукав, открывает шрам на предплечьи)
Он был залогом нашего единства
И знаком моей преданной любви…
Сожми меня последний раз в объятьях
И, как тогда, любимой назови…

Толстой: (обнимает Татьяну)
Любимая… Зачем ты отказала,
Когда тебе я руку предлагал?
Татьяна: Как я тебя ждала… Но ты с приходом
Примерно лет на восемь опоздал…

Не созданы мы были для блаженства,
Для брака, для семейной суеты…
Ведь наше чувство - сон о совершенстве,
Дыхание несбыточной мечты…

Не плачь о детях… Горю не поможешь…
Они наверняка сейчас в Раю…
Прошу лишь об одном… Когда уеду,
Пойди и разыщи жену свою.

Не оставляй одну, ведь ее горе
Сильнее, чем страдания отца…
Так Бог судил… Смирись, живи спокойно
И с нею будь до самого конца…

Пора идти… Ты знаешь, а намедни
Нам Вяземский читал забавный стих…
Шептались гости… Только зря старались -
О ком стихи, я знала и без них…

(достает из-за отворота рукава листок, читает)

Американец и цыган,
На свете нравственном загадка,
Которого, как лихорадка,
Мятежных склонностей дурман
Или страстей кипящих схватка
Всегда из края мечут в край,
Из рая в ад, из ада в рай,
Которого душа есть пламень,
А ум - холодный эгоист.
Под бурей рока - твердый камень,
В волненьи страсти - легкий лист…
(Кладет листок на стол и уходит. Толстой остается один. Некоторое время молчит, потом обнажает свое запястье, смотрит на шрам, оставшийся от ожога).

Толстой: Прощай, мечта… Не свидеться нам больше…
Я в этой жизни много растерял…
Детей не уберег… Любви не слушал…
Теперь недолго… Близится финал…

(Берет со стола листок, читает про себя, последние строки повторяет вслух)

Под бурей рока - твердый камень,
В волненьи страсти - легкий лист…

(Кладет листок, выходит на авансцену)

Листок порывом ветра подхватило
И унесло в неведомую даль…
Влекла его по жизни злая сила,
Но прошлого ему совсем не жаль!

Не жаль того, что вырвало из плена
Убогих мыслей, пошлой суеты
И жизнь высоким смыслом озарило
И подарило светлые мечты!

Как скуден и невероятно жалок
Обыденности мелочный удел!
И я скорблю о тех, кто прожил даром
И сделать шага так и не посмел,

Не осознал свое предназначенье
И не отринул быта липких пут,
Ни разу в небо так и не поднялся,
Не пережил тех сладостных минут,

Когда ты воспаряешь - и на крыльях
Своей мечты, свободен и силен,
Летишь вперед - и мир вокруг огромен
И только облака со всех сторон…

Я был в душе поэт… Но, Боже правый!
Зачем дано мне было столько сил?
Как стихотворец я, увы, бездарен…
Талантом ты меня не наделил!

Мечты… Мечты… О, как же был наивен
Полночный бред неприхотливых строк!
Я, как немой, хотел сказать о многом,
Но и двух фраз, увы, связать не мог…

И все же, пересилив безысходность,
Я написал заветный свой роман -
Пером отваги, мужества, удачи
И кровью из своих бессчётных ран…

Я стал явлением! Солдатом и бродягой,
Познавшим толк и в жизни и в вине…
Любил, дружил, страдал, играл, сражался…
И пусть… другие пишут обо мне!

Стихи… Все это вздор! Теперь я знаю,
Что Бог меня по-царски одарил.
Я понял Истину… Спасибо тебе, Боже!
Ты дал мне главное… Спасибо… Ведь я жил!

Я волей непреклонной двигал горы
И делал то, что люди не могли…
Чем был бы тот, другой, без Черной речки
И без дуэли из-за Натали?

Талант без воли… Есть ли что печальней?
Сосватал я ее, не прогадал…
Пустую, глупую, принесшую мученья…
Зато какие вещи он создал!

Есть только цель. А к ней пути бессчётны…
И пусть о средствах спорят без конца.
«Слова… слова…» - сказал один датчанин,
Отмстивший за убитого отца.

Значение имеет только воля!
Отвага, чтобы действовать и жить!
И лишь дается сильным и свободным
На этом свете что-то совершить,

Оставить след в умах, сердцах, печенках!
И жить века, костлявую презрев…
И не бояться в людях вызвать зависть
И мелочность, и ненависть, и гнев!

Ну, что ж… Роман дописан… И ложится
В тисненый переплет последний лист…
«Он был герой», - быть может, скажет кто-то,
А кто-то возразит: «Он - эгоист».

Пускай рядят… Бессмысленные споры
Порою развлекают наш досуг…
Я ухожу… Уже погасли свечи,
Окончен бал… Замкнулся жизни круг.

Останется легенда… И лишь после,
На острове моем, я без прикрас
Вам расскажу, что было в самом деле…
Прощай, Американец… Пробил час.

(Занавес)

Голос за сценой: Умер Толстой через восемь лет - у себя дома, в окружении семейства. Похоронили его на Ваганьковском кладбище… Двенадцатый его ребенок, Полина, прожила 86 лет, увидев и детей, и внуков. Страшен был конец Авдотьи Тугаевой - ее через 15 лет после смерти мужа по пьяному делу зарезал ее же собственный повар. Татьяна Ергольская так и не вышла замуж. Однако с семейством Толстых она была дружна и помогала Николаю Ильичу в воспитании детей, в частности, маленького Левы, который впоследствии стал великим писателем и всегда вспоминал о «тетеньке» как об одном из самых добрых и светлых людей, которых он когда-либо знал…