Наши в городе

Небольшое нелирическое отступление:
Я как-то раньше не подумала о том, что, может, не все знают, что такое "Наши в городе". Это ежегодный питерский рок фестиваль, который проводится в конце мая.


Ну вот. Начесанные волосы до последней ниточки покрыты гелем, превратившим их мягкий щелк в какой-то комок красных змей, глаза отведены черным, одет привычный черно-белый концертный «костюмчик», отличившийся в этот раз некоторыми новыми деталями в виде полосатой футболки и длинной белой перчатки на левой руке. Как всегда.
В первые разы был восторг от моей изменившейся внешности, от предчувствия того, какое впечатление я произведу на встреченных мною по дороге людей, как они будут шарахаться от меня и говорить что-то вроде «ни фига себе» или «еб твою мать».
Сейчас просто иду с подругой по улице и не замечаю удивленных взглядов, лиц, поворачивающихся вслед нашей удаляющейся паре.
Она идет рядом со мной, как всегда плавно покачивая бедрами, как всегда пытаясь меня задирать. Не знаю почему, но ей доставляет кайф бесить меня. Может, вампирит? Ладно, для друзей ничего не жалко…
Сначала отстраненно улыбаюсь, не обращая внимания на нее. Прямо таки слон и моська!
Но потом ее жужжание уже начинает надоедать. Повеселилась и хватит!
Но она продолжает и к собственному удовольствию добивается того, что я останавливаюсь посреди улицы и заявляю, что если она сейчас же не заткнется, то я доеду до Юбилейного, загоню там билет и вернусь домой.
В ответ, как и следовало ожидать:
- Ути-пути, деточка обиделась! А что же ее так взбесило?!
Далее уже с противным растягиванием гласных и аканьем:
- Да-арагая, я же тебе гаварила, что нельзя не-ее-рвничать – от этаго портиться цвет лица-а-аа! Ско-оо-лько можно тебя-яя учить?!
Ну и что с ней делать?! Честно говоря, руки так и чешутся придушить… но это временно. Если у меня вдруг что-то случается, я знаю, что есть на свете человек, которого как-то волнуют мои проблемы. Хотя я, в принципе, считаю, что людям, по большому счету, плевать друг на друга, даже если они близко общаются.

Ну вот, как и год назад, мы выходим из метро на Спортивной, где уже собралась разномастная толпа. В этом году 5 сцен, одна на улице – свободная. Уже что-то играет.
Надо найти остальных девчонок. Она орет в телефон, как мне кажется безуспешно, пытаясь перекричать тысячи поющих, гомонящих, воющих голосов.
Я осматриваюсь вокруг. Передо мной стоят парни лет двадцати с небольшим в косухах, на спинах которых прибиты гранеными заклепками нашивки, а скорее даже целые плакаты: Punks not dead и Анархия.
Это вызывает у меня на лице горькую усмешку.
Значит, панки живы?! Ха-ха! Вот вы, мальчики, после фестиваля вернетесь в свои отремотированные квартиры, включите свои музыкальные центры или домашние кинотеатры, предварительно засунув свой блестящий от кожного сала нос в наполненный до самого верха холодильник… Я не спорю – «да. я тоже буржуй – у меня есть холодильник». Я не говорю, что я лучше.
Значит, панки живы?! А я думаю, что нет. Кобейн умер. С его смертью застрелился последний панк. Из чувства солидарности. От понимания, того, что ничего не будет.
Будет, но не так… Панк-рок умер. Застрелился, выпустил заряд прямо в трепещущий от волнения рот.
Так вы все еще готовы носить эти косухи?! Значит, я буду молчать.
Она выдернула меня из моих терпко-язвительных мыслей, проорав в ухо.
- Они около магазина! Пойдем пить пиво!!!
Я стряхнула с себя наваливающееся депрессняковое состояние, припомнив о том, что я клятвенно пообещала себе этим вечером выкинуть все мысли из головы и наслаждаться простыми радостями жизни в виде ударной дозы бухла и мужиков.
Федосов, я помню тебя, я выучила:
«Моя печаль пусть кинется с обрыва,
А вслед за ней и весь мой депресняк.
«…Эй, друг, купи ещё бутылку пива!…»
Я буду жить – я не дурак!»

Кажется, что до … я была больна. Было холодно. Теперь не могу в кофте – скорее скинуть и в одной футболке! Прыгать! Рука в длинной белой перчатке – вверх! Вниз. Толчок, чувство невесомости – и на землю! Бьюсь в истерике между небом и землей.

Пьем с какими-то мужиками вино. Имен не знаю. Просто пьем.
Люблю красное-полусладкое. Оно мягко, словно осторожный кот, пробирается в желудок, сворачивается в нем уютным теплым комочком – разве что не мурлычет.

Уже там! Ура, товарищи!!! Протолкнулись! Быстрее – не опоздать на Пилота! Но сначала еще по пиву!
В который раз за последние два часа…

Как тебя зовут, я не запомнила. Вроде Андрей… Точно уже не скажу. Сколько еще до тебя неумело ласкали мое пронизываемое конвульсиями ударников тело?... Черт, все лица – в один темный блин!
Моя левая нога крепко обхватывает твой корпус в районе поясницы – как на тренировке… Это… румба. Просто в другом ритме.
Корпус назад – до самого пола. Почему-то знаю – не уронишь.
Подбрасываешь меня вверх. Лечу навстречу твоему лицу, которое напрочь стерлось из моей памяти.
Я знаю, что ты на пределе, но я спокойна. Анализирую, как, куда тебя поцеловать, как провести по тебе рукой.
Ты мне не поможешь, хотя и очень стараешься. Не то. Да я и не надеялась здесь встретить…

Эмоции заперты. Было хорошо, но продолжения не будет.
Что? Просишь мой телефон?! Зачем…
Опять просишь?! Не надоедай! Глупо отговорилась: «Я ценю свою свободу!». Не верь этому и пойми, что ты – не тот!

Полтретьего ночи. Вваливаюсь в квартиру на подворачивающихся, изломанных от напряжения, ногах.
Раздираю слепленные гелем волосы, неаккуратно смываю косметику – так, для того, чтобы поставить галочку.
Постель… Упала на нее вниз лицом. Несколько минут лежу не двигаясь, потом – на спину и тупой взгляд в потолок, по которому расползаются щупальца лампочек люстры.

Одним щелчком - оба выключателя, и, не одевая пижаму, кидаюсь под одеяло.
Там, устроившись на проволочных волосах, я лежу как всегда с полчаса.
Как заснула, не помню.