Ангелы справедливости

Командира разведгруппы, старшего лейтенанта Алексея Лукина сплющило. Сколбасило. Раскатало как блоху по стекловате. В общем, называй, как хочешь, а результат, один хрен, пиковый. И вот лежал он уже полночи как дитё малое в поисках защиты, в позе зародыша, под вытертым солдатским одеялом. Несмотря на это чувство внутреннего равновесия все никак не приходило. «Эх, Ленка, Ленка… Сука ты, Ленка!» - привычно крутилось в голове все это время заезженной пластинкой вместо сна, столь необходимого перед выходом на задание. В чем была виновата его бывшая одноклассница и предмет воздыхания до сих пор в сложившейся ситуации, наверное, Лукин и сам бы не смог ответить. Хотя и была. Ведь из-за нее он здесь. Сейчас. Хотя и не был он рожден для такой службы: не по душе ему она. Эх, ты, дурь-гордыня человеческая…

«Алеша, Алешенька…» - Так звала его мама, завхоз одного из технических московских ВУЗов, никак не нарадуясь на доброго, умного и ласкового сыночка. И имя звучало для мальчика как нежная музыка, и как ласковая теплая ладошка, что гладила его по голове. Сынок был единственной ее радостью, которую она холила и лелеяла в одиночку. Что поделать, коль ее бабья доля оказалась такова?

Был, правда, когда-то бедовый муженек, Василий, с бесенятами в глазах. «Золотые руки» слесарь. Руки-то его и сгубили: подносили много за прекрасно сделанную работу, и стал он все чаще заглядывать, нет, не в рюмку – в стаканище с прозрачной, как слеза жены и такой же горючей водкой. И утоп по пьяни: в середине мая дернула его нелегкая открыть купальный сезон, когда Алешке едва пять лет стукнуло.

Вот Алешка и рос таким мягоньким, все поведение от доброй и застенчивой матери впитывая. В школе он ни во что не лез, не впутывался - все боялся мать расстроить. За это его одноклассники, их мальчишеский круг, не приняли, не замечали. Хотя, нет, замечали, когда поизгаляться хотелось. И прилипла аж до десятого класса кличка – Тихоня. Вначале Алешка переживал из-за нее до слез, потом смирился. Привык. Только будучи в тишине дома, дожидаясь матери с работы, он все грезил, как накажет, когда вырастет тех, кто подзатыльники ему все отвешивал, да подножки ставил. Помечтает так чуток, а потом – за уроки, чтоб маму не расстраивать. Так и шло его детство, тихого и воспитанного мальчика в однокомнатной хрущобе на окраине Москвы до полового созревания, наполненное лишь мечтами и грезами. До того дня, пока он по-иному не взглянул на Ленку, свою соседку по второй парте. Уже как мужчина.

Но Ленка на него абсолютно никакого внимания не обращала. Он для нее был также привычен, как школьная парта, доска, учебники и другие предметы, вошедшие в ее жизнь с первого класса. Лишь временами в ней вспыхивал интерес, когда на контрольных надо было что-то решить за нее или возникала необходимость списать. А в остальном – ноль внимания, фунт презрения. Ей нравились другие мальчики, из породы тех, что сигаретами на всю Ивановскую чадят, втихаря пьют водку, хамят и косят под приблатненных. Стать таким же Алешка не мог, но Ленка из головы все никак не выходила. Особенно по ночам, во время поллюций, из-за чего было особенно стыдно утром перед матерью. Измученный мозг искал выход, как стать еще более крутым, чем другие, чтобы заинтересовать, наконец, Ленку. И нашел. Стать офицером, самым крутым офицером-десантником.

Первая искра интереса вспыхнула практически сразу. - Ты, правда, в десантное училище собрался после школы? - спросила Ленка, перед началом уроков, аккурат через неделю после того, как он поделился своими планами с классным руководителем. – Ага, - только и нашелся что ответить Лешка. «Ну, давай, говори с ней, развивай тему, - будто кто-то нашептывал в ухо, - ей же интересно. Видишь, как она смотрит? Она ждет» Но Лешка к такому вниманию не привык. Он покраснел, как помидор, до самых корней своих белобрысых волос, но спич не рождался. – А что? – только и сумел он выдавить из себя. – Так, ничего. - Легко и беззаботно ответила Ленка, вступив в трепотню со своей подружкой Лариской. Момент был упущен, но он показал главное: ты – брат, Алешка на верном пути. И Лукин с ту секунду понял, что теперь-то уж точно для него иного пути нет, кроме как в РВВДКУ*.

И вот, несмотря на все слезы и упреки матери, Алешка сделал невозможное, даже можно сказать нереальное: он поступил в училище, куда конкурс чуть ли не выше, чем МГУ. Лукин впервые был счастлив. «- Дурилка картонная! – мучительно думал теперь он, ворочаясь бессонными ночами. – Надо было идти в ВУЗ, где мать работала. Ведь все там «на мази» было». Но проку теперь от таких соплепусканий не было, только усиливалась жалость к самому себе. А тогда, в училище, он старательно зубрил теорию, тренировался до изнуряющей боли в мышцах с непонятным фанатизмом в светло-серых, рыбьих глазах. Его рвение командиры и сокурсники списывали на карьерные устремления, и были неправы. Главная Алешкина цель была – отпуск, когда он сможет пройтись в форме мимо Ленкиного дома, и, может, повстречается с нею. От таких мыслей вспотевали ладони и жар бил в голову, а по ночам сны дорисовывали то, чем могла бы закончится такая встреча. И Лукин, стиснув зубы, пришпоривал себя в учебе, насколько мог.

В отпуск он поехал практически первый со своего курса. И все случилось так как хотел: первым человеком, кого он встретил в своем районе, была Ленка.

– Привет! – будто расстались всего лишь вчера, просто сказала ему она, слегка прищурившись от бившего ей в глаза солнца. И было в этом взгляде, да и в голосе что-то томно-интимное, пригвоздившее Алешку к асфальту невидимыми стальными прутьями. – Какой ты стал!
- Какой? - в миг осипшим голосом спросил он.
- Не скажу! – улыбнулась Ленка в ответ. И сама тут же предложила – Может, давай вечером сходим куда-нибудь?
- Давай, - сразу же согласился Лукин. Ему, по сути, было абсолютно все равно, лишь бы с нею.
- Хорошо, я тебе позвоню, - на прощанье Ленка махнула рукой и пошла в сторону своего подъезда, не оглядываясь.

Но у Лешки за спиной выросли крылья за спиной. Они невероятно окрепли после ночной победной драки за Ленку, и первого столь сладостного поцелуя вперемежку с объятиями. И вот теперь, под сукном солдатского одеяла снова и снова прокручивалось в голове, как он был безмерно счастлив: к концу отпуска Лукин познал Ленку, как мужчина. И мысли эти оставляли лишь горечь в душе, сравнивая «тогда» и «сейчас».

Благодаря мыслям о Ленке и устремлениям к ней, учеба в училище пролетела как-то незаметно: досадливой помехой - от отпуска, до отпуска. Лукин не волынил, все также был жаден до занятий, осознавая, что только благодаря усердию, он снова увидит его Лену. Сил хватало и на письма, которые он ей строчил по ночам, и на нежность, которую он выплескивал на Ленку, в те редкие дни (раз-два в месяц), когда она приезжала к нему, в Рязань.

Но, как утверждает солдатский афоризм, «Любовь девушки – как ремень у солдата: чем ближе к дембелю, тем слабее». Видать, курсантская доля тоже такова. За полгода до выпуска Ленка перестала писать. Алешка мучался неведением три недели, но поделать ничего не мог. И тогда он впервые ушел «в самоход», чтобы узнать, что случилось.

Москва встретила холодным дождем, и закрывшимся на ночь метро. Мерзкая морось, казалось, окутывала все, но Лукин практически не заметил ее, добираясь полночи пешком - от вокзала до ленкиного дома. Вынужденный марш-бросок был связан с отсутствием денег, но Алешке было все равно. Черные мысли роились в голове: от несчастного случая – вплоть до смерти."- Хоть бы с нею все было в порядке" - молил он Бога про себя

Но он не угадал. Судьба умела не только одаривать его, но и бить больно. Он встретил в полном здравии Ленку, его Ленку, но в объятиях другого мужчины, небрежного облокотившегося на новенький Volvo-740. Фонарь у подъезда, как прожектор, выхватывал их из тьмы, а-ля театр мимики и жеста.

Алешка сдался. Он не стал кидаться в драку, а развернулся и… устало пошел домой. Заспанная мать, увидев его, опешила. Лукин молча ткнулся лицом в ее в колени, и разревелся в голос, как в детстве. Рушилось все: летели в тартарары мечты и устремления. Мать все поняла, но все равно утром отправила на вокзал. Глупо, мол, бросать учебу за полгода до конца.

Что было потом, теперь выглядело дурью сивой кобылы, но тогда казалось единственно верным решением. Вместо того, чтоб остаться, как его и приписали, комвзвода в училище, Лукин написал рапорт «в горячую точку». Как ни уговаривали его командиры остаться в училище, чистоте и уюте, Алешка все равно стоял на своем. Ему уже рисовалось, как он, вся в грудь в орденах, снова окажется дома, и Ленка, измученная раскаянием, на коленках умолять его будет о прощении. Начальство плюнуло, и рапорт его в конце концов подписало. «Мудак, какой же я - мудак!» - снова стонал он про себя.

… «Горячая точка» приняла его, чистенького и ухоженного, расстрелянной из крупнокалиберного пулемета казармой, вмещавшей в себя штаб подразделения, к которому он был прикомандирован. С трудом найдя хрипло матерящегося начштаба в потертом комбезе, старший лейтенант Лукин сдал документы под приказ возглавить разведгруппу, прежний командир которой уехал домой 200-тым**. «- Хорошие ребята тебе достались, старлей! - просто воспевал начштаба, по-отцовски умиленно глядя на лукинскую грудь, увешанную «бирюльками». – сегодня должны вернуться с выхода. Ты, главное, держись своего зама, Головы, и все будет путём»

Но с «путём» как-то сначала не заладилось. Когда Алешка впервые увидел свою группу, его короткий былобрысый бобрик встал дыбом от ужаса: до зубов вооруженные, давно небритые озлобленные бандитские морды, одетые невесть как, абсолютно не по форме, не вызвали у него чувства уверенности в себе. Ну, не походили они на тех прилизанных бойцов из фильма "В зоне особого внимания", как он себе представлял в фантазиях. И в этот момент он действительно понял, что вляпался не по-детски, ведь там внутри Лукина все еще жил тот добрый и ласковый мальчик Алеша. Один вдруг откололся от группы, попадавшей сразу после этого на землю, и пошел в штаб. – Наверное, мой зам, - само собой скользнуло в башке.

А далее, все пошло как пошло: все видели, что не он – Лука, как сразу же окрестили его подчиненные, командует, а Голова, как бы взял его к себе в замы. Впрочем, Алешка и сильно этим не заморачивался, поняв, что лишь так он сможет вернуться домой живым. Хрен с ним, что разгоняи все попадают ему. Голова чувствовал его настрой, но ничем не проявлял своего превосходства.

Так прошло два месяца, и несколько заданий. Алешка пообвыкся, стал и сам чем-то похож на ребят своей группы. Оказались нормальные ребята. И все бы ничего, но в прошлый выход командира разведгруппы, старшего лейтенанта Алексея Лукина сплющило. Сколбасило. Раскатало как блоху по стекловате. Он, во время зачистки, впервые увидел ангелов. Ангелов, взлетавших ввысь, к утреннему небу, оттуда, где на земле слышались выстрелы. И Алешке стало страшно. Захотелось стать муравьишкой и забиться куда-нибудь в щель. Но выстрелы прекратились, ангелы исчезли, а рядом «нарисовался» Голова. Все вроде встало на свои места, кроме души Лукина, которая съежилась от неведомого страха, и так и не хотела принимать прежние формы. Но все его страдания сейчас крутились здесь, под этим солдатским одеялом в виде одной лишь фразы-формулировки - «Эх, Ленка, Ленка… Сука ты, Ленка!». С этой фразой он и уснул.

Через два часа он был разбужен посыльным из штаба .Командование, из-за нехватки личного состава, решило отправить его группу и взвод десантуры вместе с «ленточкой»***. Группа, мрачно матерясь, сплевывала сквозь зубы,не их, мол, дело, но приказ - есть приказ. Раньше Лука бы весь взмок и трясся от страха, но сейчас, то ли от недосыпа, то ли от печальных мыслей, было все «по барабану», а начало поездки и во все успокоило. Сидя на броне, он ловил восхищенные взгляды десантников-срочников, бросаемые на него и ребят из его разведгруппы, и сам себе от этого казался таким значимым и матерым, что его чуть ли не как шар раздувало от собственного самомнения. «Ничо, скоро отпуск, - врал он сам себе, задавливая на корню ночные страхи, – надо будет маме что-нибудь экзотическое привезти». Но в ночь, не доходя лишь несколько километров до пункта назначения, «ленточку порвали».

Удар был нанесен грамотно. Взрывы в голове и хвосте колонны слились с автоматным и пулеметным огнем, где-то за спиной рванул «наливник»****. Бойцы стряхнулись с брони как листья с деревьев поздней осенью, открыли ответный огонь. Придремавший было Лукин тоже соскочил. И хотя смерть металась вокруг него, озаряя небо, и взвизгивая многократным эхом то справа, то слева, Алешка не падал и не прятался. У него что-то замкнуло в голове. Абсолютная апатия овладела им, рождая странное ощущение, будто это все - кино. Он видел, как упал, справа от него, вскрикнув, сопляк-десантник, схватившись за низ живота, и из-под его пальцев потекло что-то темное, но кинуться на помощь не смог. Наоборот он, не прячясь, демонстративно покинул позицию, и, как робот, волоча автомат, стал подыматься вверх по простреливаемому склону, ближе к звездам.

В Алешку стреляли, но не попали. Хотя это совсем почему-то его не волновало. На полпути к звездам он устал, и сел на валун. «- Партер»- равнодушно мелькнуло в голове. Картина действительно была всеобъятной: над колонной, сквозь чад, уже металось несколько ангелов, никак не желая покидать грешную землю. И внутри Луки стала расти какая-то неведомая радость, что он посвящен в дела божеские. Вдруг он увидел еще взметнувшихся ангелов, но не от «ленточки», а с противоположного склона. Их появление совпало с очередями и красно-желтыми вспышками на нем. «- Голова с ребятами… Обошли с тыла гадов… Надо же…»- также равнодушно констатировал мозг.

Через полчаса дело было кончено, все стали стягиваться. Но Лукин так сидел и сидел на валуне. Завороженно он смотрел на местами коптящую «ленточку», и махал руками запоздалым ангелам. «- Пока!» - шептал он им. За этим занятием и застал его Голова.
- Бля, ты как, Лука? Тебя зацепило? – недоверчиво нахмурившись спросил он.
- Не-а, Голова, я – путём, - спокойно ответил Алешка.
- Так, хули ты тут делаешь, сука?! – вдруг злобно взорвался зам. – Сдрейфил, тварь? - Он схватил Лукина за шиворот, сдернул с валуна себе под ноги. Сухо щелкнул затвор его автомата.
Алешка даже не сопротивлялся. Он посмотрел на Голову блаженной улыбкой, и ровно сказал: - Я ангелами любовался…
- Ангелами??!
- Да, ангелами. Они бывают белые и серые, наверное, из-за грехов… Ты там, на склоне тоже ангелов стаю поднял в небо… Ты мне веришь, а?- бессвязно затараторил Лукин.

Голова присел на корточки и заглянул в полубезумные глаза командира. И усмехнулся.- Ну-ууу? А я кто тогда? Демон, что ль?

Лукин бесстрашно и без вызова ответил: - Неее, Голова, и ты ангел, но другой. Справедливости. И ребята наши тоже… Я знаю… - и снова перешел на непонятное даже самому себе бормотание. Но остановится никак не мог.

Голова выпрямился, неожиданно отдаляясь.- Прости, Лука, - сказал он, и нажал на спусковой курок. Автомат коротко рыкнул, и Алешка от боли потерял сознание.

Через некоторое время его забрали присланные десантники, и, забинтовав простреленные ноги, спустили вниз.

- Зря пожалел я тебя, мудака, - переваривая колючую тему, мучительно-зло думал Голова, угнездившись на броне, после того, как «ленточка» продолжила движение. – Эстет херов. Ангелами он любовался, бля. Тоже мне, пророк Моисей нашелся…

-----------------------------

* РВВДКУ - Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище им. генерала армии В.Ф. Маргелова
**200-тый – т.е. погиб
*** «ленточка» - колонна
****«наливник» - бензовоз