Ночной блюз

 Дверь хлопнула так громко, что отслоившаяся от косяка штукатурка посыпалась на пол, словно конфетти, выпавшее из рваной рождественской коробки. Мария вздрогнула и неприятно поежилась: соседи наверняка отметят этот бурный момент из ее биографии. Она попыталась крепко заткнуть уши ладонями, но все равно слышала, как метроном, гулкие шаги уходящего прочь человека. Ее мужа...
 Наконец все стихло, и дом опять погрузился в тишину, состоящую из шептаний-пересудов и беззвучных выражений лиц.
 Сердце Марии готово было выпрыгнуть из положенного ему места в купейном вагоне. Но поезд тронулся, и нужно было ехать дальше вопреки всему.
 В узкую щелочку меж окном и широкими ставнями подул осенний ветер, и ей показалось, что внизу, под окнами, неистово стонет какой-то больной человек.
 - У-у-у!.. Я умру!..
 "Куда же он пошел? - подумала Мария. - На ночь глядя... Опять в свое Никуда. Ни к кому. Ни друзей у него, ни подруг... Тьфу, что за жизнь!.."
 Она отошла от двери и приблизилась к старому трюмо, посреди которого все явственнее намечалась трещинка. Давно пора было выбросить эту рухдядь, но что-то ее удерживало, наверно, привычка - к вещам ли, людям...
 Мария всмотрелась в зеркало и чуть не шарахнулась от него. Трещинка проходила как раз возле линии ее носа, неимоверно растягивая и утолщая его, а глаза откатывались дальше друг от друга, будто неверные супруги.
 - Что за нелепое сравнение! - вслух произнесла Мария. - Да никого у него нет, никого! Пускай побегает, перебесится, выпустит пар!..
 Она чуть нагнулась, и ее лицо вышло за трещинку, принимая правильные формы. Мария улыбнулась и быстро разметала волосы в разные стороны.
 - Нет! Все-таки я еще ничего! - уронила она, смешно причмокивая и дразня зеркало. - А он пусть катится ко всем чертям!
 Ветер усилился, и оконная рама, повинуясь его новому сильному порыву, затрепетала, словно раненая перепелка, глупо попавшая в силки.
 - Боже мой! А если он в таком ненормальном состоянии бросится под машину? А если наткнется на каких-нибудь хулиганов?..
 Зарядил дождь мелкими горошинами, выпущенными из небесных парабеллумов. Стало темно и грустно.
 Что-то замышляя, Мария подошла к проигрывателю, стоявшему в углу комнаты. Покопавшись в горке старых пластинок, она нашла одну и удовлетворенно сжала губы. Вытащив пластинку из цветного конверта, Мария посмотрела ее на свет и слегка потрясла. Он всегда так делал перед тем, как ставить музыку, и напоминал этим ковбоя, хлопающего мустанга перед объездом.
 Она бережно нанизала пластинку на штырь и, включив управление, подвела головку с иглодержателем к нужной бороздке.
 Внезапно комнатную тишину расколол хриплый гортанный голос Джимми Брауна - некоронованного короля блюза.
 - Пли-и-и-из! Гоу хоум! - зарыдал он, и этот вопль был как открытая рана.
 Ритм медленного блюза подхватил его дикий стон. Басы, как нервные сообщения, проникли в ткань мелодии и растворились в ней...
 Мария, закрыв глаза, отошла к середине комнаты и, повинуясь блюзу, стала совершать плавные круговые движения.
 - Ах, какая я была красивая! Ах, какая у меня была фигура!.. - шевелила она губами, и ее фразы-мольбы причудливо совпадали с теми, что пел Джимми.
 Наконец, словно дразня ее, он стал шептать что-то быстрое и непонятное, похожее на молитву, И вновь - резко и щемяще:
 - Пли-и-и-из! Гоу хоум!
 Прижав руки к бедрам, Мария потянулась к воображаемому партнеру.
 - Почему он уходит? Уходит и возвращается? Если уходит, то почему возвращается? Ведь уходить надо навсегда? И разве одна минута горя не напоминает вечность?
 Джимми опять стал говорить что-то, и Марии показалось, будто он пересказывает свою историю, но делает это быстро и скомканно, словно считает ее второстепенной по сравнению с тем главным, что он явит сейчас, и это главное...
 - Пли-и-и-из!..
 - Ну, пожалуйста, ну, вернись домой!
 - Гоу хоум!
 - Где бы ты ни был, что бы ни думал, я хочу быть с тобой и в твоих мыслях...
 А Джимми уже надрывался в своем неистовстве, как будто от его отчаянного крика зависела вся жизнь, и даже нечто большее - космическое, уходящее в небытие. Быстрая, неуловимая гитара, словно лань, влетела в мелодию и запрыгала, задергалась жалобно и бесстыдно, как яркий пример фибрилляции на кардиограмме. А вслед за ней зашелестели ударные щетки и шаловливые щеточки, отрывистые, как пощечины, произведенные не ладонью, а только пальцами, И мелодия, подобно огромному снежному кому, покатилась, покатилась с Эвереста куда-то вниз, в глубокую расщелину, в Марианскую впадину, разбиваясь на мелкие, маленькие, мельчайшие осколки, и они долго и отчаянно бились и добивались внизу, превращаясь в эхо...
 - Пли-и-и-из! Гоу хоум! - Мария внезапно почувствовала, что все это пела она сама, а король блюза уже давно умолк, и только диск продолжал крутить свои бесполезные обороты. Хитрецу Джимми ничего не стоило запеть снова с тем же потрясающим эффектом, и гитара могла бы точно так же повторить свое выпрыгивающее соло. Для этого нужно было только еще раз переставить иглу к началу, к тоненькой разделительной бороздке. Но для Марии это было свыше ее сил.
 Тяжело дыша, она подошла к проигрывателю, резко отодвинула головку, вытащила пластинку и, крепко обхватив ее руками, со всего размаху шлепнула об пол.
 - Да пускай околеет, окочурится там, на улице! - исступленно кричала она в экстазе и топтала несчастного низвергнутого короля. - Мне наплевать на него, пусть так и знает! Я никогда, никогда не приму его обратно!..
 Диск принадлежал солидной фирме и он не мог ни хрустнуть, ни затрещать, ни сломаться. Правда, сердцевина деформировалась, приводя его в негодность.
 Мария, как полоумная, все топтала и топтала его босыми ногами, и со стороны было похоже, что она марширует на плацу, словно фанатичная подружка кубинских барбудос.
 Потом она в изнеможении опустилась на колени и долго беззвучно рыдала, пока поток ее слез не стал постепенно иссякать. Успокоившись, Мария привстала, подняла с полу истерзанную пластинку и, послюнявив палец, провела им по возникшей выпуклости, как будто эта нехитрая операция могла реанимировать пластинку.
 Вздохнув, Мария взяла конверт, не спеша вложила в него диск и поставила на место среди прочих его собратьев. Конверт непомерно раздулся, тесня другие пластинки, словно Джимми надувал свои невидимые щеки...
 Неожиданно раздался звонок, но он был спокойный, уверенный и ненастойчивый. Самый обычный звонок... Мария неловко засуетилась, нервно потирая колени, зашевелила губами и, как-то по-старушечьи семеня ногами, пошла открывать дверь, или ломать баррикаду. Стараясь глядеть чуть поверх головы вошедшего, чтобы случайно не встретиться с его глазами, она медленно, по слогам, проговорила заученную фразу, утверждая или спрашивая:
 - Яичницу с ветчиной?..

     Ташкент
      1986