Опиум для уродов

Правдивая история о том, как на зоне строгого режима
проповедовали Слово Божье


СИДЕЛЬЦЫ КОЛОНИИ СТРОГОГО РЕЖИМА №9 называли себя экзотично – «жертвы Холокоста». А свою колючую обитель просто и непритязательно – «наше маленькое гетто». Правда, гордых представителей еврейского народа на зоне насчитывалось не так много. Главным был Миша Ашкенази – благообразный мужчинка с лысиной, искрящейся оптимизмом. К нему примыкали человек семь-восемь, в основном люди благородных профессий – аферисты, мошенники, фармазонщики и Аркаша Симкин, которого все ласково называли Блудный Сукин Сын. Аркаша, с отличием окончивший МГИМО, пару раз успешно выдавал себя за продюсера Уитни Хьюстон, получая приличные авансы под её будущие выступления в Нижнем Новгороде и Сыктывкаре.

Но что же связывало «девятку» с гнусными преступлениями бесноватого Адика? Нет-нет, здесь никого не травили газом, не сжигали в печах и даже не сдирали татуированные шкуры с расписных зэков, чтобы использовать на абажуры и дамские сумочки. Секрет странного названия крылся вот в чём.

Несколько лет назад в колонию был назначен очередной начальник взамен прежнего, вечно дремавшего в кабинете и проспавшего даже свою отставку. Новый хозяин, подполковник Илья Ильич Загайло, служил прежде в Саратовской области и привёз оттуда признаки лёгкого дегенеративного расстройства, которое он упорно называл «передовым опытом». Сразу по приезде Загайло обратился к руководству с просьбой разрешить ему внедрение этого опыта в отдельно взятом исправительном учреждении №9. Сверху махнули рукой: валяй, Кутузов…

И Кутузов навалял. Он приказал пометить всех арестантов, исходя из степени их морального паскудства. Активистам, помогавшим администрации, нашивались на левую сторону зэковской робы бирки красного цвета. «Мужики», тоскливо мотающие срок, пытаясь не вязаться ни с «козлами», ни с «блатными», получили коричневые нашивки - по аналогии с говном, которое болтается в проруби. Нарушители режима были раскрашены зелёным цветом – цветом надежды на то, что когда-нибудь на просторах зоны №9 не останется ни одной этой сучьей морды. Чёрной отметкой заклеймили «братву» - бродяг, босяков, правильных парней и прочих лютых врагов администрации. Далее шли «белые бирки» - хронические алкоголики. И, наконец, жёлтые метки предназначались наркоманам. После долгих воспитательных бесед резиновыми дубинками система, что называется, «пошла».

Поначалу преобладал коричневый цвет. Затем в результате закручивания гаек его потеснил зелёный. На зону обрушился тяжёлый пресс лагерного режима. Народ стали «гасить» в «шизняке» за нежелание махать руками на физзарядке, за прогулку в локалке отряда без головного убора, за игру в «балду» во время политической информации и за прочие чудовищные преступления. Однако в преддверии золотой осени «девятка» начала из зелёной медленно перекрашиваться в жёлтую.

-Ч-чёрт знает что! – ругался Загайло. – Что ни этап – сплошные наркомы! Простому подполковнику остаётся перед ними во фрунт вытягиваться…

А ТУТ ЕЩЁ ОДИН СЁПРАЙЗ: какая-то арестантская гнида изловчилась загнать «маляву» трижды долбанным правозащитникам, представителям передовой либерастии. Мол, так и так, недобитки совдеповской коммунячьей сволочи попирают нашу честь и достоинство, метят нас, как фашисты - узников концлагерей. Причём – что характерно! – многие осуждённые носят на груди жёлтые бирки наподобие звёзд в еврейских гетто. Это, несомненно, свидетельствует о дремучем антисемитизме начальника колонии подполковника Загайло.

В «девятку» срочно прикатила комиссия во главе с грозной мадамой необъятных размеров – что-то среднее между нильской лошадью и Валерией Новодворской. Мадама сверкала глазами, как прожектор перестройки, брызгала слюной и ругалась латинскими выражениями. Долговязый подполковник бегал за ней вприпрыжку, вытянув руки по швам, а шею вперёд, отчего дико походил на страуса нанду. Завершала этот африканский натюрморт стая бабуинов при погонах, которая неумолчно трещала, приплясывала и размахивала руками, как будто выпрашивала у непрошеных гостей горсть бананов.

Но коварные гости бананов бабуинам не дали, равно как не сообщили цель визита, ограничившись туманными фразами о гуманизации и правах человека.

-Совсем озверели! – возмущался Загайло, проводив либерастов за ворота и вытирая крупный пот. – Какие права человека? Где они, хляби, здесь человеков нашли?

-А мы разве не люди? – робко возразил зам по воспитательной работе капитан Синелоб.

-Ты когда себя последний раз в зеркале видел? Сколько лет на зоне?

-Четыре с половиной.

-Да после трёх лет в этом заповеднике человек превращается в ишака! Так что мы с тобой – два ишака. И другие работнички тоже. Только привыкли друг к другу и этого не замечаем. А ты выйди за КПП и спроси у первого встречного: «Скажите, я – ишак?». Он тебе честно ответит.

-А зэки тогда кто?

-А зэки – насекомые! Которых надо травить дустом, поскольку они размножаются со скоростью бешеных тараканов! Но приезжают всякие скребучие полузащитники и норовят их занести в Красную книгу…

Выплеснув на замполита глубокие познания в области энтомологии, начальник колонии затушил тлевшую сигарету о башку арестанта в драной тельняшке. Арестант достался Илье Ильичу от его предшественника и представлял собой пухленького болванчика, вылепленного из хлебного мякиша, а затем умело раскрашенного. На таких фигурках набил руку чернушник Фарид Хусаинов, который откинулся год назад и уже успел побывать с выставкой своих многоликих кукольных «сидельцев» в Финляндии. Теперь такой же хлебный человечек украшал письменный стол мэра города Нахтияллокикку как посланец мира и символ дружбы двух народов.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ИСТОРИЯ С ПЁСТРЫМИ НАШЛЁПКАМИ приобрела масштабы международного скандала. Во время представительного слёта передовиков иудейской культуры какой-то известный равви ввернул пару крепких выражений на иврите про зловещий русский Майданек, что не преминула тиснуть пара-тройка таймсов и обсёрверов. Весь этот импортный обсёр докатился до Москвы, а оттуда – с соответствующими комментариями и примечаниями – до областного управления исполнения наказаний. Илья Ильич тут же предстал пред ясны очи начальника управления - генерала Бурдюкова. С первых же минут разговора ясны очи стали наливаться кровью и вскоре напоминали две большие помидорины.

-Ты что творишь, ушлёпок говяжий?! – ненавязчиво поинтересовался генерал. – Ты что за карнавал мне устроил, пламенный фашист?! Нашу управу чуть под Нюрнбергский процесс не подвёл!

-Да они же всё извратили… - начал оправдываться начальник «девятки».

Инквизитор подобен покупателю: и тот, и другой всегда правы. Увы, подполковник Загайло, в отличие от Галилео Галилея, был не в курсе этой прописной истины. В кабинете Бурдюкова повеяло дымком костра и палёной человечиной.

-Они извратили? Да они не извратили, а отымели тебя в извращённой форме! Что же ты за падла такая… С доктором Геббельсом не в родственных отношениях?

-Степан Алексеевич, у нас в Саратове эта система действует уже лет пятнадцать…

-Забудь про свой раздолбайский Саратов! Нет никакого Саратова! В природе не существует! Сровняли его с землёй израильские стервятники. К гребеням, на радость всему прогрессивному человечеству.

Это трагическое известие застало подполковника Загайло врасплох. Челюсть у него отвисла, как ковш экскаватора, - с печальным металлическим лязгом.

-Захлопни мусоропровод, - отечески приказал генерал. – И напряги вареники.

-Чего напрячь? – не понял начальник «девятки».

-Уши раззявь! Запоминай всё, что я тебе скажу. А если дурак, то записуй! Я же записую... Клейма свои собачьи чтобы сегодня же с зыков посрывал! Лично проверю.

-Так точно, будет исполнено.

-Да куда ты денешься! Не выполнишь - получишь такого пинка под седалище, что долетишь в три секунды до Воркуты с погонами младшего прапорщика. Сейчас речь не о том, как разгрести твой бухенвальдский навоз. Надо срочно отмываться. В смысле – грехи замаливать. Ты в курсе, что среди гуманоидной сволочи, которая тебя проверяла, священник затесался?

-Конечно, я же их сам по зоне водил. Отец Макарий…

-Так вот этот отец Макакий вклеил в ихний донос особое мнение на предмет твоей воспитательной работы. Эти уроды, пишет, не используют великую силу слова Господня в просветлении заблудших душ. Ну, какая-то такая ахунея. Арестанты ему пожаловались, что ты к ним священников не пускаешь. Недавно вот непонятка вышла с православным батюшкой…

-Какая непонятка? Он же припёрся с двумя бутылками «Кагора» - паству причащать. И сам был уже вусмерть причащённый. Старший лейтенант Винякин стал ему объяснять: мол, алкоголь нельзя в зону проносить. Так этот поп обозвал его опричником и чуть бутылью в лоб не заехал! Вот мы его от зоны и того… отлучили.

-Вы бы его ещё анафеме предали. Ну добро, а адвентистов с концертом зачем не пустил?

-Степан Алексеевич, этих – только через мой труп! Я же помню, как нас в училище заставляли всяких баптистов веником гонять! Они у нас из молельного дома на карачках ползли… Мормоны долбанные!

-Насчёт трупов. Если потребуется, твой труп будет болтаться над зоной, как сопля на ветру. Слушай сюда. Твоя колония должна стать передовым оплотом религиозного воспитания.

-Степан Алексеевич…

-Цыц, мормышка! Иди, изучай матчасть. Потому как придётся иметь дело не только с попами и баптистами, но ещё с разными раввинами, муфтиями и прочими басурманами. А как ты думал? Тут, едрит его, никого нельзя ущемить.

-Так мы до жертвоприношений докатимся…

-Надо будет – докатимся! Делов-то – скормим пастве на масленицу пару-тройку арестантов. А на Покрова можно и офицерика какого захудалого.

Тут Бурдюков зыркнул на Илью Ильича с недобрым оскалом. Нутряным инстинктом, чудом сохранившимся из глубин мезозойской эры, Загайло почувствовал: генерал не шутит…

********
С ТОЙ ПОРЫ НА «ДЕВЯТКЕ» СТАЛА ТВОРИТЬСЯ немыслимая фантасмагория. Для начала закипело строительство православного храма. Кое-что выделила управа, часть – православная епархия, в остальном помогли сердобольные родственники осуждённых. Особо старались родичи тех, кому корячилось условно-досрочное освобождение или перевод на «посёлок» (то есть в колонию-поселение). Тут начали твориться настоящие чудеса. Чем больше вносили в церковную копилку папы, мамы, жёны и дети несчастных арестантиков, тем быстрее молитва непутёвых зэков доходила до Господа, и обретали они желанную свободу. В связи с этим массы потянулись к православию.

Вначале, правда, со строительством вышла маленькая заминка. С территорией на зоне было тесновато, поэтому Загайло решил сэкономить и прилепить обитель Господню задней частью к стене столовой. И стройматериалов меньше уйдёт, и место сэкономят. Новый батюшка, присланный взамен того, который обмишурился с «Кагором», воспротивился:

-Позвольте! А как же крестный ход вокруг церкви? Это насмешка над святою верой!

-Вы, отец, не горячитесь, - успокоил священника Илья Ильич. – Во время крестного хода можно всё здание целиком прихватить. С заднего двора всякую хрень уберём - и водите хоровод вокруг обжорки, с песнями и плясками.

Батюшка для виду поворчал, но согласился.

Первое время православие лидировало в конкурсе по сбору заблудших душ, как передовой пионерский отряд - в соревновании по сбору макулатуры. Обрадованный нежданным приращением паствы, местный протоиерей зачастил в «девятку» с благими наставлениями. Службы завершались щедрыми дарами: каждый православный арестант получал колбаски,  сала, освящённого хлеба. К протоиерею потянулись даже мусульмане…

Что до проповедников ислама, они проиграли православной соборной подчистую. Ради объективности надо учесть, что братьям-мусульманам пришлось бороться на два фронта. Как раз в это время они получили разрешение от мэрии на строительство городской мечети и засучили было рукава. Но тут в дело вмешалось прогрессивное казачество. Перманентно пьяный всевеликий атаман Козопупенко неожиданно отравился палёной горилкой и несколько дней провёл в состоянии невменяемой трезвости. После обильных промываний желудка атаман случайно наткнулся на газетную заметку под поэтическим названием «Минарет вознесётся в небо». Опупевшие глазищи Козопупенко вознеслись на лоб.

-Шашки под высь! – заорал атаман, героически колыхнув задом клизму размером с ядерный столб, накрывший Хиросиму.

В тот самый день «девятку» посетил тихий мулла, собравший внушительную публику, среди которой преобладали в основном грабители и бандиты - дагестанцы, кабардинцы, ингуши, а также примкнувшие к ним несколько татар из числа вагонных «катал». Последние чинно-благородно обыгрывали лопоухих отпускников, оставляя на них только плавки и панамы. А что ещё нужно для отдыха на морях? Мулла прочёл что-то поучительное из жизни пророка и раздал правоверным томики Корана на арабском языке.

-Хоть бы халву, падла, притаранил, - мрачно заметил Шамиль Гилоев - единственный киллер на всю колонию. Он был убеждён, что сидит несправедливо. Отчаянный горец получил заказ от супруги известного бизнесмена, которая страстно желала оплакать мужа. «Мерседес» честно взлетел на воздух, однако оказалось, что за время подготовки к операции проклятый буржуин успел свою машину продать, и участь счастливой вдовицы выпала на долю совершенно посторонней гражданки. Что, по мнению Шамиля, канало уже не под убийство, а под несчастный случай.

Впрочем, ни с халвой, ни без халвы слуга Аллаха больше в колонии не появился. Дело в том, что к тому времени место строительства мечети окружили казачьи пикеты, к которым присоединились нечёсаные народные массы. Над толпой витали гневные речи атамана Козопупенко, окружённого лихими хлопцами с красными кроличьими глазками, нагайками наперевес и в кедах на босу ногу. Посещение муллой зоны №9 стало страшным козырем в устах атамана.

-Станишники, что ж это деется? – вопил Козопупенко, бряцая многочисленными крестами и прочими геройскими значками производства местного художественного цеха, который творчески перешёл с изображений кудрявого Вовочки Ульянова на грозный лик Егория-Победоносца. – Пока вы тут сопли жуёте, басурманы тихой сапой засылают лазутчиков в тюрьмы и баламутят своих башибузуков! Есть верные сведения – за колючкой готовится ваххабитское восстание! В «девятку» уже завезли листовки от Усамы Бен Ладдена и кинжалы из Туретчины. Как только достроят треклятую мечеть, дадут этим муджахерам сигнал к резне! Что прикажете делать, народ православный?

-Да как же это власть проглядела?! – возмутился народ православный. – У них там что, начальства нету?

-Есть у них начальство! Какой-то подполковник Рыгайло!

-Так вытягнуть этого Рыгайлу перед обществом, и пусть он разъяснит!

-Фуль там разъяснять? – грозно рыкнул Козопупенко. – Выдрать сукина сына нагайкой, как сидорову козу! Шоб жопа алым пламенем пылала!

-Выдрать, выдрать! – восторженно подхватила ликующая толпа. - Любо!

Как только это предложение достигло слуха начальника девятой колонии, вход проповедникам ислама на территорию зоны был категорически перекрыт – на веки вечные. Да они и сами уже не стремились, занятые борьбой вокруг недостроенной мечети.

НЕ СМОГ СОСТАВИТЬ КОНКУРЕНЦИЮ ПРАВОСЛАВНОЙ ВЕРЕ и иудейский пастырь. Приходящий раввин окучивал исключительно арестантов еврейской национальности, в первых рядах которых выделялся неугомонный Миша Ашкенази. Он тут же наладил свой маленький бизнес. Подключив нескольких «чернушников», Миша организовал производство могендовидов из проволоки, которые затем сплавлялись раввину в обмен на сигареты. Толкователь Торы и Талмуда, видимо, тоже не оставался в накладе, всячески поощряя сие богоугодное дело и требуя пересмотра плана по выпуску «звёзд Давида» в сторону увеличения.

Основной контингент, чьё сознание пока не было окутано религиозным дурманом, относился к иудаизму с подозрением.

-Не хватало ещё, чтобы мне мой болт драгоценный обрезали, - недовольно бурчал старичок Никита Всеволожский.

-Вот же старый ты пентюх, - раздосадованно отзывался Аркаша Симкин. – Обрезание – это ж не отрезание. Там всего-то один разок чикнуть.

-Я те чикну! – возмущался дед Никита. – Тебе уже, небось, отчикали полпочатка, так ты по злобЕ своей и других хотишь оставить половыми инвалидами…

Короче, к иудейской вере в «девятке» доверия не было.

В короткой греко-римской религиозной борьбе православие опять-таки оказалось сверху, припечатав католицизм лопатками к оплёванному зоновскому плацу, истоптанному за долгие годы тысячами арестантских ботинок-«говнодавов». Из католиков на зоне оказался лишь львовский «захидник» Мыкола Закощук, но тот дюже погано разумел москальску мову (за что не раз был бит по простодушной роже местными патриотами – как правило, из числа бомжей). А приблудившийся до зоны ксёндз ни ухом, ни рылом не смыслил по-хохлячьи.

Мнение остальных «пассажиров» коротко выразил Саня Жук:

-У благородного жулика уже есть Ростов-папа – на хера ему ещё папа римский?!

ОСТАВАЛСЯ ЛИШЬ ОДИН МОЩНЫЙ КОНКУРЕНТ – адвентисты, евангельские христиане и прочие церкви баптистского толка, коих, по выражению подполковника Загайло, набралась кукуева туча. Их летучие десанты сменяли друг друга и бомбили бронированные лбы уголовного контингента, пытаясь достучаться до внутренней требухи. Конечно, если бы эти братья во Христе несли на зону только Слово Божье, фиг бы что у них выгорело. Значительная часть «сидельцев» была из числа воинствующих атеистов. Их идейным вдохновителем являлся Шурик Макеев из седьмого отряда, который (с тайного разрешения Загайло) в разгар церковной заварухи затеял выпуск зоновской газеты «Безбожник». В передовой статье Шурик писал:

«Тошно смотреть на весь этот сброд. Пятая судимость, особо опасный рецидивист – и лоб крестит. Была бы моя воля, я бы их гнал дрыном до самого Иерусалима. Подойдёшь, спросишь закурить, молчат, а то ещё начинают учить жизни. Ничего не выпросишь – ни чая, ни конфет…».

Коварные проповедники, видимо, тоже изучили статью. Во всяком случае, после её появления евангельские христиане, появляясь в колонии, привозили с собой чай, конфеты, шоколад, печенье и другой хавчик. Всё это вручалось новокрещённым «братьям». Арестанты тут же ломанулись в протестанты и сектанты. Причём каждый крестился по всем направлениям: сегодня лютеранин, завтра – свидетель Иеговы… Вскоре секты кончились, и паства решила записываться по второму кругу. Но оказалось, хитрые баптисты отметили своих крестников в тетрадочках, и номер не прокатил.

Тогда наиболее изобретательные сидельцы стали выпрашивать у пастырей Библии с цветными картинками – чтобы легче было нести Слово Божье поотрядно. Красочные книжки затем «толкали» вольняшкам в обмен на водку или за наличные по бросовой цене. Но и эта халява в конце концов накрылась медным тазом. Интерес к баптизму теперь поддерживали редкие подачки и частые концерты евангелистов, которые под гитару исполняли весёлые песенки про Христа, нередко сочиняя тексты на известные мелодии. Особой популярностью пользовался хит со словами:

А ты такой холодный, как Лазарь воскрешённый,
И все твои печали остались позади.

Или из Ромы Зверя:
В церковь иду сквозь жилые массивы –
Если молюсь, то молюсь красиво!

А православный протоиерей к тому времени охладел к блатной пастве: и сам не приезжал, и сала боле не привозил. Православие дрогнуло…

Вскоре приключилась новая напасть: православные арестанты дружно решили бойкотировать возведение храма. Суровый Загайло вызвал на ковёр бригадира строителей – домушника Федю Гвоздодёра.

-В чём дело, Лупаткин? – обратился он к Феде. – Какие проблемы?

-Гражданин начальник, так дело не пойдёт! Я у вас просил народ взамен тех, кто на посёлок выломился?

-Просил. Я тебе и дал.

-Кого? Бригаду пидарасов с третьего отряда! Вы меня что, за пидора держите?!

-Лупаткин, ты кончай эти разговоры! У нас на зоне нет ни обиженных, ни опущенных, ни зашкваренных.

-Да? А куда ж они делись? Сдёрнули на Луну заместо американских астронавтов? Оно, конечно, у нас большей частью неткнутые, а так, опомоились по непонятке, однако же петух – он и есть петух.

-Ты, п л я т ь, мне тут демагогию не разводи! Крест носишь? Носишь. А перед Христом вы все равны, как оловянные солдатики. Эти, которых я тебе в подмогу прислал, тоже православные. Построите храм, небось, вместе к иконе прикладываться будете. Как по понятиям положено.

-Вот уж хрена лысого! Чтоб я после пинча икону вылизывал?! И кто это позволит ему Христов лик своим чмоканьем поганить? Да мы всю зону подымем!

-Лупаткин!

-Что Лупаткин? Нет такой веры, чтобы опускали ниже плинтуса! Ну, евреи ермолку носят – нема базара. А чтоб гребень на башку – да стреляйте меня, как маршала Блюхера!

Такой поворот темы крепко прорядил ряды православной паствы. Батюшка Феодосий вынужден был провести разъяснительную беседу. Начав для затравки с интимной байки про Христа и блудницу, он коснулся трагической истории за Содом и Гоморру, где праведного Лота чуть было не лишили его праведности местные гомосеки. Затем батюшка попенял заблудшим овцам на их гордыню, ненароком напомнив, что здание столовой, между прочим, строили и обитатели «курятника», сиречь «петухи». А едят в «обжорке» обычные сидельцы вместе с «обиженниками»:

-И ничего, никто из вас до сих пор куском не подавился!

-Так мы ж за разными столами! – возразил Жора Лещ.

-А я вас что, призываю с ними в уста лобзаться?

-А икона?

-Икон у Церкви Христовой, слава Богу, достаточно! Две поставим. По отдельности.

Таким образом, сложные религиозные вопросы были решены. Однако по количеству подарков и культурной программе баптисты по-прежнему опережали православных – этак примерно на полкорпуса. Оставалось ждать чуда…

И ЧУДО ТАКИ ГРЯНУЛО! Причём с неожиданной стороны. В один из морозных январских дней на «девятку» прибыл конвой и загрёб Федю Гвоздодёра. Его тусанули в следственный изолятор. Назад осуждённый Лупаткин уже не вернулся. Появился он на зоне пару месяцев спустя - при любопытных обстоятельствах.

Где-то так в конце марта, когда подтаял снежок и прилетевшие грачи принялись гадить на головы юным последышам художника Саврасова, арестантский народ был согнан в клуб колонии – большой сарай, продуваемый всеми ветрами. Народ надеялся, что ему изобразят какую-нибудь самодеятельность или, на крайняк, покажут народного артиста Никоненко, какой приезжал года три назад и потешил сидельцев байками из жизни богемы. Однако вместо артиста Никоненко на сцену вылез Федя Лупаткин в сугубо гражданском прикиде.

-Гвоздодёр! – ахнула публика. – Эй, Гвоздодёр, ты где пропадал?

-Федька! – завопил кто-то из «братвы». – Ты же должен был червонец трубить! А теперь, стало быть, на воле гуляешь? Ссучился, калоша треугольная?

-Я тебе ссучусь! – возмутился Гвоздодёр. – А ну дайте мне этого клиента, я ему кендюхи на лопату намотаю! Слушайте сюда, пацаны, что со мной приключилось!

И Лупаткин поведал залу историю совсем уж невероятную. Оказалось, выдернули Федю на СИЗО по интересной причине. Мотал свой срок Лупаткин за убийство какого-то типа. Типа этого Федя вовсе не знал, а просто оказались они в одной компании, где обмывали успешно выполненную «работу». То есть не ударную вахту на комбайновом заводе, а скромную кражу из ларька. Федя много пил и мало закусывал, и потому скоро вырубился. А наутро нагрянули менты и скрутили сонному Гвоздодёру ласты. Когда Лупаткин усилием воли раззявил зенки пошире, то увидел рядом с собой тёплый трупик малоизвестного гражданина, о котором смутно мог вспомнить лишь то, что гражданин до отруба наливал ему коньяк в гранёный стакан.

Остальное, как в кино про сыщиков: отпечатки пальцев на ноже оказались Федины, больше никого в квартире не было, сам Лупаткин ни хрена не помнил. И даже нутром признавал, что такую байду запросто мог с дурной головы замастырить. Так и отправился на зону с честно заработанным «червонцем».

А аккурат через три годочка настырные менты захомутали совершенно по другому делу ещё одного участника знаменитой попойки. Под тяжестью улик и милицейских ботинок тот вспомнил заодно про давнюю кражу. И к слову поведал о том, что стал свидетелем убийства, за которое пыхтел Федя. Оказалось, невезучего незнакомца посадил на «перо» вовсе не Гвоздодёр, а его лепший кореш. Который затем, протрезвев, решил, что Феде будет удобнее идти за паровоза и по сухому делу, и по мокрому.

В общем, состоялся пересуд, который снял с Лупаткина обвинение в убийстве, а оставил только кражу, за которую назначил Гвоздодёру три года срока. А их наш Федя к тому моменту уже благополучно отмотал.

-Мораль сей басни такова, - в завершение заявил пацанам Гвоздодёр. – За два месяца до этого пересуда батюшка Феодосий окрестил меня в православную веру. И стал я молиться Господу, чтобы он, значит, вытащил меня из зоны. Молюсь, а сам себе думаю: ну чего ты, дурень, к Христу дободался? Нереальные задачи ставишь… Как он тебя освободит, когда дэшку тебе впаяли за всю мазуту? Ни УДО, ни посёлок не светит, трубить тебе, пока уши не опухнут. А сам всё ж таки молюсь!

-И чего? – пренебрежительно бросил из зала атеист Шурик Макеев.

-Как это «чего», дятел? Я по ту сторону шлюза, а ты – по эту!

-Совпадение… - неуверенно венькнул Шурик.

-Ага! Только я с этим совпадением по воле гуляю, а ты зону топчешь!

После этого диспута православная вера победила на «девятке» окончательно и бесповоротно.

А Шурик Макеев пошёл вместо Гвоздодёра бригадиром – храм достраивать.