Прощай платоническая юность..

Прощай платоническая юность

Из цикла «Середина восьмидесятых»


Перед армией я работал молодым специалистом в одном НИИ, со звучным названием - ЛЕНГИПРОГОР. Если вы помните, в СССР после окончания институтов и техникумов всех распределяли. Причем, куда - определялось на преддипломной практике. Где проходил ее - туда и направляли. Я отучился четыре года и получил диплом Ленинградского техникума строительных материалов и деталей Ленгорисполкома. Причем тут Ленинградский исполком, не знаю до сих пор. Я думаю, что это все же использование раскрученного на тот момент бренда. Моя специальность называлась - архитектор. К материалам и деталям она отношения имела мало. Мы, будущие архитекторы, в основном учились рисовать и проектировать. Преподаватели непрофильных предметов говорили, мол, чтобы хорошо и грамотно проектировать - нужно хорошо знать строительные материалы, а особенно детали. Действительно, куда без деталей. Как меня достали эти не архитектурные предметы, в частности - ТЖИ (технология железобетонных изделий). Зачем будущему архитектору знать, при какой температуре происходит обжиг цемента, как правильно его затворяют водой, как добавляют туда для прочности песок, щебень и арматуру, а потом - как свежеприготовленное железобетонное изделие вибрируют, выпаривают, складируют, перевозят, рассчитывают. Вру - рассчитывают до того, как их делают. А расчет - это уже сапромат. Ладно, отвлекся.
Так вот, распределили меня в ЛЕНГИПРОГОР. Расшифровывался он так: Ленинградский генеральный институт проектирования городов. Стеклянное здание на Бассейной улице, недалеко от Парка Победы. Кстати, там я в первый раз услышал поговорку: «Вместо чая утром рано - выпил водки два стакана. Вот какой рассеянный, с улицы Бассейной». На тот момент у меня складывалось впечатление, что все архитекторы в СССР – женщины. В техникуме у нас в группе было четыре парня и двадцать шесть девчонок. В мастерской, куда я попал, до моего прихода работали десять женщин и один мужчина. Сплошное засилье слабого пола. Естественно, когда я пришел, все очень обрадовались, особенно Сергей, так звали дядьку. Почему дядьку, да потому, что мне казалось, что двадцать девять лет – это так много. Мне же к тому времени исполнилось только девятнадцать. В других мастерских мужиков было не больше. В итоге я и после окончания техникума продолжал тащиться от женского внимания.
Институт, хоть и проектировал исключительно города, являлся режимным. То есть, вахтеры были настоящими пограничниками. Самое главное – это попасть внутрь. Дальше друг за другом никто уже не следил. Приходили, умывались, брились, завтракали. Женщины вязали шарфики, мужики играли на последнем этаже в настольный теннис, а в свое отсутствие вешали на спинку стула пиджак. Я думаю, секретность была связана исключительно с крупномасштабными картами. Уже через неделю после трудоустройства я сидел вместе со всеми сотрудниками ЛЕГИПРОГОРа в актовом зале и слушал нудную речь особиста.
Сегодня утром такого-то июня 1985 года, состоялся факт выноса из института документов, предназначаемых только для служебного пользования. Сокращенно ДСП. Вынос осуществился через окно, с одиннадцатого этажа седьмой архитектурной мастерской, посредством сквозняка. Учитывая вышеизложенный вопиющий факт всеобщей расхлябанности и поголовной безответственности – предлагаю:
Первое. Всему институту, включая высший административный состав выйти на улицу и разыскать означенную кальку с грифом ДСП.
Второе. Кто первый найдет секретный документ, я своей властью буду ходатайствовать перед генеральным директором выделить отличившемуся сотруднику оплаченный отгул на два рабочих дня.
Третье. Товарищи, тихо, тихо, дайте сказать до конца. Если отличившийся сотрудник пожелает присовокупить их к отпуску, то два отгула превратятся в три.
И последнее: Сбор независимо от результатов поисков назначаю ровно через час в этом же актовом зале.
Не смею задерживать. К поискам приступить.
Три дня к отпуску за рациональное предложение дали нашему спившемуся макетчику. Он придумал гениальную вещь, а именно: просто взять и бросить с того же окна одиннадцатого этажа кальку похожего размера и посмотреть куда она полетит. Правда, гениально? Сказано – сделано. Три человека пошли бросать кальку. Я находился в их числе. Калька пролетела почти два квартала и упала на внутриквартальную помойку. Взрослые люди, как дети за воздушным змеем всей гурьбой бежали за ней вслед. И не зря, кстати бежали. Рядом с чистой калькой лежала злосчастная мятая бумажка, с грифом ДСП, изрядно засиженная голубями. И когда успели только?
А макетчик был интересным кадром. По профессии скульптор. Закончил Академию Художеств и даже подавал большие надежды. Карьера закончилась, когда он в изрядном подпитии неадекватно среагировал на замечания самого Аникушина – убрать с рабочего места недопитую бутылку водки с открытой банкой шпротов. Он лучше ничего не придумал, как сначала вылить себе в рот остатки водяры, вытряхнуть маленьких рыбкок в ладошку, самой большой закусив только что проглоченную жидкость, а затем, сжав в кулак все остальное, с силой бросить рыбную массу в лицо мэтру. Известный скульптор обиделся и выгнал его из академии. Миша как макетчик был необыкновенно талантлив. Делал все быстро, наглядно, а главное – эффектно и красиво. Чтобы не тряслись руки, Миша каждый день перед обедом пил чекушку водки.
Мне приходилось это наблюдать. Он заходил в нашу мастерскую без стука, вставал за шкаф, срывал с бутылки бескозырку и, раскрутив бутылку, вставлял ее себе в горло. Сорокоградусная жидкость с водопроводным шумом в одночасье заливалась внутрь. Миша даже не делал глотательных движений. Потом он аккуратно ставил порожнюю бутылку к нам в стеллаж и шел обедать. Через некоторое время я к сему интимному процессу привык и уже не обращал на это внимания. Раз в месяц Миша приходил и забирал посуду, чтобы ее сдать. При этом он старательно пересчитывал маленькие бутылочки и почему-то каждый раз говорил одну и туже фразу: «Бл*дь, во крохоборы, одну штучку, да обязательно скомуниздят. Что за люди эти еп-понские зодчие?». Зодчими являлись – мы. У него было такое ругательство – японский зодчий, вместо – японского городового.
Как я уже говорил, институт проектировал города. По сему, архитекторы часто ездили в командировки по своим проектируемым населенным пунктам. В соседней мастерской работал мрачный дядька. Я никогда не видел его улыбающимся или смеющимся, но, тем не менее, шутил он здорово. Один раз он вместо одной недели задержался в Гдове (по-моему это городишко в Псковской области) на две. Задержался по делу. Естественно, поиздержался. Кончились командировочные и он на последний рубль отправил телеграмму: «Вашу мать выселяют из гостиницы, шлите деньги». Мы долго ржали, а начальник ходил и возмущался: «Остряк, бляха-муха. Чью мать выселяют из гостиницы? Как я такую телеграмму к делу пришью?».
Один раз этот остряк пришел к нам утром со страшного перепоя и попросил что-нибудь выпить холодненького. Серега сказал честно, что из холодного есть только сливки. Мрачный дядька взял литровую банку правой рукой, большим пальцем левой руки отодвинул зеленую пенку из плесени и выпил мутно-коричневую жидкость до дна. Кто не знает, сливки - это не совсем сливки. Перед чаепитием, чтобы не ходить и не мыть свою чашку, в литровую банку сливают остатки чая или кофе. Как правило, литровая банка наполнялась за неделю. В пятницу мы ее не вылили, а за выходные на поверхности появилась пенка на подобии чайного гриба. Наша начальница, старая дева, чуть не блеванула тут же в цветочный горшок. Юморист, посмотрев на ее позывы, издав громкую утробную отрыжку - сказал: «Пардон, мадам».
Распорядок дня в мастерской был таким. Утром в половину десятого чаепитие до десяти часов. Потом работа. С часу до двух дня - обед. После обеда принятие чая с бутербродами для тех, которые вместо обеда играли в пинг-понг или же ходили по магазинам. Следующее чаепитие – в четыре часа. Длилось оно, как правило, до пяти. Мы его назвали секс-час. Почему? Да потому, что травили «соленые» анекдоты, рассказывали разные истории и делились опытом. Тогда я понял, что самые пошлые люди – это сотрудники. В нашем случае – сотрудницы. Сергей, как правило, редко делился своим опытом, он вообще производил впечатление подкаблучника. У меня же в девятнадцать лет опыта было еще маловато, чтобы им делиться. Поэтому, в основном выступали сотрудницы. Темы обсуждались самые разные. От народной контрацепции до экзотических сексуальных поз и разных садо-мазо игр. Наша старая пятидесятичетырехлетняя дева, как правило, через пять минут такого обсуждения вставала из-за стола, брала в руки какую-нибудь папку и говорила: «М… м.. я пошла к сметчикам». Иногда она ходила в техническую библиотеку или еще куда-то, но покидала нас всегда.
Из всех мужиков наша начальница тайно обожала сорокалетнего дядьку из соседней мастерской. Звали его Вадим, по отчеству не помню. Его по отчеству никто не звал. Он вообще был балагур и жил после второго развода в гусарстве. Обожала она его за то, что он наизусть знал «Евгения Онегина», причем, мог начать его цитировать с любого места. Поклонница не ведала, что Вадик помимо Пушкина знал еще много всяких непристойных стишков и частушек. Несколько я запомнил: «Лежит хомяк, на нем – хомяк. Х*як, х*як – еще хомяк». Или: «Полюбила парня я – оказался без х*я, а на х*я мне без х*я, когда с х*ями до х*уя». Помимо этого, он еще любил каламбурить. Например: «Бать – копать». Или, когда пил горячий чай, говорил, обращаясь к нему, как к живому: «Ну-ка, стыть - ёбтыть». Что такое «Ёбтыть» - я догадывался, а по поводу копать - заблуждался. Сначала я думал: «Бать – копать» - синоним «Б-гать и копать», только с картавым прононсом. Потом думал, мол, «Батя – надо копать». А оказывается, все было гораздо проще – фраза начиналась с буквы «Е». Один раз он как-то зашел к нам в мастерскую за какой-то ерундой, то ли за стирательной резинкой, то ли еще зачем. Наша старая дева спрашивает у него:
- Вадим, км…км.. , а скажите пожалуйста, нет ли у вас точила? Ну… в смысле грифель у карандаша поточить.
- Точила? Отнюдь. Зато у меня есть торчило.
Все притихли, воцарилось секундное молчание. Вадик понял, что ляпнул старой деве лишнее и поспешил исправиться: «Ну, нос в смысле». Лучше бы не говорил.
После этой фразы все упали со смеху. А в дальнейшем, к нему приклеилась кличка – «Мистер торчило».
Кстати, нашей начальнице я благодарен за то, что она мне посоветовала поступить в ЛИСИ. Мне после техникума нужно было отработать три года после распределения или два года отслужить в армии, а потом уже поступать. Сказала она так: «А кто Вам, мой юный друг, мешает это сделать сейчас? Поступайте на вечерний, а когда придете после армии, если захотите, переведетесь на дневной». Мне дали шикарную характеристику и я, как производственник, сдав экзамены (русский на тройку, а математику с физикой на четверки) пройдя по конкурсу, оказался студентом Архитектурного, вечернего факультета ЛИСИ.
Когда поступал, познакомился с одним интересным парнем. Был он меня постарше лет на пять, и уже отслуживший в СА. Звали его Женей. Женька приехал поступать из города Вологды. До этого он два раза поступал в МИСИ, это московский, инженерно-строительный институт. Там он два раза не проходил по конкурсу и поэтому решил попробовать себя в северной столице. Говорил он так:
- Мне бы, бля, русский сдать на хер, потому что физику-***зику с матешкой-хуешкой – знаю охуительно.
Я ему тогда предложил:
- О, Женька, идея. Давай вместе сдавать. То есть, друг другу помогать.
- А как это?
- Ну, ты в сочинении у меня проверишь ошибки, а я у тебя.
- Договорились.
В итоге, по русскому на экзамене я получил тройку, а он четверку. Правда, по физике без него я задачу бы не решил. Самое главное, оба поступили. Это дело отмечали вместе с двумя девицами, тоже, как и мы поступившими в институт. Девицы пытались раскрутить нас на дорогую шашлычную или хотя бы на чебуречную, а нас тянуло на дешевую романтику. Романтика чуть не закончилась для нас трагически. А именно.
Раньше возле Аничкова моста располагалась лодочная станция, где любой желающий, оставив хоть какой-нибудь документ, мог взять покататься весельную лодку. Два часа удовольствий на воде стоило шестьдесят копеек независимо от того, сколько людей ее фрахтовали. На будке, естественно, висела грозная надпись, мол, брать с собой в лодку и распивать на воде спиртные напитки категорически воспрещается. По этому мы схитрили. Лодку забирал Женька вдвоем с одной из девушек, а я со второй, вместе с изрядным количеством спиртного, к нему подсел возле Марсова поля, со стороны Михайловского дворца.
Знаете как романтично с полной авоськой выпивки и закуски садиться в качающуюся лодку? В сетке звякали три бутылки «Рябины на коньяке». Если эта наливка на то время являлась чуть ли не элитной, то закуска покупалась уже на последнюю мелочь. Две пачки печенья и штук десять конфет «Мишка на севере», предназначались нашим пассиям. Себе же мы взяли закуску поскромнее - четвертинку черного хлеба за три копейки и два плавленых сырка «Дружба» по двенадцать копеек за штуку.
Лодка досталась нам редкая. Большая, деревянная с четырьмя отверстиями под уключины. Весел, правда, дали только одну пару. Девчонки сели на корму, а мы на среднюю банку, каждый за свое весло – я за левое, а Женя за правое. Правда, это смотря откуда смотреть. Во всяком случае, Женя от меня сидел по правую руку. Одна из девушек – брюнетка была одета в белое длинное платье в крупный черный горошек, а другая – рыжая, в редкие на то время джинсы «Врангель» и мужскую клетчатую рубашку, завязанную под грудью в узел. Через пять минут мы с Женькой сгреблись, это типа, как спелись. Девчонки тоже вошли в раж и каждая со своей стороны нас рулили: «Женя, поднажми!!!», - или: «Стася – табань!!!».
Романтики добавил «Синий мост», который находится под Исаакиевской площадью. Мойка под мостом узкая, метров пять или шесть, а ширина моста, по-моему, сто четыре метра. Ощущение такое, как будто плывешь по затопленному туннелю. Мы даже не гребли, а отталкивались, перехватывая руками от верхнего свода моста. Затем, по требованию девиц, сделали вынужденную остановку возле Новой Голландии. Нам тоже после распития из горлышка первой бутылки и, еще, наверное, из-за постоянной близости воды, хотелось писать. В том месте, где мы пристали, стена «Новой Голландии» уходила не сразу же в воду, а в небольшой заросший кустами мыс, с маленькой полянкой. Некое подобие треугольного острова.
Там мы решили задержаться. Открыли вторую бутылку и достали всю имеющуюся у нас закуску. Девушки удивили, они накинулись на черный хлеб и плавленый сыр. Нам же пришлось закусывать печеньем и вафельными конфетами. Вышло солнышко и осветило нашу веселую компанию. То ли кто-то настучал, то ли сами менты такие глазастые, короче наш отдых нарушил противный голос в мегафоне: «Ффф, ффф!!! Эй там, на берегу!!! Быстро в лодку и причаливайте к противоположному спуску!!!». Ага, сейчас. Прямо так и вскочили, и побежали в лодку. И поехали к ним сдаваться. Ладно если бы мы на них просто забили, так Женька еще усугубил ситуацию неприличным жестом и обидной фразой. Он левую руку положил на сгиб локтя согнутой правой и громко зачем-то крикнул: «Эй, усатый, отсоси – помолодеешь». Девушки поддержали его выходку громким смехом.
На противоположном берегу вокруг бесполезного Уазика бегали обиженные милиционеры. Реально сделать они ничего не могли. Не станут же они стрелять ни с того ни с сего. Допив бутылку, мы решили все же сматываться. Менты нас сопровождали до поворота Адмиралтейского канала, пока мы не вышли в Неву. Вот тут нас поджидал сюрприз в виде сильного теченья и попутного восточного ветра. Вдобавок к этим двум факторам добавились крутые волны с барашками. Минут пять мы с Женькой гребли из последних сил, но нас все равно сносило в Финский залив. Ко всему прочему, я при сильном гребке сломал весло. Попытка грести с двух сторон, как на каноэ, ни к чему не привела. Нас продолжало сносить в открытый залив с еще большими волнами.
Спасли нас, как ни странно, менты. Обиженные милиционеры вызвали на подмогу Государственную Речную Инспекцию. Те примчались на катере с подводными крыльями и потом на малой скорости прибуксировали прямо к лодочной станции. Там стоял уже знакомый нам Уазик с гостеприимно открытой задней дверью. Девчонок отпустили, а нас повезли в отделение. В ментовке к новоявленным студентам отнеслись с пониманием. Дело в том, что один из милиционеров, а именно усатый, оказался Женькиным земляком с города Вологды. Свой свояка узнал по характерному окающему акценту. Звали сержанта Володей. Володя из Вологды оказался гостеприимным парнем. Отдав третью бутылку «Рябины на коньяке» дежурному старшему лейтенанту, мы втроем на Уазике поехали пить в ментовскую общагу, куда-то на Ржевку.
На следующий день мне на работу позвонил Женька с дурацким вопросом:
- Стася, слушай, а как у тебя с бабами?
- С какими? Со вчерашними? Я даже не помню, как их зовут.
- Да, на хер вчерашних, я спрашиваю в принципе.
- Не понял, что значит как?
- Я имею ввиду, много было?
- Не много, но было. Вернее были.
- Это хорошо.
- Да, уж – неплохо.
- Тогда слушай, Стася, есть дело. Только никому.
- Что никому?
- Не говори никому, понял?
- То, что у меня бабы были?
- Блин, то, что будешь делать, никому не говори.
- Подожди, Женя, я не понял, а что делать-то нужно?
- Я завтра на две недели до первого сентября в Вологду уезжаю. Понял?
- Понял. И что мне теперь скучать и плакать? И вдобавок об этом никому не рассказывать?
- Вот скучать тебе точно не придется.
- То есть?
- Вот и хорошо, что ты согласен. Я тебе вечером все расскажу.
И повесил трубку. Тогда я в первый раз решил, что Женька тронулся умом. Второй раз я в этом почти убедился, когда выйдя после работы увидел своего новоявленного друга ждавшего меня у проходной с букетом цветов. Состоялся разговор:
- Ни фига себе, как у вас точно, тютелька бля в тютельку. Шесть часов ровно и все строем, как в армии в увольнение, ***кс и съ*бали с работы.
– Привет, Жень, а кому цветы?
- Тебе, бля.
- Я не бля. И на хер мне цветы?
- Бабе моей подаришь?
- Почему я? У нее день рождения, что ли?
- День рождения у нее уже было. Я же тебе говорил, мне нужно домой съездить на две недельки.
- Женя, ты меня в конец запутал, я ничего не понимаю, что ты от меня хочешь?
- Чтоб ты с моей Машкой две недели без меня жил.
- В смысле, жил? И кто такая Машка?
- Машка бля, может быть, типа жена моя будущая, понял?
- То есть – невеста?
- Бля, на хер мне невеста, я же говорю, ну типа жены постоянной.
- А жены бывают временными?
- Ну, ты бля тупой, понимаешь, я с ней живу, как с женой, но жениться на ней не хочу. Что тут не понятного?
- Ты вообще не хочешь на ней жениться или пока не хочешь?
- Вообще не хочу. На хер мне такая страшная жена. И ко всему прочему она еще не из Ленинграда, а как и я - иногородняя.
- А откуда она?
- Какая на хер разница, по-моему, из Харькова.
- Слушай, а чё ты с ней живешь, если она, как ты говоришь – страшная.
- Она меня кормит вкусно и трахается просто изумительно, просто – мастерица.
- А мне-то зачем с ней жить?
- Чтобы она к другому на хер не села. Вдобавок я еще могу без комнаты остаться.
- Как это?
- Понимаешь, я как иногородний выбил себе комнату в общаге для семейных и представил ее своей женой. Если она от меня уйдет, то меня подселят к холостым. Вот какая штука. Так, что выручай.
- Слушай, Женя, я не хочу.
- Что ты ссышь, я с Машкой уже договорился. Она будет целый день сидеть дома и ждать тебя с работы. Представь, приходишь, а она тебя кормит.
- А она чего, сама не работает?
- Она же, бля, на третьем курсе дневного факультета ЛИИЖТа учится.
- Ну, и пускай твоя Машка сидит и ждет тебя две недели в гордом одиночестве. И меня кормить не нужно. Я-то тут причем?
- Как причем, чтобы эта сука без меня «налево» не ходила.
- Она запросто может днем сходить, пока я на работе. Что я следить за ней должен?
- Вот тут ты и пригодишься. Ты ее ночью трахать будешь.
- Чего? .... Ты что ….. с ума сошел?
- Не ссы, Стася, я все продумал. Я ей сказал, не дай божок со Стасом мне изменишь – убью, ****ь, на хер. Понимаешь? Это же психология. Бабы, как дети. Если говоришь, что это делать нельзя – сделает обязательно. Это еще дедушка Фред говорил.
- Фрейд, а не Фред.
- Хрен с ним, пусть будет Фрейд. Короче будешь ее трахать две недели. А я как бы неожиданно приеду и застукаю вас. Естественно, разыграю сцену ревности – ей по морде надаю, потом тебе, чтобы все натурально выглядело. Она, конечно же, попросит прощения, типа Женя, больше никогда не буду, чесслово и мы опять заживем мирно и дружно.
- Слушай, Женька, ты сумасшедший. Получается, что я две недели должен трахать страшную Машку. Вдобавок, за это сомнительное удовольствие, еще и получить от тебя по морде. Пошел ты в жопу.
- Ну не такая уж она и страшная – на любителя.
- Женя, я же тебе сказал, иди ты в жопу.
- Ладно, Стася, замяли. Пошли лучше пивка треснем.
Мы пошли к ближайшей пивточке на угол улицы Бассейной и Ново-Измайловского проспекта. Очередь была приличная – человек пятнадцать. Спас макетчик Миша, он уже почти подходил к заветному окошку и заметив меня, крикнул: «Стас, сколько вам брать?». Женька удивил, он дал Мише деньги со словами: «Шесть кружек. Держи, дружище, здесь рубль тридцать две, без сдачи». И когда успел двадцать две копейки на шесть умножить? Все-таки Женька матешку знал на отлично.
Первую кружку мы выпили почти залпом, а вторую и третью цедили уже дольше. Дольше потому, что Женька вытащил из кармана малек и добавил в оставшиеся четыре кружки равномерно водки. При этом цитируя, что пиво без водки - деньги на ветер. Изрядно захмелев, мы поймали частника и поехали за рубль на старой Волге в семейную общагу ЛИСИ.
На пороге комнаты нас встретила Машка в цветастом халате на голое тело. На ужин мы ели жаренную картошку с украинскими шкварками, запивая ее кислым грузинским вином «Ркцетелли». В простонародье называемым – раком до цели. Затем Женька сходил к соседям и взял для меня матрац, со словами: «Стася, все, будешь спать здесь, я тебя в таком виде никуда не пущу. На хрен тебе в вытрезвителе ночевать. Уж лучше на матрасике под столом». Машка его поддержала своеобразно: «О, классно – Стасик – матрасик».
Я засыпал под столом, на грязном матрасе, в одежде и без одеяла, под ритмичное скрипенье пружин, Женькиного громкого сопения и нечленораздельных Машиных бормотаний: «А, ой, ой, ой, Женя, вот так, так, так, так, хорошо, ой как хорошо, а-а-а-а-а, выебименясукутекущую, да, да, да, вот так, сильней, сильней, сильней….» Утром они снова трахались, только Машка была сверху, а спящий, и в такт храпящий, Женька - снизу.
После завтрака я Евгению пообещал, что вечером обязательно приду провожать его на Московский вокзал. На перроне он мне на прощание дал еще парочку советов, как правильно обращаться с его гражданской женой. Там было много тонкостей и нюансов. Я из этого вороха запомнил всего две основные рекомендации:
- Если по каким-то причинам Машка не будет соглашаться с тобой трахаться ударь ее сильно ладошкой по лбу. Только, Стася, сильно ударь, чтобы она отключилась и не забудь при этом левой рукой за шею взять. Обязательно не забудь. Понял?
- Жень, а зачем за шею брать?
- А для того, чтобы нижнюю челюсть прижать. Когда сильно бьешь в лоб - зубы лязгают. Я один раз ей так вмазал, так она чуть себе язык не откусила.
- Слушай, Жень, можно я ее не буду трахать, а?
- Да не дрейфь ты, я думаю она тебя сама соблазнит, вот увидишь. И еще. Она неутомимая, пока сильно не кончит. Если чувствуешь, что все, устал уже, и больше не хочешь ее трахать, берешь ее левой рукой за шею, придушиваешь слегка и замахиваешься на нее ладошкой. Она от страха минут пять кончает, а потом до утра засыпает.
- Слушай, Женя….
В этот момент нас прервала Машка, которая прибежала провожать своего гражданского мужа. Постояв на перроне и посмотрев в след уходящему поезду, мы с ней пешком пошли в семейную общагу ЛИСИ.
Мария действительно была на любителя. Мало того, что у нее грудь отсутствовала, как таковая, вдобавок не было еще и попы. Узкие тазовые кости торчали далеко вперед над совершенно плоским, не женским животом. Лицо постоянно в каких-то красных пятнах. Волосы короткие и жидкие. Нос уточкой. Зубы неровные. Голос очень тонкий. Ко всему прочему, она еще гыкала по-украински и плохо произносила согласные звуки, почти все - за исключением, как ни странно, звука «Р». На фоне этой картинки выделялись безумно красивые глаза. Большие, голубые с бездонной похотью, но в тоже время, совсем не ****ские, а скорее даже – роковые.
Как и предполагал Женя, Мария соблазнила меня сама, в первый же вечер. Вообще, две недели пролетели, как один день или одна ночь. Пару раз мне действительно хотелось ее ударить ладошкой по лбу. Да и то, по-другому поводу. К своей ненасытной сексуальности Мария имела еще одну особенность – она постоянно говорила. Я такой болтушки еще ни разу не встречал. Она говорила всегда и везде. Даже в кровати во время секса: «Я сегодня в Гостинке, представь, видела такие туфли, аааа, ой, как хорошо, да, да да, еще, еще, аааааа!!! О чем я говорила? А, да, представь, разве могут туфли стоить восемьдесят рублей, это же целая зарплата, ты вот, например, сколько получаешь? Ай, иссс, да, да, да, давай еще, оооооо, сильней, сильней, выебименясукутекущую, аааааа!!!». Я от ее болтовни за две недели очень устал. Мне действительно хотелось ее ударить по лбу, но не придерживая при этом подбородок, чтобы она прикусила язык и на некоторое время замолчала. Она мне, кстати, рассказала, что ЛИСИ расшифровывается как Ленинградский Институт Сексуальных Извращений, а ЛИИЖТ – Ленинградский Институт Исследования Женского Тела…
Проучившись на первом курсе два с половиной месяца, я в середине ноября 1985 года попал все же в армию. Отвальных перед этим событием состоялось аж две. Вторая, она же и последняя, завершилась в пятнадцатом отделении милиции. Меня прямо оттуда отвезли в военкомат и сдали на руки воякам. Расскажу про первую отвальную, которую мне учинили наши сотрудницы. Именно учинили, а не устроили.
Отвальная состоялась в ночь с четверга на пятницу в нашей мастерской с двумя молодыми женщинами. Одной было двадцать пять лет, другой двадцать восемь. Обе замужем. У одной муж военный моряк, у другой – гражданский. Закупили спиртное днем, а вечером закрылись в мастерской. Когда все ушли домой, охрана закрыла этаж, и мы остались втроем на целую ночь. Пили только шампанское, целый ящик осилили, а это двенадцать бутылок. К утру, естественно, были уже никакими. Мало того, что мы пили всю ночь, так девушки меня еще активно пользовали. Именно пользовали потому, что не по любви, а просто по плотскому желанию. Слушали всю ночь мою коллекцию пластинок группы «QWEEN» на стареньком переносном проигрывателе «Юность». Запала почему-то песня «Мама, уууу» и так далее, потому что меня соблазняли две взрослые замужние женщины, две мамы. Проигрыватель «Юность» - тоже символично. Прощай, юность. Прощай, гражданка. Прощай, юношеская наивность. Прощай, прощай, прощай.
К утру убрались, как могли. Правда казус все-таки состоялся. Наша начальница, именно она, старая дева под носовым платком, на большом подрамнике обнаружила использованный презерватив. Он лежал, прямо в центре города Осташков, а под ним образовалась небольшая лужица. Так я напоследок перед армией осеменил целый районный центр. Прощай юность, прощай, прощай, прощай.

Станислав Кутехов