Прокрустово ложе любви

Боль…


Душа полна боли.


Словно держишь в руках сосуд, внутри которого – жидкое пламя. Говорят, в других мирах есть такие места, где сама земля становится огнём и течёт рекой с гор, сжигая всё на своём пути.


Может, не лгут.


Но даже тот огонь со временем слабеет и умирает – мой же с каждым днём лишь всё большую силу обретает.


И нет у меня права опрокинуть сосуд и вылить пламя боли. Ни одна капля не должна оказаться снаружи. Ибо принесёт она страдания тем, кого я люблю.


Да, я люблю.


И меня любят.


Порой мне кажется – слишком много любви. Для меня одного.


Странно, не правда ли?


Ведь многие только и грезят о том, чтобы их любили все вокруг.


Я тоже о таком мечтал. И вот – боль…


Часто слышу вопрос: «Бард, почему твои новые песни столь печальны?»


А я не знаю, что ответить людям.


Рассказать правду – не могу. Лгать – не хочу.


И я молчу, перебирая струны лютни.


А когда понимаю, что скоро не смогу вытерпеть голос боли – пою. Чтобы хоть на время заглушить его, подарить истерзанной душе несколько кратких минут покоя.


Но если боль ещё можно победить, то память – нет…

* * *

- Какой бы выбор ты ни сделал, сын, какая бы девушка ни завладела твоим сердцем, знай – мы с твоей матерью будем рады за тебя, ибо ты найдёшь своё счастье. И мы примем твою жену как свою дочь. Ведь я уверен, сын – когда придёт время, ты сумеешь сделать правильный выбор.


Отец глядит на меня, ещё подростка, сверху вниз. В его глазах светится любовь ко мне. И гордость за своего сына. Рядом стоит мать – она улыбается, и внутри меня словно загорается закатное солнце. Не яростное, как днем, а ласковое, дарящее тепло последними своими лучами.


Я счастлив – у меня самые лучшие родители в мире. Мы любим и понимаем друг друга…

* * *

- Мать, отец! Это – Ивлия! Мы любим друг друга, и хотим пожениться!


Они встают с кресел, и смотрят на нас, стоящих у двери.


Я встречаюсь взглядом с матерью – и в сердце входит раскалённая добела игла. Вздрагиваю – откуда взялась эта боль? Но проходит миг – на лицах родителей появляются улыбки, и я, вздохнув с облегчением, забываю о странном ощущении.


- Мы рады встрече с тобой, Ивлия! – Мать подходит вплотную, крепко обнимает нас обоих. – Значит, вот почему наш сын стал таким счастливым с недавних пор? Что же, прошу к столу – вы как раз к обеду. Там и познакомимся, как следует.


В моей душе распевают весенние трели птицы – жизнь ещё никогда не была столь прекрасной, как сейчас. Я нашёл свою любовь, и мои родители счастливы за меня.


Как же мне повезло – среди моих близких царят любовь и согласие…

* * *

- Сын, она – не та, кто тебе нужен, поверь мне. – Мы с отцом сидим на скамье рядом с домом.


Снова боль проникает в моё сердце – но на сей раз это уже не игла, а тупой, с обломанным острием, кинжал, делающий своё дело с жестокой медлительностью.


- Как?.. Что?.. Но?.. Вы же!..


- Погоди, сын. Не торопись обвинять меня и твою мать. – Он обнимает меня за плечи. – Понимаешь, какая штука… Мы видим, что Ивлия не любит тебя. В её глазах нет того огня, который живёт в твоих. Просто ты не замечаешь этого, ибо ослеплён своей страстью. Зато нам сразу стало ясно – то, как мы живём, ей очень понравилось.


- Я не понимаю… не понимаю тебя, отец. – Кинжал, кажется, уже пропорол моё сердце насквозь, и теперь чья-то невидимая рука раскачивает клинок из стороны в сторону.


- У нас богатый дом, завидное положение – кто же не польстится на такое? Вот и она, Ивлия твоя, мечтает, чтобы у неё все это было.


Я молчу – я просто разучился говорить. Забыл, как это делается.
Отец понимает моё молчание по-своему.


- Вижу, ты понимаешь, о чём я, сын. Знаю, тебе сейчас тяжело – но ты всегда был сильным. Ты справишься. Жизнь только начинается – и ты обязательно встретишь ту, которая станет твоей верной любящей женой.


Я молчу. И отец снова ошибается, принимая это за согласие. Он встаёт и уходит, сказав на прощание:


- Мы любим тебя, сын – и желаем тебе только самого лучшего. Поверь нашему опыту.


А я остаюсь сидеть на скамье. Всё ещё не желая верить в то, что услышал только что, думаю – может, это всего лишь странное и жестокое испытание? Может, отец и мать решили проверить мои чувства? Ведь они говорили – любой твой выбор мы примем и будем рады ему! Ведь они любят меня! Любят…


Время споров и слёз уже близко – хоть я и не знаю пока что об этом…

* * *

- Мать! Отец! О какой корысти вы говорите, если родители Ивлии не беднее нас?! Разве вы не знаете этого?! И почему она обязана добиваться вашего расположения – разве вам мало нашей любви? Не вы ли говорили мне, что примете любимую мою, словно родную дочь?!


Этот разговор начинается не в первый раз. И я уже знаю, что будет дальше – но всё равно продолжаю говорить. Ведь они любят меня, они поймут меня… Или всё же правду говорят, что любовь слепа?..


- Сынок! – Мать подходит ко мне, обнимает, кладёт голову на плечо. – Ну как же ты не видишь того, что видим мы. Нет любви в её сердце. Поверь моему женскому чутью – оно ещё ни разу меня не обманывало. Мы же добра тебе желаем, малыш! Мы любим тебя! Да будь я на её месте, я бы из кожи вон вылезла, чтобы понравиться родителям своего рыцаря, и не причинять ему боль этим разладом!


Я чуть отстраняю мать от себя. Смотрю на неё в упор.


- Мама, но разве она не пыталась? Разве она не шла вам навстречу, распахнув свою душу? А вы?! Вы отталкивали её раз за разом! А теперь ждёте, что Ивлия снова придёт на поклон... Да, она любит меня, и я люблю её. И ей не по сердцу всё то, что творится сейчас. Но Ивлия уже не в силах заставить себя унижаться ещё раз. И я не осуждаю её за это.


- Унижаться?! – Мать опускает руки, в её глаза – обида. – Ведь это она, сынок, хочет войти в нашу семью. Ей и положено стараться, чтобы мы приняли её. И поверили – да, вот та, которая будет любить нашего сына так же, как и мы, до последних своих дней.


И я вдруг понимаю: да, в самом деле, любовь ко мне сделала моих родителей слепыми. Они не видят, что Ивлия любит их сына столь же сильно. И не могут поверить в то, что я могу быть счастлив с кем-то, кроме них.


Ревность…


Должно быть, мать и отец ревнуют.


Что ж… Значит, о жизни под одной крышей можно больше не мечтать. У нас будет свой дом…

* * *

Наша свадьба…


Мы стоим в храме, перед нами – служитель Света, готовый своими словами скрепить священные узы любви.


А в моей голове – голос матери. Её ответ на мой вопрос: «Мама, чего пожелаешь ты мне в этот день?»


«Надеюсь, сын, что года через два вы уже не будете мужем и женой».
Я понимаю – раненая любовь заставила её сказать эти слова. Но от этого не становится легче.


Капают огненные капли, наполняя мою душу болью…

* * *

Я разрываюсь надвое.


Я – мост, соединяющий два берега. Моих родителей и мою жену, Ивлию. В сердце живёт надежда – наступит время, когда эти берега соединятся воедино.


Но пока что всё по-другому.


Они любят меня – но не могут приблизиться друг к другу. И их любовь растягивает мою душу – каждый берег тащит мост к себе.


Кажется, кто-то рассказывал – в одном из миров жил злодей, который всякого, проходившего мимо его дома, путника укладывал на своё ложе. Если оно оказывалось велико, то хозяин тянул несчастного странника за руки и ноги до тех пор, пока пленник не становился одного с ним роста.


Встреть я жертв этого негодяя, нам бы нашлось, о чём поговорить…


Я знаю – родные люди не хотят причинять мне боль. Любовь… Она закрыла им глаза.


Мне удалось овладеть трудным искусством: не говорить с женой о моих родителях, не говорить с родителями об Ивлии.


Это тоже причиняет боль – но не столь сильную, как попытки прорвать пелену любви.


Правда, порой я всё же пытаюсь… пытаюсь сблизить два берега…

* * *

- Мама, знаешь, сегодня Ивлия ходила к знахарю! – Мы сидим в одной из комнат родительского – моего? – дома. Пьём вино из красивых бокалов. – И он сказал, что у нас всё же будет сын, а не дочь! А ведь раньше все думали иначе. И, знаешь, он такой сильный! Я приложил руку к её животу, и сам ощутил это!


Мать опускает голову, сжимает губы. И, спустя томительный миг тишины, я слышу:


- Мне всё равно. – Глухо и безжизненно. Словно три камня упали с повозки на мостовую.


Я знаю – это не так. Ей не всё равно. Матери тоже больно в этот миг.
Потому я встаю и, не прощаясь, ухожу. Ведь кроме боли, мы больше ничего не сможем принести друг другу в этот вечер.


И по пути домой я даю себе слово – отныне более ни слова об Ивлии. Ни слова о нашем сыне. И ни слова о моих родителях – ей. Не хочу причинять мучений – им и себе. Должен же хоть кто-то видеть и понимать.


Ночной кошмар, ставший горькой явью.


Жестокая басня безумного сказителя, обрётшая плоть.


Моя жизнь…

* * *

Я открываю глаза, и волна памяти, накрывшая меня с головой, отступает. Вновь кладу пальцы на струны лютни – боль уже почти невозможно терпеть, и мне надо петь, чтобы не сойти с ума.


Едва заканчивается одна песня, как я сразу же начинаю другую. Течёт мимо меня время, но я не замечаю его.


И лишь когда пересохшее горло отказывает мне, я замолкаю – но только для того, чтобы сделать пару маленьких глоток вина.


Какой-то воин подходит ко мне.


- Бард, почему твои новые песни столь печальны?


Я поднимаю на него взгляд.


И хрипло хохочу во всё горло, с ужасом слыша нотки безумия в своём смехе…