Солдаты. Обгаженное дядей Волошиным. Свободные фантазии на тему

 СОЛДАТЫ.
 Посвящается маме.
 Передаю наилучшие пожелания Вале Колыхаловой!








 Знакомство.





 Падала красная ракета. Медленно, неторопливо, пуская во все стороны яркие искры и оставляя за собой длинный белый след.
 На фоне ракеты потревоженная луна выглядела весьма сердито.
 Ракета весело крутанулась и погасла, немножко не долетев до заветной земли.
-ДУХИИИИИИИ! ДУХИ ИДУУУТ!, - изо всей силы завопил часовой. Об стальную трубу каркаса маскировочной сетки тут же дзинькнули две пули и он резво плюхнулся в окоп.
-Мама дорогая..., - прошептал он, вжимаясь в окоп.
 На темном фоне синего неба, какое оно бывает в четыре часа, когда уже вроде и не совсем ночь, но еще и не утро, показался черный силуэт.
 Пашка оцепенел от страха, прилипая спиной к влажной земле. В висках застучало сердце.
 Силуэт шевельнулся и поднял какую-то темную длинную штуку, похожую на автомат. Инстинкты, часто выручающие людей в экстремальных условиях, на этот раз сработали четко - он помимо своих мыслей поднял автомат и два раза выстрелил. Силуэт упал в окоп, хрипя в предсмертных муках.
 У "духа" была длинная черная борода и искаженное бешенством лицо. Он был одет в потрепанную серую куртку, совсем не похожую на обычные куртки чеченских боевиков, которые были обычной "защитной" окраски и имели следы от содранных нашивок войск России, потому что куртки были украдены со складов или сняты с убитых солдат.
 На краю окопа показались еще несколько боевиков, потрясавшие автоматами и грозившиеся убить тут всех, вырезать кишки и оторвать головы.
 С той стороны, из тыла, прозвучала длинная пулеметная очередь, выпущенная со второй линии. Один упал в окоп, а другие свалились за невысокий бруствер.
 Паша набрался храбрости и решил посмотреть, нет ли кого из "духов" в живых.
 Когда он высовывался, над его головой снова просвистели пулеметные пули, но падать обратно он не собирался - слишком страшно вылезать снова. Начать что-нибудь опасное гораздо хуже, чем делать его.
 Бойцовский азарт вывел солдата из оцепенения. Ближайший боевик совершенно не подавал признаков жизни, средний слабо стонал, трижды раненый в грудь, а дальний пытался достать застрявшую в подсумке гранату.
-Еще чего удумал, огузок!, - Рядовой приложился к АК и прострелил "духу" лоб.
 Позади Паши в окоп спрыгнули еще несколько знакомых сонных физиономий, поднятых по тревоге и направленных прапорщиком Прежвальским для усиления шестого поста.
-Сегодня спокойно будет, - произнес вполголоса один из солдат.
-А я говорю, нам жару зададут, - не согласился второй.
-А я думаю, будет как вчера, разведотряд.
-Поживем-увидим, - прервал начавшийся спор Паша. - Смотрите в оба. Сегодня наши "глаза" то ли нас подвели, то ли эти уроды научились снимать их.
 Речь шла о сигнальных минах, которыми в изобилии было утыкано все пространство перед окопами. Все маленькое поле, недавно покошенное комбайнерами, которые уже два месяца как превратились в беженцев, было словно паутиной затянуто растяжками от мин и гранат.
 Других способов хоть как-то эффективно "отмахиваться" от духов, похоже, не существовало.
 Лишь только взлетала ракета или раздавался разрыв, сопровождаемый воем осколков, иногда залетавших в лагерь, два взвода равномерно направляли на дозорные посты для усиления, а там, где боевики пытались прорваться "по факту", вступали в дело несколько рот мотострелков.


-Ага, все-таки моя взяла!, - радостно заявил второй солдат. - Идут, падлы. С тебя сто рублей.
-Ну обрадовал, е-мое.., - пробурчал первый, уставляя автомат рожком в землю. Пехотинцы не собирались подпускать врага слишком близко к себе и получать гранаты в окоп, поэтому вести прицельный огонь в начале боя являлось залогом успешной обороны.
-Ох, что-то много их, - озабоченно шепнул на ушко первому солдату Паша. - Алеша, сбегал бы ты на Центральную, попросил бы пулемет...
-Я скоро вернусь. Не скучайте тут без меня!, - подмигнул Алексей и стал карабкаться в сторону тыла, придерживая каску.
 Паша и двое других стали напрягать глаза, всматриваясь в темноту. Далеко, очень далеко шевелилось что-то такое, что было темнее травы. Он знал, что это шли чеченцы. Судя по площади обширного темного пятна, которое медленно и осторожно ползло по дну ложбины, которую перекрывал окоп, их было много. "Численностью до полусотни человек", как говорят в официальных рапортах.
 На деле же это было унизительно мало, если говорила артиллерия, или очень много, если говорила горстка мотострелков.
-Эх, снайпера бы сюда, - вздохнул кто-то. Кто именно, Паша не понял. Голос был слишком похож на другие голоса, а кто это сказал, он не разобрал.


 Алеша бежал, спотыкаясь, по бугристой поверхности, которая именовалась в лагере плацом. Иногда здесь проходили строевые учения, но чаще, ночью, по плацу бегали солдаты, поднятые по тревоге.
 Врываясь в палатку прапорщика, Алеша понимал, что сейчас на него обрушиться поток упреков. Прежвальский, то ли из принципов, то ли из уважения к своему знаменитому однофамильцу, держал в палатке книжный шкаф, собранный из патронных ящиков, и никогда не матерился. Самым страшным словом в его устах было "сволочь". Оно означало крайнюю степень недовольства прапорщика, и могло грозить довольно суровым наказанием, вплоть до пяти нарядов.
-Товарищ прапорщик, разрешите доложить!, - приложил правую ладонь к каске Алексей. - Шестой пост просит пулемет. У нас два взвода духов вот-вот подойдут.
-А что, взвод пехоты, который я вам посылаю, уже перестал помогать?, - деловито осведомился прапорщик, спокойно разглядывая в зеркальце небритый подбородок.
-Никак нет, товарищ прапорщик, но Паша очень просил...
-Ну что же, если он так просит, то сходи к Ломову. Он сейчас в роте, на карауле.
-Есть!, - радостно крикнул солдат и выкатился из палатки на улицу.
 Прежвальский вздохнул, убрал зеркальце в сумку и достал оттуда помятую фотографию, на которой были маленькая девочка и уставшая женщина в ситцевом платье.
-Я за вас отомщу, - прошептал прапорщик. Уголок его брови дернулся.



 Пулеметчик радостно крякнул.
-Ах, как здорово! У тебя есть настоящие сигареты! Я уже устал кашлять после беломорин.
-На, забирай, - протянул всю пачку первый солдат. - Только ты сегодня на славу поработай. Мы жить хотим.
-Не боись, пацаны, мы и не таких окорачивали!, - хлопнул рукой по пулемету Ломов. - А теперь затыкайте уши. Будет громко.
 Крестик ночного оптического прицела высветил чью-то голову. Через секунду мозги боевика попали на его товарища, умершего стоя.



 Бой закончился, так и не начавшись. Запаниковали духи, потеряв с десяток человек убитыми, развернулись и показали мотострелкам грязные задницы, скрывавшиеся в ближайшем лесном массиве. Ломов продолжал работать по уходящим боевикам.
-Да не трать патроны!, - пытался перекричать пулемет Калашникова Паша.
-Я стреляю, пока есть чем стрелять, и по чему стрелять, - крикнул в ответ Ломов.
 На самом краю леса один из боевиков остановился, повернулся к русским позициям и погрозил им кулаком.
 Одна из многочисленных пуль, кромсавших кусты вокруг него, угодила ему в живот.
-Да, вот так вот иногда Бог распоряжается..., - проворчал второй солдат. - Братва, не высовывайтесь лишний раз!


 Прапорщик все еще сидел на раскладушке, когда к нему явился лично Паша в сопровождении Ломова и Алеши, чтобы доложить результаты боя.
 Прежвальский, узнав что были убиты около двадцати "духов" и ранены более десятка, буквально воссиял.
-Молодцы, ребята. Все, теперь спать. Я пошлю других вам на смену.
-Товарищ прапорщик, не надо!
-Как не надо?, - сильно удивился Прежвальский, потирая ладони.
-Дайте нам лучше двойной ужин, а мы там еще посидим, поболтаем.
-Воля ваша. Сегодня вы герои, - произнес прапорщик. - Кругом марш за двойным ужином!


 Разговор кипел едва ли не сильнее, чем дымили четыре вояки, наевшиеся каши и теперь смаковавшие горячую тушенку. На позиции было запрещено разводить в ночное время костры, поэтому бойцы потребовали на кухне большой котелок кипятка. Им не отказали - этого добра было хоть упейся.
-А ты видел, какие у него глаза были?, - ухохатывался Паша, рассказывая о поведении повара, когда к нему заявились четыре умника и потребовали жратвы на восьмерых, да еще после того, как он погасил огонь и стал убирать остатки пищи на завтра. Пришлось ему попотеть, открывая прилипшую крышку котла с кашей. Слова, которыми он обильно приправлял пищу, лишь увеличили солдатам аппетит, а повару окончательно испортили настроение. Никто не удивился, когда на следующий день он сильно пересолил суп.
-А расскажи про свою душечку, Ломов!, - упрашивали у пулеметчика сразу трое.
-Не буду. Ржать станете, - отпирался бог войны, жуя кусочек мяса и размахивая складным ножом, как разбойник.
-Ну ладно тебе, мы не будем!
-Обещаете?, - подозрительно спросил Ломов, внимательно оглядывая товарищей.
-Обещаем, - сказали двое, а третий добавил, - И даже улыбаться не будем.

 Он познакомился с ней еще в детском садике. Потом родители определили их в одну школу. Ломов вспоминал случайные встречи в начальных классах, которые не казались чем-то необычным, крепкую, необычную дружбу между мальчишкой и девчонкой, над которой смеялась добрая половина класса.
 Потом настал последний год школы, и как-то раз, вечером, гуляя по проспекту, Юрка Ломов по кличке Ломик, встретил Дашу и поздоровался с ней.
 Он сказал вроде бы банальное "привет". Точно такой же "привет", как сотни других "приветов", которые звучали в течение предыдущей дюжины лет.
 Но что-то произошло, и Даша, та Даша, о которой Ломик знал всю подноготную и мог запросто предсказать любой ее шаг, стала внезапно таинственной, тягучей и неисследованной, как джунгли Амазонки.
 Это была великолепная любовь, которая перешла из школы в ПТУ, а потом и на работу.
 Он встречал ее из института каждый день, провожал до общежития, а потом они куда-нибудь шли. Всегда вместе, всегда неразлучны, Ломик и Даша.
 Но вскоре ставший уже привычным порядок вещей нарушился. Пришла повестка.
 Ломов задумался о смысле жизни, мама заплакала, а отец стал думать, где собрать деньги на подкуп комиссара.
 Но денег не оказалось, и Юра слабо сопротивлялся необходимости служить в армии.
 Так и забросило молодого паренька в тот самый окоп, где четверо солдат ели тушенку и радостно перешучивались.

-Да, однако, нескладно у тебя вышло по жизни..., - проворчал Пашка, сняв каску и положив ее себе на коленку.
-Ладно тебе слона из мухи-то делать! Я лично так считаю: отслужил - мужик, не отслужил - тряпка, - веско заявил Юрка. - Раз уж нас сюда судьба привела, значит так оно и надо. Кто-нибудь, посмотрите, там все нормально? Мне вставать лень. - он потянулся, снова зевая.
 Алеша высунул голову и прищурился. Слабо шелестела трава, громко трещали неподалеку сверчки, а за горизонтом тяжело и редко бухали пушки.
-Тишина мертвая, - сказал он и убрался в укрытие.
-Не произноси лишний раз этого слова, - поежился Юра. - Я его не люблю. Не хочу стать мертвым.
-Ох, и я не хочу... Не хочу..., - пробурчал Паша.
-Да задолбали вы, молокососы е-мое! Вот если с такими мыслями в бой иди, лучше сразу сапог снять и дуло в рот!, - заорал на троицу четвертый солдат. Его звали Копыто, от фамилии Копытин.
 Остальные сразу притихли. Копытин взял ложку, воздел ее к луне и стал вести речь:
-Итак, умники. Никаких разговоров на плохие темы, тем более на ночь. Или я отказываюсь тут с вами сидеть и иду дрыхнуть к остальным. Мы здесь с вами для чего собрались?
-Ну, как для чего... Отдохнуть маленько...
-Поболтать.., - произнес Юра, нахохлившись. Ему стало немного зябко, и он принялся укутываться в шинель.
-А вот эта вот х!!ня, которой вы сейчас занимались, парни, не добрая болтовня, а поганые сплетни! Вот так вот!, - Копыто воткнул ложку в банку консервов. - Никаких разговоров про смерть. Прилетит пуля - и ты на небесах. А там лучше, чем здесь. Уж поверьте.
 Ребята поверили. Копыто знал, о чем говорит - его брат учился в семинарии, и много рассказывал младшему о церкви. Копыто мог назвать всех апостолов, знал различия в Евангелиях Луки и Матфея, и любил цитировать Пашке Библию, в самых разных случаях.
 Когда он потерял свой воинский билет, Копыто полез в его подсумок с личными вещами, произнося "Кто ищет, тому воздастся" и выудил документ оттуда.
-Господа рядовые, помогите ленту набить. Лучше уж, когда в следующий раз попрут, чтобы она была полная. Все с просьбой пулеметчика согласились и окоп наполнился скрежетом патронов, вгоняемых натруженными руками в гнезда.

 Через десять минут Пашка заявил, что больше набивать ленту не будет.
-У меня руки уже болят, - объяснил он.
 Копыто молча взял его жестянку и стал рассовывать желтых чертят по местам.
-Спасибо, - сказал Паша. - Я тебе верну...
-Не надо. Все, ребята, сейчас закончу - и дрыхнуть. Прежвальский ведь не даст отоспаться после караула, гад...


 Солдаты разошлись по палаткам, где храпели их взводы, забрались в спальные мешки и уснули богатырским сном.
 Лишь боевики не спали в горах Чечни.


 


 Дневник.


 Как-то раз, после обеда, когда делать было положительно нечего, Пашка сел на траву и стал думать.
 Автомат был вычищен. Боеприпасов - сколько положено. Прежвальскому результаты чистки УАЗика доложены. Сам джип заправлен. Окоп бойцы взвода от травы почистили.
 Вдалеке Ломов натирал масляной тряпочкой ствол ПКМа, чтобы тот блестел и лучше стрелял.
 Спать не хотелось совершенно. Пашка потер подбородок, почесал репу и решил разобрать вещи, привезенные из дома.

 Мамина открытка, которую привезла полевая почта как раз в Пашкин день рожденья, пахла слабыми духами. Он открыл ее.
 На обороте были выведены две надписи. Первая, корявая, неумелая - бабушкиной рукой:
 "Дорогой внук! Веди себя достойно, служи хорошо, будь счастлив и вернись к нам!"
 Вторая гласила нежные пожелания здоровья и вопрос о ближайшем отпуске.
 Паша закрыл открытку и заулыбался. Светило солнышко, каска начинала напекать затылок, и подогревала растущее настроение солдата.
 Он пошарил в вещмешке и вытащил засаленную тетрадку с прикрепленной на нее авторучкой.
 Когда-то, еще в части, он положил ее в вещи, которые брал с собой. Зачем - сам не знал. Может, рисовать виды чеченских гор, а может - записывать, сколько и кого убил (были и такие индивидуумы). Был вариант считать выкуренные сигареты, ставя галочки, но Паша не курил, чтобы не огорчать маму.
 После получаса дремания на солнышке Пашку стукнуло. Он вначале подумал, что кто-то бросил в него куском земли, но потом осознал, что это мысль так на него подействовала. Надо завести дневник, в который записывать все интересное и важное. Вот будет интересно читать его маме на гражданке...
 


 Запись первая. Понедельник, 5 июля, 14:31 по местному времени.

 Прапорщик Прежвальский собрал солдат в окопе и сделал совершенно сенсационное по нашим понятием заявление. Он велел собирать с "духов" разные полезные разности, что раньше было им же строго-настрого запрещено. Причина такой изменчивости командира мне не известна, однако этот приказ добавляет оптимизма. Хочу найти себе хороший пистолет и побольше магазинов к автомату. Да и ремень у меня поистерся... А Ломов вообще задумал что-то такое таинственное, что ходит целый день, как шпион, и все по сторонам зыркает.
 P.S. - Лето в Чечне непотребное. Как хорошо в Южном Бутово было...



 Запись вторая. Вторник, 6 июля, 22:45 по местному времени.

 Ночь выдалась хорошая. Снова светит луна, все видно как на ладони. Чувствуем себя, словно у Бога за пазухой. Ломова снова посадили на наш пост, и над бруствером торчит пулемет. Духи сюда не попрут, а попрут - костей не сосчитают. Я так думаю.
 Алеша сегодня уронил свои часы в котел с кашей. Повар долго ругался и стукнул его уполовником, а Алеша осерчал и стал доставать часы куском проволоки, которой Юрка пулемет чистил. Повар еще раз его стукнул, по лбу, и они подрались. Потом пришел прапорщик, дал обоим по тыкве и теперь с нами на посту караулит повар. У него фингал под глазом и злая физиономия, но анекдоты он рассказывает хорошие.
 Как пройдет ночь - не знаю, но молю Всевышнего, чтобы спокойно. Так не хочется сегодня стрелять...




 

 

 -Духи идут. Алешка, как всегда - к Прежвальскому, бегом-арш!, - скомандовал Юрка, смотря в оптический прицел пулемета.
-Ох, все-таки поперли...
-Не выдержали, сучары позорные, - стал бухтеть Копыто. Он всегда бухтел, даже когда палил из автомата в боевиков. Особенную злость у него вызывали ситуации, когда все прятались. Тогда он, словно неуязвимый Рембо, высовывался из-за бруствера по пояс и палил от бедра. Вокруг свистели пули, но доселе ему везло, и смерть миновала его.
 Пашка довольно ухмылялся. Вот сейчас придет Алешка, а с ним рота-полторы, и начнется веселье...
-Ату их, пацаны!, - свалился в окоп рыжий сержант. - Готовсь! Целься! Пли!, - гаркнул стрелок и стал косить траву в ложбине из автомата, иногда попадая по ногам бредущей на верную смерть цепи чеченов.
 Окоп залил адский треск и грохот. Во все стороны в окопе летали стреляные гильзы, больно щелкая солдат по ушам, а над окопом выли десятки пуль.
 Поредевший строй, немного замешкавшись, перешел на бег и держа окоп под шквальным огнем, ринулся в атаку. Вот они добежали до окопа.
 Пашка юркнул за бруствер, высунул наверх автомат и нажал на спуск, пытаясь удержать бешено дергающееся оружие и в кого-нибудь попасть при этом.
 В окоп спрыгнул боевик, и тут же расстрелял ближайшего мотострелка в упор. Солдат упал, истекая кровью, а Пашка отомстил за товарища. Стало его традицией, по возможности, стрелять в голову. Он не хотел причинять людям боль.
 После боя, когда стрельба на их участке стихла, и лишь короткими очередями огрызались отступавшие противники, Алеша и Копыто решили пошарить по трупам.
-Прежвальский велел полезный шмот собирать, так? Вот давайте обсудим, что брать - не хочу под пулями время на раздумья терять, - сказал Юра, перезаряжавший пулемет.
-Итак, прежде всего, оружие?, - спросил у товарищей Паша.
-Автоматы нам ни к чему, скоро своих девать некуда будет. Не забывай - у нас в день по пять-шесть "двухсотых", а автоматы остаются, - мрачно заявил Копытин.
-Хорошо. Я попробую найти пару пистолетов, для ближнего боя.
-Вот это другое дело, Алешка. И гранаты посмотри, ради Бога! Вот с чем у нас проблемы..., - констатировал Паша.
-Не упоминай имя Господне всуе, умник, - отозвался Алексей, надвинул на лоб каску и выглянул из окопа.
 Громко хлопала оторванным краем маскировочная сетка. Ее кубический каркас уже два дня как завалился после того, как откуда-то сверху на четвертый пост прилетела граната. Тогда, правда, на нем никого не было, и пострадали только земля и металл укрепления.
-А это не кощунство - мертвых-то обирать?, - немного испуганно спросил Паша у Копыта, когда они вдвоем ползли к ближайшему "духу".
-Нет. Вот могилы раскапывать - это другое дело, а тут у нас свеженькие жмуры. К тому же здесь есть рациональное зерно: о мертвых помни, а заботься о живых, - отозвался осведомленный солдат.
-Ну, это хорошо. Я было подумал, что мы мародеры.
-Да, мародеры... Но для нас это хорошо.
-А по-большому счету?
-Раз нам хорошо, а духам - наплевать, они уже мертвые, то и в общем довольно неплохо, - стал рассуждать Копытин, аккуратно шаря по подсумкам трупа. - О, пистолет,- он вытащил из кармана вороненый ПМ. - Так, поглядим... Паш, в номерах идентификации сечешь?
-Кое-что из курса подготовки помню...
-Ну-ка глянь, где он сделан... Просто интересно, - Копытин перевернулся набок, отдал пистолет Паше и выглянул из-за трупа, проверяя взглядом безопасность ложбинки. Все было тихо, и на всем полукилометровом пространстве от леса до окопов ничего не шевелилось. Ночью там было много трупов, а сейчас едва можно было насчитать десяток. Убитые боевики исчезали, словно оборотни.
-Сделано в России. - невесело почитал надпись на стволе трофейного оружия мотострелок. - Опять краденый...
-Магазины брать?
-Бери.
-Сколько?
-Сколько есть. Потом радоваться будем.
 Копытин выгреб из подсумков трупа все полезное, что смог найти. Потом Пашка уполз в окоп, Копыто аккуратно положил под труп лимонку и медленно вынул кольцо, оставляя боевикам неприятный "сюрприз".
 Таких ловушек в здешних местах было довольно много, и буквально через день кто-нибудь на них взрывался.
 Пашка больше всего мечтал о быстрой гибели, если все же таковая приключится. Без мучений, боли, сухости в рту, холодеющего сердца и горящей раны, без чудящейся мамы, которая успокаивает сына:
-Не плачь, милый, все скоро пройдет...
 Копыту было все равно. Он говорил:
-Пока живы - не умрем. И добавлял:
-А в раю хорошо. Там ангелы ходят.
 Юрка тоже не собирался умирать, и очень хотел скорее увидеть Дашу. По вечерам он часто писал ей письма, а когда получал ответы, перечитывал их по нескольку раз и бежал показывать друзьям.
-Смотрите, снова наш герой-любовник бежит!, - показывали на него солдаты из его взвода, когда он торопился на четвертый пост, к часовому Пашке, показать, рассказать и поделиться впечатлениями.


 Запись третья. Пятница, 9 июля, 15:36 по местному времени.

 Я точно не уверен, правильно ли идут мои часы. Постоянно ставлю на "точное время", которое мне сообщают связисты, но частенько обед у нас то в полчетвертого, то в полпятого, хотя на самом деле он всегда в одно и то же время, если нет никаких нештатных ситуаций.
 Вчера по нам откуда-то с гор несколько раз стреляли из пушки. Один снаряд упал за лагерем, а другой попал в пустой грузовик, который загорелся и взорвался.
 Сегодня утром нам привезли новый шестиосный Урал, который почему-то сломался сразу же, как уехал обратно в дивизию шофер.
 Товарищ прапорщик залез в кабину и полчаса пытался завести двигатель, а потом велел нам разобраться с неподатливым грузовиком.
 Юрка проверял аккумуляторы, развинчивал карбюратор и чистил бензонасос, но ничего не помогало. К обеду мы совершенно упарились. Потом кому-то в голову (не вспомню уже, к кому) пришла идея открыть ради интереса бензобак.
 Алеша отверткой поддел прикипевшую крышку (странно, его что, давно не заправляли?) и заглянул внутрь.
 Бензина в баке оказалось ничтожное количество. Точнее, его там совсем почти не было.
-Вот те на... Паш, а что бензиновая мерилка?
-Этот прибор называется измеритель топлива.
-А я говорю, мерилка... Что он показывает?
-Пятьдесят литров. Ой... Сорок... Двадцать... Ноль...
-Я вас поздравляю. У нас попросту заело стрелку, а мы тут в лепешку расшиблись, - Юрка разозленно стукнул сапогом колесо грузовика. - Все, перекур.
-У русского солдата что ни секунда, то перекур. Марш чинить объект!, - гаркнул подошедший Прежвальский. - Ишь, расселись, бездельники! Алексей! Доложить о неполадках Урала!
 Солдат нехотя бросил в траву гаечный ключ, завернул грязные рукава и подошел к прапорщику.
-Товарищ прапорщик, после проведенного осмотра грузовика, который вы нам велели починить, мы пришли к выводу, что неполадок в нем нет.
-Тогда какого рожна он постоянно глохнет?, - удивился прапорщик.
-У него датчик уровня бензина заело. Его заправить надо, - объяснил Алешка. - Выпишите нам литров сто, будет ездить, как надо.
-Бегом на склад. Через два часа чтобы блестел и все было в лучшем виде!, - велел Прежвальский. - Сам проверю. - И ушел.













 Солдаты, довольные проделанной работой, легли на мягкую зеленую траву, жмурясь от солнца.
 Желтый калач, висевший так высоко, что никакая собака бы его достать оттуда не смогла, заливал все ущелье теплыми струями.
 Тепло было приятным. Не изнурительная жара, которая часто царит в предгорьях Кавказа, но мягкий теплый ветерок, который неизменно пахнет чем-то вкусным и вызывает сонливое тихое счастье.
-Век бы так лежал, - промычал Пашка, жуя травинку и потягиваясь. - Сапоги что ли снять...
-Сними. Жарко больно..., - Ломов сел и принялся разуваться. - Фуф, ща полежим, заправим и будет прапору счастье.
-Чем это так пахнет приятно? Неужто наша кухня решила побольше сала в кашу засунуть?, - принюхался Алешка.
 Копыто, лежавший до этого и вроде бы спавший, резко сел и стал нюхать ветер. В этот момент он был очень похож на охотничьего пса, ищущего добычу. Сходства добавляло востроносое лицо и узкий крючковатый нос.
-Это не сало. Это где-то вертолет подбили, - мрачно сказал Копытин.
-Откуда ты так знаешь? Почему так уверен?, - заголосили солдаты наперебой.
-Я в свое время работал механиком на станции медицинских вертолетов. И однажды одна из наших машин потерпела аварию. Никто серьезно не пострадал - вертолет упал еще на взлете, и мы вытащили всех людей. А потом он взорвался, и пахло точно так же, - вздохнул Копытин. - Так что запах горелого авиационного керосина я ни с чем не перепутаю.
-Ох... Такой чудесный день, и опять эти уроди все испоганили, -погрозил кулаком в сторону далекого леса Алеша. - Ну погоди...
-Да не ссы, пацаны, нас оно не коснется. Далеко ведь сбили..., - стал успокаивать друзей Копыто, но валяться и балдеть уже никому не хотелось.
 Пашка подтянул ремень и стал собирать разбросанные инструменты, а Юра и Алеша переносить большие канистры с дизельным топливом поближе к грузовику.



 В штабной палатке царила необычайная суматоха. Во время атак боевиков было и то намного спокойнее, отчасти благодаря уверенности командиров в профессионализме своих бойцов, отчасти потому, что все уже привыкли.
 Полковник собрал командиров рот и поставил вокруг палатки десяток спецназовцев, с приказом пускать только по действительно важным делам.
-Ситуация такова, товарищи ротные. В десяти квадратах от нас, около станицы Нагорная, разбился боевой МИ-8. Экипаж подал сигнал СОС уже после падения, следовательно, кто-то оставался жив. Необходимо вытащить их оттуда.
 Командир спецназа наотрез помотал головой.
-Мои ребята сейчас половина на рейде в двенадцатом квадрате, а вторая половина только что из боя. Они не смогут пойти.
 Полковник понимал, что спецназ пойти не сможет, поэтому спорить не стал.
 Командиры первой и второй рот сослались на занятость и малочисленность боеготовного личного состава.
-Ну что же, - произнес после небольшой паузы полковник, - поручим это дело бойцам третьей роты. Как думаешь, командир?, - обратился он к Воронкову, который тихо стоял в сторонке и чертил что-то в планшете.
-Я думаю послать взвод Прежвальского. Его ребята молодцы, а последнее время больше всех "духов" положили.
-Ну и славно.
-Какое нам дадут прикрытие, товарищ полковник?
-Никакого, - неожиданно заявил товарищ полковник.
 Воронков раскрыл рот. Посылать взвод мотострелков за десять километров через полчища "духов"? Это преднамеренное массовое убийство... Он рассчитывал минимум на четыре бронемашины.
-Это как же так, товарищ полковник? Я не могу просто так загубить ребят...
-Мои приказы не обсуждаются, надеюсь, вы это понимаете, капитан Воронков?
-Я отказываюсь посылать на верную гибель тридцать человек, - твердо сказал Воронков и громко хлопнул планшетом об стол. - Или три БТРа, или они не пойдут.
-Вы... Вы под трибунал пойдете... Да я вас..., - покраснел и стал кричать полковник на обнаглевшего капитана. Ишь, чего захотел - четыре броневика...
-Не надо на меня кричать. Я всего лишь выполняю свой долг перед Родиной, а он состоит в том, чтобы беречь ее граждан, а не расходовать солдат, как пушечное мясо.
 Полковник не нашел у остальных офицеров ни капли поддержки и был вынужден уступить требованию капитана Воронкова.





 Запись четвертая. Суббота, 10 июля, 23:00 по местному времени.

 Ох, ох, ох, ох, ох. Через два часа после "отбоя", когда мы наслаждались богатырским сном, нас подняли по тревоге. Весь взвод. Прежвальский велел подготовиться к выступлению за час, пишу на коленке, пока Алеша рассовывает мне по карманам разгрузки магазины. Может, сегодня пригодятся наши трофейные "Макаровы", а может, и нет. Куда мы едем на ночь глядя - одному прапорщику известно. Он нам не говорит. Попробую сделать следующую запись из грузовика.





 Паша щелкнул подствольником, загнав в него 40милиметровую гранату на всякий случай.
-Ох, тяжело..., - ворчал Юрка Ломик, сгибаясь под тяжестью пяти полных лент и огромного, неповоротливого пулемета.
-Помочь?, - заботливо подошел к нему Алеша.
-Иди в жопу. Я не черпак.
-Как скажешь, - не стал обижаться солдат. Гордый пулеметчик скорее был готов получить перелом позвоночника, чем доверить кому-нибудь нести патроны.
 Паша затянул разгрузку так, что дышать стало тяжеловато. Он любил четкость и не любил, когда магазины болтались по карманам.
-Супермены, - констатировал Прежвальский, пройдясь перед своими бойцами и натягивая кепку на лоб. Он тоже взял автомат, хотя офицерам тот не полагался. - К погрузке в машины готовсь! Взвод, напрааа-во, бегом марш!, - скомандовал прапорщик.
 Бойцы дружно развернулись, и, громко гремя снаряжением, принялись рысцой двигаться по ложбинке в темноту.
 Через пару минут тишины, нарушаемой бряцаньем гранат в карманах, из темноты вынырнули два огромных белых глаза и зеленое чудище остановилось около солдат, обдав их дизельной гарью и белым паром.
-Залазь!, - открылась дверца кабины. Прежвальский проследил, чтобы все хорошо расселись по грузовику и вскочил в кабину.
-Понеслась, - сказал он и перекрестился, кладя калашников поперек коленей.



 Ночной перегон.


 Запись пятая. Дата и время не указаны.
 Грузовик здорово кидает, а в царящей темноте часов даже и не видно, не то что время посмотреть.
 В нашем тесном (в самом физическом смысле слова) обществе царит веселое возбуждение. Всем очень интересно, потому что никто ничего толком не знает.
 Один из бойцов попробовал просунуть голову в кабину, но прапорщик стукнул его по лбу планшетом и сказал, что инструкции будет давать на месте.
 Всех слегка смутили четыре БТРа, едущие впереди урала. Это означало, что наша миссия будет не увеселительной прогулкой, хотя, судя по числу патронов, которое нам велели взять, это было ясно заранее.
 В общем, напишу в следующий раз, как смогу. Надеюсь, до утра все будет в порядке.
 Алешка уснул, Копытин все время молится, а Ломик проткнул пулеметом брезентовый верх. Хорошо, водитель не заметил...





 Запись шестая. Какой день, не знаю, но что-то около шести утра, потому что светает.


 Нас высадили в чистом поле, и велели разводить костры. Мы развели. Потом командир приказал разогреть воду, наскоро перекусить и быстро отсюда сваливать.
 Куда сваливать - опять не уточнил. Половина солдат держит автоматы на боевом взводе, некоторым не по себе.
 Юрка варит гречневую кашу, а Алешка держит мою тетрадку, в которой я пишу это. Он сказал, что мы всех поимеем, и я с ним полностью согласен. Ведь мы - армия.
 Копытин ушел на разведку, пока никто не видел. Он очень хочет знать, в каких условиях нам предстоит работать. Я ломаю голову, почему на рейд не послали спецназ, ведь "зачистки" - их дело...
 Вот идет Прежвальский, с автоматом наперевес, водит дулом по кустам. Помогает часовым, раздавая им плюхи, чтобы не спали на посту.
-Кто будет харю плющить, тому я нос расплющу!, - пообещал он всем. - Ни мне, ни вам, парни, "двухсотые" нафиг не нужны. Будьте начеку.

 





 Запись седьмая. Оказывается, сегодня воскресенье, день, который положено посвятить Богу. Восемь утра.
 
 Копытин наконец-то нашел в ауле первый дом, где жили православные бабулька и дедулька. Там были иконы, и он, с согласия жильцов, утащил одну к нам. Сказал, что так надежнее и полезнее.
 Нам (мне, Юрке, Алешке, Копыту и еще одному салаге безусому) было приказано прапорщиком сидеть в доме и на улицу без нужны не вылезать.
 За окном царила суматоха. Солдаты забрасывали ветками грузовик и БТРы, а один из них загнали в большой пустой сарай неподалеку.
 Прапорщик молчал, не рассказывая своих мыслей и не раскрывая карт. Мы впятером покумекали и решили, что нам надо удерживать деревушку.
 Хозяева домика ощущали неоднозначные эмоции от нашего появления. Сынишка, лет двенадцати, был очень рад, и постоянно болтал с суровым Копытиным, а тот надел на него свою каску и сказал, что она принадлежит мальчику.
 Папа, большой и солидный чечен с длинной черной бородой, выказывал сухое мусульманское гостеприимство. Да и что он мог сказать против слов толпы вооруженных людей? Он не был уверен, федералы ли мы, или переодетые наемники, или еще кто-нибудь, поэтому держался нейтрально. Не поддерживал ни одну из конфликтующих сторон.
 Алеша сказал мне на ухо, что это не по-мужски, скрывать свою точку зрения. Я ответил ему, что у него семья, и его главный долг - сберечь ее в целости и сохранности.
 Жена чеченца вначале, когда мы только вошли, держа перед собой взведенное оружие, испугалась и стала плакать, но потом быстро взяла себя в руки и видимо нашла, что лучше какая-нибудь защита дома, чем никакой.
 





 Запись восьмая. Тот же день, час дня.
 
 Полил сильный дождик, и пришел мокрый злой Прежвальский. Он раздраженно поздоровался с испуганными хозяевами дома и вывел нас на крыльцо.
-Так, бойцы. В лесу, недалеко отсюда, долбанулась восьмая "мишка" об землю. Пилоты выжили. Вытащим их оттуда, и домой. Вопросы есть?
-Когда выступать?, - спросил Ломик, щелкая застежкой ремня.
-Когда скажу.
-А когда скажете?
-Когда с пилотами свяжемся по рации.
-А... Понятно..., - протянул Юрка.
-Товарищ прапорщик, можно еще вопрос?, - потянул за рукав Копытин.
-Да, рядовой.
-А тут "духи" есть?
-Где ж их нет, погани.., - надвинул кепку на лоб Прежвальский и засунул руки в карманы. Он так делал, только когда нервничал. - Но мы их обхитрим. Как - не спрашивайте, не скажу. Все, я пошел.
-До свиданья!, - помахал ему вслед Алеша, обрадовавшийся довольно-таки неприятным для меня новостям. Опять в лес... Тьфу... Не хочу туда... Там холодно, сыро и боевики...
 Алеша стал рассказывать чеченцу наши, русские, сказки. Чеченец молча поглаживал бороду и его взгляд становился все внимательнее. Юрка тоже не спускал с него взгляда, но наконец бородатый мужик встал и поднял руку, привлекая общее внимание.
-Знаете, дорогие гости, я должен вам признаться. Вначале, когда вы сюда пришли, в мой дом, с оружием в руках, я был совсем вам не рад, но теперь вижу я, что ошибался. Ваш дом - мой дом, солдаты, - и снова сел.
 Алеша вежливо поблагодарил хозяина и предложил семейству отобедать нашей солдатской едой.
-Вы нас приняли и пригрели, так покушаем, чем Бог послал, - сказал он.
 Чеченец заметил, что Бога нет, а есть Аллах.
 Копытин, на правах брата богослова, сказал, что нет никакой разницы, как называть Владыку, и все немногочисленные споры тут же прекратились сами собой.





 




 За окном раздалась длинная очередь, совсем рядом от дома. Стенка задрожала, и от нее отвалилось несколько кусков штукатурки. По нам стреляли.
-БОЙЦЫ, ЗА МНОЙ!, - гаркнул Юрка, схватив заранее заряженный пулемет и пинком распахивая дверь.
 Мать схватила сына на руки и бросилась в погреб. Куда делся отец, мы не видели, да нам было и не до этого.
 
 Паша одновременно с Юрой выкатился во двор. Серые струи дождя смешали все вокруг, и он словно ослеп на пару секунд.
 Потом зрение вернулось к нему и он различил несколько серых фигур.
 Юра тоже это заметил, прижал приклад ПКМа к бедру и повел длинную очередь в их сторону.
 Пули врезались в грязь, вызывая миниатюрные грязевые взрывы, дзинькали об глиняные стенки зданий аула и просто улетали в никуда, пронзив чье-то сердце. Все было кончено раньше, чем я успел вскинуть автомат.
-Вот ты жадина, Юра, мне никого не оставил!, - искренне возмутился Паша.
-Ничего, и твоя очередь придет, - отозвался тот, давая для острастки короткую очередь по пустому пространству.
-Ох, не люблю убивать, но вот этих козлов..., - погрозил Паша дождику.
 Слева, со стороны центральной улицы, снова раздалась стрельба. Громкие одиночные хлопки перемежались короткими глухими очередями, а один раз даже бухнула граната.
 Пятеро солдат гуськом двигались вдоль стены сарая, непрерывно озираясь. Первым шел Паша, а замыкал цепь пулеметчик.
 За углом сарая была видна группа типов в черных масках, ожесточенно перестреливавшаяся с тремя солдатами, спрятавшимися за какой-то непонятной штуковиной. То ли каменная стенка, то ли какая-то гробница укрывали несчастных от свинцового дождя, которым их поливали боевики.


 Юрка установил пулемет поудобнее, хорошенько прицелился и разнес на куски ближайшего "духа". Остальные заметались, когда мы открыли по ним огонь с фланга. Солдаты, зажатые за памятник, высунулись и тоже стали стрелять.
 Однако боевики не растерялись, и, потеряв лишь двух человек, скрылись за ближайшим домом.
 Юрка подхватил на руки пулемет и хотел было ринуться за ними, но Пашка крепко схватил его за ремень.
-Стой, придурок. А вдруг они начнут стрелять из-за угла?
 Ломик отчаянно хрипел, пытаясь вырваться.
-Кто не рискует, тот тряпка!, - ответил он.
-А кто рискует так как ты, идиот. Сиди спокойно и прикрой ребят.
 Пашка высунулся за угол и крикнул солдатам за памятником:
-Пацаны, сюда! Быстренько!
 Рядовые Новиков и Грищук, вместе с сержантом Серко, были несказанно рады неожиданной подмоге.
 Они принялись благодарить своих новоявленных спасителей. Копытин в первый раз за весь день по-настоящему заулыбался, а Алешка стал радоваться как ребенок и хлопать в ладоши. Теперь, когда нас было восьмеро, нам не боязен был сам дьявол. Мы были молодые и бесстрашные.


 Алешка взял на себя роль командира, сменил магазин и вогнал гранату в подствол.
-Бойцы, за мной!, - рявкнул он, словно заправский прапор, и браво побежал поперек улицы.
 Все остальные семеро, не медля, бросились за ним. Открыли огонь им наперерез - из-за угла какого-то сарая.
 Ломик резко ответил из пулемета на бегу, и заставил "духов" залечь обратно.
-Так, давайте к остальным!
-Это куда?, - спросил спасенный сержант.
-Не знаю, братцы... Паша, есть мысли?
-По-моему, нам следует вернуться в дом, в котором нам Прежвальский сидеть велел.
 Солдаты согласились и короткими перебежками стали в прямом смысле слова огородами перемещаться к дому гостеприимного чечена.
 У самой двери Копытина настигла предательская пуля. Юрка тут же упал, лежа повернул ПКМ и расстрелял почти в упор двух боевиков.
 Они схватили истекающего кровью товарища и за шиворот втащили в дом, и даже Юрка не стал терять времени на дополнительный огонь - стало слишком жарко, пули летали вокруг, как комары.

 Копыто тяжело дышал, хрипло и прерывисто. На лбу выступил холодный пот.
-Господи, убереги друзей моих и забери душу мою грешную, во веки веков, аминь!, - шептал он, судорожно сжимая пальцы.
 Алеша плакал, уткнувшись в его руку. Пашка до крови закусил губу и стрелял в окно, стараясь не высовываться. Он не мог тратить время на эмоции...
 Юрка устало поставил пулемет и просто стоял, не зная, что ему делать.
 Сержант саданул длинной очередью в боковое окно, сокрушив забор.
-Он тебе другом был?, - солдат подошел к рыдающему Алешке. Тот поднял голову и был, заплаканный, похож на затравленного волчонка.
-Да... Всем нам...
 Юра подал голос. Не свой, пулемета. Дом пытались взять штурмом, и эта попытка стоила жизни еще одному чеченцу.
 Пули иногда пробивали стены, и одна из них с жутким воем сломала дверцу шкафа.
-Твою мать, тут КПВТ работает! Ложись, братва!, - выругался незнакомый рядовой, шлепнувшись около умирающего.
 Алеша перестал рыдать и беззвучно трясся, вцепившись уже не в руку товарища, а в автомат.
-Скажите брату, что... я умер быстро..., - шепнул Копыто. Глаза его уставились на потолок, с которого от ударов пуль тяжелого пулемета падала штукатурка, и остекленели. Он затих навеки.
 Юрка проделал пулями снизу двери большую амбразуру и поливал весь двор. Никто из штурмующих не рисковал подходить к дому ни спереди, ни с флангов, потому что солдаты вели истинно ураганный огонь.
-Пора отсюда !@#$!, - не скрывая эмоций, четко произнес Пашка. - У нас с патронами полная задница.
 Юрка саданул подряд двадцать патронов в дверь и стал пятиться к входу в главную комнату. Обитателей дома они не видели, да и не до этого было.
 Лишь только он, по праву старшего, допятился до двери, в спину ему уперлось холодное дуло, а вскинувшего автомат сержанта разрезали едва ли на напополам ударом ножа.
-Вот и попались, засранцы..., - заржал рослый бородач в военной форме, водя по онемевшим мотострелкам дулом АКМа. - Молитесь своему шайтанскому Богу!
-Еп, это что, наш гостеприимный хозяин?, - шепнул Паша на ухо пулеметчику. Оружие давно все побросали на пол - боевиков было четверо и у них был выигрыш во времени.
-Ты что... У того были серые глаза, а у этого какие-то красные, - тихонько отозвался Ломов.
-Да они все на одно лицо..., - кивнул Алеша, вытирая рукавом сопли.
-Ну что, помолились, шелудивые псы? Сейчас пророк Магомет покажет вам кузькину мать!, - сказал странный набор слов чеченец и обнажил кривые желтые зубы, как у гиены.
-Пророк Магомет был хороший, - раздался в резкой наступившей тишине спокойный и басовитый голос. - Ты напал на моих гостей.
 Ахмет нажал на спуск раньше, чем кто-либо из боевиков успел понять, какого хрена чечен в чечена палит.
-Ну спасибо, хозяин. Выручил..., - сказал кто-то. А может, сказали все, одновременно.
-Жаль, я того не уберег..., - задумчиво почесывая черную бороду, произнес Ахмет, положив на плечо АК.
-Его раньше убили, - снова скорчил огорченную мину Алеша.
-Отсюда надо уходить. Сейчас я возьму жену и ребенка. Помогите мне - а я помогу вам.
-Без вопросов, друг, - Паша остался за старшего. Он имел больший авторитет после смерти опытного Копытина, а после смерти сержанта - самое высокое звание ефрейтора.






 Сын в каске крепко сжимал старое отцовское ружье, давно переделанное в обрез. Отец же купил себе автомат, в предверии наступающей на порог аула войны.
-Джабраил, не высовывайся из-за меня!, - строго велел ему Ахмет, крадущийся за Пашкой.
-Почему, папа?, - тихонько спросил мальчик.
-Это опасно.
-Я хочу погибнуть как дедушка Зара, в бою!
-Мал ты еще для смерти, сынок. Гляди в оба!
-Хорошо, папа. - Детские ручонки крепче сжали цевье оружия.


 Мягкая трава шелестела, приминаемая кирзовыми сапогами, женскими туфлями, детскими ботиночками и сандалиями чеченца. Пронзительно-голубое небо, чистое и свежее после ливня, дуло на воинов холодным ветром, который шевелил волосы или остужал их, если они были укрыты каской.
 Пашка резко тормознул всю группу предупреждающим жестом руки.
-Там кто-то шевелиться.
-Где? Тут только сено, - тихо спросил подползший Алеша, снова вытирая рукавом обильные сопли.
-Сено и шурует... Щас я каааак трахну по нему из подствола..., - Пашка прицелился из автомата и потянулся к рычажку гранатомета.
-Стой, а вдруг там наши прячутся?, - забеспокоился сердобольный Алеша.
-А хер ли им там прятаться? Нас много... А чеченов мало...
-Ну не скажи, - ввязался Юра. - Мы их два десятка только что замочили...
-Пофиг. Смерть уродам!, - сжал зубы Паша и нажал на рычажок.
 АК74 выплюнул конусообразную жестянку, которая зависла в воздухе, извергла струю желтого пламени с дымом и ввинтилась в стог сена. Через секунду оттуда грохотнул взрыв, превративший стог в большой костер.
-Теперь мы не узнаем, кто там был, - педантично сожалел Юра. - Интересно ведь.
 Ахмед вывел группу к сараю, около которого нервно курили два танкиста.
-Елы-палы, ну хоть одна живая душа!, - заорал первый. - В броню быстро и погнали отсюда!
-Стойте, а как же другие?
-Другие - это кто, чечены? Пацан, вы с Луны или откуда? Группу давно эвакуировали, мы последние, вас ждем! Марш в БТР!, - рявкнул танкист. - Сейчас снова духи попрут!
-Так, залезайте!, - стал распоряжаться Паша.
-А это что за чужаки?, - покосился танкист на жену Ахмета и мальчика.
-Пассажиры.
-Не берем, - мрачно сказал танкист.
-Тогда не поедет никто, - твердо заявил Паша.
-Ладно, полезайте.


 Только все залезли внутрь зеленого монстра и захлопнули люки, как из-за ближайшего сортира выбежали двое боевиков.
 БТР заурчал мотором и задом выкатился на задний двор сараем, заставив чеченов открыть рот от удивления.
 Коротко рявкнула малокалиберная пушка и разнесла сортир вместе с "духами".
 


 В десантном отделении машины было жарко, тесно и безопасно. Иногда пули звякали о броню БТРа, но солдаты знали, что взять его можно только РПГ-7 или Шмелем. Их и боялись.
 Ахмет держал Джабраила на коленях, крепко прижимая к себе, чтобы сын не упал. Машину очень здорово трясло и качало - танкист вел ее прямо через дворы в сторону леса.
 Паша сидел около открытой амбразуры в задней дверце и взволнованно смотрел на аул.
-За нами погоня, братцы!, - сказал он.
 Танкист оставил пулемет в лобовой броне и, скрючившись в три погибели, протиснулся сквозь остальных к ефрейтору.
-Где, кто?, - спросил он и, не дожидаясь ответа, сам посмотрел в дырку.
 Совсем недалеко от бронетранспортера прыгал на сломанных колесами тяжелой машины открытый джип. В нем сидели трое - один за рулем, другой непрерывно стрелял по броневику из автомата, а третий возился с объемистой черной трубой.
-Еклмн, муха!, - зашипел танкист. - Васильич, ну-ка их из пушки!
 Танкист постарше полез в башенку и зазвенели моторы, поворачивая оружие машины в сторону неприятеля.
 Боевики активизировались к выстрелу. Державший "муху" ловко раздвинул ее, несмотря на жуткую тряску, и положил себе на плечо, пытаясь поймать БТР на прицел.
 Паша отпихнул танкиста от амбразуры, высунул в нее автомат и повел длинную очередь.
 Пули срезали кустик, размочалили смотровое зеркальце джипа, пробили двигатель, а затем одна из них попала в гранатомет.
 "Духи" отправились на тот свет мгновенно - никто даже не успел почувствовать боли: кумулятивный заряд испепелил машину сразу.



 Паша устало обронил калашников на пол, привалившись спиной к теплому бензобаку. Ему так хотелось, чтобы его обняла мама и сказала, как иногда бывало:
 "Отстаньте, хулиганы, от моего сына! Уши надеру!"...
 Но мамы рядом не было. Жена Ахмета то плакала, то смеялась, радуясь то неожиданному спасению, то потере крова.
 Чеченец равнодушно относился к жилищу. Его волновала судьба родни, которая осталась в ауле, но тут уж Ахмет совсем ничего поделать не мог.
 Алеша дал волю эмоциям и стал возмущаться трусостью остального взвода. Ну неужели, мол, не могли удерживать аул? А так - их бросили, вертолетчиков не забрали и вообще, духов там было раз-два и обчелся...
 Паша относился к приказам Прежвальского спокойнее и считал, что тот скорее прав, чем они, рядовой состав взвода.
 Водитель высунулся из-за гофрированной ширмочки, которую он для красоты жуткого убранства повесил внутри машины, и удивленно спросил:
-А вы что, не в курсе?
 Юра проснулся и повернул голову.
-В курсе чего?
-Это ваш командир - прапор с чудной фамилией... как же его... Прежиманский... А, Прежвальский?
-Да. А что?, - напрягся Ломик.
-Нету больше вашего командира, - грустно сказал водитель.










 Неделя смерти.

 Запись девятая. Время - около шести утра, светает. Какой день - спрошу у Ломова и потом запишу.
 Наконец-то у меня появилась возможность вести дневник. В последние два дня времени для этого не было совершенно - вначале задание в ауле, кончившееся истреблением чуть ли не всего взвода и позорным отступлением к лагерю, потом переброска в другой район.
 Взвод, за сильным недобором личного состава и потерей командира, расформировали и приписали к двадцатой роте какого-то специального батальона.
 В моем отделении, кроме Юрки и Алеши, теперь служат тот солдат, которого мы подобрали в ауле за памятником, и Ахмет.
 Солдата N, который дружил с Копытиным, убило во время переброски - по нашему Уралу стали стрелять. Ему не повезло... Жаль парня... Толковый был...
 Я вчера вечером, когда нас только высадили буквально "в чистом поле", где уже копошились другие солдаты двадцатой роты, спросил у Ахмета, зачем ему нужна эта война. Он ответил, что его дома, уже и нет, наверное, и раз она коснулась его - значит он будет в ней участвовать. На той стороне, которая ему ближе. Ближе оказалась наша, моя, Юркина, и Прежвальского.
 Он в ответ, спросил меня, почему я здесь, вдали от родины.
-Это была не моя война, Ахмет, но отечество сказало надо - и я пришел.
 Чеченец кивнул. Он меня понял, я это знаю.







 Запись десятая. 20:34, вторник.
 Пришел крепкий лейтенант в потертой форме и велел рыть окоп. Не только нам, но и другим отделениям - в роте не было понятия "взвод", мы набраны из остатков уничтоженных подразделений. Нечего делать - приказ есть приказ. Взялись за лопаты и стали копать.
 Алеша возмутился, какую хорошую землю нас заставляют ранить. Действительно, равнина была хоть заглядись - чернозем и густая, свежая трава. Ровная, словно лысина. Хотя не зря Юра толкнул меня сейчас в бок - называть этой райской красоты место лысиной что-то не то.
 Надо было наметить линии будущего окопа и пулеметного гнезда. Юра взял две острые палочки, связал веревочкой и быстро все нацарапал.
 Потом два десятка потных парней в подштанниках (было жарко) со мной (новый лейтенант Рогожин меня поставил главным) размахнулись остро отточенными лопатами и стали вгрызаться в мягкую прохладную землю.
 Работа спорилась, правда у меня мой участок вышел несколько кривоватым, но ребята мне помогли и сделали стенку вертикальной.
 Потом мы позвали лейтенанта принимать работу.
 Он зажал под мышкой планшет, надел очки и стал внимательно изучать сооруженную инженерную конструкцию. Снял очки, похвалил нас, заметив, что его надо будет углубить, но не сегодня, и отпустил гулять.
 Ломов поставил ПКМ в свежее гнездо и забросал его травой.
-Зачем ты это сделал?, - удивился Алеша.
-Не хочу чтобы на него лишний раз смотрели, - объяснил Юра. - Сглазят еще, мазать начнет.
-Нельзя быть таким суеверным!, - возразил Алешка.
-Можно. На войне все можно.
-Можно все, но суеверия мешают нам жить, - вступил с ним в спор молодой солдат.
-Заткнись. Как хочу - так и делаю, ты мне не указ, - прервал его Юрка. - Лучше принеси ленты, чтобы под рукой были.
 Алеша не стал обижаться и послушно стал таскать тяжелые зеленые жестянки.

 Наконец, мы собрались перед сооруженным ДОТом, гордясь своей работой.
 Другие бойцы, которых мы еще не знали даже по именам, тоже были довольны. День прошел хорошо.







 Запись одиннадцатая.

 Нам скоро будет крышка. У боевиков откуда-то "оттуда" появились три миномета. В лагерь регулярно падают мины. Конечно, на каждый выстрел мы тут же отвечаем огнем с броневиков, но подбить удалось лишь один миномет, а за сутки погибли уже пятеро. Раненых еще больше.
 Утром мина упала всего в полусотне метров от нашего ДОТа. Алешка впал в истерику, а Ломик стал кричать и палить по лесу из пулемета.
 Паша побежал помогать уносить санитарам раненого солдата. Тому слегка задело руку, крови было много, но он стойко держался.
-Щас перевяжем, йодом помажем, таблетку дадим - будешь как новенький!, - обещал фельдшер, заживая порез.
-Я им покажу..., - шипел солдат, кусая от боли воротник куртки.

 







 Через два дня всем стало ясно, что прежней легкой войны уже не будет. Духи учились на своих и чужих ошибках, больше не лезли, как герои кинофильмов, на рожон под пулеметы и не несли громадных потерь.
 Зато в русском стане, наоборот, ежедневно взрывались полтора десятка мин, убивая раз в полтора часа по солдату. Настроение солдат скатилось до невозможно низкого, потому что отвечать было чем, но не было по кому - свистящие коробочки с тротилом прилетали откуда-то из леса, а откуда - хрен поймешь.
 Пашка впал в уныние и боялся вылезать из окопа. Ему казалось, что стоит только показаться на ровной поверхности лагеря, как где-нибудь рядышком бухнется серая стальная бутылочка, щелкнет и нарежет его осколками на части. Ему даже приснился сон, где он это видел.
 Алеша все время молчал. После гибели Копыта в нем что-то словно сломалось, оборвалось, он перестал быть веселым и жизнерадостным.
 Юрку злили изменения друзей. Он поставил перед собой только одну цель - перебить побольше чеченцев. У него было много единомышленников во взводе, которые часто доставали лейтенанта, требуя провести ответные вылазки в сторону леса.
 Лейтенант, разумеется, понимал, что мотострелков там перебьют как слепых щенков, и дал четко понять, что это даже не обсуждается. Карательные рейды входили в деятельность спецназа, но в лагере его не было вовсе, только "беззубая" пехота, изрыгавшая в ответ на каждую мину такой поток ругательств и проклятий, что у "духов" должна была борода отсохнуть, если бы они их услышали.


 Паша молча чистил картошку, замирая от каждого звука. Ему все время чудилось, что уже летит смертельная мина, неся с собой ужас тьмы.
 Вошел какой-то странный солдат и тоже взял ведро с ножом.
 Паша на секунду остановился и присмотрелся к вошедшему. Какой-то он был странный солдат... Что-то было не так, но что именно, боец долго не мог понять.
 Наконец, чудной солдат поздоровался, и Пашка понял. Он был старый. Лицо было покрыто морщинами, зубы были наполовину вставные, а сам рядовой был попросту сильно скрюченный.
-Ты кто?, - воткнул нож в скамейку Пашка и скрестил руки, удивленно пялясь на старикана.
-Пахом Семеныч. А ты?, - добродушно улыбнулся старик.
 Паша не нашелся что ответить. Его переполняли удивление и легкий испуг. Потом он все-таки совладал с собой.
-Дедушка, а что вы здесь делаете? Это военный объект...
-Ефрейтор, не грузи меня всякой херней, - засмеялся дед. - Я тоже тут служу. Рядовой Пахом Семеныч, четвертая рота, - повторно представился пожилой вояка.
-А, вот оно что... Я Пашка из третьей роты.
-Хе, смертники., - улыбнулся дед.
-Почему смертники?, - открыл рот Пашка. - Дед, ты чего говоришь?
-Вас так все зовут, - подошел поближе дед Пахом. - Третью роту набрали из остатков недобитых подразделений, поэтому и смертники - от смерти спаслись.
 Паша деланно улыбнулся.
 Дед взял картофелину в морщинистые руки и стал ловко ее чистить.
-Как настроение?
-Хреново, если по правде.
-Чего так?, - резанул готовую картофелину пополам Пахом.
-Мин боюсь.
-Волков бояться - в лес не ходить. Я тебя уверяю - пулю получить проще, чем мину.
 Паша недоверчиво поглядел на деда, но тот был вполне серьезен в своей потертой форменной рубашке защитной окраски.
-Дед, а чего это ты служишь? Я - призывник, а ты что, контрактник?
-А тот как же, внучек. Пенсия, вишь, маленькая, - улыбнулся Пахом.
-И сколько же тебе лет?, - не переставал изумляться Паша.
-Пятьдесят три.
-Нифига себе у нас солдаты..., - почесал затылок под кепкой Паша. - Дед, приходи к нам в третью. Кашей накормим.
-Спасибо, хлопчик. Приду. До свиданья!
 Воины разных поколений разошлись, каждый по своим делам. Пашка больше не боялся минометов.



 Вечером сильно уставший Паша сидел, как всегда, в теплом окопе, на нагретой задом Алеши куче соломы, и блаженно дремал, поглядывая на звезды.
 Они манили к себе, на небеса. Но небеса были разные - звездные, на которые Паша хотел попасть с детства, в мечтах видя себя космонавтом, и небеса духовные, на которые хотел попасть Копытин.
 Иногда солдату казалось, что он в миллиардах беленьких точечек может различить спокойное суровое лицо умершего друга. Иногда ему казалось, что это ему видится. Иногда он засыпал, но быстро просыпался - в лагере было довольно шумно. Тарахтели моторы четырех новеньких броневиков, выписанных для укрепления обороны лагеря. Позиция русских сил была такова, что не давала "духам" возможности обойти главные силы федералов справа и дать нашим подзатыльник. Впрочем, боевики поняли, что с такой линией Маннергейма тягаться бесполезно и лишь изредка обстреливали лагерь издалека.


 Из-за поворота окопа вышли два его друга, один с пулеметом на плече, а второй с большой кастрюлькой.
-Кушать подано - садитесь жрать пожалуйста!, - засмеялся Алеша, ставя ужин на ящик из-под гранат. - Где твой дед-воитель?
-Обещал придти. Значит - будет, я ему верю. Старики не врут, - сел прямо Пашка. - Какая ночь классная, ни одного комарика!
 Алеша кивнул.
-И правда...
 Пришел Ахмет. Он сбрил бороду и стал похож на американскую кинозвезду. Чеченец радостно улыбался.
-Нам подогнали классные бэтээры. Новенькие, как с иголочки!
-И чем нам это грозит?, - осведомился Юра, ставя на бруствер пулемет.
-Хорошей огневой поддержкой.
-А это хорошо или плохо?, - стал валять дурака Паша.
-Очень хорошо, мой юный друг, - почесал щетину Ахмет и рассмеялся.
 -К вам можно?, - раздался старческий голос, прерываемый кряхтением - дед Пахом осторожно слезал в окоп. - Косточки уже не те, староват я стал малость.
-Здравствуйте, дедушка, - поздоровался Алеша и помог Пахому слезть.
-Здорово, хлопчики, - снова покряхтел дед и аккуратно приставил к козлам свой автомат.
-А чего это вы, дедушка, в армию-то пошли?, - с ходу стал штурмовать Пахома Юрка.
-Да понимаешь, внучек, чечены злые больно. Смотрел я все по телевизору, как они мальчишек-то наших бьют, да и не выдержал. Жил я относительно недалеко, в Нальчике.
 Солдаты изумленно переглянулись между собой. Вряд ли кто-нибудь из них пошел бы на войну, если бы их не послали.
-А смерти не боитесь, дедушка?, - задал вопрос на волнующую его тему Паша.
-Чего это мне костлявой бояться? Мне и так в могилу давно пора, хлопчики, - весело рассмеялся бритый дедушка, шутя на совсем не смешную для остальных тему.
-А мы вот молодые, и в могилку не торопимся..., - осторожно пошел в атаку Ломов. Дед почему-то ему не понравился, возможно, своей легкомысленностью.
-Не хотите? Тогда дайте эргэдэху, - резко и тихо сказал дед.
-Зачем это?, - удивился Алеша, подходя к гранатному ящику и открывая его.
-Не спрашивай.
 Алеша переглянулся с друзьями. Паша кивнул, и солдат дал деду зеленую лимонку.
 Пахом выдернул кольцо, встал, отпустил рычажок, и не стал бросать гранату.
 На лицах солдат отразился дикий ужас.
 Дед выждал полторы секунды и коротко метнул лимонку через высокий бруствер.
-Ложись!, - и упал на сырую землю.
 Едва все попадали, как прогрохотал глухой взрыв, потрясший окоп так, что пулемет аж повернулся на своем станке.
 За бруствером раздался дикий крик, полный боли и ужаса.
-Огонь на уничтожение, пехота!, - гаркнул дед утиным голосом, схватил не свой автомат и принялся шпарить длинной очередью по кустам, срезая их у корня.
 Чеченцы, поняв, что их план раскусили, кое-как открыли ответный огонь, убегая в темноту.
 Дед застрелил одного из них, Пашка снял издалека метким выстрелом в затылок второго, а Юра укокошил третьего, скосив немаленький участок поля из пулемета.
-Дед, а дед, как ты их услышал?, - восторженно сказал Алеша, славившийся чутким слухом.
-Сова испуганно ухнула. Но духи молодцы, тихохонько шли. - не без гордости ответил Пахом Семеныч, набивая опустевший рожок автомата.
 Алеша и Паша переглянулись, как маленькие дети, которым показали как работает автомобиль.
 Юра сказал одно слово, в которое вложил все, что мог.
-Круто!



 Дед очень внимательно разглядел все поле. Потом он критично покачал головой и улез вниз.
-Эти падлы сняли половину ваших мин. Завтра зовите саперов. А теперь наконец дайте мне каши!!








 Ранним утром по лагерю прокатился зычный голос лейтенанта.
-РОТА, СЛУШАЙ МОЮ КОМАНДУ!
 Сотня человек дружно повернула головы. Автоматные дула блестели над плечами солдат, каски были начищены, а волосы расчесаны. Рота выглядела так, будто шла на парад по случаю Дня Победы.
-Напраааааа-во!, - скомандовал лейтенант. - Вперед, бегом марш!
 Застучали тяжелые подкованные сапожищи, прибивая траву.
 Паша бежал где-то в середине строя, вместе со своими друзьями, с калашниковым наперевес. На исходе ночи Пахом Семеныч и его новые друзья вместе пришли к лейтенанту и доложили тому результаты невольной разведки.
 Командир покачала головой и отдал приказ выйти в поле, чтобы поставить новые растяжки.


 Юрка водил дулом пулемета по высокому зеленому морю, которое шелестело и переливалось в солнечном свете. Алеша кряхтел, нагруженный сигнальными минами по самое "нехочу".
-Ох, братцы, тяжело-то как! Не дотяну до места выгрузки, - прошептал солдат, согнувшись в три погибели.
-Дай-ка сюда мешок, - приблизился Паша и повесил автомат на сгиб руки. Он принял мешок, взвалил на плечо и согнулся сам, по-прежнему широко загребая ногами летнюю траву.
 Алеша распрямился и свободно вздохнул, любуясь царством природы.
 Неподалеку раздался щелчок и резко свистнуло, плюнувшись в солнце пучком красных ракет.
-Еттить тебя за ногу, придурок!, - рявкнул дед на новенького, который умудрился свернуть с тропы и попасть в ловушку. - А если бы там боевая была, твою дурью башку соскребать с камней?
 Боец виновато понурился и стал вести себя осторожнее.
 

 Наконец, после третьей передачи мешка с минами друг другу, рота добралась до указанной точки выгрузки боеприпасов. Юрка стал озираться, выбирая хорошую позицию для пулемета, дед принялся следить за молодыми - чтобы не напортачили опять, а Паша достал молоток и вбил в землю заостренный деревянный колышек. Потом он намотал на него конец лески, и закопал в двух метрах левее колышка черную тяжелую жестянку с красным крестиком на донышке.
-Одна есть!, - крикнул он деду Пахому.
 Ломик бродил между бойцов, поглядывая то там, то сям. Нигде ему не нравилось. Примастырить ПКМ здесь - своих можно зацепить, поставить там - зона обстрела маленькая, воткнуть сошки вооон на том пригорке - слишком далеко и тыл не прикрыт.
 Наконец он обратил внимание на очень старую танковую дорогу, шедшую поперек равнины, от леса. Она уже поросла травой, но зелень была очень низкой и не могла скрыть ползущих боевиков. Около краев дороги, наоборот, трава была выше.
 Юра аккуратно установил пулемет, улегся поудобнее и стал ждать. Тихо журчало что-то рядом. Наверное, это был ручей.
 Позади голосили солдаты. Судя по звукам, двое новичков спорили, кто из них будет ставить растяжку. Пришел дед, наорал на обоих, отобрал мину и установил сам.
 Ломов зевнул, прикрывая рот ладонью. Становилось жарковато, а трава была теплая и мягкая...




-Урооды, че ж вы лупетки-то вылупили! Стреляйте, гады!, - тонко завопил кто-то. Голос тут же потонул в длинной автоматной очереди, но стрелка подбили, и очередь захлебнулась.
 Юра открыл глаза. Через дорогу буквально отовсюду густой рассыпной цепью перли боевики, увешанные гранатами и перевязанными изолентой магазинами.
 Он вцепился обеими руками в пулемет и нажал на гашетку.
 Неожиданная свинцовая струя из кустов заставила "духов" метаться туда-сюда по дороге, теряя драгоценные секунды.
 Около десяти человек погибли на месте, пять или шесть побежали обратно, но их тут же настиг огонь Ломика, а дюжина ломанулась к солдатам.
 Бухнул подствольник, и около Пахома упали замертво двое.
 Однако несколько десятков солдат, разозленные неожиданным нападением, быстро перепрятались за разными кочками-бугорочками и стали решетить боевиков.
 Дюжина, поредевшая до восьми человек, поняла, что ей будет хана, и принялась еще яростнее отстреливаться.
 Пахом встал в полный рост, ведя огонь от бедра. Гильзы прыгали по лежащим около него товарищам и противно звенели. Один из боевиков поднял голову и тут же ее лишился, а второй попал деду в грудь.
 Семеныч упал, хватая ртом воздух и жалобно шепча что-то. Пашка, один из немногих, кто не потерял координацию в суматохе, злобно выругался и метнул в боевиков подряд две гранаты. Выживших после взрыва, на их собственное счастье, не оказалось.
-Вот уроды, Алеша... Опять мы из-за них друга потеряли, - тихо сказал Паша, кладя мертвые руки пожилого воина на его оружие и закрывая ему глаза.
 Алеша снова тихо заплакал, стоя на коленях. Юрка продолжал усеивать поле пулями, прикрывая решивших продолжить преследование врага пехотинцев.


 Возвращение в лагерь оказалось гораздо более медленным, чем выход в поле. Пришлось нести почти десяток раненых, один из которых быстро умер, не приходя в себя.
 Паша скрипел зубами от бессильной ярости. Двум ротам сумели нанести поражение какие-то три десятка поганых повстанцев, вооруженных чем попало. Вдобавок ко всем бедам, неподалеку начали падать мины, громко хлопая и свистя осколками, и пришлось бежать, причиняя истекающим кровью солдатам дополнительные мучения.
-Еттить, убью, уродов..., - обещал Алеше Юрка, взваливший на плечо перегревшийся ПКМ, когда они пересекали передовую линию русского стана.



 Запись двенадцатая. Время неизвестно.
 Глубокая ночь. В палатке стоит такой бравый храп, что испугались даже мыши и все совершенно куда-то делись. Алеше не спится - он все переживает о нашем рано почившем дедушке. Я тоже очень огорчился, но мы на войне, и здесь каждый день похороны, а то и вовсе без них. Двух солдат, в которых попали гранатой, пришлось отправить домой в закрытых гробах - телами то, что осталось, назвать нельзя даже с натяжкой. Не хочу, чтобы меня так же отправили в Москву.
 Юра где-то раздобыл поллитра спирта, выпил все один и теперь спит мертвецки. Разговаривать с нами за ужином он не стал, как обычно - смерть для него всего лишь одна из составляющих мира. Но злости добавляет прилично - за сегодня он уложил почти двадцать боевиков. Ходят слухи, что его хотят приставить к награде, но это еще только слухи. Я был бы рад за Ломика...
-Паш, а мы вернемся домой?, - задал мне сегодня страшный вопрос маленький ранимый Алешка.
-Обещаю, дружище. Вернемся. Живыми.
 Наверное, я не имел права давать ему обещания такого рода, но выбора у меня все-таки не было. Я и сам иногда верю, что увижу маму...



 Дорога.





 Тряска в грузовике была такая, что стучало вокруг все. Абсолютно все. От затвора Пашкиного автомата, подтянутого и смазанного, до вставных зубов лейтенанта, сидевшего около него. Стучали скамейки, ящики, сапоги, значки, ремни и даже стекла в грузовике, в котором ехали два десятка мотострелков, сопровождавшие автобус.


 Маленькая девочка, сидевшая у окна и болтавшая ногами, потянула за рукав воспитательницу на соседнем кресле.
-Тетя Зина, а это правда горы?
-Да, Дашенька, это горы. Видишь, какие красивые?
 Дашенька, широко раскрыв глазки, смотрела на заснеженные пики Кавказа, которые возвышались над дорогой совсем близко.
 Павлик, будучи старше Дашеньки на целых два года, гордо сидел позади нее, важно скрестив руки. Ему казалось очень зазорным любоваться на красивые местные пейзажи, и он старательно изучал резиновый коврик на полу автобуса.
 Наконец, любопытство пересилило, и он взглянул в окно.
-Тетя Зина, а что это там за деревья такие?
 Молодая воспитательница надела очки и вперила взгляд в указанную Павликом рощу.
 Через двадцать секунд анализа учительница биологии пришла к выводу, что перед ними дуб европейский.
-Ты понял, Павлик?, - обратилась она к мальчику, который смотрел куда-то совсем в другую сторону.
 Мальчик молчал.
-Павлик, ты понял, что это были дубы?, - слегка сердито спросила тетя Зина.
-Тетя Зина, а что это там за люди?,- наконец ответил мальчуган, прилипший к стеклу автобуса.
 Воспитательница тревожно стала присматриваться. На гребне холма, мимо которого шла дорога, появились несколько десятков людей в зеленой форме и с оружием.
-Наверное, это наши солдаты, Павлик, - сказала тетя Зина, гладя его по голове и начиная сомневаться. Солдаты не могли носить черных бородищ и тюбетейки, по крайней мере, все сразу...



 Алеша дремал, обнявшись с автоматом, как с любимой девушкой. Пашка грыз пальцы. Ящики так же нудно гремели, а мотор рычал, заставляя грузовик следовать за автобусом.

-Тетя Зина, а вдруг это бандиты?, - тревожно спросил Паша. Он иногда смотрел по телевизору фильмы про плохих ребят, и киногерои были похожи на типов, бежавших к дороге наперерез.
-Нет, это..., - начала воспитательница, как по дороге прокатилась короткая очередь, в автобусе выбило два стекла, а водитель упал на пол, обливаясь кровью.
-БАНДИТЫ!, - завопила учительница и тут же резко скомандовала:
-Дети, на пол! Живо!


 Головную машину ДПС, которая возглавляла колонну с включенными спецсигналами, изрешетили раньше, чем милиционеры успели что-либо предпринять. Машина директора детского сада резко затормозила, ее развернуло и выбросило на обочину.
 Автобус, потерявший управление, прокатился еще полсотни метров и остановился.

 Опытный водитель грузовика с солдатами, едва увидев боевиков и заслышав стрельбу, ударил по тормозам и урал слегка накренился, резко останавливаясь.
 Лейтенант громко гаркнул "За мной!", выхватил из кобуры ТТ и выскочил из грузовика, бегом направившись к автобусу с детьми.
 Чеченцы спустились на дорогу и вели заградительный огонь, отсекая солдат от автобуса. Но они замешкались, и солдаты достигли бортов раньше, укрываясь за его большими колесами и резво стреляя.
-Капец, достали, твари!, - орал Пашка, огрызаясь короткими очередями от рыжебородого, засевшего сбоку за камнем. Он уже убил одного из мотострелков и теперь метил в Пашку.
 Пашка забрался под автобус, и залез за колесо. Он знал, что по автобусу боевики постараются не попадать - им нужны заложники, а не куча маленьких трупиков.
 Павлик громко плакал, забившись под кресло. Тетя Зина лежала рядом, крепко в него впившись накрашенными ногтями и молча кусая губы.
 Интересная поездка, которую так долго и старательно устраивал весь коллектив сада для детишек, оборачивалась кровавым кошмаром посреди дороги...

 Пашка дождался, когда рыжебородый снова высунется, чтобы расстреливать неприкрытых с этой стороны пехотинцев и повел длинную очередь.
 Он видел сквозь черную палочку мушки, как пули вонзаются в землю вокруг боевика, но никак не мог попасть. Наконец рыжебородый крякнул, осел, а на груди у него медленно пошло красное пятно. Паша попал.
 Алеша был с другой стороны автобуса. Он не видел друга, но продолжал храбро опустошать магазины, держа "духов" на приличном расстоянии.
 Но силы были явно неравны - полтора десятка оставшихся в живых солдат и экипаж второй милицейской машины, вооруженный пистолетами, не могли долго сражаться против превосходящего числа боевиков, имевших превосходство в позиции.
 Лейтенант, выждав момент, когда половина боевиков дружно меняла магазины, поднял пистолет к небу и повел бойцов в штыковую атаку.
 Девять молодых парней дружно закричали "ура", бегом приближаясь к сидящим неподалеку боевикам.
 Первый из них поднял автомат, но лейтенант застрелил его. Второй и третий были убиты автоматическим огнем наступавших солдат, но потом боевики спохватились и наступило начало конца.
 Лейтенант крутанулся, схватился за бок, уронил ТТ и упал на шоссе. Алеша длинной очередью разрезал двух боевиков, бросил пустой калашников и шлепнулся в траву.
 Бежавшие за ним были тут же убиты в упор. Атака захлебнулась, и русские солдаты проиграли.
 Паша услышал подозрительное затишье по ту сторону автобуса. По эту ситуация улучшилась: духи отступали.
 Паша выглянул с другой стороны. Никого не было, а поотдаль лежали мертвые пехотинцы. Но было много живых чеченцев, которые плотной группой приближались, держа автобус на прицеле.
-(Непечатное выражение). Хана нам..., - прошептал Пашка, не в силах пошевелится.
 Один из милиционеров выглянул из-под днища около него и тоже обомлел.
 Внезапно позади группы повстанцев один из убиенных солдат зашевелился и шустренько вскочил, сжимая в руках два пистолета "макарова". Паша узнал его сквозь толстый слой грязи на лице - это был его лучший друг, Алексей. И эти самые пээмы они вдвоем собирали с убитых врагов...
 Алеша поднял пистолеты и дико захохотал, расстреливая с двух рук в спину не ожидавших подобной атаки боевиков. Затворы пистолетов поочередно дергались, посылая в чеченцев девятимилиметровые пули, крепко заседавшие в телах.
 Но победить шестнадцатью патронами всех было невозможно - Алеша не был особо метким стрелком и быстро израсходовал боезапас. Чеченцы молча вскинули оружие, а один из них сказал, перед тем как выстрелить:
-Умри, русская собака!
 Алеша гордо вскинул голову и опустил пистолеты, повернувшись грудью прямо к боевикам. Смерть пришла к нему без страха и без боли, так, как он хотел.


 Паша завопил как резаный. Враги обернулись и снова стали поливать пулями колеса автобуса. Пашка завел руку за спину, вытащил свой трофейный макаров, и, на бегу стреляя, бросился к кабине автобуса. В мозгу родился гениальный план - попросту уехать и увезти детей...
 Пули дзинькали вокруг, беспощадно ударяясь об корпус, но лишь изредка пробивая толстую сталь.
 В сердце страха у Паши не осталось - попросту некогда было бояться. Он ни секунды не сомневался, что в него попадут раньше, чем он пересечет расстояние от заднего колеса до открытой кабины детсадовского автобуса.
-"Господи, помоги мне грешному!", - трижды повторил солдат, развивая спринтерскую скорость, и трижды мазали "духи".
 Паша схватился за толстую техническую скобу, торчавшую из борта, и в лихом развороте ввалился внутрь громадной машины.
 Воспитательницы громко закричали а кто-то из детей бросил в Пашу тетрадкой.
-Не бойтесь, этот дядя - наш солдат!, - громко крикнул Павлик. Он смотрел телевизор и увидел у Паши на рукаве характерную нашивку.
 Паша улыбнулся голубоглазому мальчику и быстро занял место водителя.

 Предстояла нешуточная задача - каким-то чудом подобрать своих товарищей и увести автобус из-под обстрела как можно скорее, потому как боевики, поняв, что добыча ускользает, стали стрелять именно по пассажирам автобуса.

 Паша хорошо умел управлять разными большими автомобилями, в особенности восьмиосным пехотным "уралом", на котором их часто возили по разным задачам, но автобус - совсем другое дело.
 Боец дернул рычаг, включая минимальную передачу, чтобы не перегружать двигатель резкими маневрами и дал задний ход.
 Пехотинцы, кое-как отстреливаясь и здорово согнувшись, бежали в сторону автобуса.
 Когда расстояние стало крохотным, Паша открыл все пневматические двери и в салон ввалились два милиционера и пять грязных, измученных и покрытых кровью солдат.
-Тикай отсюда, родненький, - шепнул милиционер, подползая к Паше. Пули летали вокруг и шипели, словно бешеные, - в автобусе не осталось ни одного стекла и корпус зиял дырами.
 Паша со всей силы нажал ногой на педаль газа и тут же ему показалось, будто в плечо со всей дури вогнали вилку.
 Автобус громко затарахтел, медленно набирая скорость. Пули изменили направление и теперь летели не сбоку, а врезались в машину сзади.
 Солдату было очень страшно. Дикий зуд в пятках, известный лишь только, когда смерть дышит в спину, сменялся то дикой болью, накрывавшей всю правую руку, то ледяным спокойствием. Иногда Паше казалось, что его уже убили и бездушное тело ведет машину по шоссе, а иногда краски становились яркими до невозможности и запах бензина становился приятнее запаха маминых пирожков.
 Деревья мелькали, стрельба утихла и в салоне начали раздаваться первые звуки. Дети, порезанные битым стеклом, начали плакать, едва оправившись от испуга, работники детсада приходить в себя, а милиционеры ругаться матом. Солдаты молчали, закрыв глаза и побросав оружие.
 Потом Пашку как-то странно повело, он упал с сиденья на пол и улетел в космос, в котором не было звезд и была только темнота.

 


 Открыв глаза, солдат увидел две желтые тощие рожицы санитаров, переносивших его из "скорой помощи" в палатку. Приятная прохлада разлилась по его телу, после того как толстая медсестра вколола ему обезболивающего, и он снова провалился.












 Больница.

-Молодой человек, откройте рот!, - велел доктор. Паша послушно открыл рот, и врач шустро влез туда картонной палочкой.
-Скажите "ааа"!
 Паша открыл рот, не открывая глаз. Дядька в белом халате пошуровал у него на языке, хлопнул по нижней челюсти и сказал:
-Выздоравливаете, молодой человек.
 Боец слегка улыбнулся. Жар не отпускал его уже четвертый день, и Пашка все время ужасно хотел пить, и приставленная к нему бабушка резво приносила с рынка пакеты яблочного сока местного розлива.
 Больница была маленькая, старая и чистая. В палате, кроме Паши, лежали еще три человека. Все трое были довольно тяжело ранены и не разговаривали.
 Паша был единственный в палате, кто почти все время находился в сознании и не бредил, несмотря на тяжелую рану. Пуля попала в предплечье, разбила кость руки и осколки вонзились в мышцы. Ему сделали уже три операции, но все вытащить так и не смогли.
 Бабушка на стульчике снова задремала, напевая нежным старческим голоском колыбельную. Ей никто не платил за сидение с больными, но она ежедневно приходила в больницу, к Пашке, и утешала его.
-Бабушка, пить..., - прохрипел пересохшими губами Паша, мутно взирая на белый потолок.
 Марфа Пелевина взяла тонкими сухими руками стакан, отрезала у пакета уголок, налила в стакан и помогла солдату поднести ко рту.
-Пей, внучек, он полезный и вкусный, и стоит недорого, - погладила бабушка Пашу по голове.
-Спасибо, - прошептал Паша и снова задремал. Ему снились золотые московские сады, которые уже должны были начать желтеть. Деревья в Москве, наверное, уже вовсю пахнут осенью, а в Чечне еще царит жаркое лето, и не думает сдавать насиженные позиции.
 Потом наступила темнота, после очередного укола медсестрой лидокоина - рука перестала нудно болеть.

 

 Доктор, сняв повязку, показал двум молодым ассистентам ее внутреннюю сторону.
-Ничего не видите?, - спросил он.
 Два вытянутых бледных очкарика, только что из медицинского училища, со скучающим видом ставились на повязку, слегка испачканную темной кровью.
-Не-а, - протянул, наконец, один.
 Опытный медик рассердился.
-Молодой осел, вы чем смотрите? Глазами или ушами?
 Бывший студент слегка покраснел.
-Глазами, Павел Дмитрич.
-Тогда вы были должны сразу увидеть это!, - ткнул доктор в незаметные на первый взгляд зеленоватые пятна по краям повязки. - У него начинается нагноение. Придется делать его инвалидом...



 Операция была назначена на следующий вечер. Пашке, переминаясь с ноги на ногу, сообщила жуткую весть бабушка.
 Солдат печально посмотрел на добрую Марфушу и заплакал. Он не хотел быть одноруким. Бабушка стала утешать его, как могла, но ее усилия ничего не дали - Пашка еще сильнее осунулся и стал молчать.
 Рука сильно разболелась. Временами ему казалось, что там поселились чертенята, которые жгли там угольки. Обезболивающее уже не помогало, и терпеть становилось все тяжелее.
 Бабушка его не тревожила, понимая, каково сейчас Паше.




 Солдат третий день ходил туда-сюда по палате и "нервятничал", как говорила бабушка Марфа.
 Пашка был зол на самого себя, на судьбу, сделавшую его одноруким обрубком, и на потерю контакта с Ломиком. Накануне он чуть ли не силой отогнал санитара от телефона, позволил в узел и смог дозвониться до части.
 На узле ему сказали, что поступил приказ о передислокации. Третья рота, в составе особого батальона, две недели как уведена на тридцать километров севернее, и возможности связаться с ними нет никакой. Добавили также, что ефрейторам пора идти в милицию и получать там уведомление о ранении, чтобы не было проблем с комендатурой города.
-Вот говно, - в сотый раз выругался Паша, играя в карты с бледным рядовым, у которого вытащили из ноги осколок чеченской гранаты.
-Чего ругаешься, баклан?, - сердито отозвался солдат и положил поверх Пашкиной восьмерки короля.
-Да друга потерял, а найти не могу.
-Хорошо, что потерял - значит он живой, - задумчиво заметил бледный солдат. - Мой взвод перебили полностью, я последний.
-Пипец. И мой почти тоже..., - удивился схожести их судеб Паша.


 Через три недели обрубок предплечья почти перестал болеть, Пашка стал тощим и злым, и ежедневно дрался здоровой рукой с санитарами, находя в качестве повода разные мелочи вроде не закрытой на ночь форточки.
-Выписываем, - сказал главврач хирургического отделения. - Поздравляю, молодой человек!
 Паша вырвал из рук "врача-вредителя", как сам звал хирурга про себя и за глаза, бумажку, вместе с розовой книжечкой об инвалидности, развернулся на пятках тапочек и вышел из кабинета.
-Вот урод... Чмо недоделанное., - дал боец волю чувствам, когда отошел подальше.
 Закурить одной левой рукой было весьма нелегко. Держать сигареты в кармане майки-"алкоголички" было нельзя, потому что кармана у нее не было. Потрепанные зеленые штаны имели очень глубокие и узкие карманы, в которые приходилось впихивать руку по самое нехочу.
 Паша подвинул коленкой большой странный цветок "лисий хвост", стоявший на окне больничной палаты и сел на подоконник, пуская дым в открытое окно. Он колечками и клубочками поднимался все выше и выше...
-Внучек, как дела?, - в палату, медленно шаркая, осторожно вошла баба Марфуша, робко держа сморщенными ручками авоську кефира.
-Привет, бабуль. Да вот, выписывают, гады..., - помахал Паша забинтованным куском руки и поморщился. - Болит, однако.
 Бабушка вздохнула и поставила провизию на железную тумбочку около бывшей койки Паши.
-Ты хоть кефирчику-то попей, внучек...
-Обязательно, бабушка.
 Паша чокнулся с бабушкой бутылкой, содрал с нее фольгу и залпом выглушил весь кефир. Настроение слегка улучшилось.
-Ладно, бабушка, не грусти. Даст Бог - еще свидимся.
 Баба Марфа вздохнула. Уже который солдат, за которым она присматривала, говорил так, а потом или не писал, или погибал...
-Напомни-ка еще раз телефончик, проверю, - достал Паша листочек бумаги из своего солдатского медальона.
-Тридцать два - сорок три - пять, - медленно сказала бабушка.
-Значит, правильно записал, - поднял глаза и снова посмотрел на седую голову Пелевиной. Он вынул из кармана четыре тысячерублевые купюры - его зарплату за год службы - и молча положил на ее колени.
 Бабушка гневно хотела оттолкнуть деньги, но Паша крепко и чутко взял ее за старческие руки, шепча:
-Возьми за мое здоровье, - и вышел из палаты в коридор. Быстрым шагом прошел его, спустился по белой лестнице, прошел мимо двух операционных, в которых из кого-то вытаскивали железо, забрал у гардеробщицы одежду, вещи и вышел на лавочку, с трудом наматывая левой рукой портянки на носки.



 Стоял один из последних солнечных осенних дней. Вот-вот грозили грянуть дожди, и метеорологи по телевизору каждый день обещали дикие ливни с градом, но, назло им, уже неделю было двадцать три и дул приятный тихий ветер.
 Паша каждый день гулял в рощице, которая была посреди города. Проходя мимо заветного кустика, под которым он месяц назад, во время первой своей прогулки, еще обладая правой рукой, закопал свой пистолет, им движило желание откопать оружие и перестрелять докторов-неумех. Он гнал его прочь от себя, и крамольная мысль стала посещать его все реже и реже, и, наконец, исчезла вовсе.
-Они не виноваты, что в меня так неудачно попали, - твердил Паша перед сном. Злоба на доктора прошла, и он стал солдату совершенно безразличен.
 Бабушка вышла из больницы. Он крепко обнял свою пожилую сиделку, помахал ей единственной рукой, и отправился восвояси. Холодный, тяжелый после мертвой земли "макаров", был заткнут у него за ремнем.




 Возвращение.




 Поезд прибыл в Москву ранним-ранним утром, когда половина города бесшабашно дрыхла в теплых кроватях, а вторая, поеживаясь от легкого морозца, спешила на работу.
 Дворники только-только расчехлили метлы, милиционеры сдували иней с замерзших висеть на крючке жезлов, а компьютерщики запускали свои машины и начинали деловито стучать клавиатурой. Город начинал свою будничный ритм, не подозревая, что стройные и не очень ряды его обитателей пополнил молодой небритый человек в военной форме с погонами сержанта и пустым правым рукавом.

 В автобусе на солдата с большим мешком на перевязи поперек полушубка налетел толстый дядька и злобно обругал.
-Ездят всякие гастарбайтеры, накупили себе формы и думают, что умные!
-Урою, падла, - тихо и спокойно ответил Паша, даже не собираясь попросту злиться. На придурков не обижаются - так учил его Юрка Ломов, который пропал в горах Чечни без вести. Во всяком случае, так сказали в комендатуре.

 Большой железный параллелепипед остановился, проехав мимо остановки, и Паша испачкал сапоги, бухнувшись с высокой подножки в грязь.
 Следом за ним выходила молодая женщина с двумя большими сумками. Держаться за поручни ей было нечем, и она жалобно посмотрела на Пашку.
 Он немедленно протянул ей руку и помог спуститься на тротуар, миновав лужу вонючей серой жижи.


 Знакомая улица уверенно вела его вдоль старых, сталинской постройки домов. Он пересек шумный Рязанский проспект и углубился в переулки, время от времени задевая мешком мокрые кусты.
 Родная старушка Москва совсем не изменилась, оставшись где-то такой же приветливой и доброй, где-то - злой и жестокой.
 Паша напевал ласковую песенку, сам не разбирая слов, просто тихо ее мурлыкал. Мелодия была длинной, мягкой и спокойной, и солдатские сапоги мерно отбивали ее по асфальту.
-Хоть тут строевая пригодилась, - сделал он короткую ремарку, на мгновение прервавшись.
 Улица шла между кучи мелких кирпичных гаражей, из которых время от времени торчал проржавевший багажник древней машины.
 По переулку шла девушка в темном драповом пальто, замотавшая примерзшее личико шарфом по самые глаза, слегка закрывая их. Именно поэтому она не заметила двух парней кавказкой внешности в черных кожаных куртках, шедших прямо по улице, и неловко налетела на них.
 Парням, конечно же, ничего не было, но один из них не пренебрег грубо толкнуть девушку:
-Вот дура безмозглая, совсем что ли не видишь ничего? Протри очки, ведьма!, - сказал он с сильным акцентом.
 Девушка, до этого робко глядевшая на них снизу вверх, распрямилась, и со всего размаха влепила кавказцу звонкую пощечину.
-Козел!, - звонко сказала она.
 Парень на пару секунд тупо оцепенел, пока до его мозгов дошел смысл сказанного.
-Че ты сказала, шалава?, - он схватил ее за руки. - Убью, дрянь!
 Паша покачал головой. Как легко начинается конфликт, и как тяжело бывает его прекратить...
 Он ускорил шаги, быстро приближаясь к ним.
 Один из черных курток замахнулся на девушку в пальто, как Пашка громко его окликнул.
-Эй, ты, баклан черножопый!, - он принял огонь на себя.
 Кавказец медленно опустил занесенный кулак и, вне себя от ярости, повернулся к однорукому солдату.
-Че ты сказал, фраер?, - он достал из кармана блестящий финский нож. - Ты кого попер, урод?
-Заткни свою поганую пасть и вали отсюда, пока цел!, - тихо сказал Паша мыльную фразу, единственно возможную в таком случае.
 Парни отошли от девушки и стали медленно подходить к бойцу. Он медленно, не торопясь, достал пистолет.
-Стоять.
 Кавказцы остановились, как вкопанные, сильно перетрусив. Связываться с каким-то странным вооруженным солдатом, ну его...



 
 Паша зашагал далее, а девушка в пальто принялась бежать в сторону, противоположную стороне, куда убежали кавказцы после того, как сержант бабахнул в тротуар для острастки.
 Он подобрал гильзу. На всякий случай.

 Во дворе его дома играли дети на площадке.
-Скрып-скруп, скрып-скруп, - громко бурчали качели.
 Из-за двери подъезда пахло теплом и уютом. Паша нетерпеливо набрал код на замке, вызывая у прохожих странные взгляды.

 В подъезде и правда несло свежим хлебом. Запах смешивался с запахом хлорки - уборщица в дальнем углу, около почтовых ящиков, переставляла с места на место ведро.
-Только пол вымою - опять наследят, вредители такие.., - начала было ворчать бабка, потом пригляделась к улыбчивому солдату, - Пашка, ты что ли?, - удивленно спросила уборщица.
-Здравствуйте, Дарья Петровна, - еще шире улыбнулся Паша. - Как жизнь?
-Да нормалек, скриплю вот потихонечку. Ты-то как, совсем вернулся, или опять в отпуск?,- прищурилась бабушка.
-Я дембель, насовсем приехал.
-Это хорошо. А что у тебя с рукой?, - тревожно спросила уборщица. - Неужто потерял?
-Да, Дарья Петровна.., - вздохнул Паша, снова остро переживая свою инвалидность.
-В медалях весь, я гляжу, - закивала она.
-Одна медаль, остальное значки, - улыбнулся Паша. На груди около сердца висели "За Отвагу" второй степени, памятный значок дивизии и нашивка за тяжелое ранение. Паша приколол их еще в поезде, желая приехать в город таким, какой он есть.


 Лифт не работал, как и два года назад. Словом, ничего не изменилось, вот только Дарья Петровна еще сильнее скрючилась и слегка постарела.
 В ушах громко застучало, как перед атакой в полный рост на пулеметную точку. Впереди четыре этажа, восемь пролетов и три площадки, отделяющие его от мамы.
 Паша взялся покрепче рукой за лямку мешка. Было неудобно держать, но терять время ему не хотелось пуще всего. Он быстро побежал наверх.
 За полтора месяца валяния в больнице, пока подживали остатки руки, он умудрился не потерять форму. Отжиматься, конечно, было нереально, но бегал солдат по утрам исправно.


 А вот и такая знакомая обшарпанная дверь с облупившейся золотистой ручкой в форме листа какого-то водяного растения, перетянутая наискось кое-где оторвавшейся толстой леской.
-Надо будет починить, - пробурчал Паша и нажал на звонок.
 Через несколько секунд после зычной трели раздалось шарканье туфель, скрип замка и дверь открылась.
 На пороге стояла высокая худая женщина с легкой сединой в густых темных волосах. Она подняла взгляд по одежде Паши, остановилась на лице и приоткрыла рот, словно не веря в увиденное.
-Паша! Сынок!, - и бросилась на него.
 Он прижал ее к себе и прижался лицом к ее шее. Ушанка бряцнула значком об кафельным пол и покатилась.
-Мамочка!,- сын гладил ее волосы, прижимал ее к себе и покрывал поцелуями лоб и щеки. - Как же я соскучился!
 Мама решительно подняла ушанку, мешок и распахнула дверь.
-Вэлкам, добро пожаловать домой! И не стой в подъезде - тут холодно!
Едва лишь солдат вошел домой, как из кухни резво выскочил большой рыжий длинноносый пес и прыгнул прямо на него, едва не повалив.
-Привет, лисенок!, - гладил он собачью морду, пока пес выл и скулил, радуясь возвращению хозяина.


 На кухне, смотря в окно, Паша наконец-то расслабился, пережив поезд и встречу с кавказцами, которые надоели ему пуще горькой редьки за время службы в Чечне.
 Начинало темнеть. Чай был давно выпит, но расходиться мама, сын и собака не хотели. О многом надо было поговорить, многое вспомнить...
 Юра сразу понял, что жизнь в полном "ажуре", как любил говорить Копыто, когда был жив.
-А у тебя есть армейские друзья?
 Паша слегка помрачнел.
-Были. Одного убили при штурме нашего окопа, второго при попытке захватить охраняемый нами автобус, третий пропал без вести.
-Какой ужас.., - сказала мама. - Зря ты не "откосил", это не твоя война... была...
-Моя, - ответил сын. - Я тоже вначале думал, ох типа как не повезло - на фронт загремел, а потом понял, что это и есть судьба и я там, где нужен.
-Слава Богу, ты вернулся, - сказала мама и зевнула. - Пойдем спать, ты устал.



 Пашу уже третий день мучила бессонница. Все было хорошо, а многое - даже отлично, но восстановить в себе равновесие не удавалось. Лютик спал рядом, положив морду на хозяйские тапочки, а хвост - на плинтус.
 Он любил это место еще с тех пор, как его принесли сюда маленьким неразумным щеночком, и всегда спал здесь в память о Пашке. Теперь он вернулся, и взрослый пес довольно ворчал во сне. Все наладилось.

 На пятый день, после длительного похода по магазинам, где купили Паше одежду по размеру, мама спросила сына:
-Пашенька, ты как приехал - сам не свой. Что случилось? Это из-за руки?
-Нет. Я жалею, что мы так глупо разминулись с Юркой Ломовым, помнишь, я тебе писал про него?
-Помню. Это тот, который пулеметчик?
-Угу.
-А ты пробовал его искать через ваши службы, офицеров там, командование?
-Конечно. Сказали - вместе с батальоном перевели куда-то и пропал...
-Ох, бедняга, - посочувствовала мама.
-Да уж, - тяжело вздохнул Паша. За мертвых он только слегка грустил, но по живому Юре сильно тосковал.



 Вечером, когда мама и Паша смотрели новости, раздался стук в дверь и одновременный телефонный звонок. Мама было встала, но Паша ее опередил.
-Я подойду.
 Он вышел в прихожую и надел тапочки.
-Сейчас иду!, - крикнул в сторону двери и взял трубку.
-Алло.
-Третья рота тут живет?, - спросил чей-то смутно знакомый голос.
-Ну, типа, да...
-Третья, открывай дверь. У тебя звонок сломался, - и положили трубку.
 Паша торопливо возился с английским замком, поворачивая разные шпеньки и ручечки. Наконец он открыл дверь.
 На пороге стоял румяный Ломик, в ушанке с задранными вверх ушами, и скалился, сжимая в руке большой пакет.
-Здорово, третья рота!
-ТРЫНДЕЦ, ЮРКА!, - Паша кинулся на пулеметчика и стал бодать его. - Как ты, дружище? Где пропал? Что с тобой было?
-Ах эти суки тебе сказали, что я пропал?, - улыбнулся Ломов. - Ну все, яйца им оторву. Эти идиоты приняли обрыв линии за уничтожение батальна... Ну, как всегда у нас в армии делают - вначале скажут, потом узнают, что да как.
-Ты проходи, Юрка! Я тебя так искал, так ждал!
 Ломик хохотнул.
-Видишь, а я тебя сам нашел. Как услышал, что тебе руку отрезали, так понял - фиг я тебя одного оставлю.
 Паша крепко обнял высокого пулеметчика в зимнем полушубке.
 Вошла мама.
-Пашенька, кто это?, - улыбнулась она.
-Это Юра, - сказал сын. - Мама, мы вернулись.


 ©Динго (Иван Белов) 2006