Непроизнесенные диалоги на Красном море

 La ville Cartage de nos souvenirs
Personne n’ poura jamais casser.
La memoire de nos jours passes
Est bien cachee au fond de nos ames*



…Невысокий пятизвездный «Сафир» располагался где-то посередине между аэропортом и самим городом Хуркада. Это самая восточная точка безлюдной окраины древней египетской провинции Фивы, со столицей в Карнаке, известной последнюю тысячу лет, как город Луксор.
Вместительный новый международный аэропорт со всеми атрибутами процветающего туристического центра. Разноголосый гомон туристов, сонные таможенники и толстые полицейские. Традиционная арабская неразбериха и хаос. В углах и у пожарных выходов потертые коврики и тростниковые циновки для разговора с Аллахом – намаза; крикливые носильщики, тележки для багажа – с оторванными колесами…Чувствуется, заморские гости интересны и нужны лишь для того, чтобы оставить здесь свои деньги, нравится им это или нет.
…За новым аэропортом, и еще дальше за приземистыми земляными капонирами, где по идее должны стоять истребители–перехватчики, невысокие холмы из плотной глины и песчаника. На тех, что ближе к взлетной полосе – виднеется зеркало военного радиолокатора, но почему-то уверенности, что он работает, нет. На холмах повыше устроены бетонные желоба для сбора дождевой воды.
А дальше пустыня, ни деревца, ни былинки. Дождей здесь, говорят, не бывает совсем. Солнца много круглый год и даже с излишком, а небесной и всякой другой влаги, кроме, морской нет. Череда отелей суперсовременных – «Софителей» и «Шератонов» вперемешку с одно и двухэтажными частными с их обглоданными морскими ветрами до серого бетона стенами. С наглухо забитыми окнами по случаю не сезона.
У недлинных пирсов стайками сгрудились как огромные и разноцветные рыбины - катера для туристов-ныряльщиков, из тех, что помоложе и побогаче. Удовольствие дорогое – но говорят, стоит того, вода в Красном море удивительно прозрачная, масса всякой живности - барракуды, морские змеи, осьминоги, и, конечно, запрещенные к вывозу в любом виде кораллы. В строгий запрет слабо верится, все вокруг продается и покупается. Все зависит лишь от размера бакшиша.
Небольшие пляжи с насыпным песком из ближайших карьеров. Пыльные пальмы, шелестящие пыльными как из жести листьями на ветру. Кустики бугенвилей и еще каких-то неведомых кустов, чахлые газоны. Все растет и тянется к солнцу благодаря поливу, в диком виде не выживает тут ничего из растений.
…Огромные бесформенные глыбы ракушечника и глины по обочинам шоссе. Так и хочется поверить, что коричневая безжизненная гряда невысоких холмов прорезана ложбиной для автодороги вдоль кромки Красного моря, не мощными взрывами динамита и не расчищена слоноподобными бульдозерами «Катапиллерами», а прорыта гигантами-инопланетянами. В Египте до сих пор популярны легенды, что пришельцы-исполины строили и пирамиды, и древний гигантский Карнакский храм в Луксоре, и уродливых сфинксов с бараньими и собачьими головами…
От отеля до центра города пешком, не спеша минут двадцать. Грязноватые «злачные» места, пустые окраинные отельчики и бары. Крошечные супермаркеты. Вывески на арабском, английском и русском языках.
Петр останавливался в «Сафире» уже во второй раз. И всегда приблизительно в одно и тоже время года – середина января - февраль.
Зима в Египте. Очень ветрено. Ветер с севера из Аравийских пустынь дует, не переставая часами, пронизывая насквозь. На солнце жарко, а в тени не уютно даже в ветровке с подкладкой и теплом свитере. Постоянно мерзнут руки и лицо. Но на пляжах после одиннадцати часов утра все лежаки заняты. Хотя загорающие готовы в любой момент набросить на себя толстые махровые полотенца. Удивительно, но вода в море заметно теплее воздуха.
Местные жители, закутанные до пят в широкие бесформенные голобеи, в вязанных шапочках, натянутых на уши так, что торчат лишь кончики горбатых носов, с ужасом смотрят на гомонящих на мелководье туристов. Местные мужчины, пресыщенные неотвратимым, как судьба лицезрением женских прелестей, кажется, похудели еще больше и выглядят заторможенно.

И в этот раз Петр приехал на курорт не один, а со своей новой подругой – Анастасией. Они случайно познакомились прошлым летом. Были разведены и до настоящего момента свободны. Зыбкая взаимная привязанность переросла в нечто менее аморфное – они чаще стали бывать вместе. Кого-то одного из них назвать инициатором встреч было нельзя. Обычно приезжал тот, кто больше соскучился.
Петр, всячески остерегавшийся длительных душевных «прикипаний» к противоположному полу, по известной лишь ему причине, в случае с Настей не очень противился. Что скрывать она ему нравилась. Ему с ней было хорошо и спокойно.
Правда, на первых порах его несколько смущала значительная разница в их возрасте. Он шутил иногда, чтобы ее позлить, что вот возьмет и удочерит ее. Настя не обижалась по крайне мере внешне, но и не придавала их возрастной разнице большого значения. Петра это отчасти успокаивало.
Периодически возникали разговоры о том, что может быть им стоит попробовать жить вместе – одним домом, (заметьте - не одной семьей), что так удобнее обоим и можно избежать долгих и частых провожаний, лишних расходов на транспорт. Но разговоры эти как-то незаметно затухали, не дойдя до какого-нибудь логического конца. Может быть потому, что у каждого было свое жилье – у Петра однокомнатная кооперативная берлога на Мичуринском проспекте. А у Насти небольшая двухкомнатная квартира на Профсоюзной улице, оставшаяся ей от родителей,
Если жить вдвоем им пока не удавалось, то часто ездить друг к другу в гости очень даже удавалось. Петр приезжал к Насте с кульками всякой вкусности и цветами. Кроме домашних тапочек и зубной щетки здесь у него ничего не было. Правда, на последний Новый год, Настя подарила ему шикарный халат, и он уже не смущал ее, расхаживая по квартире, с голым торсом. А он привез к ней маленький телевизор на кухню, чтобы смотреть спортивные передачи, не мешая подруге. А если ему надо было поработать, Настя уступала ему свой компьютер без боя.
Зато у него дома ее женских штучек было по больше – фены, расчески, какие-то флакончики, белье, чулки. Он не сопротивлялся, эти вещи никак не мешали ему и были почти не заметны в идеальной чистоте и порядке его холостяцкого жилья.
По утрам Настя любила после душа одевать его рубашки и тогда ее грудь казалась маленькой, а ноги - такими длинными и такими пронзительно стройными, и часто из-за этого …приготовленные им горячие бутерброды успевали безнадежно остыть.

Настя любила неожиданно нагрянуть к нему в гости. Голодная, замерзшая, промочив ноги в слякоти. Он ее кормил, отогревал, как мог. Как у всех нормальных и здоровых людей сексуальная жизнь занимала в их отношениях заметное место. Но все до предела обострялось, когда порой их одиноко дрейфующие льдины, устав плавать в автономном режиме сходились своими неровными краями на одной из квартир или на отдыхе, как сейчас в Египте.

Они не заглядывали далеко наперед, особенно грандиозных планов на будущее не строили, ко многому обязывающих обещаний не давали, но и не просили. И все шло, как шло. Главное - им было хорошо вместе и порознь. К тому же каждый из них нормально зарабатывал и был экономически независим от другого. И они могли себе позволить отдохнуть больше одного раза в год, выбравшись куда-нибудь в экзотические края.
По взаимному умолчанию, каждый считал себя свободным, уважал это чувство в себе и в партнере. Впрочем, в современном обществе, с его плюрализмом форм и оттенков во взаимоотношениях мужчин и женщин, их форма сосуществования не являлась самой экзотической, а даже наоборот была - из самых распространенных. И давно никого не удивляла.
В «Сафире» они занимали большой люкс в двухэтажном флигеле, расположенном несколько в стороне от основного корпуса, чему были весьма довольны. Их привычка находить себе занятие и не очень «грузить» другого (тут сказалась долгая жизнь в самодостаточной автономке) давала возможность Петру и Насте и здесь на отдыхе без особой нужды не «мешать» друг-другу.
У каждого и на отдыхе был свой распорядок и свои предпочтения. Мужчина утром, наверное, единственным из жильцов гостиницы, бегал по обочине шоссе пару километров, купался в одиночестве на пляже, когда утреннее еще прохладное море парилось туманной дымкой, уносимой вдаль ветром. Но прозрачная чуть зеленоватая вода была заметно теплее утреннего воздуха.
Настя, если просыпалась рано, могла составить ему кампанию, тепло одевшись, посидеть у кромки моря, наблюдая на Петром или кормя крошками рыбок с парапета. Бегать, махать руками, плавать в холодном море Петр ее не заставлял – бесполезно.
Закутанные до пят в голобеи и клетчатные черно-белые платки уборщики на пляже, прочесывающие своими мелкими грабельками пляжный песок, протиравшие и расставлявшие лежаки под зонтиками, почтительно здоровались с ними, на женщину смотрели украдкой, цокая одобрительно языками.

После обеда Петр обычно спал, свято соблюдаю сиесту, к которой пристрастился за долгие работы в тропических странах. А вечером, до захода солнца, если не было особенно ветрено, играл час-второй в теннис. Причем какого-то одного постоянного партнера на корте него не было. И он с удовольствием принимал приглашение и от молодых женщин, и от чопорных старцев, начавших играть в лаун-теннис еще до Второй мировой войны.
Ему нравилось одинаково играть в паре или в одиночке. Играл он средне, спасала общая тренированность, азарт игрока и хорошая реакция. Насте теннис был неинтересен, если не играли Мастера. Но за Петром она наблюдала и хлопала ему в ладошки. Если он играл с заведомо слабым противником – она всегда болела против него, ужасно зля его этим.

Настя обычно спала до завтрака, потом гуляла или читала женские романы. На пляж выбиралась, когда воздух прогревался более основательно, и была там до обеда. Принимала участие в разных шутливых музыкально-гимнастических развлечениях и дурачилась на танцевальных конкурсах. За те почти две недели, что они находились здесь, среди пляжного народца у нее появились кое-какие знакомые. Ее узнавали, приветствовали, делали комплименты, даже что-то обсуждали из местных новостей, благо Настя могла свободно изъясниться на двух языках. Она предпочитала оставаться на пляже и после обеда, наскоро перекусив в ресторане с Петром. Он приносил из номера теплый плед, и она дремала с книжкой на полупустом пляже под мерный рокот волн в бухте.
Вечером перед сном они долго сидели возле моря, разговаривали или просто молчали, смотрели на накат фосфорицирующих в лунном свете мелких волн, сумевших как-то протиснуться на пляж через узкий створ между волнорезами, кокетливо украшенные огромными в рост человека, салатового цвета амфорами. Вечером подсвеченными электролампами они выглядели таинственными сосудами для великанов, прячущихся в море.
Подняв головы, мужчина и женщина провожали разноцветные огоньки больших самолетов взлетавших или садившихся в недалеком аэропорту. Звезд было так много, и были они такие крупные и чужие, что от их яркого их отражения, казалось, горело море.
Шумные ежевечерние музыкально-развлекательные анимации вокруг бассейна они не посещали. Новых друзей за время отдыха они приобретать не собирались, хотя их шумных соплеменников из январской стужи и затянувшегося посленовогоднего похмелья, чартерные борта ежедневно десантировали на египетские курорты в достаточном количестве.

Иногда они запирались в номере в ожидании какого-нибудь сериала, но через пять минут случайных, но интенсивных ласк, забывали про телевизор и лишь позже, спохватившись, и еще долго приводя дыхание в норму, они вспоминали, за чем так рано пришли в номер и по какой программе их ждет фильм.
Им нравился такой спонтанный секс – настолько отличный от размеренного семейного, больше похожего на принудительные обязательства или лечебную физкультуру, а не на приятную и полезную встряску. Кстати, также было и в Москве, когда, соскучившись друг по другу, их нельзя было остановить ничем, и огонь желания разгорался со скоростью лесного пожара. И они потом долго приходили в себя, собирая вещи по всей квартире.
Обычно Петр рано ложился спать, а Настя допоздна смотрела «ящик», читала, пыталась отгадывать кроссворды в киношных журналах, захваченных из дома. Она лежала поверх застеленной кровати в белой махровой гостиничной пижаме, одетой на толстый свитер с капюшоном и в белых теннисных носках Петра. Иногда так и засыпала. Он ночью вставал, выключал телевизор, снимал с нее пижаму, носки и свитер и тщательно упаковывал в два одеяла. Присев на корточки перед кроватью, он долго наблюдал, стоя на холодном полу, как она спит, разметав по белоснежной подушке пену волос, уже заметно посветлевшую на концах от солнца. Спящая, она была милым безмятежным ребенком. Он осторожно трогал ее волосы, иногда окунаясь в них носом, вдыхая запахи ее тела и моря. Настя дышала так тихо, что услышать что-то можно было, лишь приблизив свои губы вплотную. Он нежно целовал ее спящую и желал добрых снов.

Один день своего отдыха они посвятили экскурсии в древний Луксор. Впечатлений много, но и устали они прилично. Но спокойная размеренная курортная жизнь для Петра неожиданно нарушилась…
Вечером, идя с Настей пораньше на ужин после тенниса, не зайдя даже в номер, чтобы побросать вещи, он, случайно увидев среди туристов, высыпавших из чрева красочно разрисованного туристического автобуса, доставивших их из аэропорта, женщину, которую он сразу узнал. Она, как и другие приезжие, несмотря на всего лишь трехчасовой перелет, была усталой и возбужденной одновременно.
Вся толпа новичков, перезнакомившаяся еще в самолете «Swuisse air», постепенно перетекла к регистрационной стойке и начала заполнять какие-то бумаги. На отполированном каменном полу с его чудной многоцветной мозаикой носильщики выстроили в ряд похожие как близнецы громоздкие дорогие чемоданы на колесиках с аккуратными бирками.
Был слышан смех, громкий возгласы на немецком и французском языках. В холле вкусно запахло дорогими духами, настоящими сигаретами и ароматными изящными сигариллами с фильтром - «Caf crme», свежесваренным кофе и соком отжатых грейпфрутов в баре. Всеми теми уютными запахами дорогой и устроенной раз и навсегда жизни, которые сопровождает богатых и успешных людей. Они возят эти запахи с собой по всему свету.
Холодок по спине и пронзительная ясность в голове в одно мгновенье дали понять Петру, что он не только абсолютно точно совсем не забыл увиденную женщину, но и то, что она без сомнения заметила и узнала его.
Пауза узнавания несколько затянулась. Настя с удивлением посмотрела на него. Ее Петр – безмолвный и скрытный обычно, как «сфинкс», ожил неожиданно в самый неподходящий момент! И как он ни старался отвести взгляд и сделать безразличным выражение лица, она успела заметить, куда он смотрел чуть дольше, чем это было принято.

Уже отворачиваясь, Настя заметила, что незнакомая красивая женщина лишь скользнула по ним ничего не говорящим взглядом и продолжила по-французски беседовать со своим спутником. Их синие паспорта с заметным крестом на обложке и заполненные гостиничные бумажки невысокий мужчина в очках держал в руках. По-моему он тоже успел на них поглядеть.…
Когда-то давно, лет двенадцать назад я был абсолютно уверен - ближе и роднее женщины, чем она у меня не было и уже не будет. Да и сейчас по прошествию стольких лет я не могу быть уверен, что есть ли кто-то мне ближе, чем она?
За ужином, я тщетно пытался ее разглядеть среди новичков, шумной толпой ввалившихся в зал ресторана. Молодые старые, мужчины, женщины, дети…Мы уже завершали ужин с Настей, когда, чтобы продлить время в ресторане, я неожиданно попросил официанта принести вторую чашку кофе. Настя вопросительно посмотрела на меня – это не было на меня похоже.

Настя чутьем умной женщины сразу почувствовала какие-то неуловимые отклонения в обычном поведении Петра. Но ничего не спросила, и ничем не показала зарождающуюся в душе тревогу. Поцеловав его в щеку, она сказала, что идет в музыкальный бар. Там сегодня вечер итальянской музыки. Пусть допивает свой кофе и, если, хочет, пусть приходит туда. Она будет очень его ждать – ведь он обещал ей сегодня славно потанцевать. Петр потрепал ее по щеке и сказал, что их планы не меняются, и он скоро будет.

Я прикончил уже вторую сигарету, когда та, которую я ждал - одной из последних вошла в зал в сопровождении мужчины, скорее всего мужа. Они о чем-то оживленно разговаривали. Знакомые черты ее лица были, как бы смазаны выражением внутренней озабоченности или даже печали.
Она была в длинном светлом платье с открытой спиной, делающем ее фигуру моложе и стройнее, из украшений - нитка крупного натурального жемчуга и золотой браслет на руке, голову она держала прямо, такая посадка как бы говорила – шея крепкая и еще молодая.
Небольшая грудь, как и много лет назад до сих пор могла обходиться без бюстгальтера. Темную тонкую кофточку женщина сразу повесила на спинку свободного стула, туда же положила маленькую кожаную сумочку под цвет платья.
Светлые, густые волосы, только что тщательно промытые после дороги и красиво уложенные, слегка разметал морской ветерок, проникающий в зал через открытые стеклянные двери. Петру казалось, что даже на расстоянии он распознал (или вспомнил?) их запах, который не мог бы скрыть даже густой аромат духов.
Туфли на невысоком каблуке. Раньше она носила только высоченные шпильки – подумал Петр. И сразу же догадался - она умышленно не хотела подчеркивать свое преимущество в росте перед спутником. Тот был заметно ниже ее ростом, в очках. Ощутимо старше и потому консервативнее в одежде – прямые джинсы, клетчатая рубашка с галстуком, твидовой пиджак с рыжими из кожи заплатками на локтях рукавов. Светлые полуботинки. В руках синяя бейсболка «Air Swuisse». Средний руки буржуа – он мог быть и часовым мастером, и аптекарем, и банкиром…
Я наблюдал, как, обойдя стойку с закусками и уже полупустыми кастрюлями, они набрали еды в тарелки и заняли столик у окна, метрах в пятнадцати от Петра. Еще, как только эта пара появилась и огляделась в полупустом ресторане, в позе женщины Петр заметил легкое напряжение, непроизвольное, конечно, скорее инстинктивное, когда она, быстро обежав ресторанный зал глазами, увидела его. Именно в этот момент, как показалось Петру, она непроизвольно крепче сжала руку своего спутника. Так, что тот даже внимательно взглянул на нее через очки.
Женщина еще в номере подумала, что коль Он здесь, то рано или поздно они встретятся, надо быть готовой к такой неожиданной встрече – решила она. Кто-то заговорит первым. Ведь столько лет не виделись.
Петр и здесь выделяется своей запоминающейся мужской красотой, но не грубой, а, наоборот, тонко очерченной его возрастом.

Официант в третий раз подошел к Петру с кофейником. Сам не зная, почему Петр попросил принести из бара рюмку коньяку. Он делал вид, что не смотрит на нее. Но сам чувствовал ее взгляд, понимал, что она его, конечно, узнала.

Неожиданно вернулась Настя. Ей надоело быть одной среди липкой итальянской музыки, самих итальянцев с их влажными пальцами, золотыми цепями и столь явно зовущими взглядами – «гульнем, бамбина!». Она вошла в зал ресторана и сразу увидела Петра сидящего по-прежнему на том же самом месте и углубленно рассматривающего рюмку «курвуазье». Пепельница полна окурков.…

Мне показалось, что Петр так глубоко ушел в себя, что не замечает не только меня, но и вообще ничего вокруг. Мне даже стало интересно, и я тихонько толкнула его ладошкой в плечо, когда он повернулся, я обвила его шею рукой и что-то прошептала на ухо, хотя никто не мог нас услышать – ближайшие столики уже были пусты. Он очнулся, погладил благодарно мою руку.
- Что случилось, дорогой? Что тебя встревожило? – собралась было я спросить, но что-то меня удержало. Я села напротив. Махнула официанту, показав на рюмку Петра и на себя, попросив принести еще коньяка и зеленую бутылочку минерального «Перрье». Закурила, достав из его пачки сигарету. Не таясь, оглянулась. Зал был уже полупустой. Лишь с десяток пар заканчивали ужин в отдалении. Официанты собирали посуду, меняли скатерти и салфетки. Свет был приглушен. Через отмытые до прозрачности стеклянные стены было видно, как зажглись разноцветные фонарики вокруг бассейна и дорожек, как изумрудно засверкали гигантские амфоры на оголовках волнорезов, как мириады южных звезд пронизали своим светом черное южное небо…

Конечно, я заметила эту женщину сразу – подумала Настя, еще раньше, у стойки в фойе. Красивые, а себя я считаю именно такой, женщины всегда машинально выделяют в толпе потенциальных соперниц. Запоминание происходит на подсознательном уровне, мы встретились глазами, и ее оценка моей внешности была слишком выразительна, чтобы спутать ее с другой. Этого бы не случилось, если бы одна из нас была дурнушкой. Но красивые женщины всегда, как я сказала автоматически вычленяют конкуренток, а потом уже изучают самцов достойных внимания. Я почувствовала сигналом – «берегись за своего мужчину - на твоей территории опасная соперница!». Мой, даже такой невеликий опыт позволил распознать мощный призыв инстинкта скрытый под тонкой пленкой чужого безразличия.

Несомненно, они знают друг друга и больше того, они были когда-то очень-очень близки…Что ж, жизнь полна неожиданностей, но «зайчиком» для битья я не буду – решала я.

- Петр, сейчас не оборачивайся, посмотри, как на тебя смотрит та симпатичная блондинка, в открытом на спине до неприличия платье, наверняка, стоящем целое состояние. Поверь мне. Вон, она сидит с мужчиной в очках возле колонны. По-моему, они сегодня вечером приехали, Разве ты не заметил их в фойе? Это точно швейцарцы. Ты ее знаешь?
Петр, обернулся, как бы случайно скользя взглядом, и Женщина, хотя и говорила со своим спутником, взгляд его поймала, но никак не ответила. Тогда и он был вынужден сделать вид, что не узнает и пожал плечами.
- Нет, - сказал он, - тебе показалось. Эффектная женщина, похожа на какую-то русскую кинозвезду послебальзаковского возраста, сказал он излишне зло, - но я ее не знаю и вижу в первый раз.

Я сделала вид, что поверила, что не придаю значения ни своему вопросу, ни его ответу, зябко пожала плечами, закурила очередную сигарету и отвернулась к окну, за которым уже вовсю светилась лунная дорожка к горизонту.
- А я, подумала Настя, может я все выдумываю, понапрасну ревную? Ведь, Петр по-прежнему настроен только на меня, ни на кого больше. Не хватает мне только ревности тем более к этой красивой немолодой швейцарке, так прекрасно сохранившейся. Я верю ему, как верила всегда, когда хотела, – таково условие нашей совместно-виртуальной жизни полулюбовников-полусупругов, живущих на два дома. …
А еще два часа назад, когда мы еще лежали в номере и были так счастливы, дурачились, приходя в себя после безумных ласк, я вдруг чуть не расплакалась, подумав, что все в наших отношениях с Петром так прекрасно, но так хрупко, ненадежно и сиеминутно. ….

Моя странная любовь беззащитна. Она не может противостоять даже малейшему ветерку опасности – подумала с тоской Настя. - Все в одночасье может быть отравлено даже не ветром, а лишь дуновением невзгод, чувствует ли он это? Он сильный и мудрый, почему не оградит нас от потенциальных опасностей? Если я ему нужна, почему он не хочет, чтобы у нас были дети? Мне уже тридцать пять. Может его страшит его возраст? И маленькая почти невидимая тучка в ее душе не развеялась, а наоборот стала все больше принимать размеры и цвет настоящего грозового фронта с громом, молниями, смерчами. И реальным дождем в виде близких женских слез.

…Конечно же, я сразу узнала его своего Петеньку в холле. Испугалась ли я? Наверное, да. Одно дело холить и лелеять в мечтах и сердце образ самого любимого мужчины, когда-то самого дорого и единственного, другое вот так, совершенно случайно встретить в жизни. В какой-то тьму-таракани на берегу Красного моря через двенадцать долгих лет.
Мы с Жаком и не собирались сюда – просто из-за страшного цунами, закрылась вся Юго-Восточная Азия, и пришлось срочно выбирать что-то другое, но теплое. Скажешь кому, не поверят же, что бывают такие «счастливые» встречи.
 И Жак не поверит в ее случайность. Он совсем не дурак, если до сих пор ревнует меня к моему «славному боевому» прошлому. Мир огромен – а для нас с Петром он оказался таким тесным ограниченным стенами небольшого отеля на берегу Красного моря!
Приблизительно таким я представляла своего Петра все эти двенадцать лет. Высокий, и еще поджарый, с короткими и, увы, уже редкими седыми волосами, изрядно выгоревшими на местном солнце. В холле гостинице, в толкучке, он выделялся среди немелких мужчин и даже не ростом, нет какой-то своей жесткой мужской красотой, жесткой, но не грубой. Или я не могу смотреть на него объективно даже сейчас? Может, мне все это показалось?
Голубые тонкие брюки, черная футболка на широких плечах, свитер в загорелых руках. На плече чехол от дорогой теннисной ракеткой «Prince», в другой руке коробка желтых ярких мячей. Будучи всегда ценителем мужской красоты, я и сейчас считаю, что мужчина должен выглядеть как мужчина, а не как переодетый в мужской костюм пластмассовый манекен с нарисованным лицом и косичкой из клока пакли вместо волос.
Мне всегда нравилась его сильная атлетически фигура. Мужчина со спортивной фигурой производит приятное впечатление на всех без исключения женщин молодых и не очень. И наоборот раздутые фигуры культуристов с безобразным рельефом мускулатуры это отталкивающая по крайне мере меня, патология.
Чем умнее женщина, тем вообще внешность мужчины не имеет решающего значения. И я тут с откровенной приязнью посмотрела на своего Жака, он в этот момент разбирался с десертом, запивая его красным вином.
Поймав мой взгляд, он вопрощающе улыбнулся сквозь очки
-Что дорогая? –
Нет. Нет, ничего все хорошо! Просто я немного устала и возбуждена после перелета.


Но я уже почувствовала, что и душа моего швейцарца, моего уже точно последнего мужа тоже слегка начинает вибрировать от моих переживаний. Видно что-то заметил во мне и не подает вида. Улыбается.
Удивительно, что я так разволновалась? Решила же сто лет назад – что у меня все умерло – чувства, мысли, тело. Кончилась и не надо ворошить прошлое. Пусть сказка останется сказкой. Золушка давно стала королевой и бабушкой. Я, наконец, спокойна, вполне довольна своей жизнью, новой семьей. Без кошмаров и страстей, спокойно сплю и доживаю в достатке отпущенный мне женский век в сонной Швейцарии с ее такими смешными и мелкими проблемами. А тут в моем «шкафу» памяти неожиданно зашевелился «скелет» моей прежней большой любви. Что с ним делать – понадежней запрятать? Выкинуть, завернув в целлофановый пакет, где-нибудь на границе с Италией? Вытащить на свет Божий и реанимировать себе на погибель? Или сделать вид, что «скелета нет и не было? Одного не будет точно – не удастся забыть, что он там, что он был, что сроков давности для настоящей любви не существуют.

Час назад, когда мы распаковывали багаж, Жак очень удивился, но деликатно ничего не спросил, когда за считанное время я успела вымыть и уложить голову, раза три переодеться, накраситься, потом все стереть. Выкурить на балконе две сигареты, заказать в номер и выпить чашку кофе. Для неспешных моих нынешних соплеменниц - швейцарок этих стремительных телодвижений хватило бы на неделю.
Секрет был прост, как когда-то на первом свидание - на предстоящем ужине я хотела бы выглядеть безукоризненно. Жаль, не нашлось ни одной вещицы из тех, что в свое время дарил мне Петр. А помнит ли он их? И были они ему также дороги как мне, или они были проходными, случайными подарками. Он всегда был равнодушен к тому, что касалось всякой внешней атрибутики наших отношений.

Правда, одну вещицу я храню все эти годы – крошечный брелок из кусочка дюраля от крыла транспортного самолета, на котором Петр был сбит какими-то повстанцами на юге-востоке Анголы. Самолету удалось кое-как приземлиться. Пассажиры долго мыкались по джунглям, кто-то из них умер от дизентерии или малярии. Брелок с серебряной цепочкой в форме белого сердечка с выгравированной буквой «М» - первой в моем имени, за эти годы стал мне привычен и дорог - почти что амулет. Второй такой с буквой «П». Остался у него. Хранит ли он его как я?

Войдя с Жаком в ресторан в числе последних, я непроизвольно улыбнулась, оглядев зал, Петр, был один. Раньше такого просто не могло быть! Он всегда нравился женщинам, но нравились ли они ему? Этот вопрос всегда меня мучил. Внешняя холодность и жесткость отпугивали тогда, да может и сейчас, некоторых особо бойких дам. Приручив его когда-то, признавшись первой в любви, ведь не побоялась - уж больно он мне глянулся, - этот «ковбой Мальборо», я позже бросила в «прериях» его одного, как бросала мужчин до него и после.
Но не прогадала ли я с Петром? Такого больше не было ни с кем и уже точно не будет. Пока я предавалась воспоминаниям к Петру подошла молодая женщина и о чем-то с ним заговорила.…
Еще перед ужином я заметила ее в холле, когда она прижималась к Петру. Он в свою очередь нежно поддерживал ее рукой за талию. Муж и жена не смотрят так влюблено друг на друга, и не ходят, обнявшись, по крайней после медового месяца. Подруга Петра - эта симпатичная молодая женщина очень хотела бы выглядеть независимой и гордой. Но было видно, кто лидер и кумир в этой паре. Вид и поведение ее – все повидавшей и всезнающей женщины был заметно надуман. Я это поняла сразу – она скорее чиста и откровенна, чем опытна и лукава.
Петр никогда не любил жеманниц. И тотчас распознавал и пресекал всякие наигранности. Вид же усталой всезнайки - это одна из ошибок молодости. Чем больше живешь, тем больше сомнений должно тебя одолевать. Бескомпромиссность и апломб украшают дурочек – я это уже проходила не один раз. Причем, на себе. Может и Петра я потеряла из-за своих дурацких амбиций и тех принципов, ценность которых со временем становится равно нулю?
… Его нынешняя спутница – интересно как ее зовут? Наверняка москвичка. Моих землячек, особенно если они породисты и образованны, видно по всему. Такие, рождаются с интеллектом и вкусом. Большие темные глаза. Довольно приятное лицо, средней длины пушистые волосы, рыжеватые, уже посветлевшие от солнца и моря.
Высокая, наверное, моего роста или даже выше моих ста семидесяти. Лет тридцати с хвостиком, красиво загорелая, с отчетливой нетяжелой грудью, нерожавшей еще женщины, чувственная и длинноногая, в коротеньком платье – из тех про какие говорят «две бретельки на носовом платке». Черный свитер повязан на талии. Ей все шло, и она не была вульгарной компаньонкой для взрослого мужчины на отдыхе. Да и, в целом, они прекрасно смотрелись вместе. Завидовала ли я в этот момент? Наверное, да.
Я вспомнила, как много лет назад мы с Петрушей оказались в одной компании за городом, в гостях у кинорежиссера средней руки, где-то в районе Николиной горы. Я мало кого там знала. Петр был почти свой человек. Еще бы - журналист-международник. Ему были рады, с ним здоровались, хлопали по плечу, оценивающе смотрели на меня.
Время было полуголодное – самое начало девяностых с их пустыми магазинными полками, и не менее пустыми желудками.
Мы подошли к накрытому столу, я, например, здорово проголодалась, и мы немного отвели душу, помародерствовав, но потом нас окликнули и затянули в разговор. Разговор показался мне неинтересным. Ограждающего забора, над почти обрывным спуском к Москве-реке не было. Там я увидела Петра. Он говорил с какой-то женщиной, я не видела его лица, но мне показалось, о чем-то важном. Я стояла рядом - он меня не видел, и я могла полюбоваться им.
Я была так спокойна в тот момент со своим вытянутым наугад счастливым билетиком в виде этого мужчины, в которого была влюблена как кошка (а влюбляются ли кошки?) и была им так же вполне очевидно любима. Позже я пошла бродить одна по усадьбе. Я улыбнулась хозяину и он тоже кивнул мне в ответ, даже помахал рукой. Потом у самого края лужайки, где сосны росли беспорядочно и начинался крутой и скользкий спуск к Москва-реке. Там уже не было людей.
Вспоминаю, мы были самой красивой парой в этой и еще в тысяче других компании. Настоящее счастье не может не быть прекрасным. Выпив вина, мы болтали тогда о какой-то ерунде, не зло обсуждали гостей, Петр все откровеннее прижимал меня, крепко обнимая за плечи и талию, я обвила его руками, крепко целовала в губы. Мы были пьяными и трезвыми одновременно.
Мы забыли, что мы не одни, и наши объятия под соснами как бы продолжили естественную эстафету еще более жарких и тесных ночных объятий всего лишь несколько часов назад на квартире его друга. Петр только что развелся и свое жилье оставил жене и сыну. Сам слонялся по друзьям, чужим дачам и ведомственным гостиницам. А я ему в этом помогала.
Наше единение в тот момент было настолько сильным, что я уже чувствовала, что вот-вот я не смогу удержаться на краю, за который я переступала не раз предыдущей ночью. Я тогда в первый и, наверное, последний раз почувствовала, что могу испытать такое всего лишь от простого прикосновения рук любимого человека.
Тогда очень остро чувствовала на себе мужские взгляды. Вся эротическая энергия компании, казалось, была сконцентрирована на мне. Женские взгляды затихли, затуманились, затаившись на время, сразу определив, что я начеку и, что пока я в его руках им не ничего не светит.
Мужчина, когда его так любят, начинает нравиться другим дамам только потому, что он пропитан моей любовью, и этим состоянием. Энергия любви делала нас более привлекательными, но мы не понимали, как опасно привыкать к такому состоянию - "эмоциональной наркомании".
 
 …
 …Мой друг, обычно столь любвеобильный их просто не замечает. Я была тогда так горда – я одна застила ему весь свет, всех женщин на свете! Присутствующих мужчин же наша взаимная слаженность, казалось, еще больше раззадоривала, и они пытались вытащить из меня хоть намек, хоть надежду. Я смеялась про себя. Еще сильнее прижималась к Петру, чтобы мужчины поняли, что все их взгляды, попытки - все бесполезно.
Потом, когда мы уже не были вместе, я узнала случайно, что у него какие-то неприятности на работе и я собралась было звонить и приободрять. Но чего-то испугалась и так и не решилась, боясь нарваться на грубый ответ. Позже, мне кто-то объяснил, что если тебя перестают любить, то твои дела и даже здоровье ухудшаться.
Долго над этим думала и признала, что-то в этом есть. Действительно, если тебя перестают обожать, восторгаться тобой, желать тебя как женщину просто перестают с тобой общаться, если ты перестаешь быть объектом любви и поклонения, то твои амурные, а часто и профессиональные дела вполне могут пойти на спад.

 
 
….Какая она была прежде до нашей встречи?- не раз задавал я себе этот вопрос. Я мог лишь строить иллюзии и догадываться. Позже, когда мы были уже достаточно долго близки, я не раз пытался экстраполировать в ее прошлое нынешние слова и поступки. Но вся моя реконструкция ее душу и тела были очень условны. Что в ней изменилось за двенадцать лет без меня? Хотя, и есть ли силы, чтобы что-то изменить в ней кардинально? - думал Петр в баре гостиницы, после того как проводил Настю в номер и, сказав, что ему надо побыть одному. Это было сказано таким тоном как «мне надо надраться до чертиков, так меня скрутила встреча с этой женщиной….»
 
…Уже неважно, как и где мы познакомились – важно, что мы расстались ровно двенадцать лет назад. А первый раз я ее увидел на какой-то рутиной корпоративной вечеринке, куда ее привел муж, работавший у нас. Она была молода и любознательна. Видно было, что ей все тут в диковинку - обилие вкусной еды, экзотических напитков, красиво одетых мужчин и женщин. Она во все глаза смотрела вокруг и, казалось, впитывала всю эту праздничную атмосферу. Потом она призналась мне, что она впервые была на таком «шикарном» мероприятии и что ей очень все понравилось.
Да, она тогда была с мужем, но по ее глазам чувствовалось, что уже давно не все в порядке в их «датском королевстве». Кстати, через некоторое время они развелись.
Каким образом после той вечеринки она оказалась в моей машине, сейчас трудно вспомнить. Во всяком случае, вряд ли это была полностью моя инициатива. Я же тоже туда прибыл с кем-то. Ну, да это тоже неважно. Случайно найдя друг-друга, мы потом несколько лет были вместе. Я был немного старше ее и, тем не менее, она заставляла меня становиться сумасбродным и непредсказуемым мальчишкой, таким непохожим на себя в обычной моей жизни.
Благодаря чему - своему взрослению, или моей любви, но она так быстро становилась уверенной в себе, в своей правильности, в непогрешимости всего, что она делает. Она поверила в свою исключительность, хотя для этого были основания, чего уж говорить.
Она так легко домыслила свою женскую неотразимость и поверила в нее (впрочем, как я сейчас по прошествии многих лет понимаю и не нахожу ее эту неотразимость достаточно спорной). Несомненно, сегодня она красивее, как бывает - красива королева, ранее бывшая одной из многих принцесс.
 
Маленький кораблик, блуждающий в океане в поисках любви. Она считала любовь своим самым главным предназначением в жизни. Она с гордостью хвасталась мне, что кажется сама себе путешественницей в вечном и искреннем поиске счастья, удовольствия и развлечений. Жизнь прекрасна и такая длинная впереди – любила она повторять. Что она как птица создана для полета! Далекая немощная старость останется для других – мы всегда будем молодыми и красивыми. Наша любовь останется вечно молодой и красивой. Если кончится наш праздник? Если я тебя разлюблю, хотя возможно ли такое? Я честно тебе скажу, как привыкла говорить все и уйду.
 
Сейчас я с трудом представляю ее в те бурные времена в любой компании смущенной и неуверенной, и почти никогда смешной, и никогда - скучной и усталой от жизни. Внешний оптимизм ее настолько бросался в глаза всем.
Она была удивительно разговорчивой во всем, что касалось ее. А так как мы столько времени проводили в кровати, то наши «подушечные» разговоры в основном были о ней. Порой они длились с перерывами на любовь и еду до первых лучей солнца. Эти откровения позволили мне узнать о ней, если не все то очень, очень многое.
По ее немногим школьным черно-белым фотографиям трудно было распознать в ней ту молодую женщину, которую я обнимал каждую свободную минуту. Мне почему-то, казалось, что она всегда была ярко каштановой, почти рыжей.
И еще я подумал, что, наверное, еще учась в школе, она привыкла быть в центре внимания не девчонок и учителей. Ей нужно было, чтобы на нее обращали внимание сверстники и более старшие юноши. При этом она была углубленным в свой особый мир ребенком – с богатым внутренним миром и целой гаммой невероятных ощущений. С ней не очень дружили, ей не доверяли душевных тайн, ее острого языка боялись.
 
За ее внутреннюю свободу и неординарное поведение отличающиеся от других, за просто абсолютным «пофигизм» ко всем точным и неточным, главным и неглавным наукам (кроме литературы) ее просто терпеть не могли соученицы и учителя. Крайняя строптивость и чувство справедливости удивительно уживались в ней.
Была уверенность, что ее ничего не значащий флирт на тонкой грани приличия со сверстниками для этой девушки, а потом и молодой женщины являлся символом беспредельной беззаботности и свободы, почти как дневной сеанс в кино. Когда вместо скучных уроков и лекций в пыльных классах, где все, как пчелки трудятся, а она вместо этого погружается в ленивую и пустую прохладу кинозала. И не важно, что на экране.
 
И раньше я пытался разобраться в этой женщине – что меня так притягивало к ней? Да, она хорошо чувствовала и инстинктивно использовала свой «магнит». Три - четыре страдающих, но не теряющих надежду ухажера всегда были под рукой. Ей даже казалось, нет, она просто была уверена, что их всех она любит. Что каждый ей очень дорог и что все они - это ее «вечное достояние». Почему-то, я был уверен, что ей нравилось манипулировать мужчинами. Причем, она всегда находила самые искренние, как ей, казалось, оправдания и не видела доставляемой подчас боли других.
Хотя надо отдать ей должное, и Бог тому свидетель, она честно не хотела ничьих страданий, умело «разводила» для этого своих ухажеров во времени и пространстве. Оставаясь постоянной причиной для ревности у многих, она же никого по-настоящему не ревновала, любя лишь их чувства к себе.
Позже мне стала ясна причина такой популярности. Все, в том числе и я, поначалу видели в прямой фигуре, в ее высокоподнятой голове, особой играющей походке некую внутреннюю сексуальность или, назовем это скорее раскрепощенностью. Если понимать под этим осязаемую мной и другими просто физически ее притягательность.
Но как я убедился довольно скоро, признаки всего этого были порой чисто внешними. Но вместе с ее ангельской невинностью и робкой застенчивостью, они то и создавали сильнейшее противоречие, а именно они то, как раз и возбуждали меня и других сильнее всего. Видимая и поощряемая ее самой доступность была так обманчива. Кажущаяся легкая доступность обманула и меня на первых порах. А я то уже не был безусым юнцом и кое-что понимал.
 
Меньше всего тогда я был склонен к напрасным ожиданиям от женщин, которые мне приглянулись. Но я оказался, как многие ее поклонники, на какой-то момент близоруким. Смысл ее действий - хочешь быть со мной, постарайся стать таким, каким я тебя хочу видеть.
Так как многие из нас мужчин, гораздо смелее и откровеннее в мыслях и снах, чем в реальной жизни, то ей многое поначалу удавалось и со мной. Самые горькие разочарования возникают именно после неудачных знакомств и общения с подобными женщинами. Согласно мудрому Ницше: "Совершенная женщина есть более высокий тип человека, чем совершенный мужчина, но нечто гораздо более редкое". Не согласиться с этим я не могу.
 
Трудно поверить, но ее постоянная заряженность на интимную близость, на инициативу в самый неподходящий момент были столь нехарактерные для женщин, вообще – для большинства из которых, «задушевность и разговоры о сексе заменяют подчас сам предмет разговора». Как известно, женщины способны много заниматься сексом, но так редко этого хотят!
 
Я был в постоянном удивлении от нее и ни разу не разочаровался, более того я сходил с ума по ее телу, изощренным ласкам, приливам необузданной нежности. Меня преследовал повсюду запах ее здорового тела, одежды, запах ее сексуальности, всего ее существа. Позже я узнал, что понимающие толк в любви французы, даже дали определение запаху женщины, назвав красивым словом «cаssolete» (флакон духов).
Тогда я понял всю прелесть запахов женского тела, особенно возбуждающих. Но мое обоняние перестало ощущать этот прелестный волнующий букет ароматов, как только мы расстались. Я пытался искать этот «cаssolete» у других женщин, позже попадавшихся в жизни и не находил. Обоняние выходит тоже орган любви, по крайней мере, у меня, и, по крайней мере, с ней.
 
 
Интересно, как она пахнет сейчас? Могу ли я вспомнить тот забытый удивительный женский запах, который сводил меня с ума? Судя по фигуре, она наверняка не утратила свою сексуальность. Даже всего лишь думая о ней, я уже начинаю возбуждаться. Что - она по-прежнему желанна для меня? Я ее давно простил, понял, зла нет. Вот и сейчас в ресторане, когда я смотрю на нее, я уже занимаюсь любовью. Ведь разница между сексом и любовью лишь в том, что секс - это действие; занятие любовью - состояние.
 
 
…Уже ночь. Я сидела, завернувшись в полосатый шерстяной плед, на небольшом балконе. На стеклянном столике начатая бутылка виски, купленная в аэропортовом «фри-шопе». Жак, наконец-то угомонился. Спокойный и уравновешенный в обычной жизни он весь вечер он не отходил до меня ни шаг. Заглядывал в глаза, пытаясь понять, что произошло, откуда такая моя нервозность. Пытался даже развеселить скучными, как осенние вечера в Берне, и плоскими, как Лозаннское озеро, швейцарскими анекдотами. Чтобы его успокоить, и доказать на деле, что я его «очень люблю», и все в порядке – так что-то взгрустнулось – услышала в гостинице русскую речь и тому подобную чепуху, пришлось даже лечь с ним постель. Хотя, честно говоря, особого желания для этого не было. Недолгая имитация энергичного секса его умиротворила.
Много ли надо, чтобы «обмануть влюбленного в тебя мужчину? – охи, вздохи, пара-тройка страстных поцелуев и нежных слов – и он счастлив. И уже спит. К тому же сработала привычка рано ложиться спать, которой, вот уже, сколько веков следуют жители Конфедерации.
 
Где-то тут, в отеле в одном из баров коротает ночь мужчина, бесконечно дорогой мне, несмотря на нашу столь долгую разлуку. И нам есть чего сказать другу- другу или просто помолчать о несказаном, взявшись за руки.
Его подружка, конечно, не заметила исчезновения, и смотрит уже вторые сны и улыбается во сне. Она молода, ей нужно много спать и смотреть сны, в которых она единственная собственница моего Петра. Как легко она поверила, что этот мужчина навсегда принадлежит ей.
Но как она ошибается! Даже думать об этом опасно – Боги только и ждут, чтобы узнать наши планы и посмеяться. Мужчина лишь тогда от вас никуда не денется, когда вы поставите на его могилке мраморную плиту с двумя датами. Мрачновато, но абсолютно точно. Что делать - жизнь длиннее любой любви, даже самой сильной. Жизнь вообще длиннее всего, хотя такая короткая….
 
Но как много мне ему нужно сказать, перед тем как мы расстанемся. Судьба подарила мне случай - свела нас вместе не на небесах, а на этом пустынном берегу. Единственная возможность сказать все, попытаться объяснить, почему я тогда ушла? И спросить, почему он не задержал меня ни силой, ни словом, ни убеждением. А ведь он всегда был старше и мудрее меня, почему ему не хватило всего этого? В конце-концов, он мог бы тогда связать меня веревками и не отпускать от себя ни шаг.
 
Дорогой мой я и сейчас не очень могу тебе объяснить, что некоторые женщина и я, в том числе, в какие-то моменты могут одновременно любить двух мужчин. Или быть влюбленной, а это разные вещи. Например, я по-прежнему люблю тебя, возможно, даже сильнее, чем когда мы были вместе, хотя и по-другому, «по-взрослому»- сказал бы ты.
Ты и тот второй человек, которого я «любила» параллельно, заняли в моей жизни на какое-то время непересекающиеся пространства и не соединяющиеся жизненные бассейны. Ты не поверишь, но тогдашняя любовь к тому -.другому не отменила любви к тебе, и наоборот.
Вот сейчас ты рядом, ты оказался в такой опасной близости от моего сердца, и если бы мы снова стали близки сейчас, тогда пространства бы опять пересеклись, и мне пришлось бы выбирать. Но это сейчас. Того другого уже давно нет. Он пропал из моей души сразу после нашего «развода». Почему это не случилось раньше? Что поделаешь, я бесконфликтно умещала и любила вас обоих в себе. И не могла решить кого больше. Сейчас я знаю – тебя. То, что произошло, то произошло - я встречалась с ним, но это не мешало моей любви к тебе.
Наверное, это подло. Но предательство ли это? Если я сама первая сказала тебе про это. Так было честнее перед собой. Тебе, наверное, интересно, кто этот человечек в очках со мной – это Жак, мы вместе уже семь лет. Он богат. Хотя в этой стране бедных вообще нет.
Он меня любит, боготворит, насколько это только могут меланхоличные жители горной страны. Говорит, что в его Швейцарии настоящих женщин, таких как я уже не осталось. Есть горные лыжи, пиво, национальные танцы и традиции. Женщин – нет.
Любовь в Швейцарии – в том числе и физическая, для меня похожа жвачку, которую жуют день и ночь их гигантские пестрые коровы-рекордистки. Местным женщинам даже не нужны бронзовые колокольчики на шею как буренкам. Швейцарки никогда и никуда не разбредаются и в восемь вечера уже все как одна в своих стойлах под пуховыми одеялами. Раз-два в месяц к пышным телесам допускаются мужья, а еще реже любовники-итальянцы. Смех, а не страна! Неутоленную страсть местные жители периодически выплескивают на дорогущих бразильских проституток, в этой альпийской «идиллии» все безумно дорого!
 
Ты рядом, ты на самом деле совсем рядом со мной впервые за все эти долгие годы, такой дорогой и желанный, как и миллион лет назад, и мы почти снова близки, во всяком случае умозрительно, я каждой клеточкой чувствую тебя, и мне не надо выбирать между тобой и всеми остальными, кто заполнил вакуум после тебя.
 
…Петр сидел в полутемном баре. Мозг четко работал, но мысли о той Женщине по мере выпивания очередных порций виски, переставали так судорожно метаться из прошлого в настоящее и наоборот. В какой-то момент, к нему даже подсела крупная канадка, явно с желанием напиться за кампанию. Но через какое то время она испарилась с рослым арабом, единственное, что запомнил Петр, это огромный золотой перстень на руке аборигена – он еще подумал, наверное, дутый…
Опять он остался один и ему уже начало казаться, что он все уже сказал той женщине, что так неожиданно снова вторглась в его жизнь. Он чувствовал, что задал ей все вопросы, что мучили его все эти годы, и услышал от нее, все, что хотел услышать. Он понял, ничем не исправить прошлых ошибок, никогда не зачеркнешь того, что было хорошим и плохим, не забудешь любовь, не начнешь жизнь с белого листа.
Еще час назад он был готов искать ее повсюду, что-то доказывать, сражаться с ее новым мужем. Искать, чтобы вернуть ее и себя в то далекое и счастливое прошлое? Чтобы крепко обнять как раньше, погрузиться в ее волосы, услышать, только им двоим известные ласковые словечки, чтобы снова стать близкими, насколько это возможно?
Но время шло и Петр, постепенно пьянея, все трезвее понимал, что нельзя быть счастливым с прошлым, даже таким прекрасным. Любить надо живых и сегодняшних. Воспоминания иссушают мозг и убивают тело. В номере его ждет вполне реальная женщина, которая волнуется за него сегодняшнего. И любит его реального, такого как, он есть сейчас. Он улыбнулся, подписал чеки бармену и нетвердой походкой пошел в свой флигель. Порывшись в своем саквояже, он где-то в дальнем углу в пластиковом мешочке, на самом дне отыскал алюминиевый брелок с первой буквой своего имени. Долго рассматривал его – маленький кусочек металла – вспомнилось то далекое смертельно опасное приключение.
Он вернулся к стойке ресепшена, о чем-то недолго поговорил с дежурным, достал из заднего кармана десять долларов и брелок, затем передал это все служащему. Тот вызвал старшего уборщика - заспанного пожилого араба и быстро – быстро, о чем с ним начал говорить, периодически показывая пальцем на Петра. Смысл просьбы Петра уборщик уловил, одобрительно покачал головой и согласился - завтра утром во время уборки положить эту памятную вещицу в багаж швейцарской женщины, прилетевшей сегодня. Ее номер он знает. Петр дал и уборщику какую-то местную купюру.
Все, с прошлым покончено подумал он. Она обо всем догадается, когда ее найдет. А времени для объяснений уже не будет - завтра в обед за ними придет такси в аэропорт.
 
 
 
Женщина на балконе, еще так недавно рвавшаяся найти Петра, во что бы то ни стало и все ему объяснить, потихоньку успокоилась. После глубокого очищающего погружения в свои сокровенные внутренние исповеди о прошлом, в свой молчаливый диалог с ним, ей стало легче. Она сходила к морю. Посидела пока не замерзла и вернулась в номер. Потом вернулась в ресторан купить сигареты. Снова поднялась в свой номер. Почему-то ей показалось, что Петр ее услышал, все понял, простил и даже пожелал ей добра. Докурив сигарету, она закрыла стеклянную дверь балкона и легла в постель.
В неровном свете уличной рекламы, пробивавшейся сквозь плотные шторы, она увидела открытые глаза Жака. Он все это время не спал. О чем он думал, глядя со стороны на ее метания между прошлым и настоящим? Она нежно поцеловала и прижалась к нему…
 
…Анастасия спала крепким сном намаявшегося человека. Во время поездки в Луксор гид, показывая на гигантского каменного жука-скоробея, рассказал древнюю легенду, что, если трижды обойти вокруг огромного жука, магического символа Древнего Египта, против часовой стрелки, то исполнится загаданное тобой желание. Если обойти пять раз — выйдешь замуж или женишься. А вот чтобы развестись, придётся делать целых семь кругов.
Петр куда-то отлучился в этот момент (скорее всего, сидел где-нибудь в баре и тянул отвратительное местное пиво), поэтому никто не видел сколько кругов она тогда сделала вокруг древнего идола… И, судя по ее теперешнему спокойному сну, она заснула с уверенностью, что все-таки обманула Богов, хотя бы на время….
 
 
Уже в такси, подъезжая к зданию аэропорту, издалека похожего на фоне невысоких гор на островерхие шатры бедуинов, Петр попросил Настю достать пачку сигарет из ее дорожной сумочки. Доставая пачку «мальборо» из кучи всякой дорожной мелочи, она случайно вытащила за цепочку какой-то предмет. Очень удивившись незнакомой вещице, вопросительно посмотрела на Петра.
- «Где ты купил этот полусамодельный брелок с буквой «М»? – спросила она. Я его раньше не видела?»
 Петр повернулся с переднего сидения, взял вещицу в руки. И все понял…
«Great minds think alike!» - «великие умы думают одинаково». Улыбнулся и сунул брелок в карман. До самого аэропорта они ехали молча.
 

*Воспоминаний Карфаген
 Никем не может быть разрушен.
 Ведь оттиск тех минувших дней
 Навечно спрятан в наши души.
 (Стихи автора)

Январь 2005 ,
 Хургада-Москва