Слова на песке

Мягкий фиолетовый свет недавно взошедшего мистического солнца нежно трепетал среди вальяжно разливающихся волн цвета темного аквамарина. Я сидел на берегу холодного моря и, погрузившись в свои мысли, смотрел на игравших в голубовато-сиреневом небе чаек. Откуда-то издалека раздавались голоса, детский смех… не звавшие меня к себе… я чертил пальцем на холодном, влажном песке слова, острыми иглами засевшие в сердце. Мысли роились в голове. Но, как только я пытался ухватиться хотя бы за одну из них, она грациозно, как танцовщица, выскальзывала из моих рук. Рядом с моей левой ладонью, воткнутый в песок, в плетеных ножнах покоился подарок отца – черный фламберг. С моим довольно скромным ростом он казался поистине огромным, лезвие впитывало в себя свет солнца и ночью сверкало, словно глаза одержимого жаждой крови хищника. Рубин в гарде совершенно особенно преломлял лучи дневного светила, сохраняя свой девственный темно-алый оттенок. Даже странный фиолетовый свет, неотъемлемый символ нашего мира, не находил своего отражения в гранях этого удивительного кристалла. Я аккуратно, как хрустальный бокал, взял дар отца в руки и избавил его от стеснявших его дикий нрав плетеных оков. Встал на ноги, тяжело, как раненый, опираясь рукой об ускользающий из-под пальцев песок. Поднял к фиолетовому солнцу фламберг – сталь призывно запела, я тихонько улыбнулся. По черному кровостоку пробежался тяжелый блик, в резных гранях отразилось мое лицо… рука сама собой опустилась, лезвие, словно в воду, легко вошло в песок, даже не подняв кварцевых брызг.
Сколько раз я ни смотрел на себя в зеркало, никак не мог понять собственных чувств. Красивое, правильное лицо, обрамленное длинными прямыми волосами цвета темной стали… почему же мне было так больно смотреть на этот портрет? Одной ногой я ступил в холодную волну, пена забрызгала штаны, пальцы почти мгновенно занемели. Но я стоял, принимая холод как очищение. Опустил взгляд – два странных глаза, в зрачках которых светилось желто-белое солнце, из воды внимательно меня рассматривали. Присел на корточки, ударил ребром ладони по волне… и почему оно восстанавливается? Всегда… Каждый раз, смотря на свое отражение, я задавался вопросом: от кого же мне достались эти глаза? Эти очи, менявшие постоянно свой цвет, принимавшие оттенок неба над моей головой, светившиеся даже ночью, но уже мягким желтовато-седым оттенком, словно пропитанным сиянием луны. Я не единожды задавал этот вопрос отцу, но никогда не получал ответа – лишь загадочную улыбку. Ему нравилось видеть мое бессилие, смеяться, пусть и не вслух, мне в лицо… плевать в душу своей холодностью, своими извечными загадками, недоговорками, намеками.
Мне было двенадцать лет тогда… но сколько можно было терпеть? Притворяться, рисовать на своем лице шутовскую улыбку, когда хотелось кричать и… уйти как можно дальше от всей лжи, которую мне давали взамен ласки и понимания. Я избрал иной путь для себя. Нас было 68 тогда. 68 детей Бога Смерти. И каждого из нас он мог назвать своим наследником. Уже тогда я не знал всех по именам, а лица слились в одну розовато-бежевую смеющуюся и улыбающуюся массу. Уже тогда хотел сбежать от них. Каждую ночь… каждую ночь приходил я к морю. Как свое собственное проклятье чертил на песке одни и те же два слова… и все равно беспощадные волны смывали их. Но я дописывал то, что стирало море, как раб этого бесконечного спора с самой вечностью. Почему-то я был твердо убежден в том, что в конечном итоге последнее слово все же останется именно за мною.

Из тени, отбрасываемой резными кленовыми листьями, я наблюдал за тем, как отец баюкает на руках моего очередного брата. Как там его назвали? Скай? Небо… ангелок… прошли те времена, когда ему было не наплевать на меня и мои мысли. Теперь у него появилась новая радость… маленький блондинчик с сапфировыми глазами. Про себя я горько усмехнулся, фламберг в ножнах, покоившийся на моей левой ладони, томно зазвенел, принимая мои мысли. Не сказав ни слова тем, кто меня не звал, я побрел по давно заученным тропинкам к излюбленному утесу, нависшему над бурными холодными волнами. Кажется, кто-то меня все же окликнул… но секундные порывы никогда для меня ничего не значили. А этот оклик… всего лишь миг, который тут же был забыт. Всеми… и мной в том числе. «Нас слишком много. Всех имен и не упомнишь, всех лиц – тем более. Зачем ему это нужно? Чтобы понять, кто действительно достоин жить и стать его преемником… Да, именно так. Но кто достоин? Кто сейчас в фаворе? Кажется, он делает ставки на этого младшего брата (кем там была его мать?)… ну, это мы еще посмотрим…» - словно два голоса звучали в моей голове, спорили между собой и отвечали на вопросы друг друга. Я внимательно прислушивался к ним обоим, стараясь понять, чего же они хотели от меня. Но всего два слова бились в пальцах вместе с пульсом – «Я ОДИН»… это моя судьба, мое проклятье – вечное одиночество. Слова на песке… такие зыбкие… но врезавшиеся в сознание, в самые глубокие фибры души. «Я ОДИН»… Сколько раз я сам повторял их? Сколько дней прошло с тех пор, как волны впервые унесли следы с влажного песка? Я уже не помню… Так было и так будет. «Я ОДИН»… и никакая сила не сможет изменить этого. Я всего лишь тень моих братьев и сестер. Лишер… именно Тень в переводе с дровского. Меня нарекли так. Кто обрек меня на такое существование? Это уже не важно. Я – Тень, обо мне забывают, не замечают, топчут… но и днем, и ночью я рядом. Кому нужна тень? Я вполне оправдал свое имя: был всего лишь очередным увеселением для отца, потом оказался забытым и замененным кем-то другим. Нет уж, не дождетесь. У меня своя тропа, поросшая крапивой и терновником. Дорога боли ближе тех, кто привык лгать. Два года я лелеял мысли о бегстве… считал, что оно станет лучшим исходом моей жизни. Но теперь у меня появилась другая идея.

Приход июльской ночи ознаменовался приятной прохладой легкого бриза, тихим шелестом темных волн. Я удобно устроился на острых камнях высокого утеса и, подложив под голову фламберг в плетеных ножнах, смотрел на холодные искры звезд в бархатно-черном небе. Алый свет луны разливался по влажным от вечерней росы хризантемам, оставляя на их лепестках розоватые перламутровые дорожки кровавых слез. Я повернул голову направо, прочь от холодного и слишком яркого сияния ночного светила – в темной ночи переливался почти бордовыми тонами рубин, имя которому Око Геенны. В его резко очерченных гранях отражалось спокойное море… целый поток безумно-алой крови… тихие разливы сока из артерий и вен. Не выдержав тяжести видения, я отвернулся… зажмурился до боли в веках и стука в висках. Этот мир… уголок, порождение фантазии отца… он хотел, чтобы дом, где он будет проводить свободное время, выглядел именно так, чтобы все в нем было… до неестественности идеально. Тихий райский уголок: заливные луга, спокойное море, тенистая лиственная роща… и замок из серого мрамора. Столь прекрасный, сколь и холодный… негостеприимный.
Открыл глаза: темное облако, закрывшее луну, окрасилось багровым. Снова зажмурился, к голове прилила кровь, по телу разлился жар. Всюду… в этом идеальном мире ночью была кровь. Даже терпкий запах хризантем казался тяжелым… вязким… я повернулся спиной к ночному светилу, свернулся в тугой клубок, прижал колени к груди. Стало чуть сложно дышать, но я не обращал на это внимания. Из кармана, тихо звякнув о холодный камень, выскользнуло маленькое зеркало. Я зажал его в ладони, осмотрел перламутровую поверхность с проходившей по диагонали рваной трещиной. Казалось, что отражавшееся в ней небо было разбито на две половины: одну черную, спокойную… и другую алую…
Сумасшествия след был в том, что показывало отражение… резко вскочив на ноги, сильно размахнувшись, выбросил этот кусок стекла в светящиеся багровым волны. Подняв небольшой всполох водных искр, тихо ударившись об упругую поверхность, зеркало скрылось в черно-алой пучине.
Долго потом я стоял так: все еще вытянув руку перед собой, в ту сторону, куда улетел этот кусок стекла… не мог понять, что же произошло, что заставило меня сделать это. Почти до самого рассвета я, не моргая, невидящим взором смотрел на темную, спокойную всепоглощающую водную гладь. В мозгу плотно засел образ этого зеркала… неужели я разбил себя?..

Дорога тянулась бесконечной змеистой лентой, петляя меж кривых черных стволов неизвестных мне деревьев. В глубоких черных дуплах завывал, как раненый волк, ледяной ветер. Пространство перед глазами расплывалось, меняло очертания, уходило вдаль и вновь приближалось, словно издеваясь, руша последние надежды. Сзади раздался жуткий крик, пробравший до самых костей. Я бросился бежать, постоянно закрывая глаза, выставляя руку вперед. По лицу то и дело хлестали холодные, жесткие ветки почти мертвых деревьев, по пяткам, подгоняя, било острие двуручника. Дыхание сбивалось, становилось трудно дышать, горло обжигало морозным воздухом. Не заметив под ногами разлапистой коряги, я кубарем покатился по покрытой редким снегом земле. «Нет надежды…» - раздался почти в голове далекий замогильный детский голос. «Куда бежишь?»
Чудом лишь я сумел схватиться одной рукой за край обрыва. Острые, как иглы, камни впивались в кожу, забивались под ногти. Из ладоней текла кровь. Будто мешок с камнями, висел я над пропастью, залитой светом призрачного седого тумана. Сверху посыпалась крошка – я поднял взгляд, напряг мышцы, стараясь все же забраться наверх… но руки уже не держали меня. «Нет надежды… если не бросишь меч…» звучало в холодном воздухе. Я едва мог схватиться носками ботинок за выступающие камни – пятидесятикилограммовый двуручник тянул назад, ремень, удерживавший ножны, врезался в плечи. «Бежишь от призраков, сын бога? От кого ты бежишь?»
Уже не смогу я вспомнить то, как выбрался на утес… потом я долго пытался понять, почему все же бросился наутек. Но не смог найти ответа на этот вопрос. Мир призраков. Спектральная реальность… странное место… всего одна тропа из райской долины вела в него. И эта тропа была выбрана мной. Я лежал на земле, поддев пальцами кожаные ремни ножен, из-под полосок черной кожи сочилась кровь. Безмолвный, тихий, словно полуночная тень, смотрел я в небо цвета темного аквамарина, освещенное вечно-черным солнцем. Из рваной ваты розовых облаков задумчиво выходил и кружил в удивительно долгом вальсе серебристый снег. «Никогда!» - закричал я в гулкую пустоту. Но что значило это слово в тот момент? Почему именно оно сорвалось с губ? Что «никогда»? Меч в ножнах тихонько зазвенел.
Как к источнику живительного тепла тянуло меня посмотреть в глаза пучины, куда я только что чуть не сорвался по глупости. Я поднял взгляд над казавшейся бесконечной пропастью… тысячи бело-голубых огоньков парили над туманом. Плакали. Стонали. Шептали. С немалой долей сомненья подошел я ближе к краю. Опустил голову, присел на колено. В бесконечной круговерти течения моря метались разноперые отражения. Не отрываясь следил я за этим… не понимая, что все это значит… «Никто не поможет нам…» раздался в промозглом воздухе тихий, как бубенчик, девичий голос. Рядом с моим правым плечом проплыл удивительно яркий, почти белый огонек, спустился с обрыва. В тумане внизу отразилась маленькая белокурая девочка. С ужасом отшатнулся я от видения. Души… это были души… Неужели живых после смерти ожидает такой мир?
Не было сил у меня смотреть на эти огни. Но не мог я не сделать кое-что еще. Через огромное усилие я все же подошел к обрыву. На секунду зажмурился и широко распахнул глаза. Среди тысяч огоньков в седом тумане рябью подернулась… черная тень, освещаемая двумя белыми солнцами и алым рубином. Что это могло значить? Без сил рухнул я на острые камни. Тень… всего лишь тень…
«Жизнь? Смерть? Тени, тысячи… от них негде спрятаться… туман… и только лучик алого света в руке. Что это за место? Где здесь солнце или луна? Почему свет кажется черным?.. Тени… обитель вечных теней… холодно… покой… тишина…покой…» Тишина. Не было в этом месте жизни, и в этом была какая-то особая… радость. Хотелось узнать, что же скрывается за столь далекой пеленой розовых облаков… увидеть больше… убедиться, что мои соображения верны. Не мог я больше дышать воздухом, пропитанным фальшью. Теперь мне стала известна правда, то, что скрывалось за покровом идеальности – неприютный мир, порождение Тени. Ее идея. И мой дом. Оставалось добавить только один финальный штрих.
Перед нами расступалась тьма. За спиной смыкался занавесом свет оранжево-фиолетового заката. Порождение Тени, я уходил в нее, оставляя после себя всего три слова, начертанные моим пальцем на влажном, тяжелом песке… замерзшие на долгую зиму волны не могли их достать… «ТЕПЕРЬ НАС ДВОЕ»… последнее слово осталось за мной…