Условный яд

Я тебя не ненавижу, я тебя другое жу.
Я тебя уничтожу, если только захочу.
И ты это знаешь и ешь это ложками,
чтоб успеть и спеть в полный голос.

Лучом солнечным удавиться. Чужим смехом по утру поперхнуться. Вот чего я тебе желаю. Не из глубины всей души, а с самой ее наружности. Это у меня не в глазах, а на языке. Я тебя туда внутрь не пущу, там все теперь по-другому, другие дорожки, тропинки зачарованные. Ты без компаса, опять заблудишься, все поперепутаешь и переломаешь. Отлажены все механизмы, ни скрипов, ни скрежета, а только пульсовое тиканье. А ты опять со своей кувалдой счастья – а вот так вот! - и все настройки в дребезги. Ты с поверхности соскабливай то, что сверху, налет нервозности и раздражения, тебе на чай хватит.

Да, «злость два эс о четыре» и с пальцев, и с языка, а реакции нет, нет ингредиентов для слезных солей. А ты, я знаю, чувствуешь, как химические элементы на твоем пути встают табличной сетью и ни вправо, ни влево. Чувствуешь, видишь, но не распознаешь знаки, что с чем смешать, чтобы было выделение тепла, а то вокруг заляпанные осенью снега и мартовские морозы, и никакого морского бриза вокруг головы. А тут все знаки с обозначениями, да без значений. Занимательная химия, знаки есть, а реакции нет.

Хочу, хочу, чтобы ты просто. Про те сто сказанных слов подумал. Просто из женщины сделать друга, но тяжело с ней дружить. Тяжкий и непосильный труд. Без перерыва и выходных с видом на вулкан. И это не снег, это пепел. А холодно, потому что реакции нет, нет тепла.

Другим можно, тебе нельзя. Ты не стал другим, ты остался все тем же, хоть и самоутвердился за мой счет. А потом чет-нечет, и лбом в придорожный камень. Направо пойдешь, налево не попадешь, а налево пойдешь, то напрямую не пройти. И компаса нет. Дороги в лабиринте все неизбежно сходятся в одном месте – в пасти чудовища, это и есть выход . Не лезь в лабиринт – целее лоб и нервы.

И каждый раз утро пусть начинается для тебя с солнечной улыбки на голой стене собственной души. Пусть она тебе говорит о том, что ты умалчиваешь. Я даже готова желать тебе одиночества, но его у меня нет, а я не могу желать того, что мне не принадлежит.

Марта свернула усыпанный чернилами листок пополам и спрятала между страниц поваренной книги. Размяла пальцы. На стеклах скрипели перья мороза. Рождество с порога пахло хвойными огнями елок и склеенной подарочной бумагой. На столе под музыку таящего мороза танцевали нервные окончания и суффиксы, заведенные эпитетами и метафорами. И вся эта волнующаяся радуга отсвечивала только теплом и добротой. Колючие и царапающиеся пожелания Марта спеленала в страницах книги, сложив их пополам. Голова и сердце уже не заставляли руки трястись от гнева и выписывать негативные строчки без точек и запятых. Марта взяла чистый лист бумаги, теперь она будет писать письмо, упаковав злую тоску в первые четыреста слов, легкое письмо с пожеланиями счастья и хорошего настроения.

Улыбайся, друг мой, улыбайся…