The wings of Wing

Весь в сомнениях, стоит ли продолжать это начатое... да пусть вас не смущают последние слова этого отрывка, дело только началось... и мне нужен совет... стоит ли продолжать писать в подобной манере...

В темноте прошуршали теплые мягкие перья, засеребрилось вдалеке зарево холодных глаз. Моих губ коснулась легкая, почти неощутимая для щек улыбка, почти тут же сменившаяся горячей слезой, предательски защекотавшей внутренний уголок глаза. Они были прекрасны: настолько прекрасны, что я не мог отвести взор от причудливого сочетания фигур полет и танца. Настолько же они были и опасны: под белым светящимся одеянием темнело витое темно-синее лезвие. Притаившись за раскидистым стволом клена, я наблюдал за ними, всего двоими… белые одеяния и бордово-алая кровь – это сочетание всегда заставляло мое сердце замирать на мгновение, а потом биться так тихо, словно оно боялось выдать свое присутствие. Страх… позволителен ли он мне сейчас? Да, однозначно я могу разрешить себе долю страха, но он не должен распространяться на руку: ей нельзя дрогнуть в самый ответственный момент. А что делать с чувствами: с восхищением красотой и грацией? Забыть о них… загнать в уголок боли и отчаяния, позволить им гнить вместе, и утешать друг друга, и жаловаться, что столь разные чувства были отправлены в утиль.
Когда все это началось? Как я дошел до такого? Почему позволил убийствам стать средством своей жизни? Наверное, я уже и не смогу сказать точно… все, как в густом тумане, а ответ где-то на другом берегу Стикса. Чья-то смерть привела меня к дороге боли и гнева… чьи-то слова удерживали разум в моем голове и мечущуюся душу в бренном теле. Холод… два года он со мной. Я обещал не мстить, но слово свое не сдержал. Какая глупость, месть… кому мстить? За что? Не за что… некому… все слилось в одну бесконечную полосу: белесые разводы на песчаном берегу кровавой реки. Вчера Бангкок, сегодня Рим, завтра Вена. Что из этого я помню? Наверное, только Нью-Йорк, потому что именно там я впервые увидел их… они были так похожи на ангелов: прекрасные белокрылые создания, нерукотворная красота их казалась вылепленной из белого мрамора с золотыми прожилками томных локонов и холодными сапфирами очей. До безумия хотелось прикоснуться к ним, понять, что это не просто видение воспаленного сознания… и вновь с болью в груди понять, что они должны умереть. Прекрасные ангелы – жестокие демоны, падшие воины, у которых осталась только подкупающая красота тела и чарующие голоса, словно затерявшаяся во времени лесная флейта перекатывала хрустальные шарики в ладонях из кленовых листьев, переливала из тонкостенного фарфорового кувшина едва приметную струю воды из горного ручья. Под плотно сомкнутыми веками вставали произведения неземного искусства, лишенные всякого намека на связь с реальностью, хотелось раствориться в них и больше не думать ни о чем, никогда…
Резко распахнув глаза, я увидел перед собой снова темные стволы деревьев, опять тот же шелест листвы и крыльев ласкал обостренный в ночном мороке слух. Их самая страшная сила: давать людям те образы, что способны разорвать тонкую нить между разумом и дикими фантазиями … в последние недели только эти видения и помогали мне вновь ощутить себя человеком. От меня осталось только некое подобие хищника, который уже насытился кровью жертвы, но продолжает терзать ее бездыханное тело, пожирать куски еще теплой розовой плоти, просто чтобы ни один, даже самый захудалый падальщик не позарился на то, что осталось от предмета моих охоты и голода. Приложив к разгоряченному лбу дуло верного револьвера, я чуть вздрогнул – так сильно ощущалась разница температур. За моей дрожью последовал шорох одежды, казавшийся оглушительным в звенящей тишине; притаившийся шепот разорвал барабанные перепонки, полностью вернул меня в Центральный парк, в место странного и жуткого таинства, наполненного танцем крови и смерти. Я быстро вскочил на ноги и покинул почти бегом то место, где сидел, прижав коленки в груди, почти два часа, ожидая, когда падшие насытятся и потеряют бдительность.
Первым же сдался я, и охотник стал жертвой… за моей спиной слышался тихий разговор, в котором решалось, будет ли моя жизнь длиться на пару минут больше, или же нет. Как продолжение моего дыхания, звучали эти голоса, пока спокойные, но которым суждено стать частыми и судорожными на мгновение, а потом затихнуть навеки. Только вот чье дыхание так оборвется? Мне казалось, что на сей раз удача изменила мне… победители в мириадах сражений, проигравшими становимся только в одном. Затылком чувствуя погоню, я понимал эти слова как нельзя хорошо. Тропинка петляла, грозясь кончится в любой момент и оборваться, показав мне единственный шаг в моей судьбе – последний.
Резко развернувшись на каблуках и проехав около метра на подошвах, я вынужден был сильно пригнуться, чтобы не столкнуться с лезвием занесенного надо мной меча. Почувствовав, что почти остановился, я кувыркнулся вперед и пару раз выстрелил, не глядя, в небо – уши разорвал крик, дальше была белая вспышка… как странно: те, кто несет тьму в душе, всегда умирают, распространяя свет вокруг себя. Чтобы ни на секунду не терять зрения, я закрыл глаза рукавом и так низко присел, что мое колено коснулось асфальта. В следующую же секунду пришлось резко скользнуть в сторону и быстро крутануться на месте, во вращении принимая вертикальное положение, – в мою сторону летели острые, как кинжалы, перья. Взмахнув полами плаща, словно крылом, я попытался скрыть мои движения, пропуская смертоносные очины сквозь черную кожу, заставляя их застрять в земле, разбивая ее в серое крошево, окружившее меня, ставшее спасительным туманом. Сомкнув веки, я позволил инстинкту вести меня, направить оружие туда, где был падший…
И это был момент моего краха – резкая боль прорвала грудь, дернула вверх и понесла над листвой, задувая в легкие ледяной воздух. По животу текло что-то горячее, стремительно остывавшее на ветру, превращавшееся в кристаллы льда… за гулом в ушах я не слышал ничего, какие-то тяжелые хлопки разбавляли тяжелое рвущее чувство меж ребер.
- Зачем ты делаешь это? – внезапная остановка, картинка под ногами расплылась, но все же оставалась одной и той же в течение медленно сменявших друг друга секунд, в этот момент еще моего сознания в душу ворвался голос… красивый голос, который, как мне казалось, стал последним звуком в моей жизни. – Отвечай, охотник!!!
На мгновение мои губы растянулись в улыбке… быстро сменившейся очередной гримасой боли… отвечать? Это невозможно… прикрыв глаза, я позволил тьме окутать мое неумолимо слабеющее тело, ветру подхватить, обнять, словно родного сына… больше не было ничего, кроме отчаянного свиста в ушах. И только один единственный удар…

Скромное убранство неприглядного жилища не заостряло на себе внимания. Я просто жил там… вернее, ночевал и иногда залечивал раны, если получал их во время исполнения очередного ритуала избавления этого мира от небольшой порции населяющих ее демонов. В ту ночь я едва смог доползти до двери и вставить ключ в замочную скважину… кажется, это все же был яд – перед глазами плыли круги, пространство больше походило на влажные разводы акварели, все тело ныло, отказываясь подчиняться задурманенному сознанию. Боли не было… пока…
Я почти не помню, как дополз до стола и нащупал на нем заветную склянку с чудодейственным эликсиром: осталось несколько капель, потому надежда исцелиться таяла, как снег в теплой воде. Не сумев отвернуть пробку, я просто отломил ее об угол стола и, накрыв горлышко куском бинта, жадно проглотил остатки горького настоя. Горло привычно обожгло – в животе почти тут же стало холодно, как после ментола. Прикрыв глаз, я больше не решился взглянуть на свою комнату: мне казалось, что даже если я окину ее взором, то ничего, кроме лаковой тьмы, не увижу.
Колени сотрясала предательская дрожь, плавно переходившая на залитую кровью спину. Судорожно вдохнув, я с ужасом положил ладонь на рваную рану на груди… воздух словно бы проходил мимо легких, уходя в пространство вокруг. Губчатая ткань натужено засипела, отчаянно сжимаясь в комок от холода. С грохотом упав на пол, я обхватил себя руками, пытаясь хоть так заставить тело принимать кислород. Под плотно сомкнутыми веками разгорелась желтая вспышка, затягивавшая в теплую воронку света.
Больше не было ничего…