Лётчики о войне

 Рано или поздно лётчики сходили с небес на землю «насовсем». Прекратив лётную работу (как правило, по возрасту или по медицинским показателям) они продолжали служить авиации на земле, часто работая инженерами в КБ и НИИ. Оставаясь лётчиками в душе, они быстро адаптировались к инженерной среде. И я обратил внимание: действующий лётчик редко и с неохотой расскажет о своём лётном происшествии, при этом о чём-то и вовсе не скажет. А лётчик, прекративший летать, с удовольствием рассказывает о лётной работе.
Лётчики, лётчики-испытатели, а тем более – фронтовики! Истории их жизней интереснее любых романов. Как жаль, что эти истории чаще всего не написаны!
Сколько раз, слушая рассказы лётчиков, я думал: надо срочно всё это записывать, ведь потом забудется, пропадёт. Спустя четверть века я делаю попытку хоть что-то из их рассказов выложить на бумагу.
***
Иван Федорович Липинский умел и любил рассказывать, а рассказывать ему было что. Еще до войны он окончил две академии: Военно-морскую и академию ВВС им. Жуковского. Воевал на крайнем Севере летчиком-торпедоносцем. Ему было тридцать лет, когда он стал полковником и командиром дивизии торпедоносной авиации. Трижды был сбит, тяжело ранен и все время возвращался в строй. После последнего ранения его назначили лётчиком-инспектором фронта. Видимо считалось, что после тяжелого ранения эта должность будет облегчением. Однако летчик-инспектор летает на боевые задания вместе с инспектируемыми им летчиками. Однажды он инспектировал самого Жаворонкова, будущего маршала авиации, (а в ту пору генерала). Кстати, узнали мы об этом случайно. Мы – это сотрудники, работавшие вместе с Иваном Федоровичем и любившие слушать его короткие, ёмкие и очень интересные рассказы. А в тот день еле его разговорили о войне. Дело было в канун праздника Победы. Ежегодное мероприятие на местном уровне…. Полуофициальную речь произнёс начальник отдела, а потом сели за стол с немудреной выпивкой и закуской. Шел самый что ни на есть застойный 1976 год и до борьбы с пьянством было далеко. Выпили, повторили. «Иван Федорович, расскажите что-нибудь о войне», - попросили мы его.
 «Ну, чего тут рассказывать? Интересного в войне мало. Работа это, ребята; тяжелая, страшная работа...”
 Выпили еще по одной.
«А на войне бывало, что летчики перед вылетом выпивали?» - вдруг спросил кто-то.
«Было и такое», - ответил Иван Федорович.
«Был случай. Лечу инспектировать Жаворонкова, будущего маршала ВВС. Летим торпедировать немецкие корабли. К тому времени у нас уже выработались различные тактические приемы. Например, идем в три волны.
Первая волна - для подавления бортовой зенитной артиллерии. Надо сказать, что у немцев на кораблях были очень сильные и эффективные зенитные средства. В том числе скорострельные малокалиберные пушки, которыми в больших количествах оснащались корабли. Воздух над кораблем был просто черным от осколков, когда велся зенитный огонь. Да еще обычные орудия большого калибра стреляли по воде, чтобы столбы воды, поднятые взрывами, были своеобразным препятствием для низколетящих самолетов. А наиболее эффективна атака торпедоносца на корабль именно с малой высоты. Так что без подавления бортовой артиллерии потопить большой корабль с воздуха очень тяжело.
Затем вторая волна самолетов - бомбит, грубо говоря, по площади, чтобы отвлечь на себя часть зенитного огня и затруднить маневрирование корабля. Эта бомбежка ведется с относительно большой высоты.
И уже третий удар, на поражение, ведут торпедоносцы. Они подходят на малой высоте, ложатся на боевой курс, ЧТОБЫ прицельно торпедировать корабль противника.
На войне, как на войне. Так что далеко не всегда удавалось подавить и отвлечь бортовую артиллерию немцев. И торпедоносец для них был мишенью главной и наиболее уязвимой целью, потери мы несли немалые. Вот и в том бою мы были в третьей волне, приближаемся к цели, скоро ложиться на боевой курс. Небо над целью черное от разрывов; вода кипит. Вдруг Жаворонков достает бутылку водки, прикладывается к горлышку и отпивает добрую половину, потом протягивает мне: Иван Федорович, будешь? Нет, отвечаю, я на работе не пью. Ну, как знаешь, сказал он и... допил оставшуюся водку».
Иван Федорович замолчал, о подробностях боя рассказывать не стал.
«Ну, а что Вы, как инспектор, написали в отзыве?» - живо интересовались мы. «А что написал? Хороший отзыв написал. Написал, что летает и воюет летчик Жаворонков хорошо, и как командир грамотно руководит своим подразделением».
И помолчав, как бы про себя, добавил: «Раз ему это дело не мешало воевать, а помогало - что скажешь? Мы же люди, нам тоже страшно. Так сказать, ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР»...
***
 От спустившегося с небес летчика-испытателя Н.А.Замятина, я тоже слышал определённые соображения по поводу этого варианта «человеческого фактора». Замятин воевал на пикирующем бомбардировщике Пе-2. Он тоже рассказывал, что были летчики, пившие перед боевыми вылетами. «Бывало такой и прилетит, и самолет хорошо посадит, а вылезти из кабины уже не может, валится в прямом смысле слова. Видно нервное напряжение прошло - и человек отключается. А кто считал, у скольких напряжение спало раньше, до посадки?..»
Короче, Замятин крайне не одобрял этот вид «человеческого фактора» и у себя в эскадрилье боролся с этим беспощадно. Вообще у него математический склад ума. До войны он окончил университет и был математиком. Летным делом овладел в аэроклубе, а в войну стал профессиональным летчиком. К войне и к полётам относился, как к опасной работе, к которой надо тщательно готовиться и просчитывать любые, мыслимые и немыслимые варианты событий. Он был абсолютно убежден, что чуть ли не половину потерь летчики несли не в бою, а. из-за потери ориентировки, из-за отсутствия штурманских навыков, из-за расхлябанности и разгильдяйства, из-за неграмотного начальства, из-за плохих ВПП… Особенно из-за отсутствия кропотливой ежедневной подготовки. Лично он взял за правило неукоснительно проигрывать на земле предполагаемые события. Карту района полетов, ориентиры - знать с закрытыми глазами. Матчасть проверять лично. Тактику действий противника анализировать скрупулезно, выявлять его слабые места и стереотипы, с тем, чтобы всё это использовать в бою. «Вот заходит «мессер» мне в хвост - говорил он, - а я уже знаю, он сначала ударит из пулемета с трассерами (чтобы пристреляться), а уже потом откроет огонь из пушек. Я прижмусь к бронеспинке и жду. Как пулеметные трассы рядом прошли, так надо маневрировать, но не раньше. Вероятность поражения от пулеметов гораздо меньше, Пе-2 машина живучая. И маневр у меня заранее обдуман. Я после пулемётной трассы легонько педаль дам, самолет чуть-чуть даст скольжение. Фриц и не поймет, что я маневрирую, он же думает, что пристрелялся... Он же думает, что если бы я увидел пулеметную трассу рядом с кабиной (а то, бывало, пули стучали по бронеспинке), то, как ошпаренный, шарахнулся бы в сторону! А раз не шарахаюсь, значит не заметил, что по мне стреляют. А то, что чуть-чуть скользнул, так это видимо ветер боковой... Он увлекается, бывало поближе подойдет... тут его мой стрелок срежет. Так мы сбили пару мессеров!»
Я думаю, что Н.А.Замятин прекрасно изучил этот «человеческий фактор», рассчитав такой прием ведения боя с противником, превосходящим его по маневренности.

* * *
 Придерживаясь заданной темы – проблемы «человеческого фактора», передам рассказ Владимира Сергеевича Лободы про произошедший с ним неординарный случай.
 В.С.Лобода в войну, как и Липинский, был летчиком торпедоносцем на Северном флоте. Летал на он “Каталине” (американская машина, летающая лодка).
Уже после войны, будучи летчиком-испытателем, Лобода потерпел серьезную аварию. На взлете с воды, при испытаниях гидросамолета лопнула тяга руля высоты и самолет упал в воду, пошел ко дну. Из кабины, уже под водой, раненого летчика (Лободу) вытащил радист, тем спас ему жизнь. Но больше В.С.Лобода уже не летал. Он работал в ОКБ Туполева инженером в отделе САУ, позже став зам. начальника этого отдела. Он него мы услышали эту историю, напрямую связанную с “Человеческим фактором”.
А было так. Прислали Владимиру Сергеевичу Лободе молодого летчика, только окончившего училище военного времени. И назначили его к Лободе вторым пилотом. Быстро выяснилось, что этот летчик имеет катастрофически маленький налёт, а опыта самостоятельных посадок на воду вообще у него нет! (Бывает и не такое!) Но делать нечего, воевать-то надо. И полетел В.С. с молодым пилотом на задание.
Задание выполнено, “Каталина” возвращается на базу. И тут Владимира Сергеевича прихватывает приступ острейшего аппендицита! Боль такая, что он время от времени теряет сознание, а лететь ещё далеко. Самолет с грехом пополам ведет второй летчик. Подходят к базе. Скоро садиться. Лобода приказывает молодому: “Будешь садиться!” А у второго руки трясутся, лицо белое... “Не могу! Я ни разу сам не садился на воду. Убьемся обязательно!” Ну что делать? И Лобода принимает решение. Найди, говорит он второму, в аптечке шприц и ампулу новокаина. Наполни шприц и дай мне!
И вот В.С. сам себе делает укол в живот! Не зная даже, поможет это унять боль от аппендицита или нет. Живот снаружи омертвел, боль уменьшилась! По радио сообщили на базу, чтобы выслали катер с врачом… Посадка удалась. Аппендицит вырезали.

* * *
Что и говорить, лётчик на войне – тема неисчерпаемая. Написаны сотни книг, поставлены десятки фильмов. И все-таки я уверен, что никакой дополнительный штрих не будет лишним. И пусть эти скупые зарисовки будут моей благодарностью этим и другим лётчикам, людям с большой буквы!