Пропавшая деревня

Иван Петрович, сосед с четвертого этажа, приехал в Москву в послевоенное время, и сразу нашел, куда приложить мастеровые руки. Здесь он встретил свою суженую Анечку – свежую, как запах дождя, с брызгами смеха в синих глазах. Таких ярких радужек Иван Петрович никогда еще не видел, а потому влюбился сразу и наотмашь. Шло время, рождались и вырастали дети, менялась работа, постепенно отстроили заново столицу, подняли страну из разрухи - изменился весь мир - только глаза его любимой не старились, и она по-прежнему оставалась той самой - Анечкой.
Сам же Иван Петрович слыл двужильным еще с войны, и казалось, что старость его не брала, - он становился ниже ростом, но коряжестее, медленней в движениях, но точней.
Когда же супруга Ивана Петровича закрыла свои прекрасные глаза истертыми за жизнь тонкими, словно пергамент, веками, старик остался один. Но все в его жизни происходило по одному и тому же, налаженному за долгие годы порядку. И вот теперь, когда его вырвали с корнем с занимаемой должности и с почестями спровадили на заслуженный отдых, он стал никому не интересен и заскучал. Иногда нянчил внуков, пока дети зарабатывали им на игрушки, но приложения крепкому еще здоровью и практичному уму не находил.
Как-то в среду, доставая из почтового ящика бесплатную газету, Иван Петрович обнаружил телеграмму. Уже то, что ее принесли не на подпись, а кинули в ящик, было странно, да еще и сам текст: «Приезжайте свадьбу Суслангер» вызвал недоумение пенсионера.
Родом Иван Петрович был из небольшой марийской деревушки, откуда ушел на фронт совсем мальчишкой, и где бывал после войны всего несколько раз, - когда впервые привез молодую жену знакомиться с матерью, и по вызову для прощания с родительницей на скоро устроенных похоронах. Старший брат Петр канул в вечность еще в сорок втором, где-то в лесах брянщины, средний, Алексей, дошел до восточной Европы и остался там, женившись, то ли на польке, то ли на чешке. С тех пор связи между братьями не было. Оставалась сестра, родившаяся незадолго до войны, но она еще при живой матери вышла замуж и уехала к супругу в соседнее село. Кто мог пригласить старика-пенсионера на родину его детства, и на чью свадьбу - было непонятно.
Воспоминания, всколыхнувшие давно устоявшееся озеро памяти, не давали старому солдату уснуть той ночью, и преследовали, словно кадры из хроники о забытой, словно уже чужой, жизни день после.
Утром пятницы, Иван Петрович положил замусоленный клочок телеграммы в карман поношенного, но хорошо скроенного пиджака, взял заслуживший почет и уважение потрепанный в командировках чемоданчик и, немного посомневавшись, надел светлую, потерявшую определенный цвет летнюю шляпу с нелепыми дырочками. Аккуратно разложив документы и деньги по надежным местам, он отправился на Казанский вокзал доставать билеты на вечерний поезд. Оплатив дорогу в один конец, сосед решил не возвращаться домой до вечера, - это была нехорошая примета.
Он по-стариковски гордо и медлительно прошелся по площади, посидел на лавочке, перекусил привокзальной шаурмой, почитал футбольную газету и так протянул до отправления фирменного поезда «Мари-Эл».
На другой день, когда через мутные окна плацкартного вагона появились очертания родной станции, плохо видящий стариковский глаз порадовался выбеленным столбикам перрона, выкрашенным ярко-голубой краской сидениям и подретушированому фасаду старого, казавшегося игрушечным, вокзальчика. От него Иван Петрович мог добраться до родного села на хитроватых оранжевых маршрутках, но решил проверить юношескую память ног, и отправился пешком через поле и лес – благо, у него было запасено с собой немного еды, бутылка минералки, а торопиться ему давно было некуда.
Большое поле лежало на том же месте, что и раньше, только засеяно оно было не горохом, как до войны, и не кукурузой, как в последний приезд, а добрело на солнце под озимые. Иван Петрович разулся и босой пошел полем, пытаясь почувствовать большими огрубевшими ступнями мелкую щекотку молодой травки и покалывание сухого прошлогоднего подшерстка зерновых. Аромат трав и бестолковое трепыхание бабочек навели на лицо Ивана Петровича мелкую рябь улыбки, которой, впрочем, он и сам не заметил.
Дойдя до молчаливой стены леса, старик вдруг понял, что как-то опрометчиво поступил, ведь верные с детства тропки давно уже позарастали, но, рассудив, что жители ближайшей деревни непременно протоптали новые, успокоился. Сначала лес был незнакомым и смешанным, поэтому плохо проходимым, колючим и пугающим. Но когда старик вошел в его нутро, он стал чистопородно-сосновым, смиренно тихим, сквозь густые хвойные ресницы которого проскальзывали ленты полупрозрачного солнечного шелка. Старик пробирался сквозь них, как большой медведь, заглядывая в дупла и низко кланяясь рассыпанным бусинкам земляники. Ягоды были крупные, душистые и нереально чистые, красивые, словно выписанные влюбленным художником. Лес иногда потрескивал под упорным клювом дятла, а где-то вдалеке еще был слышен шум проносящегося потока машин. Иван Петрович, по своему убеждению, шел строго на запад, пока не набрел на лесную просеку, и не растерялся. Пойти ли ему по дороге или, не теряя выбранного направления, снова углубиться в лес? Постояв немного, он сделал привал и, жуя запасенный бутерброд и вареные яйца, присел прямо на густой травный покров у обочины.
Пока старик вкушал простую пищу, он не заметил, как рядом оказалась худая низенькая женщина непонятного возраста, в тулупчике, с навьюченными на спину котомками. Она поздоровалась по-марийски и посмотрела на него метким вороньим глазом. Старик поперхнулся, но ответил как можно любезнее на родном, слегка подзабытом наречии. Женщина, как ни в чем не бывало, скинула вещи и стала устраиваться рядом с Иваном Петровичем, словно он сидел за столом, где было свободно только одно место – соседнее. Вспоминая традиции лесных жителей, к которым принадлежит весь марийский род, старик вежливо предложил разделить свою нехитрую трапезу. Женщина проворно протянула сухую, как хворост, руку к пище и быстро-быстро застрочила на каком-то своем, полулюдском-полузверином языке. «Наверное, молится», - подумал старик. Ела она так же торопливо, заглатывая большие куски хлеба, которые обильно крошились прямо на плоскую грудь незваной гостьи. И не успел он опомниться, как от всей припасенной снеди остались только вареные яйца, - от них случайная попутчица брезгливо отказалась.
Перекусив, женщина резво поднялась на ноги, схватила котомки и, не оборачиваясь, направилась дальше по дороге, прочь от Ивана Петровича. Он было опешил от такой прыти, но оправившись, крикнул вслед незнакомке: «Какая дорога ведет на Суслангер?» Женщина остановилась, повернулась остроносым лицом и ткнула палкой-клюкой в сторону густых зарослей. Старик попытался разглядеть в обильно прорастающем молодняке хоть какую-то тропку, но безуспешно. Он обернулся к попутчице, и слова прилипли к неповоротливому языку, - ее нигде не было, только большая сорока, с насмешливым криком стремительно пролетела в указанном незнакомкой направлении, и исчезла. В лесу снова стало сонливо тихо.
Иван Петрович, будучи человеком расчетливым и практичным, конечно же не поверил странной путешественнице, и отправился по широкой колее вверх. Дорога была хорошо раскатанна машинами, и шагать по ней, поднимая пыльные облачка, доставляло нехитрое удовольствие. Ближе к вечеру она вывела старика к другой железнодорожной станции. Иван Петрович сначала растерялся, что пришел не туда, куда следовал, но и обрадовался, что теперь есть, у кого узнать точное направление. Брать машину он категорически не хотел, - было задето его самолюбие лесного жителя, умеющего с детства хорошо и быстро ориентироваться в любом незнакомом месте. Прикупив на станции воду, еду и фонарик, пенсионер снова устремился на поиски пропавшей деревни.
Стройный сосновый бор справедливо считается самым светлым и чистым из лесов. Лучи заходящего солнца до самого заката не покидают его обитель, играя между теплых стволов в салочки, отливая всеми медовыми оттенками радости. Зато темнеет в таком лесу сразу после его захода, словно ловкий фокусник накрывает его в одно мгновение своей волшебной шляпой. Иван Петрович знал это, помнил по ярким детским воспоминаниям, и не испугался, когда ночь забежала черной кошкой вперед и разлеглась на его пути. Он включил запасенный фонарик и, светя себе под ноги, продолжал движение по указанной ранее тропке.
Конечно, он устал, но усталость эта не была сродни суматошной избыточности мегаполиса, и не напоминала каменную тяжесть физического труда, а приятно разливалась по телу, маня в крепкую сладкую дрему. Вдруг Иван Петрович заметил, что тропа стала шире, лес моложе, а через некоторое время дорога вовсе закончилась, и он неожиданно вышел к большому лесному озеру. Видавшим виды стариковским глазам открылась необыкновенная картина, – с огромного неба цвета индиго подмигивали любопытные звездочки, отражаясь в смиренно покоящемся водном зеркале. Высокие сосны торжественно смыкались вокруг него. У Ивана Петровича перехватило дыхание от ощущения настоящего величия и подлинной красоты родного края, уже было забытого им. Налюбовавшись неожиданной благодатью, старик подошел к берегу водоема, зачерпнул в ладони холодной воды и, фыркая от удовольствия, умылся. Он остался переночевать возле этого прекрасного места. Чтобы не простыть от прохладной сырости, старик решил залезть на крепкое дерево неподалеку. Задача оказалась трудной, но ему, в конце концов, удалось устроиться на нижней ветке старой кривой березы, одиноко росшей где-то посередине между полоской леса и кромкой воды.
Сидя на толстом суку, прислонившись спиной к теплому стволу, старик постепенно погрузился в сон. И приснилось ему, что он снова молодой и красивый парень, гуляет по довоенной марийской деревне, а навстречу ему выходят девушки, о чем-то щебечут, смеются и увлекают за собой. Он вбегает в темную и низкую избу, но оказывается там один, только слышит со всех сторон голоса девушек, дразнящих его. Они предлагают ему сыграть в прятки, чтобы найти свою суженую. Он шутливо откликается на игру, и невидимые руки завязывают ему глаза и кружат вокруг своей оси, и кружат, и кружат… Остановившись, он пытается на ощупь определить, где находится, натыкаясь на какие-то предметы утвари, слышит шорох девичьих юбок и короткие сдавленные смешки. Наконец, изловчившись, ему удается ухватиться за чей-то ускользающий подол, и он бежит за ним, стараясь удержать находку одной рукой, срывая повязку с глаз – другой. И тут он видит, что находится в церкви, у алтаря, а рядом с ним стоит невеста, как облако, в белых одеждах, и лица ее не видно. Священник читает молитву, а ему все хочется по лучше разглядеть девушку. Голос священника звучит все четче, он произносит: «Что соединил Господь, то человек разъединить не в силах. Во веки веков. Аминь.» Жених поворачивается к невесте, поднимает кружевной покров на ее голове, - холодная молния пронзает его позвоночник, - перед ним стоит его Анечка. Но она не молодая девушка, а старуха, с обвисшими щеками на парафиновом лице, седая и костлявая, и только глаза ее все те же, горят они синим пламенем, пронзая душу насквозь…
Иван Петрович проснулся с холодной испариной на лбу.
Озеро было освещено первыми лучами солнца, паутинкой повис над ним легкий туман. Сердце Ивана Петровича часто билось, перед глазами мелькали фрагменты сновидения. Он глубоко вздохнул, потянулся и слез с дерева, разминая затекшее тело. Ему пришла в голову мысль искупаться в прозрачной свежести водоема, чтобы стряхнуть последние лохмотья сна.
Марийские озера остаются холодными даже в самый разгар лета, потому что в них бьют подземные ключевые источники. Из-за активности грунтовых вод на поверхности земли рождаются и исчезают родники, неожиданно появляются заполненные влагой проломы в почве, что несет обитателям леса не только благо, но и угрозу. Стремительные подводные потоки также таят опасность для пловцов, не только в виде коварных судорог, но и регулярным подмываем пластов дна, образующим гигантские воронки, засасывающие любопытных ныряльщиков.
Иван Петрович зная это, готовился, постепенно обливая себя водицей, осторожно вступая в безмолвное озерное царство. Плыл он как морж, ритмично и не спеша разводя руками. Добравшись до условной середины водоема, он набрал воздуха в легкие и нырнул с открытыми глазами. Вода была чиста и прозрачна, какой она может быть только в сохранивших свою непорочность уголках земли, и казалось, что вот-вот, - и старик увидит самое дно. Уже выныривая, краем глаза Иван Петрович заметил, что ближе к берегу под водной гладью видны верхушки молодых елей, и он решил, что это отражение но, появившись на поверхности, не поверил своим глазам, - рядом с берегом росли только высокие сосны. Старик подплыл ближе к заинтересовавшему его месту и снова нырнул. И он снова верхушки ельника невероятным образом поднимались со дна озера. Такое открытие взволновало старика, и он решил, немного отдохнув, продолжить свое исследование.
Добравшись до берега, он заметил несколько молодых ребят, ставивших туристическую палатку. Отогревшись на теплом белесом песке, Иван Петрович подошел к ним поговорить. Оказалось, что молодежь - студенты марийского университета, они приехали на это озеро пораньше, потому что скоро здесь шишке будет негде упасть от наплыва отдыхающих. Где находится деревня Суслангер, они, к сожалению, не знают, но то, что именно это озеро называется Суслангер – совершенно точно. Иван Петрович был озадачен. Он не припоминал рядом со своей деревней никакого озера. Только несколько ключей били из земли на разных ее концах.
Старик перетряхнул пожитки и нашел желтушный листок телеграммы. Еще раз пробежался по нему, дотошно разбирая каждое слово, но не нашел ни подписи, ни даты, ни печати отделения почтампта. Как такое вообще могло случиться – оставалось загадкой. Тогда он сел на берегу и крепко задумался…
Тем временем, на отдых прибывало все больше граждан. В основном, это были шумные компании или семейные группы из соседних городов, но местных, деревенских жителей Иван Петрович среди них так и не заметил. Он оделся и пошел в лес, чтобы еще раз проверить, ту ли выбрал дорогу, что ему указали, или снова заблудился. И опять старик оказался на станции. Он устало присел на лавку и стал наблюдать, как люди непрестанно, по-муравьиному, снуют туда-сюда со своими пожитками: встречают, провожают или отбывают сами. Как медленно и важно приходят поезда-гусеницы и слизывают толпящихся пассажиров с перрона. Как курят, ругаются, пьют и радуются встрече, - так же суетно и близоруко прошла и его, Ивана Петровича, жизнь.
Около полудня, на скамейку присоседился мужик по виду из местных, и закурил самокрутку. Разговор сначала был обо всем вообще, и ни о чем конкретно. Теряя последнюю надежду, старик все-таки спросил, есть ли тут деревня Суслангер? Земляк нахмурился, потом крякнул, и лаконично ответил: «Была». Помолчав еще, он веско добавил, дымя пахучей папиросой:
- Ушла под воду.
- Но как же это случилось? - удивился старик.
- Приезжали геологи, - сплюнул местный, - озеро под деревней было. Земля и не выдержала.
И тут Иван Петрович вспомнил, что еще до войны, в дальней части огорода среди огромных лопухов жили бородавчатые жабы. В том конце вообще ничего не росло – картошка прела, а огурцы лопались. Гнилой был угол.
- Живые остались?
- Кошки разбежались, - усмехнулся мужик. А затем серьезно добавил, - Быстро все ушли.
Они помолчали, наблюдая за исчезающими неровными клочками папиросного духа…
- Как же так…
- Судьба, - пожал плечами земляк.
Старик вздохнул, посидел еще немного, рассеянно пялясь на суетящуюся толпу, и отправился покупать обратный билет на ближайший скорый до Москвы.
До отхода поезда оставалось несколько битых часов. Иван Петрович вернулся на озеро - попрощаться. Отдыхающих заметно убавилось, лишь кое-где разводили костры остающиеся с ночевкой. Иван Петрович повесил костюм и шляпу на кривую березу и пошел окунуться. Неведомая сила тянула его в последний раз посмотреть на подводное царство.
Когда он доплыл до того самого места и нырнул как мог глубже, среди тех же подводных темных елей что-то лучисто сверкнуло. Старика, как священным магнитом тянуло опуститься еще ниже, к самому дну, чтобы разглядеть, что это блестит таким ярким и чистым светом. Он достал рукой до верхушек подводного леса, затем, упорно перебирая руками, стал спускаться вниз по стволу одного из деревьев и, когда почти закончился набранный в легкие кислород, ладонь коснулась чего-то не древесно-шершавого, а гладкого и скользкого. Последние лучи заходящего солнца прошли сквозь водную толщу и хвойную бахрому, осветив собой странный предмет, - золоченый крест, когда-то украшавший шапку деревенского храма. В сердце кольнула острая игла, старику нестерпимо захотелось глотнуть воздуха, но вокруг была только хрустально чистая, равнодушно-холодная озерная вода.
Утром, старую летнюю шляпу, потрепанный чемоданчик, костюм с документами на имя Ивана Петровича Юшкина и билетом на ушедший поезд те самые студенты из университета отнесли в участок милиции на станцию у озера Суслангер.

1 ноября 2006