Жизнь без прикрас. Гл. 29-30. Беда

29

Суровые морозы, начавшиеся перед Новым годом, продолжались. 17 января передав ключи соседке, я уехал в Москву. Вернулся я уже в конце месяца, мне хотелось получить путевку в санаторий, которую я выклянчил в облвоенкомате.
3 февраля я уже снова был в Москве, имея путевку в Марфинский военный санаторий. Приехал днем, а вечером случилась большая беда, которая надолго выбила нас из колеи. Таня, придя из школы, пошла погулять с Митей, взяв санки. Вскоре она в слезах вернулась, неся Митю на руках. Перед домом съезжая с горки Митя упал вместе с саночками на асфальт пешеходной тропинки и почувствовал резкую боль в спине. Я не придал этому большого значения, чего не бывает с детьми! Ночь прошла сравнительно спокойно.
4 февраля было воскресенье. У Тани было два билета на дневной спектакль "Синяя птица" в МХАТ. Митя после вчерашнего падения немного жаловался на боль в спине, и мать и бабушка решили, что надо его показать травматологу. Утром мы втроем направились в травматологический пункт, чтобы оттуда сразу же поехать в театр. Врач, выслушав, в чем дело, даже не стал осматривать внука, а направил его на рентгенографию в детскую больницу, куда Таня с ним и поехала, а в театр я направился один. Я все надеялся, что к началу спектакля они приедут; но они не приехали, и один билет пришлось продать. Когда я смотрел этот великолепный спектакль, думал: приеду и выругаю жену и дочь, скажу: " Дуры вы, сумасшедшие, лишили мальчика такого большого удовольствия!". По окончании спектакля я позвонил домой из метро, спросил у Тани, что с Митей, и услышал слезы в ее словах: "Плохо, очень плохо, приедешь, расскажу. Вернувшись домой я узнал страшную новость: рентгенография показала, что у Мити компрессионный перелом последнего грудного позвонка. Врачи настаивали на том, чтобы оставить его в больнице; но он так плакал, что Таня не согласилась и дала об этом подписку.
Тяжелая, гнетущая обстановка была в нашей семье в этот вечер, хотя Митя и не жаловался на боли. Так жаль было мне моего мальчика, что я почти не спал в эту ночь. Утром 5 февраля Таня уехала в школу, а потом в больницу. Часов в 12 она вернулась на такси. Решила все же положить его в больницу. Митя, конечно, не хотел ехать, плакал, с трудом удалось уговорить его. Быстро собрались и поехали. В больнице Таня с Митей ушли, а я долго и томительно ожидал в какой-то маленькой прихожей и с печалью думал, что долго не увижу моего мальчика. Таня вышла ко мне и опять ушла. Дважды сделали рентген и, не нашед перелома, отпустили домой. Ах, какая это была большая радость! Как будто ужасный гнет свалился с души. Утром следующего дня я уехал в Марфинский санаторий.
 
30

Марфино - место мне знакомое. Здесь я отдыхаю и лечусь уже третий раз. Со времени моего последнего пребывания в 1963 году здесь мало что изменилось, только санаторий сделали кардиологическим. Мне и надо подлечить сердце. В последнее время я стал чувствовать его, и порой удары пульса отдавались в ушах, чего раньше не было, да и давление поднялось до ста девяноста.
Почти каждый день я звонил в Москву. Неожиданно узнал от Тани, что врачи не снимают свой первоначальный диагноз. Опять на душе тревога.
Февраль стоял морозный и солнечный. Я принимал лекарства и несложные процедуры; но лучшим для меня лекарством были прогулки по живописным окрестностям, где я обходил в одиночку все тропинки. В субботу после обеда поехал в Москву.
 Митя лежит в кровати на жестком ложе на спине или животе, лежа готовит уроки. На боли не жалуется. Обрадовался мне. 18 февраля ему после двухнедельного лежания разрешили встать и походить по комнате. Он был очень рад этому, но ходил с трудом, держась за стену.
 Вернулся в Марфино в воскресенье вечером. В конце февраля установилась хорошая погода. Солнышко стало пригревать, и чувствовалось приближение весны.
Без сожаления я покинул санаторий. Митя чувствовал себя хорошо. Ему разрешили выходить на улицу. Мы гуляли с ним в лесопарке, он бегал, падал, прятался от меня за кусты и сугробы. Но нас опять ожидал новый удар. Ему сделали еще одну рентгенограмму и снимки послали в клинику имени Склифосовского к какому-то большому специалисту-рентгенологу, и оттуда в начале марта пришел ответ в форме протокола, в котором говорилось, что обнаружены переломы даже двух грудных позвонков. Опять тревога, тяжелые мысли и острая жалость к нашему любимцу. И все же мне этому страшному диагнозу не хотелось верить! Не очередная ли это врачебная ошибка на почве этой застарелой медицинской болезни - перестраховки? Предполагаю, что у профессора-рентгенолога было сомнение, не уверен он был в этом диагнозе, но не было смелости отказаться от него.
 5 марта был тяжелый, неприятный день. Мы с Таней возили Митю в ортопедический госпиталь на консультацию к профессору ортопеду Абальмасовой. Долго ждали в большой комнате, где было много разных покалеченных, увечных людей разного возраста, в том числе малышей. Митя, видимо, стремясь отвлечься от тревожных мыслей, говорил об оружии, танках, автомашинах. Заметно волновалась Таня. Наконец они ушли на прием. Через некоторое время я приоткрыл дверь кабинета и увидел в маленькой передней комнате полураздетого плачущего Митю. Опять сработала цепная реакция перестраховки. Абальмасова подтвердила диагноз, хотела положить Митю в больницу, однако, по просьбе Тани согласилась оставить его дома; но надо одеть ему на грудную клетку какой-то корсет. Искали техника, который должен был это сделать, но не нашли, и нас отпустили домой. Все это было как-то неопределенно, не солидно. Ох, уж эти мне медицинские светила! Подальше бы от них.
 Митя был очень огорчен, что ему не разрешат ходить в школу, на что он надеялся. Ему хотелось погулять, побегать, а придется лежать на твердых досках неподвижно на спине или животе, лежа заниматься уроками. Через месяц надо опять показаться профессору.
Изредка по вечерам к Мите приходила его учительница Мария Ивановна проверить, как он занимается уроками, и ежедневно массажистка - делать массаж.
Во второй половине марта уехал в Орел, где не был полтора месяца, и квартира оставалась пустой.
 Люди постепенно убираются на тот свет. За это время умерло два знакомых полковника: Сотников и бывший начальник районного ДОСААФ Кулигин. Из телеграммы, полученной из Ленинграда, узнал, что умер мой приятель и адресат А.Д. Беломутский.
Весна долго не наступала. В марте навалило много снега, и стояли порядочные морозы. Но в конце месяца стало тепло, снег быстро стаял, реки вышли из берегов, затопили часть города.