Петюнчик

 Когда он появился у нас в городе, в Сибири, трудно сказать. Но давно это случилось. Теперь он уже пенсионер.
 А когда я впервые увидел его и познакомился с ним, он совсем еще молодой был, зеленый и работал шлифовщиком на заводе, выпускавшем тогда военную технику. Подавал большие надежды – стать специалистом. В конце концов, стал им. Бывало, получит деталь, глядь в чертеж, а там допуски на размеры – сплошь одни микроны – тысячные доли миллиметра. Окружит себя пассаметрами, оптиметрами да микронными индикаторами и приступает к работе.
 – Гайченко! Сумеешь сделать эти калибры? – спрашивал его мастер, суя свой нос в чертеж.
– Живых людей делаю! А это железо… - Тьфу! – отвечал тот.
 И, в конце концов, выполнял задание. Он говорил так, потому что надысь смастерил с женой подряд двух сыновей. Похоже, в семейной жизни ему повезло, поскольку иногда говаривал своим товарищам по работе:
 – Ты видел мою Надьку? Правда, красивая женщина?
 Ему на этот вопрос не всегда вежливо отвечали. Но все равно разок в два – три года вновь задавал каждому работающему на нашем участке этот вопрос.
 Все признаки шлифовщика-специалиста у него не отнять. Аккуратист по натуре, станок и мерительный инструмент всегда содержал в идеальной чистоте. Не только пьяным, но и с похмелья его никто и никогда не видел. Он был всегда готов выполнить любое задание. Да и «рвачом» его никто и никогда не называл. Только очень педантично относился к корешкам нарядов. Каждый месяц, после закрытия нарядов, зачем-то корешки от них сшивал суровой ниткой, вдетой в «цыганскую» иглу, и складывал в отдельную ячейку тумбочки. Там хранились корешки нарядов с момента поступления на завод…К чему собирал эту макулатуру? – Это только он знал. По характеру слыл веселым человеком. Всю жизнь на людях вел себя этаким простачком, даже и в предпенсионном возрасте от него за версту веяло ребячеством.
 А что говорить о молодости… Представлял собой своеобразную жертву прошедшей войны.
 У него всегда на верхней полке тумбочки на рабочем месте, лежали трубки для стрельбы жеваной бумагой, разных калибров. Всевозможные рогатки, а также клизмы и пистолетики для стрельбы водой. В летний период, когда на яблонях появляется завязь, его рот был набит этими ранетками. С трубкой в руках, выступал или в роли «агрессора» или «жертвы нападения». Но особый кайф испытывал, когда нападал исподтишка и его жертва, не видя источника «агрессии», вертела головой. Ради этой минуты готов был терпеть непременно последующий ответный удар, вплоть до «расстрела в упор». За это ребячество, даже совсем молодые коллеги, до самой пенсии называли его просто «Петюнчик». А его ровесники, наоборот, подчеркнуто вежливо – Петр Андреевич, но с таким смешком в глазах, что сразу видно несерьезность такого обращения.
 Еще Петюнчик являлся страстным «несуном», так в ту пору называли работников, выносящих с производства материальные ценности. Он после каждой смены с завода что-нибудь нес. Напильник, сверло, метчик и другой инструмент нес через проходную, когда ничего серьезного не попало под руку, а это-то всегда находилось под рукой. Тащил, несмотря на строгий пропускной режим на заводе, где работал. Даже вынося напильник за поясом, – чувствовал себя обобранным государством. Но бывали на этом поприще у него и радости.
 Как-то наш герой вступил в гаражно-строительный кооператив и строил гараж. На заводе в ту пору всякого железа полно… В сварщиках также недостатка не ощущалось. За услуги сварщику не надо было платить. Действовал негласный договор: сегодня тебе надо – завтра мне.
 Петька сварил калитку к гаражным воротам и решил ее вынести через проходную. Можно, конечно, и вывезти на грузовике, но в круг его общения, не входили заводские водители, и он не хотел с ними связываться по пустякам. Были б целые ворота, - тогда другое дело… Подумаешь - калитка! – …Килограммов на пятьдесят. Да даже сорок кг и то!..
 Завод строился на опушке соснового бора. Транспортные ворота располагались в бору. Пока завод находился в стадии развития, и так получилось, что часть рабочих и Петруха в их числе, пользовались проходной у транспортных ворот. От проходной до автобусной остановки метров триста по бору, по узкой тропе.
 Дело было зимой.
 Петя сварил калитку, вынес ее из цеха и бросил в сугроб, метрах в пятидесяти от проходной. Когда вторая смена подходила уже к концу, он подошел к Вовке Порошину и выразил просьбу:
 – Я тут калитку сварил для гаража. Помоги вынести! Твое дело плевое. Ты пойдешь вперед и встанешь к воротам с наружной стороны, примешь у меня калитку. Я выйду сразу за тобой и возьму ее у тебя! Понял?
 – Понял! Чего тут не понять. А она тяжелая? – уточнил Порошин.
 – Калитка только. Не ворота же! – успокоил его Гайченко.
Вовка Порошин чуть ниже среднего роста, крепенький такой мужичок, этакий «огурчик в пупырышках», он с нашим героем работал на соседнем станке лет десять. И хотя друзьями они не считались, но находились в хороших отношениях.
Они дождались открытия табельной после окончания второй смены. И когда основной поток народа ушел вперед, Гайченко с Порошиным двинули на дело. Подойдя к сугробу с калиткой, Петька полез в сугроб, взялся, было, за калитку голыми руками, а она уже остыла. Натянул перчатки, снова потянул, но та, видимо, пристыла, не хотела поддаваться. Порошин уже отошел метров на десять вперед к проходной.
  – Володя! Погодь! Помоги на плечо закинуть, – окликнул Петюнчик товарища.
 Ветер сносил его призывный голос в сторону от проходной.
 – Чего? Не можешь вытащить? – отозвался Порошин, вернувшись и подойдя ближе к сугробу.
 – Понимаешь? Я калитку еще горячей бросил в сугроб. Она, похоже, пристыла!
 Вместе они вывернули обледенелую дверку из сугроба и, кряхтя, поставили на плечо Петюнчику ребром. Порошин малость стряхнул с нее снег и потопал в сторону проходной. Откалывать лед, не было времени.
 Петька стоял на месте, в тени от фонарей, держа калитку на плече. Испытывал легкое волнение от предстоящей «операции». Ветром его слегка покачивало. Видя, что Порошин скрылся за дверью проходной, он тронулся с места и устремился за ним. Подойдя к транспортным воротам и видя Вовку на месте, сходу подал калитку между расходящимися вверх лучами из железной арматуры решетки ворот. Но очередной порыв ветра и волнение не дали ему этого сделать, - промахнулся, и он со всего маху ударил калиткой по воротам. Они, как колокол, загудели призывно и протяжно. Вторая попытка оказалась более удачной, но не менее драматичной для несунов…
 Низ ворот был сварен из стандартного листа, и сплошная часть их заканчивалась на уровне плеч – выше находилась лучеобразная решетка. Попав между лучей во второй попытке, Петюнчик стал проталкивать калитку сквозь них, но Порошин не смог принять ее сразу на плечо, растерялся и уронил ношу на дорогу, та рикошетом вновь ударила по воротам. «БАМ!» – разнеслось по округе. Оставив Порошина с калиткой, Петруха, слегка отряхнувшись, шагнул в проходную.
 На посту стоял часовой по кличке «Культяпый», - тот жил с протезом кисти руки и отличался особой принципиальностью. Для него ничего не стоило заставить проходившего через его пост вывернуть карманы, или обшарить наиболее подходящие места для тайных закладов. Вообще люди с физическими недостатками проявляют редкое служебное рвение, видимо, боясь потерять свое рабочее место. Культяпый, встретив Петюнчика строгим взглядом, спросил:
 – Что там грохотало?
 – Ветер! Че там еще может быть!? На. Обшарь! – нагло, вызывающе, поднял руки, надеясь протянуть время, ответил Гайченко, кладя свой пропуск в ячейку. Культяпый не стал обшаривать, вышел из проходной вслед за Петькой и оглядел транспортные ворота снаружи. У ворот никого не было. Культяпый вернулся на пост.
…После такого грохота ворот в голове Порошина молнией промелькнула страшная картина поимки их с Гайченко Культяпым с этой злосчастной калиткой… И последующий допрос у начальника караула, грозящего уголовным кодексом… И другая мысль – а не сбежать ли отсюда без калитки? Но тогда, если Гайченко задержат и раскрутят, то Петюнчик может потянуть за собой и его, Порошина, как знавшего о преступлении и не доложившего “куда надо”. Да еще осуществившего ее прием за воротами… - Налицо полное соучастие в краже государственного имущества.
 Когда дверь проходной за хозяином калитки захлопнулась, в голове у Порошина бурные сомнения и смятения кончились, он схватил чужую калитку в охапку и бросился наутек, проклиная себя за то, что дал согласие коллеге на соучастие в бесчестном поступке.
Вовка Порошин слыл человеком впечатлительным – перед ним возникали картины одна страшнее другой… И это придавало ему нечеловеческие силы. Бежал по узкой тропке почти в полной темноте, если не считать освещенной территории завода за высоким забором и закрытой соснами. Тропинка оказалась узка и местами переметена снегом, в котором увязали ноги, и бежать становилось невозможно. Но Порошин с упрямством Сизифа продолжал свой бег, насколько хватало сил. Иногда падал и вновь поднимался вместе с калиткой. Остановился только перед самой остановкой автобуса, совсем обессилев и запыхавшись.
 Петя, тем временем, шел по тропинке вслед за Порошиным и сожалел о том, что не глянул под ворота: возможно, калитка лежит еще там, на дороге, у транспортных ворот. Он не мог поверить в то, что Вовка так далеко унес калитку. И чем дальше шел от проходной, тем сожаление увеличивалось.
«Вдруг она осталась там!.. Жалко! Добрую калитку сварили, – говорил сам себе, - Хотя нет! Культяпый меня б остановил, если та лежала под воротами. Но где ж Порошин-то?»
Недалеко от остановки автобуса заметил под уличным фонарем, стоящего там человека…Это стоял Вовка. И калитка лежала рядом с ним… Петюнчик не верил своим глазам.
 – Ну, ты даешь! Как ты тащил ее такую даль?
 - Да пошел ты со своей калиткой знаешь куда?.. – Порошин пнул ее, отвернулся и зашагал пешком домой, матеря вслух Гайченко.
 Автобусы уже ушли.
 Вовка, забормотал себе под нос, обернувшись:
 - …Нашел плевое дело! По ночам бегать по лесу с калиткой в руках!..
Гайченко, приподняв за один край калитку, понял, что ему одному до гаража ее не дотащить и окликнул Порошина:
 – Ну, ты че пошел-то? Я ж один ее не упру!
- Брось ее на хер! – отозвался тот.
 Затем, ворчливо добавил:
 – Будут в гараже варить ворота и калитку сварят! Делать тебе нечего. Навязался ты на мою голову!
Полкилометра от остановки автобуса до гаража, они с перекурами и отдыхом тащили калитку около часа…
 – Чегой-то ты ее не бросил вдоль тропинки в снег? – спросил Гайченко у Порошина на следующий день.
 – Бросить и уйти или стоять рядом?
 – Ну, бросил бы… и пошел.
 – Надо было б тогда флажок для метки припасти! Чего ж ты не припас?.. А ее б замело! Тогда что? - Ждать до весны? Если б она моя!..
 – Ну, встал бы рядом.
 – А тебя под белы рученьки вели бы мимо! Спросили б меня чегой-то, я тут в лесу среди ночи стою. А?.. Чтоб я ответил? Ворованную калитку сторожу?..
Спустя много лет после этого случая, если спрашивали Петю Гайченко:
 – Кто у нас на заводе самый сильный человек? – он всегда отвечал на этот вопрос так, качая из стороны в сторону головой, – самый сильный – Вовка Порошин! Он, знаете, сгоряча, как мою гаражную калитку от завода до автобусной остановки пёр! – И рассказывал эту историю.
Случались и огорчения от унесенного добра с завода.
Как-то рядом со станком Гайченко слесаря разбирали на металлолом немецкий, еще трофейный, списанный станок. Петюнчику приглянулся тогда шарикоподшипник. Тот дня три валялся в контейнере у всех на виду, закрепленный в куске станины. Петя при помощи инструмента кое-как извлек его. Довольно долго возился, бился.
 Видно, шибко по размеру подходил, потому так упрямо бился.
 Для чего ему нужен, оказался этот подшипник, он и сам не знал.
Однако учуял, уразумел всеми фибрами души, что нужон!..
Бывает такое в жизни: лежит вещь, причем ничья, - все видят и идут мимо. А один человек в ней увидит то, что другие не видят. И тут она вдруг всем, ну, позарез, как потребуется!..
Правда, последнее случается не всегда.
Вот и Петьке понравился тот подшипник и все тут. Гладкий, блестящий, в руку приятно взять. Обоймы вращаются без всяких усилий. Промыл его в керосине, тот стал совсем легкий на ход.
Петя начал баловаться им. Держит левой рукой на указательном пальце за внутреннюю обойму, а правой возьмет пистолет со сжатым воздухом, которым центра у деталей продувает, направит под углом к оси вращения струю воздуха прямо на шарики. Подшипник раскрутится до бешеных оборотов и становится «живой», как гироскоп, служащий в космосе для удержания космической станции в заданном положении в пространстве. Петюнчик подойдет к столу девчат-контролеров и неожиданно бросит им раскрученный подшипник на стол…Или под стол…Подшипник скачет, а в местах касания с полом из-под него искры летят…Девчата вскрикивают от неожиданности, пугаются, ноги задирают, а ему весело.
Ну, игрун! Че с дурака взять?
На работе поиграл – не наигрался - показалось мало.
 Это событие в пятницу случилось. По пятницам халаты уносили домой в стирку. Подшипник, как лежал в кармане халата, так и домой отправился…
Жена Надя вечером мальчишек искупала, сама намылась всласть и Петруху в ванну направила. Тот до этого дремал на диване под монотонную речь товарища Брежнева, которую демонстрировали по обеим каналам.
Других-то каналов не существовало.
Продолжая дремать уже в ванне, в теплой воде Петюнчик испытывал блаженство.
Тут он потянулся за мочалкой с мылом и случайно локтем задел халат, лежащий на стиральной машине. Халат с грохотом упал на пол. Петр Андреевич совсем забыл, было, про подшипник, но тот сам напомнил о себе… Наклонился, сидя в ванне, поднял халат с пола, вытащил подшипник из кармана. Халат уложил на прежнее место. Подшипник блестел и легко крутился в его руках. Решил попробовать смазать его мылом. Намылил, крутанул: легко крутится, – продолжил играть подшипником… пока не устал и вновь не сомлел напрочь в объятьях Морфея.
Руки с подшипником опустились, мышцы расслабились, и тело приняло самое естественное положение. Приснились образы обнаженных девчат-контролеров, которых сегодня пугал подшипником… Потом возник образ жены, с которой предстояло сегодняшней ночью делить супружеское ложе… Мужчины знают это состояние!
Очнулся Петька от ощущения сдавленности своего «мужского достоинства». Подшипник туго сидел на нем, блестя и сияя всей своей поверхностью. Петя сначала не испугался. Даже крутанул подшипник, тот провернулся настолько, насколько позволила тому водяная среда. Попробовал снять его – не тут-то было. Чем больше он пытался снять, тем сильнее тот закреплялся на причинном месте…Минут через десять единоборства с подшипником, Гайченко сдался и решил прибегнуть к помощи супруги.
Встал из воды в ванне. Перешагнул через ее край, при этом шарикоподшипник весело звякнул, ударившись о край ванны. Ванна также весело ответила. Подойдя к двери, чуть ее приоткрыл:
 – Надь! Зайди в ванную! – жалобно позвал супругу.
 – Чего тебе? Спинку потереть? – громко, с некоторой издевкой в голосе, спросила та.
 – Нет. Зайди. Дело есть!
 – Щас! Знаю я твое дело... Ребятишек, вот, уложу!..
 - Да нет! Зайди, потом уложишь!
 Она подошла к приоткрытой двери в ванную комнату и тут увидела Петьку с подшипником…
 – Ты что!? Совсем очумел? – угрожающим тоном произнесла, – Снимай сейчас же!
 – Да, я рад бы снять. Но он не снимается. Что делать будем?
 – Как не снимается?! Как ты надел-то его?
 – Ты чё такая дура-то? Не знашь как?!
 – У тебя, что и на подшипники стоит? Кобель! Как надел, так и снимай!.. – Она потрогала шарикоподшипник, - тот сидел туго, – а ты пробовал мылить и проталкивать обратно?
– Пробовал – не получается. Это специальный подшипник – у него с одной стороны фаски почти нет. Кожу прямо срезает. Больно! Чем больше трогаешь, тем больнее становится. Он стал, как ниппель: – туда дуй, а оттуда… Резать надо!
 – Кого резать-то? Его?!.. – недоуменно выпучив глаза, посмотрела на супруга, - Ну, ты и игрун!.. Мля! – сердито возмутилась.
 – Подшипник можно сломать кувалдой или молотком потяжелее, – соображал вслух Гайченко, – если сильно стукнуть, то от удара подшипник разлетится вдребезги, как стекло. …Нет. Не пойдет! Кувалдой можно разбить только наружную обойму, это не решит проблемы.
 – А если вместе с подшипником твое «хозяйство» отлетит? Или расплющит все?.. – слабо, уже с жалостью и ужасом в голосе, возразила Надя.
 – Запросто, - если удар не рассчитаешь!.. …Наружную обойму можно снять и так, сломав сепаратор с шариками. Тащи в ванную ящик с инструментом!
Она молча выполнила его просьбу.
Гайченко достал инструменты и начал расковыривать сепаратор. Он то кусал кусачками, то пилил надфилями, то осторожно ковырял шилом, боясь промахнуться и проткнуть не то, что надо, то тянул клещами куски сепаратора. Через полчаса верхняя обойма со звоном упала на кафельный пол ванной комнаты, а шарики горохом раскатились по углам. Надя с облегчением вздохнула, услышав звон падающего на пол железа.
 – Все? – с облегчением спросила она.
 – Это самое простое.
 - Он же у тебя весь в крови! …Больно?– глядя на обойму, в испуге проговорила.
 - Ничего – терпимо. Заживет! Хорошо еще, что мне подшипник «легкой серии» попался, – успокаивая себя и Надю, растерянно заметил Петруха.
 - Это не он тебе попался. Это ты ему попался! Это ты ему в капкан сунул свой..! – раздраженно, громко упрекнула.
 - Главное, нужно снять внутреннюю обойму шарикоподшипника. А её резать надо! – не обращая внимания на ее слова, поучительно, со знанием дела, лепетал Петька.
 – Возьми ножовку и режь!
 – Надя! Ножовкой эту обойму не возьмешь! Она сделана из крупповской закаленной стали. Ее резать камнем надо.
 – Давай я за кирпичом на улицу схожу, поищу! Там у нового дома кирпичей до черта валяется, – предложила свои услуги Надежда, – и разрежешь.
 Она, было, кинулась к вешалке с верхней одеждой.
 – Да ты че?! Думаешь, что эту обойму кирпичом разрезать можно!?. Нет. Тут нужен специальный отрезной шлифовальный круг и к нему специальное устройство. Обойму можно разрезать только на заводе. С охлаждением. Звони-ка в «скорую»! Я же в туалет по малой нужде не схожу!.. Да и он, смотри, синеет!..
Надежда вникла в серьезность Петрухиного положения. Позвонила в «Скорую». Там долго не могли понять о заболевании пациента, но Надя, отчаявшись, соврала, брякнув, что у её мужа сердечный приступ…
Медики приехали быстро. Забрали Гайченко и тот сразу в «приемном покое» попал к хирургу. Тот глянул на Петькину беду, все понял и развел руками:
 – Ему слесарь нужен, а не врач! Хотя еще час – другой, и я понадоблюсь! Звонить надо директору завода и организовывать разрезку.
Подняли директора завода с постели. Дежурный хирург, с подачи Гайченко, объяснил тому ситуацию и необходимость проведения операции, именно в механическом цеху.
 
В те годы электрические отрезные, ручные машины – очень редкий инструмент. Обходились пневматическими, да и тех-то - единицы, хранились они под семью замками, выдавались под роспись… А к пневматической машине компрессор нужен, а там разъемы, трубопроводы… То одно не подходит, то другое…Канитель со шлангами и прочее.
Нынче хорошо. В магазинах, торгующих инструментом, множество всяких электрических сверлилок, точилок, отрезалок…У электрической машины преимущество, – вилку в розетку сунул и вперед – работай. А тогда пришлось для ликвидации последствий Петрухиной глупости поднимать среди ночи кучу народа…

 Директор завода дал добро и поручил начальнику Петькиного цеха организовать проведение операции. На завод вызвали кладовщика, компрессорщика и прочих дел мастеров. И, поскольку операция проводилась, мягко говоря, деликатная, то Гайченко попросили самому назвать фамилию слесаря…
 Тот назвал Леху Цымбалова, как самого опытного слесаря и давнего знакомого Гайченко.
 Цымбалов с работы пришел в последний день рабочей недели слегка «на кочерге» – отмечал с кем-то в гараже предстоящие выходные. Дома поужинал с женой, добавив еще малость, и завалился спать. Когда за ним приехала «Скорая», жена подняла его с постели, но еще не разбудила. Видя постороннего мужчину в белом халате, в своей квартире среди ночи, долго не мог понять, что от него хотят. Потом, наконец, до него дошло, что его вызывают на завод для выполнения очень срочной работы. Затем не мог понять, почему именно Гайченко его вызывает для проведения какой-то операции. Наконец, понял, что нужно срочно разрезать обойму шарикоподшипника. А вот почему эта обойма оказалась я именно там, откуда ее надо срезать, тот догадался только тогда, когда прибыл на завод.
 Пока ехали на «Скорой», ветром обдуло, Леха проснулся окончательно и готов был выполнить любую работу.
 Петю завели на завод с завязанным лицом. Из помещения, где находилось рабочее место Цымбалова, выгнали всех любопытствующих представителей дежурных служб, сбежавшихся на облетевшую новость. Остались в слесарке только Леха, Петруха и хирург с медсестрой.
 Леха, недолго думая, повозился с соединениями трубопроводов, состыковал кое-как шланги. В гулком помещении и тишине оглушительно попшикал сжатым воздухом. Сходил на склад получил у кладовщика ручную отрезную машину, принес и включил ее в воздушную магистраль. Опробовал, - та завизжала как тысяча поросят. Отметил – все в порядке – все крутится. Поставил на отрезную машину новенький отрезной круг и водрузил ее на верстак.
 Подвел Гайченко к закрепленным на верстаке тисам, стал его «хозяйство» выравнивать с высотой тисов, путем подкладывания под его ноги сначала деревянного трапа, а потом плоских деталей, находившихся на стеллаже. Затем с помощью медицинских работников и пациента к тисам подтащил шкаф. Зажав обойму подшипника в тисы вместе с Петькой, при помощи монтажных ломиков, окончательно придвинул шкаф к спине пациента со словами:
 – Это чтоб ты не трепыхался. И не оторвал свое «хозяйство» раньше времени!
 Далее Цымбалов в жестяную масленку с длинным носиком налил из крана воды, передал ее медсестре и предложил поливать место реза непрерывно. А хирургу поставил задачу – контролировать состояние Гайченко и поддерживать его с открытой стороны, чтоб не выскользнул…
 Тем самым закончил подготовку к «операции».
 Взял в руки инструмент, включил и начал резать обойму.
 Раздался резкий, оглушительный и крайне неприятный звук в гулком помещении слесарки.
 Петьке показалось, что над ним работают сразу сотня сверлильных машин зубного кабинета. Его тело и мозг парализовал страх. Все нутро, вместе с душой, если таковая существует, устремились в тисы… Он ощутил, что его мозг стал стремительно перетекать, в ту голову, которая держала эту злосчастную обойму.
 Когда беговая дорожка обоймы оказалась, прорезана, Леха взял перерыв. Выключил инструмент.
 – Не могу! Руки дрожат! …Очень тонкое дело. Опохмелиться б надо. У вас спирт имеется? – спросил он в наступившей тишине, глядя на раскрытый инструментарий медсестры. – Мне б граммов двадцать спирта с водичкой развести, чтоб мягко в кровь входило.
 Петр Андреевич все это время стоял навытяжку перед верстаком с тисами, боясь нечаянно дернуться. Вода из масленки текла по тисам, по.., по ногам, впитывалась в спущенные трусы и брюки и стекала в ботинки. Лицо его покрылось испариной. В ногах чувствовалась слабость. Они слегка дрожали. Первая попытка в его душу вселяла надежду…
 Цымбалов, выпив спирт с водой, несколько минут разминался, покурил и вновь взялся за инструмент. Включил и приступил к работе. Еще немного времени и обойма оказалась почти разрезана. Осталась тонкая перемычка. Но все равно, она держала крепко и Петрухе легче не стало.
 Слесарь разжал тисы. Гайченко глубоко вздохнул и расслабился.
– Разверни-ка обойму вокруг… оси на пол-оборота! – громко, перекрикивая визг инструмента, повелел Леха пациенту, держа в руках отрезную машину, - опусти сделанный прорез вниз, я с другой стороны резану!
 Гайченко выполнил его приказ.
 Цымбалов снова зажал обойму вместе с Петькой тисами и начал новый рез. Еще несколько минут работы, и с другой стороны осталась тонкая перемычка. Леха отпустил Петра Андреевича. Отрезную машину выключил, отложил в сторону.
 Наступила пронзительная тишина. Петьке она показалась гробовой.
 В руки Леха взял маленький молоток и зубило. Медсестра отставила масленку на верстак. Хирург внимательно следил за Гайченко.
 – Ну, что? Клади на тисы… Сам будешь стучать или я стукну? – усмехнувшись, произнес слесарь.
 Петька немного растерялся. Стоял в нерешительности.
 Цымбалов, растянув лицо в улыбке, добавил:
 – Может быть кувалдой саданем, чтоб не на что стало надевать следующий!
 Петька взял из рук Лехи инструмент и легонько, легонько ударил молотком по обойме, лежащей на тисах. Обойма развалилась на две половины…С Гайченко стало плохо. Он медленно вывалился из-за шкафа прямо в руки хирурга. Медсестра бросилась помогать ему…Общими усилиями они усадили Петюнчика голой задницей на стул. Леха побежал за носилками в машину. Когда вернулся, Гайченко пришел в себя, но на его лице сохранялась бледность.
 – Петр Андреевич! Когда ты наиграешься? У тебя уже яйца седые, а тебе бы все в игрушки играть, – ехидно издевался над Петькой слесарь, убирая инструмент.
 - Да ни че! – оправдываясь и огорченно улыбаясь.
 Гайченко вышел на работу во вторник. Весть о его играх с подшипником облетела завод молниеносно. Неделю эта тема стала новостью номер один в курилках, где собиралось больше одного человека. Но никто не знал того мужика, с кем случилась эта история. Цымбалов молчал. Начальник цеха оказался тоже не из говорливых…Знали все подробности проведенной операции, но не знали, на ком она проведена.
 Уже потом, спустя несколько месяцев, Леха показывал мужикам две половинки внутренней обоймы подшипника, которую снимал. Но эту «новость» уже никто не воспринял всерьез. Гайченко не признал свою причастность к этому событию. Хотя у него дома в серванте стояла одна блестящая вещица – наружная обойма от подшипника с латинскими буквами и цифрами по краю. Эту обойму сохранила Надежда в назидание сыновьям.
 Гонка вооружений дала еще один виток. Наш завод получил очередной заказ на изготовление новейшей военной техники, а цех – несколько станков импортного производства, в том числе два шлифовальных. Один из них поручили осваивать Петьке Гайченко. Специалистом он, конечно, стал классным, но ребячиться не перестал.
 То ящик с деталями поставит на край стола, привязав к нему длинную веревку с крючком, а крючок кому–нибудь, исподтишка, за хлястик… Чуть дернулся, – детали на полу - «Бздынь!», а Петюнчику весело – рот до ушей! То уборщице ее же ведро с водой таким же образом…
 Вызывали его за такие проступки в высокие кабинеты – все без толку. Неделю держится и опять за свое. Грозили, увещевали, пугали – все бесполезно.
 Не увольнять же специалиста за его веселый нрав.
 Под тот новый оборонный заказ сформировали так называемые организационно-технические мероприятия, направленные на всестороннее развитие завода, в том числе и улучшение условий труда. Одним из пунктов тех мероприятий стоял пункт, согласно которого, всем шлифовщикам цеха, где трудился Гайченко, за вредные условия труда вводились дополнительные оплаченные тдни отпуска и доводилось их общее количество до двадцати семи. Инициатором этого пункта мероприятий выступил новый начальник бюро труда и заработной платы цеха, земляк Петюнчика, Павел Иванович Зайченко. Пришел тот как-то на участок к Петрухе и весело отбарабанил:
 – Магарыч с тебя, Петро! Теперь отпуск у тебя будет длинный. Сможешь в свои Сумы к матери съездить! …Когда пьём?
 – Как съезжу, так и пьём. Я горилки привезу! – в тон ему радостно ответил Гайченко.
 На том и порешили.
 Все шлифовщики цеха обрадовались открывшимся перспективам – двенадцать дополнительных оплаченных дней к отпуску. Это ж можно и на Черное море съездить!?
 Но Гайченко мало волновала перспектива, открывшаяся впереди. Его волновала больше ретроспектива…
 «Это ж я больше двадцати двух лет проработал во вредных условиях труда, за которые оказывается, положены дополнительные дни к основному отпуску, – рассуждал он, – Я ж все эти годы ничем не пользовался. Надо получить за это, хотя бы денежную компенсацию. …Следует еще наказать виновных!..»
 Он полез в свою тумбочку, достал корешки нарядов и по ним начал вычислять свой средний дневной заработок по годам за все двадцать два с лишним года. Потом получившиеся суммы умножил на количество дополнительных дней отпуска в каждом году. И так каждый год. Затем на бумажке столбиком сложил сумму всех двадцати двух лет…
 Считал долго – чуть не две смены с вечеровками. Перебири-ка килограмм пять бумажек размером на «козью ножку»?! Их только по одной переложить с одного края стола на другой требуется уйма времени. А тут еще писать да считать!.. Но осилил.
 Когда все цифири сложил да перепроверил – у него получилась замечательная, приличная и приятная сумма денег, которую задолжало ему государство!..
 – Наденька! Мне задолжало государство почти годовую сумму заработной платы и почти год рабочих дней дополнительного отпуска, – придя с работы, прямо с порога, объявил Петька жене.
 Когда у нее шок от такой новости прошел, он рассказал ей все по порядку.
 – Я–то думала, тебе уже начислили? А это ты… сам... Ничего этого не будет! – разочарованно и безразлично отрубила.
 – Как не будет? – он подпрыгнул на месте, - я двадцать два года работал в ужасных условиях. В пыли и в грязи... Имею право! Только сейчас получил станок, где есть отсосы, пылесосы и всякие там магнитные штучки для сбора пыли. А раньше-то, куда вся пыль попадала? – он громко постучал себя по волосатой груди и взволнованно заталдычил дальше, – я министру писать буду, в ЦК профсоюза, но компенсацию потребую за свое здоровье!
 – Хватит шуметь без толку! Ты писать-то умеешь! А?.. - Чудо! Мля!.. - И куда? На деревню дедушке?.. – помолчала и добавила, - вот, «сокол волосатый» навязался на мою голову. У государства он захотел компенсацию получить… – Она покачала головой из стороны в сторону в знак глубокого неверия в затею мужа. - Держи карман шире, иначе мимо пролетит твоя компенсация. Смотри, как бы последнее не отняли! – распаляясь, вскипела Надежда.
 Она по натуре считалась властной, крутой и ревнивой женщиной. – Петруха, иногда, панически побаивался ее нападок.
 - Садись! Ешь! – Она со злостью бросила тарелку с ужином на стол.
 – Они мне заплатят за утраченное здоровье! – не унимался Петька, садясь за ужин и косясь с опаской на грозную супругу.
 В ту ночь ему снилась мать, стоящая на пороге родной хаты, жаркие степи Украины, где он мальчишкой трудился помощником комбайнера. Потом жаркая степь куда-то исчезла… Зато появился лазурный теплый морской берег, наполненный молодыми обнаженными женщинами, манящими его в свои объятия. Ему во сне даже удалось обнять одну из них и припасть к ее груди, …но почему-то эта грудь оказалась так похожа на Надькину. С этой мыслью и проснулся.
 Лицом, действительно, уткнулся в ее грудь. Ему еще не верилось до конца, что проснулся. Он продолжал наслаждаться тем приснившимся ему телом, находясь на грани сна и яви. Обнял спящую супругу, провел рукой по телу… Не верилось. – …Что все кругом Надькино! Да и откуда взяться-то другой?..
 Окончательно проснулся, с чувством глубокой бесконечной досады включил свет, глянул на часы – половина пятого. - Еще пару часов можно спать до работы. Петруха выключил свет, уставился в потолок темной комнаты. В голову полезли мысли о государственном долге…
 «Ну, неужели эти бюрократы не понимают без всяких писем, что я больше двадцати лет терял здоровье…– соображал он, – для государства эта сумма-то - тьфу! А для меня – большие деньги. Надьку бы, ребятишек приодел, сам бы прибарахлился. Хоть пальто б себе купил, а то, как мальчишка, бегаю зимой на работу в курточке…Да и к матери бы съездил. Уже лет десять не виделись. И отца похоронили без меня…Надо писать министру! Да и в ЦК профсоюза. Наглеть не надо. Отпуск за двадцать два года мне ни к чему. Хотя пару месячишек в летнее время пофилонить можно. Нет, наглеть нельзя. Хоть бы деньги вернули! Я бы нашел, куда их потратить. Пофилонить два месяца, а новый станок отдадут другому. Опять на старый становиться? Нет. Наглеть нельзя! А куда писать-то? Надька-то права. - Адрес не знаю. А кто знает? Секретарь директора?! – Конечно, знает. Только скажет ли? Сосед по гаражу – Толька Корзников – в снабжении работает, он в министерстве каждый месяц бывает. Да и Белых Петя – сосед по дому – тоже часто в Москву ездит. Это будет надежней, с нарочным-то. Сдаст там, в канцелярию, а мне второй экземпляр привезет с их подписью…Так-то быстрей! Надо писать! Чего тянуть-то!?»
 С такими мыслями встал с постели, включил свет в коридоре, залез в ребячий шкаф, найдя там чистую тетрадь и ручку, направился в ванную.
 – Петруня! Ты куда?
 – В ванную!
 – А почему с тетрадкой?
 – Да мне расчет надо сделать на деталь. Сегодня ее мне принесут.
 – Ну, ладно! А сколько время-то?
 – Спи! Еще рано! Пять часов.
 Петруха сел на унитаз, подкатил к себе углом стиралку и на ее крышке развернул тетрадь посередине, чтоб легко вырвать лист. Сначала задумался, - он никогда не писал писем министрам. Перед ним встал вопрос: с чего начать? Он знал, как писать заявление на отгул. Знал, как писать заявление в профком на дефицитный товар. А вот как написать заявление министру по поводу компенсации за неиспользованный отпуск, за двадцать два года, – не знал.
 Мозги его работали напряженно, и из-под шариковой ручки появился следующий текст:
 
 «Уважаемый товарищ Министр!
 
 Обращается к вам простой рабочий, шлифовщик пятого разряда, седьмого цеха Энского оборонного завода Гайченко Петр Андреевич 1939 года рождения, Украинец, несудимый, женатый, имеющий двух пацанов.»

 Он снова перечитал написанный текст – ему нравилось. После последнего слова в скобках написал «мальчиков». Набрал в грудь воздуха и хотел продолжить, но вспомнил одного знакомого, который рекомендовал в заявлениях на дефицитный товар лить побольше слез. Вспомнить о сиротском детстве, убиенных родственниках, даже в Гражданскую войну… - Проверять-то все равно не будут, – и продолжил:
 «Мой отец Гайченко Андрей Александрович с первых дней Отечественной войны попал на фронт. Имел пять ранений и дошел до Берлина, но вернулся домой только в 1947 году. Он не мог сложить оружие, когда вся Западная Украина была вся нашпигована бандеровцами. После их ликвидации стал искать нас с матерью. Нашел нас в далекой Сибири голодных и холодных. И увез обратно в Сумскую область. Там я жил и работал в колхозе на комбайне».
 Он опять прочитал весь текст – нравилось не очень, но терпимо. «Я что, сразу по приезду из Сибири на комбайн сел? Нет, не сразу. Да и «голодных и холодных» – не очень. Кто тогда жировал-то?» Напрягся мыслями и в написанном исправил: «Год перед армией работал на комбайне помощником комбайнера». Еще подумал и продолжил:
 «В Советской Армии я был «Отличником боевой и политической подготовки». Служил в Сибири и сейчас здесь живу и работаю на Энском заводе уже более двадцати двух лет…»
 Он опять остановился, прочитал написанное. Нравиться оно ему перестало…. Получалось очень длинно, и не «лить слезу» он уже не мог. Добавил к последним словам еще несколько слов:
 «…шлифовщиком в одном цеху, на одном участке. У начальства на хорошем счету…».
 Дальше ему совсем не нравилось. – Про наказание виновных как-то не вязалось с предыдущим текстом. Бросил ручку на крышку стиралки, вырвал исписанный лист из тетради, смял рукой и бросил на пол. Задумался. – «Нет, не то! Надо коротко, иначе читать не будут. И вообще, чего «слезы-то лить»!? Он снова взял ручку и на чистом листе написал:
 
 «Уважаемый товарищ Министр!
 

 Обращается к вам простой рабочий шлифовщик пятого разряда, седьмого цеха, Энского оборонного завода, Гайченко Петр Андреевич, 1939 года рождения, украинец, несудимый, женатый, имеющий двух мальчиков.

 Недавно в наш цех пришел работать новый начальник бюро труда Зайченко Павел Иванович. После его прихода всем шлифовщикам нашего цеха добавили двенадцать дней дополнительного оплаченного отпуска за вредные условия труда. Оказалось, что так положено по нормам. А до него начальником этого бюро работал Толкачев Николай Иванович, он на этом месте просидел лет пятнадцать и ничего для нас шлифовщиков не сделал, а сейчас пошел на выдвижение и стал заместителем начальника отдела труда и заработной платы завода. Фигурально выражаясь, - запустили козла в огород. Я двадцать два года работаю в этом цеху в грязи и пыли, как шахтер, но Толкачев Н.И. никаких мер по увеличению отпуска не принимал, а его повысили несправедливо. И его следует не повышать в должности, а наказать для примера остальным.
 Я ж потерял здоровье на этом участке.
 Прошу вас рассмотреть возможность выплатить мне компенсацию за вредные условия труда, за все двадцать два года моей безупречной работы на заводе, которые оказывается, положены шлифовщикам. Это немного! Всего около трех тысяч рублей. А неиспользованный отпуск я брать не буду. Он мне ни к чему. Даже за полгода отпуска моя семья и я без зарплаты протянем ноги.
 Прошу вас моей просьбе не отказать».
Это письмо ему понравилось от начала до конца. Он его еще дважды переписал. На каждом листе внизу под текстом расписался и поставил дату. У него получилось три экземпляра. Самый первый экземпляр решил оставить себе, а два других отослать в министерство. А сейчас он аккуратно свернул все три листка и, выйдя из туалета, сунул их во внутренний карман пиджака, в котором ходил на работу.
Только подошел к кровати, хотел прилечь, тут зазвонил будильник…
 Свое письмо министру спрятал в тумбочку, в ячейку с корешками нарядов.
 В этот день он был доволен собой. Нашел где-то кусочек медной трубки и из нее полдня стрелял жеванной бумагой. Но при этом использовал не свои легкие, а пистолет со сжатым воздухом. Санька Бобров в отместку залепил Петюнчику в лоб пару раз шариками от шарикоподшипника. Чуть глаз не вышиб! Гад! Но это Гайченко не смущало – это входило в его плановые потери. Зато, когда Бобров попросил Петра Андреевича прихватить из столовой пару беляшей, когда тот будет возвращаться с обеда, он с радостью согласился. А сам Бобров сел с ребятами играть в домино.
 Вернувшись из столовой, Петя положил сверток из бумаги под руку Саньки, увлеченно игравшего в домино, пошел надевать халат. Бобров, тем временем, не глядя, стал разворачивать сверток, не прекращая игру. Развернув, взял то, что находилось в свертке, и поднес, было, ко рту, но вовремя остановился. Все игроки дружно заржали, – Санька в руке держал старую верхонку, туго свернутую и обмазанную в солидоле. В бумажном свертке таких оказалось - пара. Негодованию Боброва не было предела. Только игра и товарищи по домино сдержали его от «военных действий» против Гайченко.
 А тот присел за тумбочкой, вызывающе громко хохотал и смотрел на Саньку через зеркало оптиметра, как в перископ, и был готов к ответному «удару». Бобров не хотел отвлекаться на Гайченко в обеденное время и продолжил игру. Наш же герой, видя спокойствие Саньки, присел на стул и стал читать газету.
 Обед кончился.
 Гайченко забыл о нанесенной обиде Боброву, поплатился за это, получив масляной верхонкой по лицу. Верхонка припечаталась смачно, со звоном. Хорошо, что вторая пролетела мимо…
 И только теперь Санька Бобров получил от Петюнчика заказанные беляши. Обиды между ними тотчас кончились…
 Письмо министру Гайченко отправил с тезкой, Петькой Белых, - соседом по дому - на второй день. И стал ждать результата.
 Ждать пришлось долго.
 Месяца через полтора приходит Зайченко на участок и объявляет всем шлифовщикам о письме Гайченко министру. Зачитал также приказ директора завода о мерах по улучшению условий труда, в котором, в частности, говорилось, что «седьмой цех ведет большую постоянную работу по охране труда. Так за последнее время введена вытяжная вентиляция, которая позволяет сократить число работников пользующихся дополнительным отпуском…» Этим приказом отменили дополнительные дни к основному отпуску у всех шлифовщиков.
 Один только Семка Новиков успел воспользоваться длительным отпуском, потому что ходил в отпуск в январе месяце, как наказанный за прогул без уважительной причины.
 В тот же день все шлифовщики договорились поколотить Гайченко за то письмо министру и за то, что лишил всех дополнительных дней к их отпускам. Они встретили его за проходной, завели в кусты и… слегка попинали и разошлись. Даже «фонарей» на глаза не навесили. Обозвали только последними словами.
 Ну, чего с дурака взять? Как его бить-то, если с ним ежедневно находишься в одном помещении дольше, чем с собственной семьей…
 Недели две Петька Гайченко ходил как в воду опущенный. С ним играть никто не хотел… Но время лечит.
 Пару лет спустя Петюнчик купил подержанные «Жигули» для поездок в деревню к теще. Теща жила в полутора сотнях километров от дочери и имела большой огород, на котором выращивала овощи для своих двоих дочерей, проживающих в городе. Появившаяся машина, стала большим подспорьем в деле перевозки урожая в город.
 Хочется отметить: в те годы в стране существовали проблемы с колесной резиной. Лишних денег на покупку этой резины по завышенным ценам на барахолке у Гайченко не водилось, а износ ее по бетонным дорогам - подходящий. Решая проблему резины, Петруха подбирал старые покрышки вокруг гаражей, кое-как ремонтировал их и по три-четыре штуки возил в багажнике «про запас». Он считал, что лучше возить в багажнике легкие колеса, чем тяжелые мешки с овощами, жениной сестры… Но не об этом речь – это так штришок к его характеру.
 В ту пору нас на участке работала одна совсем обыкновенная женщина, не отличавшаяся ни слаженностью фигуры, ни лицом, ни умом, она являлась просто товарищем по работе - этаким «своим парнем» в мужском коллективе. Звали ее Вера Стрелкова и воспитывала она в одиночестве свою единственную дочь. Окружавшие ее мужчины иногда помогали ей в хозяйственных делах по мере сил и своих возможностей. Вера не злоупотребляла нашим к ней отношением и старалась вести свои хозяйственные дела самостоятельно.
 Как-то раз от безвыходности, попросила она Гайченко перевезти какие-то вещи из дома на дачу, на только что приобретенной им машине.
 Петруха машину брал исключительно под присмотром своей зловредной супруги. Отказать Вере в услуге не мог, но и машину взять без присмотра Нади не получалось, да и показать себя перед коллегой по работе полным подкаблучником, он тоже считал неудобным.
 Под каким предлогом нам неизвестно, но Петька все-таки взял машину…
 Дача Веры находилась в двух километрах от бетонки по полевой дороге за березовым колком. Надо же такому случиться, когда они свернули с бетонки на полевую дорогу, неожиданно ударила гроза с проливным дождем. Петька уверенно держал машину на скользкой раскисающей дороге, не давая ей увязнуть в грязи. Они уже подъезжали к березовому колку, когда Петруха заметил идущую под зонтом навстречу им женщину. Он присмотрелся внимательно и увидел в ней ближайшую подругу своей ревнивой и грозной супруги.
 -- Ложись! – скомандовал он Вере.
 -- Приедем на дачу там разберемся!.. – не поняла та, сидя на заднем сиденье.
 -- Ложись! Тебе говорят! – настойчиво заорал Петька.
 -- Щас! Только платье сниму, чтоб не помять! – согласилась и, перелаживаясь на ходу, через голову, махом, скинула платье. – Чего тебя приперло посреди дороги-то… …Ты хоть до леса-то доедь!..
 Когда он увидел в зеркале заднего вида, снявшую платье Веру, окончательно растерялся, угодил в большую лужу, где машина застряла и остановилась. Как раз в аккурат около подруги его Надежды… Та с радостью увидела растерянное лицо Петрухи и незнакомую женщину в одной сорочке на заднем сидении его машины…
 Петька только матюгнулся в сердцах от такой невезухи…
 На следующий день Петюнчик пришел на работу с подбитым глазом и расцарапанным лицом…Вера пыталась оправдаться перед ним, растерянно возмущаясь:
 -- Чего ты заладил-то: ложись!.. да ложись! Я-то думала..! …Откуда бы я знала, что эта бабенка подруга твоей жены?!
 - Да ладно тебе! Проехали! – Петька махнул рукой…
 …Так и вышел он на пенсию со своего родного участка Петюнчиком, Петрухой, Петенькой – голубчиком и, только изредка, Петром Андреевичем. Но провожали его на заслуженный отдых сильно сокращенным составом. За время перестройки и демократии цех сократился по численности в пять раз.
-----------------------
Всем, кто не верит в вероятность истории с подшипником, рекомендую на "Яндексе" задать вопрос: "Подшипник на половом члене". Там есть даже ролик о ходе операции.


Рецензии
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.