Большой Мальчик с Большой Собакой

Маленькое предисловие.

Предупреждаю сразу: это повесть. То есть, штука объемная по сетературным меркам. 90 килознаков. Примерно как «Муму», только не такая грустная.
Впрочем, и особо разухабистых «веселостей» - не ждите. Ни порнухи, ни матершины, ни всего того, что принято обзывать «постмодерном», когда неуместно слово «пошлятина».
В кои-то веки мне захотелось написать «приличную» повесть, какую можно показывать детям и даже их родителям. Добрую, романтическую, авантюрную. И простую, классическую. Без глубокомысленных «загрузов», многозначительных недомолвок и делирийных откровений метафизического свойства.
Специально для любителей животных сообщаю: в повести фигурирует собачка. То есть, в названии под «собакой» подразумевается именно собака, а не эвфемизм какого-нибудь эдипова комплекса, вонзившего клыки в подсознание героя. Понимаю, что это банально, – однако вот так…
Конец предисловия.


Русского, как бы хорошо и чисто ни изъяснялся он по-английски, почти всегда можно безошибочно распознать среди всех иных представителей «кавказской расы». Прежде всего потому, что русский сам первым делом, раньше своего имени, сообщит вам о том, что он именно русский и что его народ спас мир от Наци.

После же – русский постарается споить всех вокруг, щеголяя широтой своей души и весом портмоне; непременно напьется сам, хотя для этого потребуется чудовищное количество спиртного; споет осанну несравненной красоте русских женщин; поднимет тост за Гагарина; опротестует патент Маркони на радио; а под конец – заделается «сольфеджио» и не уймется, покуда все окружающие не разучат какую-нибудь из русских песен, которые, следует признать, действительно бывают мелодичны и задушевны.

Если в компании случится немец – русский обязательно принесет уверения в том, что не держит зла за Вторую Мировую войну. Но после нескольких стопок не преминет заявить с удалой бравадой: «А все-таки здорово мы вам врезали под Сталинградом! Ну да что уж былое поминать… Нет, мы зла не держим. Мы, русские – такие, не злопамятные!»

Поутру, вернее пополудни, угрюмо хмурясь и кривясь от головной боли, он снова напомнит вам о том, как его народ спас мир от Наци и как он лично поил накануне всю компанию. «Такая уж наша русская доля: всех спасаем, всех потчуем!» Часа два погордившись своим бескорыстием и посокрушавшись по поводу убытков, понесенных вследствие оного бескорыстия, русский снова ринется в бой с зеленым змием, не забыв записать в союзники всех вокруг.

Во всяком случае, таковы бывают русские на отдыхе, на круизном лайнере меж прочих туристов первого класса. Каковы они в работе – судить затруднительно, однако ж бытует мнение, что монотонный повседневный труд вовсе претит хаотичной натуре этих прирожденных философов и гедонистов.

Тот парень едва ли имел много сходства с изображенным здесь «архетипичным» портретом. Между собой мы долго гадали, откуда он, поскольку наружность его могла принадлежать любой европейской нации, во всяком случае – любой северной. Он был выше среднего роста (без дюйма шести футов), атлетического сложения, имел серые глаза, живые и вдумчивые; его прямые волосы, остриженные в простую скобку, были цвета сухой соломы и той же примерно фактуры; лицо, несомненно мужественное и приятное, странным образом выражало одновременно и доброжелательность, и очевидную замкнутость характера. На первый взгляд ему было чуть за двадцать, но его манеры и суждения выдавали более зрелый возраст.

В целом он был немногословен и не слишком улыбчив, но шутил всегда со вкусом и метко, а когда все же улыбался – в чуть рассеянной его улыбке сквозила подкупающая, почти что детская искренность и теплота.

При том ощущалось в нем и порядочное высокомерие. Нет, он был неизменно корректен, никто не упрекнул бы его в нарочитой заносчивости либо чопорности, однако в самой его тактичности проступала некая отстраненная, «небожительская» надменность и неизбывная, хотя едва уловимая саркастичность.

Он превосходно играл в покер, но когда мы предложили обучить его бриджу, он улыбнулся будто бы немного виновато и признался: «Я знаю правила, но с детства не люблю командные игры». Сказано было вежливо, но все равно прозвучало его заявление - скорее как: «Не вижу здесь достойной пары!»

Зато – он обучил нас преферансу, мимоходом обмолвившись, что в его стране эта занятная игра в большом фаворе даже среди школьников, и сам он приобрел свой первый мотоцикл на деньги, добытые вистами на состоятельных друзей отца. Тогда мы не рискнули спросить, что это за страна, где школьники выигрывают в карты мотоциклы.

Его родное имя ни о чем не говорило нам, поскольку не всякий англосаксонский язык вовсе сумел бы выговорить его. Видя наше затруднение, этот загадочный парень предложил при первом знакомстве: «Можете звать меня Арти».

Имя же его собаки было вполне «человеческим», простым - Нерри. Да, у него была собака. Хотя поначалу мы были не очень уверены в том, что это именно собака, а не еще какое-то животное, возможно, мифологическое. Сказать про этого пса, что он огромен, – примерно то же, что заявить: «Ти-рекс крупнее игуаны». Утверждение безусловно верное, однако дает весьма смутное представление о размерах тираннозавра. Скорее уж, описать «масштаб личности» того пса можно было бы примерно так: «Представьте большую белую акулу, carcharodon carcharia, которая вдруг решила стремительно эволюционировать, выбралась на сушу, а чтобы не озябнуть – облачилась в крепкую шкуру с мехом густым и черным, как смоль. Но при этом – не сочла нужным тратиться на дантиста и оставила зубы, как есть».

Следует воздать должное этому эпическому монстру, вел он себя столь же спокойно и тактично, что и его хозяин. По темпераменту этот чудовищный пес был явным флегматиком, созерцательного склада рассудка. Он часами лежал на полу подле нашего ломберного стола в кают-компании, и мы ни разу не слышали его лая или рыка, а если он скалил клыки – то лишь в улыбке, добродушной и обаятельной, какой только может быть улыбка белой акулы в собачьей шкуре.

Если говорить про известные кинологической науке собачьи «расы», более всего он походил на немецкую овчарку: острые уши торчком, острая морда «аллигаторного типа», мощные лапы, выдававшие аристократизм родословной. Однако ж самой удивительной чертой этого грандиозного пса были глаза. Пронзительно, льдисто синие, словно два айсберга с картины какого-нибудь экспрессиониста. В этой арктической синеве виделось нечто запредельное, мистическое, повергающее в восторг и благоговейную дрожь.

Когда мы полюбопытствовали касательно породы, Арти отрицательно покачал головой: «Он метис. Отец - волк, мать – хаски, финская ездовая. Глаза – в маму». И добавил: «Имя – тоже по материнской линии. В честь маршала Маннергейма, героя Финляндии. Нерри – это уменьшительно-ласкательное прозвище. Полное имя – Карл Густав фон Маннергейм, однако Нерри не сноб и не почитает краткую кличку за чрезмерное амикошонство».

Столь подробная справка была не в свойствах этого обычно молчаливого парня, но, со всей очевидностью, ему нравилось говорить о своем уникальном питомце. При этом Арти улыбался. Как всегда - чуточку рассеянно и по-детски простодушно. И тогда, воспользовавшись благоприятным моментом, кто-то из нас спросил, будто невзначай: «Арти, а ты финн?»

 Было видно, что вопрос, вопреки нашим опасениям, ничуть не всколыхнул каких-либо неприятных переживаний, а был воспринят просто и естественно. Так же прозвучал и ответ: «Я русский». Без малейшего намека на ту вселенскую многозначительность, с какой русские обычно извещают всех и вся о своей национальности.

***

Это случилось ровно так, как обычно случаются подобные вещи во многих и многих, несть числа им, морских триллерах. Хотя нет: в фильмах бывает шторм. Мы же – напоролись на риф в полнейший штиль и, казалось бы, в открытом океане, на изведанном морском пути, где никто и нипочем не мог даже заподозрить подобную подлость рельефа.

 Поначалу думалось, что это был и не риф вовсе, а притопленный корабль, какой-нибудь дрейфующий японский крейсер, недобиток Мидуэя(1); или субмарина «чужих»; или таинственный монстр из глубин; или – дьявол морской знает, что еще…

Так или иначе, препятствие, неведомое и невидимое во тьме тропической ночи, в считанные мгновения вспороло правый борт «Амфитриты» от носа до кормы. Надо ли описывать, как это было? Увольте от подобных воспоминаний! Разве лишь – в самых скупых словах.

Мы, как повелось, играли в кают-компании, в тиши подальше от горластых, неумеренно восторженных туристов. Той ночью у нас был покер. Вдруг - удар. Протяжный, раздирающий уши скрежет. Крен. Всё покосилось, всё, включая нас, устремилось к стене. Мы думали, что корабль опрокинется, однако ж почти сразу он выровнялся. Но это служило нам слабым утешением, ибо ясно было, что причина вновь обретенной «устойчивости» - океанская вода, ринувшаяся во все отсеки и заполнявшая их столь же равномерно, сколь и стремительно.

Свиндлер, второй помощник и наш закадычный партнер, стал призывать ко спокойствию. Прежде всего – самого себя, поскольку он пребывал в расстроенных чувствах еще до катастрофы. Тому имелось объяснение: Арти обставил его на три сотни, а Свиндлер, при всей своей флотской выправке, очень болезненно воспринимал проигрыш. Он явно нервничал, сделался раздражителен и распалился до того, что дошел до нападок национального свойства, принявшись как бы шутя, но с плохо скрываемой досадой винить во всех своих бедах «пресловутую русскую удачу».

«Вот и в сказках ваших, - обличал Свиндлер, - главные герои всегда непролазные кретины, а побеждают лишь потому, что им везет!»

Арти поднял указательный палец и, дождавшись тишины, изрек с непередаваемой мрачно-веселой глубокомысленностью:

«Они – побеждают!»

И от души улыбнулся в своей умилительной инфантильной манере. Чем окончательно взбесил беднягу Свиндлера. Тот с яростью швырнул свои битые карты на стол, вскочил с перекошенным лицом и, скорее всего, покинул бы наше общество, не попрощавшись, – но тут, собственно, и случилась катастрофа, перед которой разом померкли все прежние суетные, ничтожные обиды...

«Мы уходим под воду», - констатировал Арти, первым поднявшись на ноги после того, как корабль выровнялся. Именно – констатировал, не более и не менее того.

«А это прочные стекла? - полюбопытствовал Роше, канадский журналист, чернявый и вертлявый субъект лет двадцати пяти, казавшийся чуть ли не школяром благодаря своей живой галльской развязности и субтильной наружности. Он имел в виду высокие, почти до пола, окна кают-компании, вознесенной аж на двенадцатую палубу.

Роше развил свою мысль:
«Если они выстоят перед напором, то мы, наверное, удержимся наплаву, в полузатопленном положении? А там и помощь поспеет?»

«Напрасная надежда, юноша, - хрипло проворчал Свиндлер и порывисто распахнул шкаф со спасжилетами. – Разбирайте! Будем выходить через окна!»

«Согласен, - Арти кивнул. Разъяснил для оптимиста-репортера: – Судно погружается очень быстро, Поль, и не останется в «полузатопленном положении». Уйдем на глубину - стекла выдавит водой. Вот только выбраться мы уже не сумеем».

 И он, и Свиндлер были безусловно правы. Когда Арти говорил это – волны уж плескались в наши окна, поднимаясь все выше и выше. А это значило, что еще минута – и мы канем под воду ярдов на пятьдесят.

Арти извлек из кармана джинсовой куртки пачку презервативов, разодрал ее и сноровисто запечатал в эти фривольные «контейнеры» свой мобильный телефон, палмбук и пачку Дэвидоффа. После - бросил кондомы на стол и кивнул нам: «Сделайте то же!»

Свиндлер, упаковав свой телефон и кисет, сграбастал массивное кресло, наподобие офисных менеджерских, только что без колесиков, размахнулся - и со всей немалой своей силы хватанул по стеклу.

Безрезультатно: ни единая трещинка не прорезала равнодушный до нашего смятения лист оксида кремния, за которым уж не было видно ничего, кроме черной толщи воды.

«Это все-таки очень прочные стекла», - будто бы даже с похвалой отозвался Роше, никогда не унывающий и всегда слегка восторженный.

«Они – пуленепробиваемые?» - поинтересовался Арти.

«Нет, - ответил Свиндлер. – Но чертовски прочные! Что есть – то есть». Он добавил пару непечатных слов.

Тут Арти, к нашему изрядному удивлению, извлек из-под джинсовой куртки пистолет – то был Глок семнадцатой модели, его ни с чем не спутаешь – передернул затвор и дал по стеклу с дюжину оглушительных выстрелов.

В образовавшиеся дыры тотчас ударили тугие, алчные до пустого пространства струи. Они росли и крепли на глазах, по мере снижения корабля и повышения напора.

«Сейчас стекло вынесет! Дождитесь, когда каюта наполнится!» - перекрывая свист воды, крикнул Арти - спокойно, насколько вовсе крик может быть спокойным. И, ухватив Нерри за ошейник, он принялся ждать. Не знаю, кто являл в те мгновения бОльшую невозмутимость – Арти или его гигантский питомец. Если считать золотом молчание – Нерри, несомненно, был золотым призером. Но серебро по праву следовало отдать хозяину.

***

Хвала дриадам пробковых плантаций, мы выгребли из темных хлябей на удивление легко. Жилеты исправно тянули нас вверх, и погибающей «Амфитрите» не удалось увлечь нас во свое царство(2)…

Вы замечали, господа, сколь дивны, сколь великолепны и отрадны бывают звезды, эти серебряные ангельские пульки, пронзающие черную вампирскую душу тропической ночи? Если не замечали – попробуйте как-нибудь выбраться из каюты стремительно тонущего корабля, преодолеть полсотни футов до поверхности, противясь губительной хватке «мальстрема», и во всю алчность истомившихся легких вдохнуть долгожданного кислорода. Вот тогда, наверное, вас посетит вдохновение и вы сумеете оценить красоту звезд над головою…

 Роше, очутившись на поверхности и отфыркавшись, первым делом осведомился:
«Как вы полагаете, обитают ли в здешних водах, скажем… акулы?»

«Коли так – Нерри позаботится о них!» - хмуро пообещал Арти и, к нашему изумлению, принялся стягивать жилет.

«Ты что надумал?» - озадачился Свиндлер.

«Нырну, посмотрю, как там. Если не слишком глубоко - может, удастся кого еще вытянуть», - ответил Арти и с этими словами кое-как приладил свой жилет к могучему корпусу Нерри. Тот барахтался рядом с нами. Пес то и дело энергично встряхивал головой, гоня воду из ушей, но в остальном – оставался невозмутим, как всегда.

Свиндлер, секунду поразмыслив, кивнул, сам стащил свой жилет и вручил его Роше. Набравши воздуху, второй помощник изогнулся и нырнул отвесно вслед за Арти. Лишь две головы остались качаться над морской зыбью: круглая курчавая – канадского журналиста, и остромордая, с торчащими ушами – гигантского черного пса в столь нелепо смотревшемся на нем оранжевом жилете.

Возможно, кто-то упрекнет нас в том, что в первые мгновения мы повели себя "эгоистично", думая лишь о собственных шкурах, и будто бы вовсе позабыли о существовании еще без малого двух тысяч людей на борту. Смею заверить, это вовсе не так. Но что могли мы сделать в те роковые секунды для их спасения? Кричать «караул»? Так сирена была дана тотчас после столкновения! Носиться по коридорам, ногой вышибая двери в каюты? Расталкивать тугих на ухо старушек, вытаскивать разомлевших девиц из-под горячих тел их кавалеров, выдергивать из кроваток сонных детей и швырять их за борт?

Быть может, Брюс Уиллис поступил бы именно так. Быть может, он сподобился бы даже залепить пробоину скотчем. А потом поднырнул бы и сковырнул злокозненный риф стамеской, дабы уберечь иные корабли от нашей печальной судьбы. Но среди нас не было Брюса Уиллиса, и дело происходило в открытом море, а не в съемочном бассейне «Коламбиа Пикчерз». К тому же – все случилось слишком быстро, фатально быстро.

Тем не менее, как только мы сами оказались в относительной безопасности, первой нашей заботой сделалась участь остальных. И мы, в меру сил, стремились совершить хоть что-то для их спасения, предпринять хоть какую-то попытку. Увы, Роше был никудышным пловцом, а Нерри вовсе не умел нырять.

Свиндлер вернулся примерно через минуту.

«Что там?» - спросил Роше.

«Безнадега! - ответил второй помощник. – Здесь банка. Слева, - он махнул рукой, - глубина футов пятьдесят, не больше. А вот справа – обрыв. Надо полагать, «Амфитрита» угодила аккурат на край. Чиркнула бортом по рифу – и привет. Свалилась в глубину. Штопором. Я видел ее огни. Мерцали, что твоя рождественская елочка. И все дальше, все глубже…»

«А где же Арти?» - в звонком, точно колокольчик, голосе Роше прозвучали глухие, набатные нотки тревоги.

«Без понятия… - буркнул Свиндлер. И пояснил: - Там темень, как у кашалота в… Очень темно! Но в какую-то секунду я различил силуэт этого чокнутого русского на фоне огней «Амфитриты». Красиво шел, черт побери!»

Прошло еще с пару тоскливых минут.

«Черт, да где же он?» - Роше так взволновался, что с силой хлопнул ладонями по воде.

- Не трепыхайся! – одернул его Свиндлер. И пояснил: - Вот именно так приманивают акулу! Она думает, что это баклан плещет крыльями!

- Хорошо! Не буду! – канадец поежился. - Но где Арти?

- Думаю, парню крышка, - угрюмо ответил Свиндлер.

Верный пес, будто бы поняв, недобро оскалил клыки и заворчал. Глухо, утробно, с угрозой. Впервые на нашей памяти.

- Тихо, тихо, приятель! - благожелательно, но строго осадил его моряк. – Рыком горю не поможешь.

Едва он сказал это - черные хляби разверзлись, и над водой взметнулась светловолосая голова.

- Арти, ты где пропадал? – с радостным облегчением и в крайнем изумлении вскричал Роше.

- Же-емчуг иска-а-ал, - без улыбки ответил тот. При всем желании, улыбаться ему было бы затруднительно – весь его рот обратился в воронку, жадно вбиравшую воздух. Да едва ли было у него желание улыбаться, поминая обстоятельства.

Наконец отдышавшись, он сообщил:
- Там слишком глубоко. Я не донырнул. Видел свет – но не донырнул. Они все обречены.

Свиндлер закусил губу, мучительно покривился. Однако молвил философски:
- Что ж, на дорогах за месяц гибнет куда больше народу…

Мы все понимали его чувства. Сказать по правде, мы почти никого и не знали из пассажиров, за пределами нашей компании. А из команды – лишь пару стюардов. Хорошие были ребята – но мало ли в нашей жизни стюардов?

Не то – Свиндлер. Он плавал на «Амфитрите» уж пятый год, и наверняка потерял сейчас куда более близких приятелей, чем мы. Однако ж – был далек от того, чтобы распускать сопли. Верный долгу, он помышлял лишь о спасении тех, кого еще можно спасти.

Окинув взглядом горизонт, он вдруг ткнул рукой куда-то вдаль, бог весть, в какую часть света, и воскликнул:
- Вон! Вон там! Видите?

Мы с Роше ничего не видели в кромешной ночи, но Арти, напрягши зрение, подтвердил:

- Да, полоса прибоя. Белеет. Что ж, это логично. Если есть банка, если есть подводные рифы – должно быть что-то и над водой.

Невзирая на раздиравшее нас желание поскорее добраться до спасительной тверди, плыли мы томительно медленно. Во-первых, в силу не лучших «мореходных» качеств Роше и Нерри, во-вторых – чтобы не привлечь пресловутых акул чересчур громкими всплесками.

Желая скоротать время, а возможно – и повиниться в давешней своей горячности, Свиндлер обратился к Арти с уважительно-ехидной тирадой:

- Знаешь, друг, читал я как-то в детстве одного из ваших, русского фантаста. Про парня, которому вставили акульи жабры, и он мог плавать, что твоя рыба. Занятная штучка. Так я думал – это чистый вымысел. Однако не знал я, что в лабораториях КГБ впрямь проводят такие операции!

- Я не из КГБ, - чуть устало и очень серьезно ответил Арти, словно не уразумев юмора.

Свиндлер смутился:
- Да ладно! Я не к тому… Я вообще не хотел…

- Всё в порядке, - заверил Арти.

***

Когда мы выбрались на песчаный пляж, над горизонтом уж занимался рассвет. Стремительный и неумолимый, как всё бывает в тропиках: смена времен суток… разложение мертвой плоти… крушение кораблей…

Оказавшись на берегу, Свиндлер наконец дал волю распиравшим его чувствам.

- Черт! – зарычал он и врезал кулаком по мокрому песку с такой силой, что рука ушла едва не по локоть. – Черт! Я - офицер… второй помощник… И я ни хрена! Слышите – ни хрена не сделал, чтобы… чтобы…

Его крепкая, мужественная фигура содрогалась так, что казалось – он вот-вот расплачется. У всех у нас сжимались сердца.

- Никто ничего не сделал, - ровным голосом утешил Арти, если, конечно, можно считать его слова за утешение. – Никто ничего и не мог сделать.

Роше, на протяжение нашего заплыва хранивший сосредоточенное молчание, теперь вдруг оживился и даже присвистнул:
- Две тысячи жертв! Сенс… - тотчас поправился: - Кошмар!

Обратился к Арти:
- Наверно, самая крупная катастрофа на море?

- Не совсем так, Поль, - ответил тот. – «Вильгельм Густлов» - минимум шесть тысяч.

Всегда живые, а ныне просто смерть как живые глаза репортера полезли из орбит, словно силясь высвободить в черепе место для работы с памятью.

- «Вильгельм»? – переспросил он. – Это которого потопила ру… э, чужая подлодка в войну?

- Именно, - подтвердил Арти. И добавил: - Трагедия, конечно, однако цель была легальная.

- Нет, ну на войне – оно не в счет! – запальчиво опротестовал репортер. – А в мирное-то время, в мирное – какая самая крупная была катастрофа? По людским жертвам?

- «Титаник», - огорчил Арти. Но видя, как обескуражено вытянулось лицо добрейшего Роше, дополнил: - До вчерашнего дня – «Титаник».

Роше просиял и затряс головой. Вероятно, эта акула пера, только-только вырвавшаяся из юдоли акул обыкновенных, все еще пребывала в шоке.

Свиндлер же тем временем совершенно пришел в себя. Поднялся, решительно отряхнулся от песка. Одернул флотские брюки, оправил белую рубашку с погонами и фирменным значком Карнивор Корпорейшн(3). Не сказать, что от этого форма вновь обрела солидность – она и близко не успела просохнуть. Но, по крайней мере, живой второй помощник с мертвого корабля готов был снова заступить на боевой пост.

- Принимаю командование на себя, - заявил он. – Полагаю, возражений не имеется?

- Никак нет, сэр! – задорно отчеканил Роше и с «рекрутским» энтузиазмом козырнул.

Арти козырять не стал, а лишь кивнул с пониманием:
- Конечно, Джейк.

- Прекрасно, - сказал Свиндлер. – В таком случае, Арти… Черт, дружище, я не спрашиваю, как ты пронес оружие на борт… И вообще – ничего личного… Но… - он раскинул руки, не считая нужным договаривать.

- Конечно, Джейк, - снова кивнул Арти и, достав из-под куртки всем нам памятный черный Глок, протянул его рукоятью вперед.

- Прекрасно! – повторил Свиндлер. В его тоне слышалось явное облегчение.

Арти уведомил:
- Там осталось всего три патрона. И, к сожалению, у меня при себе нет запасного магазина.

- Ну уж! – Свиндлер боевито вскинул чисто выбритый подбородок. – Не думаю, что нам придется отбивать атаки кровожадных дикарей или разгонять полчища ягуаров! Сдается мне, мы на острове, ребята. И совсем крохотном.

- Необитаемом? – уточнил Роше со смутной, но по-мальчишески восторженной опаской в голосе.

- Если не считать нас троих, да всяких жучков-паучков, - ответил Свиндлер. – Да не тревожься, старина! «Амфитрита» успела дать сигнал перед погружением. Это ж автоматика. Все надежно. Через час, от силы два, мы услышим стрекот винтов, и…

***

- Что-то не слышно стрекота винтов! – заметил Роше, сколь можно беспечно, когда солнце перевалило за полдень.

Припекало.

- Нда, жарища! – проворчал Свиндлер, будто бы не расслышав замечания журналиста. Пробормотал: – Впрочем, в долине Шахи-Кот было круче. Там ведь и воды-то не было, ни капельки…

Компания расположилась на самой границе моря и тверди, если можно считать за таковую рыхлый, топкий и бело-желтый, словно гоголь-моголь, песок. Светлокожий Арти, оставшись в джинсах и футболке, распластался навзничь почти целиком в воде, и когда вальяжные волны с ленивой грацией сытой влюбленной анаконды прокатывались по его телу - лишь соломенная голова оставалась на воздухе, вознесенная на перекрестии рук.

Загорелый Свиндлер разделся до исподнего и сидел по грудь в море, в «полулотосной» позе Будды Мантрейи (о чем Джейк едва ли знал), чтоб удобней было выглядывать надежду на горизонте. На протяжении прошедших томительных часов он развлекал компанию байками из жизни американского военного флота, где дослужился до первого лейтенанта, прежде чем уволился и устроился на круизный лайнер Карнивор Корпорейшн. Его истории, несмотря на незатейливость и простодушный казарменный юмор, были забавны и куда как помогали скоротать время.

 Роше, от природы смуглый и от природы же эстет – разоблачился вовсе догола. Но возлежал он на песке, футах в пяти от моря, памятуя рассказ про охотничьи повадки серо-голубых акул, более известных, как «мако», что норовят порой аж выброситься на берег в погоне за добычей. Арти обмолвился об этом зоологическом факте вскользь и лишь к слову – но слово то достигло по-детски оттопыренных репортерских ушей и запало в них крепко.

Хуже всех приходилось Нерри, который не имел возможности избавиться от своего таежного «зипуна», и страдал, мечтая отрастить еще штук шесть или восемь языков. Он, по велению хозяина, удалился футов на двести от кромки моря, туда, где открытый пляж сменялся пальмовой рощей и где можно было сыскать тень. Но все равно несчастный нордический пес нещадно томился субэкваториальным зноем.

- Не слышу стрекота винтов! – ненавязчиво, но все же капризно повторил Роше.

Свиндлер обернулся и ответил, как насмешливо-рассудительно старший брат – нетерпеливой сестренке:

- Не слышишь? А вот так? – он, свернув губы трубочкой и уперев кончик языка в верхние резцы, очень правдоподобно изобразил: - Фр-р-р-р-р-р! Так – слышишь? Извини, друг, это все, что я могу для тебя сделать здесь и сейчас! Иначе – потерпи!

- «Прилетит к нам волшебник в голубом вертолете…», - меланхолично и нараспев молвил Арти. – Есть в России такая «культовая» детская песенка. Там еще поется, что он притащит уйму фунтов мороженого. По правде – не помешало бы…

С этими словами он рывком взметнул торс, сложившись, точно подпружиненный перочинный ножик, - и тотчас, совершив изящное заднее сальто, оказался на берегу и на ногах.

- По правде, господа, нам бы не грех озаботиться пресной водой, – заявил Арти. – Конечно, спасение может прийти с минуты на минуту… но вера в спасение – не утоляет жажды.

Нет, не стоит думать, будто мы обходились все это время вовсе без питья, под палящим солнцем. К чему такие мытарства? Нет, предусмотрительный Арти прихватил перед нашей экстренной эвакуацией из каюты двухлитровую бутыль Бон-аквы. И по нашим расчетам этого должно было хватить на день, при некоторой экономии. Однако ж, думается, Арти беспокоился о своем питомце, который нуждался в освежающей влаге явно больше людей, но нипочем не принял бы «доп-паек» из соображений благородства.

Свиндлер обернулся, сощурился, хозяйски оглядел пальмы, высившиеся за пляжем, и поинтересовался:
- Друг! Что это, по-твоему, за деревья?

- Это кокосы, - ответил Арти. – Вот только, боюсь, плоды совсем молодые, даже молока в них нет…

 
***

Углубившись в рощу на такое расстояние, что берег скрылся из виду и шум прибоя истаял в шорохе пальмовых листьев, Арти остановился и осведомился у своего «цербера» по-русски:

- Ну что? Воду чуешь?

Нерри, широко распахнув пасть и вывалив насторону язык, посмотрел на хозяина в веселом недоумении.

- Почти всё в этом мире имеет запах, - принялся объяснять Арти, присев на корточки и закурив. – Ну да ты куда больше моего сведущ в запахах. Ага, всё сущее – как-нибудь да пахнет. Всё - кроме чистой пресной воды. Следовательно, твоя задача проще некуда: вынюхивать то единственное, что не пахнет никак!

Поняв, что его разыгрывают, огромный пес отвернулся, – мол, да ну тебя, хозяин! Вольно ж тебе глумиться над сиволапым нашим простодушием… да еще в такой жаркой шкуре!

- Ладно, ладно! – Арти примирительно усмехнулся. – Воду-то мы найдем… Чай, не долина Шахи-Кот… - он прильнул к зверю и обнял его за шею. Прошептал доверительно, почти в самое ухо: - Вот скажи мне, как… млекопитающее млекопитающему… Вот, допустим, завербуешься ты в военный флот… Заделаешься волком не простым, а морским… Так много ль у тебя шансов оказаться посередь страны пустынь и гор, от всякого моря вельми удаленной? Но ведь мистер Свиндлер не может нас обманывать. Мистер Свиндлер действительно служил в военном флоте. И действительно был в той долине, где, почитай, ни капли воды. Вообще и никакой. Как тебе этакий парадокс?

Нерри снова обратил свою морду на хозяина, заглянул в глаза, и во взгляде его читалось: «Ваше гомосапие! Да отстаньте ж вы от меня! Тут и без ваших парадоксов мозги плавятся, того гляди носом потекут!»

Арти подхватился на ноги и разочарованно махнул рукой:
- Нет, не сгодишься ты в аналитики! Капрал, максимум сержант штурмового подразделения - вот твой потолок…

Но пройдя несколько шагов, он обернулся и разъяснил, тихо, однако с большим значением:
- Знай, Нерри: мистер Свиндлер – он просто очень скромный человек…

***

Метров через триста от пляжа пальмовая роща расступилась, давая место зарослям приземистых кустов с плотными округлыми листьями и странного вида цветами, топырившими белые лепестки лишь в одну сторону, этаким истрепанным веером, распавшимся на пять частей.

- Это сцевола, Нерри, - уведомил Арти. – И я не скажу тебе, откуда происходит название. Возможно, и в честь Муция Сцеволы, прославленного древнеримского кулинара(4). Ведь цветок и впрямь чем-то напоминает человеческую руку, слегка, быть может, поджаренную. До белой корочки. Но главное – сцевола любит влагу. А значит – мы любим сцеволу!

Вскоре послышалось журчание, тихое и манящее, как голос юной леприконки, и в глубине сцеволовых кущ обнаружился ручеек. Вода в нем была прозрачна, как только умеет быть вода. Лишь шалые искорки солнца смущали кристальную девственность струй.

«Самое, что надо! – удовлетворенно кивнул Арти. – Иначе пришлось бы рыть колодец… кортиком мистера Свиндлера, что не есть самый удобный на свете шанцевый инструмент».

Минут через десять они с Нерри вернулись на пляж, имея при себе три кондома, раздувшихся от важности своего груза: по галлону чистой влаги в каждом.

- Надеюсь, господа, - громко провозгласил Арти, - вид этих «фиалов» не смутит ваше эстетическое чувство. Во всяком случае, смею заверить…

- Тшш! – холеричный Роше, обернувшись, пришикнул на «водоноса» со всею свирепостью, какую могла изобразить его легкомысленная физиономия. – Тшш! Про нас говорят!

Он с раннего утра, с того самого момента, как они выбрались на пляж из пучины, каждые пять минут включал радиоприемник своего мобильного телефона, рыскал по эфиру – и, кажется, наконец ему повезло напасть на актуальный для них репортаж.

Арти, точно по команде «воздух!», мигом рухнул ничком подле Свиндлера, подполз вплотную к говорящей черной коробочке на песке и навострил слух. Батареи были на исходе, слова то и дело перебивались хрипом.

(взвинченный мужской голос с австралийским акцентом) шрхх… интервью с мистером Клоббсом, капитаном фрегата ее величества «Ланкашир», который первым принял сигнал бедствия с «Амфитриты».
Мистер Клоббс, правда ли, что... шрхх… на радаре?
(сдержанный мужской голос с британским акцентом): В том-то и дело, что мы находились всего в десяти милях от места, указанного в сообщении. Но на радаре… крх… ничего… крх… поначалу мы готовы были принять… крх… неумный розыгрыш.
Репортер: Но… крх… связь с «Амфитритой»… крх… до сих пор?
Капитан: Да, и это вселяет тревогу. Мы сразу же связались с американской базой на Гавайях, в настоящее время… крх… авиация.
Репортер: Минуточку, у нас срочное сообщение. Слушаю?
Женский голос: крх… «Зеленые звезды Колумбии»… крх… коллекция… крх… «Амфитрите»… крх… крх… лионов евро...
Репортер(оживившись): Мистер Клоббс, как вы полагаете, возможно ли в этих водах пиратство?
Капитан: Безусловно… крх… но не в этом столетии. А сейчас, извините, мне нужно вернуться к координации… крх… поиску.
Репортер: …трудно сказать, что ситуация до конца прояснилась, однако теперь уже понятно, что это был не розыгрыш. …крх… неполадки с радиооборудованием на «Амфитрите». Но нельзя исключать и того, что мы имеем дело с крупнейшей трагедией на море, к нашему величайшему…

- Восторгу! – не удержался и выпалил Свиндлер. Притом - мельком, но красноречиво глянул в сторону Роше.
Кое-как тлевший в приемнике репортерский голос, вероятно, обиделся на подобное кощунственное предположение и угас окончательно.

Обиделся и Роше.

- «К сожалению!» - укоризненно и язвительно поправил он. – Коллега хотел сказать: «К сожалению!»

Правда, было не понять, кому в большей мере адресовались та язвительность и укоризна. И тотчас же Роше накинулся на Свиндлера:

- «Автоматика!» «Все надежно!» Но чего-то я по-прежнему не слышу стрекота винтов!

Свиндлер не счел нужным огрызаться. Теперь уж стало окончательно ясно, что электроника дала сбой, и спасатели ищут «Амфитриту» вовсе не там, где она затонула…

***

- Это что за инсталляция? – с живым, чуточку нервическим интересом полюбопытствовал Роше у Арти.

Все время после репортажа канадский журналист буквально не находил себе места. Метался по пляжу, порывался делать гимнастику, а то вдруг останавливался, воздевал руки на манер Цицерона перед Сенатом и разражался несусветно выспренней речью о силе человеческого духа пред брутальной тупостью стихий. Шутливый пафос его филиппик был очевиден, но с той же очевидностью из-под него проглядывало нешуточное смятение.

Наверное, этот легкомысленный и неунывающий парень, этот Питер Пэн от канадской журналистики, никак не мог мириться с той волной угрюмой серьезности, что накатила тогда на всех нас, и всё пытался нас как-то взбодрить, заодно отвлекаясь от собственного гнетущего страха. Сейчас он решил отвлечься на ту диковинную поделку, что мастерил Арти.

Тот снял аккумулятор со своего мобильного телефона, аккуратно разобрал свои наручные часы – механические, «Патек Филипп» - и вставил стрелки в контактные гнезда аккумулятора наподобие двух медных колышков. В развитие своего творческого замысла, Арти вынул из кармана джинсов связку ключей, снял с нее самый длинный, с широкой рифленой пластинкой для удобства пальцев, и приладил ключ к аккумулятору так, чтобы пластинка висела над стрелками-колышками, чуть-чуть не касаясь их острых пиков. Для этого Арти пришлось подоткнуть ствол ключа скаткой из стодолларовых купюр, и то был определенно широкий жест, но мы и прежде не имели случая заподозрить нашего русского друга в жмотничании.

Для завершения композиции Арти натуго притянул бородку ключа к аккумулятору, использовав для этого скрученный в «бечеву» презерватив.

- На авангардной выставке в Монреале твоя инсталляция точно имела бы успех, - со знанием дела заверил Роше, так и не получив ответа на свой вопрос. – Критики написали бы, что ключ безусловно выражает фаллические мотивы, а эти стрелочки образуют нечто вроде створа хоккейных ворот, и таким образом шедевр несет гуманную идею о сублимации мужской сексуальности в спорт, что и является ключом к разрешению проблемы природной тестостероновой агрессии. Я бы – точно какую-нибудь такую ахинею начеркал. Сто строк – как нефиг делать выжал бы!

- Всегда питал уважение к профессионалам! - Арти наконец ответил, чрезвычайно почтительным, и от того еще более «каустическим» комплиментом. – А насчет сублимации ты прав. Занятие, сказать честно, довольно-таки… фрейдистское.

Он аккуратно положил свою поделку на расстеленную куртку, пригнулся, опершись на локоть, и легонько ткнул пальцем ключ, на миг прижав его разлапистую пластику к медным колышкам. Сверкнула крохотная, едва заметная голубая искорка.

Видимо, удовлетворившись результатом, Арти вошел во вкус и принялся ритмично постукивать пальцем по ключу, наигрывая увертюру из синих искорок, этакий сеанс цветомузыки для муравьиной дискотеки.

Сверк. Сверк. Сверк… Сверк-сверк, сверк-сверк, сверк-сверк… Сверк. Сверк. Сверк.

Роше запустил пятерню в курчавые волосы и выудил оттуда мысль:

- Нет, я понимаю, что это SOS! Но, думаешь, кто-нибудь его услышит?

Арти прекратил свои музыкально-радийные упражнения, повернул голову и улыбнулся:

- Pourquois pas, mon cher ami(5)? Искровые разряды хоть и слабенькие, но создают помехи в самом широком диапазоне. На длинных волнах – тоже. Это звонок с мобильника никто не примет, за отсутствием станций на ближайшие тысячу миль, а искровой SOS – весьма даже. Тем более – в трехминутку радиомолчания.

- Толково придумано! – похвалил Свиндлер, вернувшийся из моря. Он промышлял мидий. Судя по тому, как топырилась черными раковинами тонкая кожица презерватива, из запасов Арти, промысел оказался успешным.

Свиндлер убрал в ножны свой офицерский наградной кортик, с которым не расставался никогда, даже в кают-компании «Амфитриты», и повторил:
- Толково придумано, дружище! Откуда знаешь, про искровые разряды?

- В пионерах научили, - небрежно ответил Арти.

Роше тряхнул головой:
- Где? Ты был дорожным рабочим?

Свиндлер и Арти рассмеялись в один голос, и второй помощник разъяснил:

- «Пионеры» - это у русских была такая шарага по воспитанию детишек-коммандос. Школа юного коммунистического головореза – умри все живое!

- Точно, - подтвердил Арти. – Я там был. И нас всякому учили…

Он уселся на песок, закурил. И предался воспоминаниям боевого детства:

- Мы все ходили строем и носили алые шелковые галстуки. Всего лишь атрибутика? Нет – страшное оружие! Если галстук правильно выглажен, да в умелых руках – им запросто можно вскрыть сонную артерию на шее противника. Одним легким взмахом. Нас этому учили, Поль…

Арти стряхнул пепел и продолжил, с задумчивой ностальгической улыбкой:

- Но, конечно, учили нас и большему. Допустим, ты отрезал голову противника своим алым галстуком – но что дальше? А дальше – нас учили, как сварить суп из его мозгов, пользуясь его же черепушкой в качестве котелка… Столько практики, столько загубленных китайцев… Но – мы научились варить суп. И - разводить огонь силой одного только учения Ленина, который гениально повторил великие пушкинские слова: «Из искры возгорится пламя!»

Роше, поначалу внимавший этим жутковатым откровениям с немного обескураженным видом, под конец бился в корчах на песке, сдавленно похрюкивая. Свиндлер тоже посмеивался, благодушно и снисходительно. Счел нужным покритиковать:
- Китайцы? Да много ль мозгу в тех китайцах! Вот мы, помнится, в бойскаутах зажарили одного лойера – так то башковитый сукин сын был…

Тут нам всем стало ясно, что мы здорово проголодались. Неудивительно. Когда утро начинается с кораблекрушения и заплыва на добрые пару миль, и ни крошки во рту – сосать под ложечкой начинает где-то к полудню. Меж тем, была уже половина четвертого.

К нашему счастью, вдоль всего пляжа валялось изрядно плавника, а комья водорослей, иссохшие до буро-желтых мочалок, служили отличной растопкой. Арти со Свиндлером приволокли здоровенную корягу, приплывшую бог весть с какого берега Тихого океана, и развели костер. Мидии, запеченные в углях, были поистине райским деликатесом. Неземное наслаждение; краски слов слишком бледны и скупы, чтобы передать эту симфонию вкуса!

***

После трапезы мы, блаженные и умиротворенные, наконец смогли всерьез, без суеты обсудить наши скорбные, но небезнадежные дела. Председательствовал, конечно, Свиндлер.

- Я уже вычислил долготу по полудню, - сообщил он, - но вот чтобы определиться с широтой – придется дождаться ночи. Потому что один хрен мы не засекли время рассвета и не узнаем продолжительность дня. Надо нам дождаться звезд. Арти, ты сумеешь отстучать координаты, когда мы их получим?

- Постараюсь, - пообещал Арти.

- Минуточку, господа! – вмешался Роше. – Понимаю, что вопрос мой праздный, но меня всегда интересовало, как это делается.

- Делается – что? – уточнил Свиндлер.

- Ну, хотя бы, как ты определишь нашу параллель по звездам?

Свиндлер пожал плечами, однако растолковал охотно и обстоятельно:

- Известно, как. Берется, к примеру, любопытный канадский шелкопер. Из его косточек, очищенных от мяса, сооружается равносторонний треугольничек. А еще одна косточка прилаживается так, чтоб делила угол. Вроде как стрелочка. И вот, дождавшись ночи, мы направляем нижнюю сторону треугольничка на горизонт, а стрелочку – на Полярную звезду. И замеряем угол возвышения. Это и будет наша параллель.

Помолчав, добавил:
- В старину такую приблуду называли «секстант»… Надеюсь, тебе не надо объяснять, как найти Полярную звезду?

- Не надо, - Роше поднялся на ноги. – Пойду, лучше, подыщу место для нашего жилища. Ведь мы же будем строить жилище, не так ли?

- Непременно, - отозвался Свиндлер. – Только не забудь про гараж и плавательный бассейн.

Через четверть часа Роше уже вовсю щеголял перед нами своим дизайнерским талантом. Рьяно жестикулируя, он расхаживал вдоль начертанных пяткой на песке волнистых линий и живописал:
- Вот здесь, господа, у нас будет гостиная. По-скромненькому, без излишеств. Только чтоб поместился диванчик, ломберный столик да телевизор. Ведь плей-офф на носу – неужто мы его пропустим? Нет, нам никак не обойтись без гостиной с телевизором. Что же до плавательного бассейна…

Тут вернулся Арти, отлучавшийся в рощу, как нам думалось, по надобности. Подойдя, он раскрыл ладонь и предъявил горсть иссохших морских ракушек. Пояснил:
- Я собрал их под пальмами. Там их целые россыпи. Футов на тридцать в глубину. Что бы это значило по-твоему, Поль?

Роше раскрыл было рот, но Свиндлер ответил за него:

- Это значит, что случись шторм – и плавательный бассейн будет по всему дому!

Арти покачал головой:
- Если нас не найдут через пару недель – мы, конечно, соорудим дом. Только не здесь. Подальше. Пока же – предлагаю довольствоваться навесом и гамаками. Думаю, пневмония нам не грозит…

- А чем навес покроешь? Своими кондомами? – не без желчи поинтересовался уязвленный Роше.

Арти в ответ лишь задрал голову и выразительно поглядел на разлапистые перистые листья в вышине.

Ни ему, ни Свиндлеру не стоило особого труда взбираться по голым, чуть наклонным стволам на вершину. Роше затруднился еще того меньше: он взял на себя роль комментатора получившегося соревнования по сбору «стройматериала».

«Итак, леди и джентльмены, еще одно усилие, еще десять дюймов – и капитан Джейк, наш дорогой Человек-Осьминог, выходит на позицию. Ибо нет препятствий, которые не покорились бы его могучим щупальцам. Но – что это? Оказывается, наш русский друг, Белый Медведь Арти, уже там? И он уже добыл первый лист в этом заходе! Впечатляет, впечатляет… Напомню правила: из уважения к живой природе, сборщики срезают не более пяти листов с одной пальмы. При этом капитан Джейк орудует своим верным морским кортиком, Арти же – раскладной бритвой, этим грозным клинком русских пионеров…»

Спустившись в очередной раз, Свиндлер непочтительно ткнул пальцем в комментатора и кивнул Арти:
- Полезешь снова - не забудь прихватить кокос! Молока там впрямь нет, но сойдет за кляп, для вот этого…

Арти, подчиняясь приказу, действительно стряхнул пару-тройку плодов. Хоть и незрелые, они явно превышали вместимость неугомонной ротовой полости журналиста, но их крепкая, обитая войлоком скорлупа прекрасно годилась под кухонную утварь.

Когда мы добыли и собрали в груду штук сто листьев, Арти, утерев пот, объявил:
- Вы делайте навес, а я займусь гамаками.

- Ты когда-нибудь плел что-нибудь подобное? – полюбопытствовал Роше.

- Сотни раз. Ничего хитрого. Те же лапти – только большие…

***

На закате мы наблюдали над гладью океана последний «зеленый луч» солнца, воспетый поэтами. Мимолетное, но незабываемое зрелище.
- Это к удаче! – провозгласил Свиндлер.

Когда же проступили звезды – бывший второй помощник совершил необходимые вычисления, и Арти отбил координаты вместе с очередным SOS со своего импровизированного «телеграфа».

Потом Свиндлер обратился к Арти:
- Друг, у тебя твой палмбук работает?

- Пока – да.

- Не возражаешь, если на нем мы будем вести наш журнал?

Арти без слов извлек из кармана и протянул электронную машинку. Свиндлер отмахнулся:
- Нет, нет! Во-первых, я ни хрена в них не смыслю, а во-вторых – там же какие-то личные записи, да? Давай так: я буду диктовать, а ты – записывать. Итак, теперь, когда мы знаем координаты, – можем сделать последнюю запись как бы в судовой журнал «Амфитриты»…

Хоть стояла непроглядная темень – чувствовалось, как помрачнело его лицо. Но сколь ни тягостно было для него это воспоминание о гибели родного судна, Свиндлер оставался тверд и верен своему офицерскому долгу.

- Итак, пиши! «Вчера, 7 апреля 20хх года, круизный лайнер «Амфитрита», владелец – Карнивор Корпорейшн, порт приписки – Сан-Франциско, следуя из Гонолулу курсом на Манилу полным ходом в тридцать восемь узлов, вероятно, отклонился от маршрута. В 1.36 по гавайскому времени произошло столкновение с подводным рифом, в результате чего судно получило фатальные повреждения, исключающие борьбу за живучесть. Примерные координаты (он продиктовал). Имея продольную пробоину ниже ватерлинии не менее чем на двенадцать отсеков, судно затонуло с незначительным дифферентом на корму в течение… гхм… напиши: одной минуты и сорока секунд… Так где-то… Подпись: Второй помощник Джейкоб Свиндлер… Уточни, пожалуй: «в момент аварии – на отдыхе».

- Разве «Амфитрита» затонула с дифферентом? – спросил Роше. – Мне показалось, ровно.

- Да какая разница! – неожиданно зло ответил Свиндлер. И попросил у Арти: - Сигареткой не угостишь?

Тот протянул почти целую пачку Дэвидоффа.

***
День второй

- Все, бросаю курить! – объявил Свиндлер, едва проснувшись. – На самом деле я зарок себе дал, когда мы из каюты вываливались. Вот как есть: уставился в ускользающее небо – и предложил сделку. Так и сказал: коль ты, Боженька, меня вытащишь – не буду я больше смолить грешным дымом в небеси твое, чтоб тебе, роднуля, не чихалось!

- Это очень трогательно, - усмехнулся Арти, - но почему бы тебе в таком разе не уступить мне кисет?

Свиндлер осклабился:
- Кисет! А вот нетушки! Пущай при мне будет. Так – для воли моей испытание крепче. А то – скуришь ты весь табачок за неделю, и вроде не зарок то для меня будет, а так, нужда бестабачная!

Арти, казалось, понял и не обиделся. Даже – проявил повышенную учтивость, пообещав отходить на перекур куда-нибудь подальше с глаз Свиндлера, чтобы не дразнить его.

Мы позавтракали запеченными мидиями, и были они по-прежнему вкусны, однако ж вполне предугадывался тот момент, когда сей деликатес сделается нам омерзителен. Ведь и божественная музыка Баха станет невыносима, если гонять ее над ухом днями напролет. Следовательно, предстояло озаботиться какой-то иной пищей.

Арти пожертвовал свой футболкой – он уж довольно загорел, чтобы не страшиться жгучего ультрафиолета – и вытянул из ее хлопчатой канвы редкие капроновые нити. И сплел их в крепкую лесу длиною в добрых сорок футов.

Тут с моря примчался запыхавшийся Роше. Он встал прежде всех нас и ушел на пляж любоваться рассветом. Нагуливал аппетит, так как завтрак без кофе был не в радость его эстетскому пищеводу, по собственному признанию.

- Чайка! – прокричал он, заполошно размахивая руками. – Чайка!

- Сочинение Антона Палыча Чехова, - дополнил Арти. – Ты видел чайку, Поль? И это первая чайка в твоей жизни?

Отдышавшись, Роше пояснил:

- Ну, если чайка – так большая земля где-то рядом, oui? Не здесь же они гнездятся?

- Так-то оно так, - рассудительно молвил Свиндлер, - да только не спешил бы я на «большую землю». Материков тут, все одно, и близко нет. И островов населенных – тоже. А что может быть – островок малешко покрупнее нашего, да только и живность там поопаснее может водиться. У нас-то, братцы, приятно убогая тут фауна. Даж не тяпнул никто, ночью-то!

- Это верно, - подтвердил Арти. – С ягуарами, - он кивнул на своего колоссального пса, что безмятежно лежал подле хозяйского гамака, наслаждаясь не сгинувшей покамест ночной прохладой, – уж как-нибудь Нерри совладает! Но вот весь этот тропический зудящий гнус, да пиявки, да змейки-лягушки ядовитые – это бич.

Роше, задумавшись, приложил палец ко рту, совсем по-детски.

- Правда, - Свиндлер плотоядно оскалился, - если б подстрелить ту чайку, это решило бы вопрос наживки для рыбалки. А то мы тут с Арти кинули монетку, и выпал орел. А это значит – вырезать кусок мясца из твоей правой ляжки, Поль.

- А если б решка – тогда из левой? – предположил смышленый журналист.

- Угадал!

Они уже подошли к краю моря, и Роше указал рукой:
- Вон она!

Морская птица, известная своими неустанными метаниями и неприкаянным криком, ныне мирно, безмолвно качалась на волнах ярдах в ста от берега. Покоилась, словно крохотная фарфоровая статуэтка на покрывале синего бархата, устилающем ложе Посейдона…

- Можно попробовать ее шлепнуть… - раздумчиво пробормотал Свиндлер, целясь из Глока.

- Три патрона, - невзначай, будто размышляя вслух, напомнил Арти.

Свиндлер опустил руку и повернулся:

- Слушай, друг, а ты хорошо стреляешь?

- Прилично, - без похвальбы, но и без неуместной скромности отозвался Арти.

Свиндлер молча передал пистолет. Вновь обретя свое оружие, на время реквизированное, Арти принял стойку и направил ствол на белую точку в океане.

Он стоял так с минуту, и Роше, видимо, на правах первооткрывателя чайки, счел нужным вмешаться:

- Послушай, говорят, лучше не зацеливаться! Я читал в одной статье…

Арти, слегка склонив голову, смерил канадца неописуемым взглядом, ниспущенным с высоты своего шестифутового роста и с вершины шестимильного пика своей надменности.

- С чего ты взял, будто я целюсь? – тихо и ласково спросил он. – Я просто соскучился по своей игрушке, и мне приятно с ней потискаться…

Едва договорив и все еще стоя в профиль к мишени – он вдруг нажал на спуск. Грохнул выстрел. Роше малость подпрыгнул. Чайка будто бы тоже встрепенулась – но тотчас распласталась по воде, раскинув крылья.

Арти вернул пистолет Свиндлеру и обратился к самому молчаливому и самому верному из своих друзей:

- Нерри! Принеси, пожалуйста, птичку!

- Нерри, если увидишь какую-нибудь акулу – тащи тоже сюда! – сложив ладони рупором, прокричал Свиндлер вдогонку черному псу. Но тот уж был далеко, и едва ли расслышал. К тому же, безусловно признавая авторитет второго помощника, он следовал указаниям лишь «непосредственного начальства».

- В голову! Точняк в башку! – восхитился Свиндлер, когда Нерри бросил добычу под ноги хозяина.

- Когда я хочу убить – обычно стреляю в голову, - пояснил Арти. – Так надежнее…

***

Арти выгнул крючок из пружинного стального кольца от связки ключей. «Надеюсь, - сказал он, - ключи не растеряются и мне не придется срывать жену с работы, вернувшись к запертым дверям».

Пока он возился со снастью, а Свиндлер кромсал кортиком остатки коряги, выламывая щепки для костра, Поль развил целую теорию, ставившую под сомнение успех рыбалки.

 - Чайками питаются только очень крупные рыбы. Потому что мелкими – питаются сами чайки. Но очень крупные рыбы, способные проглотить чайку, они… как бы это сказать? Они ведь много чем еще не прочь подпитаться? Ребята, вы не боитесь выудить акулу, которая вас и сожрет?

Арти вздохнул и назидательно вымолвил:
- Поль! Запомни одну простую вещь. Тот, кто имел дело с русской дорожной полицией, – с акулами даже не здоровается!

Вопреки маниакальным опасениям журналиста, акул наша приманка не заинтриговала. Однако нашлись и другие охотники до «чайчатины». Уже через пару минут Арти вытащил первую рыбу. Размером со среднего подлещика и такую же округлую, но при том черную, с высоким, фигурным спинным плавником, расположенным ближе к хвосту.

- Кхм, спинорог? – подивился Арти. – Не думал, что они берут на мясо. Век живи…

- А есть их можно? – полюбопытствовал Роше.

Подошедший Свиндлер скептически прицокнул языком:

- Я бы не рисковал. Говорят, они бывают ядовиты. Нам так толковали умные парни в Коронадо, что они, спинороги - родня этим, иглобрюхам, которыми япошки травятся.

Арти пожал плечами:

- Я готовил фугу десятки раз. В кулинарном кружке при доме пионеров. Мы испытывали блюдо на классовых врагах. Из «А» класса. Я-то всегда в «Б» учился. Конечно, случались поначалу эксцессы – но потом я приноровился. Выпотрошить, срезать все пленки – только-то и забот. Впрочем, согласен: у спинорогов не бог весть какое вкусное мясо. Поэтому вот как поступим…

Стиснув рыбу в левой руке, он полоснул бритвой по ее брюшку, потом сделал несколько надрезов на спинке, обернул лесу с ключом вокруг жабр – и забросил изувеченную пленницу обратно в пучину вод.

- Живодер! – осудил Роше, ухмыляясь не без дрожи. – Страшно представить, что ты вытворял в детстве с лягушками!

- Никогда не мучил животных ради развлечения, - возразил Арти. И улыбнулся в своей инфантильной манере, простодушно, чуть застенчиво: - Зачем, когда есть люди?

***

На живца нам удалось вытянуть премило увесистую рыбину, фунтов на пятьдесят. Мы затруднились с ее классификацией, но это была очень красивая рыба. Ее слюдяная, зеленоватая чешуя блистала на солнце всеми оттенками серебра и берилла. Шашлык из ее нежного, землянично-розового мяса был не менее прекрасен…

- Арти, прости, что спрашиваю, но ты про жену давеча просто к слову брякнул – или вправду женат? – полюбопытствовал Роше.

- Вправду.

- Неужто и дети есть?

- Одна штука… - Арти достал свой палмбук, пощелкал стрелочками и предъявил нашим глазам картинку.

На снимке был он сам, в том же блюзово-джинсовом облачении, в каком играл с нами в кают-компании, и девушка в салатовом костюме для верховой езды. Они была тех же примерно лет, имела точно такие же соломенные волосы, и даже ее открытое, нордически скуластое лицо имело явное сходство с Арти.

Свиндлер фыркнул:
- Встреть я вас где-нибудь случайно – стопудово решил бы, что это твоя сестренка, и бросился бы ухлестывать!

- Я сам так подумал, когда повстречался с ней впервые и случайно, - признался Арти. – Что ж, если в этом есть нечто от инцеста – значит, нам нравится «нечто от инцеста»!

Рядом со счастливой «инцестуальной» парочкой стоял Нерри, а на могучей спине его гарцевал карапуз лет двух, такой же белобрысый, с такими же серыми любознательными глазами, и в его пухлой физиономии сквозило то же хмуровато-саркастическое упрямство, что в обоих родителях. Даже – оно было еще более ярким, почти что гротескным.

- И девушку не отпугнул твой мега-вервольф? – удивился Роше.

- Нет. Сказать по правде, это ее «мега-вервольф». Лучшее приданное из возможных.

И Арти любовно потрепал по шее пса, присоединившегося к изучению трехдюймовой жидкокристаллической памяти их семейного уюта, такого безмятежного и такого далекого.

***

После обеда, желая размяться, Арти решил предпринять экспедицию вглубь острова. Но очень скоро оказалось, что «глуби» как таковой у их островка не имеется, поскольку весь он был не больше мили. Песчаный пляж каймой по периметру, да кокосовая роща, да заросли сцевол на всхолмье посередине – вот и весь ландшафт.
На обратном пути Арти, беседуя со своим псом по-русски, озадачил его вопросом:

- Нерри, ты часом не знаешь такого американского университета, Коронадо?

Нерри обернулся и взглядом ответил:

«Я и Гарварда не знаю. Темные мы».

- Одно можно сказать, - заявил Арти. – В этом университете наверняка не учат стрельбе…


День четвертый.

- Знаете, господа, эти мидии… - посетовал Роше, когда мы прохлаждались в тени после обеда. – Знаете, коварная штука, эти мидии!

- А что с ними не так? – буркнул Свиндлер.

- Не так? О, в иных обстоятельствах всё было бы превосходно. Однако в нынешних… Как бы это выразить? В общем, мидии – они, конечно, утоляют голод желудочный, но – пробуждают не менее сильное телесное томление в другом месте!

Арти усмехнулся и промолчал. Свиндлер же прищурился:

- Поль! Уж не прикажешь ли вылепить для тебя девчонку из песка и оживить ее, как в той древней байке?

Роше примирительно поднял руки:

- Как можно! Я и так, чего греха таить, болтаюсь у вас на шее, живу на всем готовеньком, а проку от меня… - он вздохнул и тотчас продолжил: - И все-таки, хорошо бы если б вместе с нами спаслись… нет-нет, конечно, лучше бы ВСЕ спаслись! Безусловно! Однако ж, вот три прекрасные девы… Да хоть бы и две - Арти ведь у нас верный муж, а кондомы припас лишь для чрезвычайного, нецелевого употребления… sans doute… Черт! Да хватило бы и одной прекрасной девы! Уж как-нибудь… размежевались бы… - он умолк, мечтательно закатив глаза.

- В другой раз, - пообещал Свиндлер, - обязательно озабочусь запасом девчатины в кают-компании. В спасжилетах и с аварийным комплектом в зубах.

Кто-то, возможно, упрекнет нас в цинизме и бессердечном равнодушии до судьбы всех тех несчастных, что ушли на дно вместе с «Амфитритой». Да, это ужасно. Да, погибло две тысячи человек. Да, их не вернуть. А мы – еще и острим на эту тему. Но с другой стороны, что нам было делать в наших обстоятельствах? Держать бессрочный траур, для пущего «поднятия духа»? Нет, на нас снизошло некое благодатное помутнение рассудка и зачерствление сердца. Спасительное легкое безумие, как прививка против истинного сумасшествия от уныния. Мы все будто бы вернулись в отрочество, сделались глумливыми, легкомысленными подростками, что презирают любую мораль и зубоскалят над чем угодно.

Роше не унимался и не желал сворачивать с животрепещущей темы:

- Однако ж, господа, - вещал он с потешно академическими интонациями, - если вдуматься, то какие-нибудь древние эллины… или римляне… да и многие наши современники… вовсе не видели бы никакого… э… неудобства в нашем… безженственном положении…

Воцарилось молчание. Потом Арти уточнил:

- Поль, ты, если не ошибаюсь, из Квебека?

Журналист тотчас воспротивился:

- Нет, нет, ты не подумай! Я, конечно, из Квебека, и там вольные галльские нравы… но что я сказал - это чисто умозрительно… философски… потому что сам я – убежденный и стопроцентный натурал!

Арти, приподнявшись на локте, скосился на обнаженную стопроцентно натуральную фигуру галльского философа. Зевнул и молвил, откинувшись снова на спину:

- Знаешь, Поль, я тоже стопроцентный «стрейт»… но, возможно, еще неделя - и это не будет иметь особого значения.

- Нет-нет! – снова запротестовал Роше. – Ведь я-то в любом случае останусь убежденным натуралом!

Арти отказался от комментариев, а Свиндлер осклабился и молвил хрипловатым, задушевным голосом:
- Знаешь, Поль! Еще неделя, и ТВОИ вкусы - тем более ни хрена не будут иметь никакого значения!

 
***

День седьмой.

У нас праздник. Мы поймали тунца. Откуда бы тунец на мелководье? Мы думали, что эта рыба любит открытое море. Но, может, это был какой-то особенный тунец, исследователь и путешественник. Васко да Гама среди тунцов. Главное - здоровущий.

Вот уж где была наглядная иллюстрация пословицы про труд, пруд и рыбку! Все вместе тащили мы эту упрямую тушу минут десять, как ту репку в сказке – разве что репки не имеют обыкновения трепыхаться и бить ботвой по воде.

Свиндлер весь бугрился мускулами, почище любого бодибилдера, и восклицал с веселой патетикой: «Так не упустим же его, ребята! Иначе Эрнст Хемингуэй нам не простит!»

Надо сказать, Свиндлер, несмотря на свои простецкие манеры и грубоватый, взбалмошный характер, оказался образованным, начитанным парнем.

Арти, который был не менее начитан, ничего не восклицал, а лишь тянул лесу, упираясь ногами в вязкий песок и сосредоточенно хмурясь всем своим естеством, от напряженного лица до бицепсов, не менее внушительных, чем у Свиндлера.

А щуплый Роше – он тоже самозабвенно цеплялся за лесу, но при каждом рывке вольнолюбивой рыбины репортерские ноги заплетались и бедняга шлепался в воду. Поднявшись же – он задавал один и тот же навязчивый вопрос: «Господа, вы уверены, что мы тянем не акулу?»

Но нет – это был тунец. Великолепный экземпляр, фунтов на четыреста, и еще более великолепны были стейки, тотчас зажаренные на угольях.

После роскошного ужина все пребывали в блаженном и расслабленном состоянии, располагавшем к лирическим дискуссиям. «Островитяне» покоились в гамаках и вели беседы.

- Послушай, Арти, - сказал Свиндлер, явно припасший какую-то приятельскую шпильку, судя по ухмылке. – Послушай, старина, я, кажется, понимаю, что ты чувствуешь, вырвавшись из своей России в свободный мир. Как там говорил ваш Лермонтов? «Страна рабов, страна господ»?

- Ты и Лермонтова читал? – немного удивился Арти, лежа на спине и глядя в стремительно темнеющее небо. Вечерело.

- Ну, не то чтобы. Читал одну статью, где было сказано, что он это говорил: «Россия – рабская страна». А разве нет?

- Все так, - подтвердил Арти, продолжая смотреть на небо, в умиротворении и тихой задумчивости.

- Нет, ну, наверно, это все же поэтическое преувеличение… - попробовал вмешаться вежливый Роше, опасаясь, что бесцеремонность моряка досадит национальным чувствам русского товарища.

- Отчего же? – равнодушно возразил Арти. – У нас есть рабство, и это факт.

Поскольку собеседники притихли в некотором недоумении, он растолковал все тем же равнодушным, меланхоличным тоном:

- В разных странах – свои традиции. В Штатах разрешено оружие, в Голландии – марихуана, а в России – все вместе, да к тому же рабство. Это свободная страна, у нас можно всё.

- Погоди! – Свиндлер приподнялся, потряс головой, явно стушевавшись. – Ты что, этим ГОРДИШЬСЯ?

- Я этим пользуюсь, - спокойно, без пафоса ответил Арти.

- И ты называешь это - «свободная страна»? – Свиндлер всё более горячился.

- А в чем проблема? Это ль не высшая степень личной свободы – иметь власть над другими людьми, как над вещами? – Арти улыбнулся. – Поверь, это… приятно. А порою – пикантно!

- Погоди… - Свиндлер снова тряхнул головой, уж совершенно обескураженный. – Ты хочешь сказать, что ты… рабовладелец?

Арти вздохнул:

- Джейк, попробуй сложить два и два! Россия – страна рабов и господ. Я – из России. И путешествую на круизном лайнере первым классом. Так кто я по-твоему?

- И много у тебя рабов? – поинтересовался Роше.

Арти небрежно поморщился:
- Штук триста. Если быть точным – триста четыре, хотя одна самочка, филиппинка, была на сносях, когда я отбыл. Так что, может, уже и триста пять.

- Филиппинка? – весело удивился Роше. – Так у вас, значит, расовое рабство? Филиппинцы, китайцы, вьетнамцы? На них у вас рабство, я правильно понял?

- Филиппинцы, китайцы, вьетнамцы… - лениво и малость ворчливо повторил Арти. – А также украинцы, немцы, поляки… Ну и русские – само собой. Честно говоря, у нас рабом может быть любой, кто ходит на двух ногах, но не умеет держать спину прямо. Хотя в последнее время – мода как раз на филиппинцев. Особенно – на филиппинок. Потешные и покладистые зверушки. Я как раз собирался закупить ещё партию в Маниле, штук пятьдесят…

- И как бы ты их вывез? – живо осведомился Роше. Он явно что-то прикидывал в уме, но по его деловитому тону было не разобрать, что именно: то ли очередную сенсационную статью, то ли юмористический фельетон.

- Как бы вывез? Вот уж не проблема! – Арти повернул наконец голову и прищурился: - Поль, ты, конечно, знаешь, что Россия экспортирует нефть? Десятки огромных танкеров разбегаются из российских портов по всему свету. Но как ты думаешь: эти махины возвращаются порожними, с пустым чревом? О, то было бы чертовски непрактично!

- Блестящая идея! – оценил канадский журналист, и даже прихлопнул в ладоши.

Тут снова подал голос Свиндлер, кое-как собравшись с мыслями:

- Погоди, Арти! Как ты можешь называть свободой то, что свобода только для господина? Что насчет свободы для раба? Что бы ОН сказал по этому поводу?

Арти надменно вскинул свой мужественный подбородок, подпустил металла в голос:
- Да какое мне дело до мнения раба, когда я - господин? Уж по крайней мере от таких забот – я лично свободен!

- А ты не слыхал, - вкрадчиво заметил Свиндлер, - что сказал по этому поводу некий Авраам Линкольн? «Кто мирится с существованием рабских цепей – пусть будет готов к тому, что закуют и его!» Вот так он сказал!

Арти поднял брови:
- Нда? А он, часом, не говорил что-нибудь вроде: «Кто срывает рабские цепи с негров – пусть лучше не ходит в театр»? Возможно, он просто не успел это сказать…

Какое-то время Свиндлер обдумывал, а потом – расхохотался в голос. Вернее даже сказать – заржал. Отсмеявшись же, толкнул Арти в плечо и похвалил:
- Лихо! Лихо ты его умыл!.. Негры! Негры! – он несколько раз повторил это хлесткое словечко, смакуя на разные лады. - Черт, как же я ненавижу эту долбанную политкорректность!

- Я тоже, - с улыбкой согласился Арти. И доверительно признался: - У меня, к слову, имеется и пара негров. Если вдруг захочешь от души постегать их бичом – заезжай как-нибудь на мою фазенду.

- Что, у вас и это можно? – изумился Свиндлер.

Арти досадливо покривился:
- На самом деле, тут есть… бюрократические препоны. С прошлого года ввели этот дурацкий закон о «гуманном обращении». Не больше пятидесяти ударов в день – и баста. Чертов Гринпис!

Тут уж Роше не выдержал и захихикал, затрепыхался, как кленовый канадский лист на арктическом ветру. Свиндлер поспешил присоединиться к его веселью, и лишь Арти улыбался беззвучно, по-прежнему мечтательно и чуть загадочно.

- Да врешь ты все! Ведь врешь же? – уличил, сквозь смех, Свиндлер. – Ведь нет же у вас никакого рабства!

Арти пожал плечами:
- Поди разбери тебя. То – веришь в российское рабство, то – отказываешься верить. Тебе не кажется, Джейк, что ты немножко… непоследователен?

- О да уж! – Свиндлер надул щеки. – Зато уж ты – куда как последовательный! Такую, без балды, последовательную байку наплел – книжки тебе писать бы! «Хижина дяди Артёма», или что вроде…

В продолжение всей беседы Нерри дремал, накрыв мощными лапами свою рассудительную голову, словно бы отгораживаясь таким образом от балабольства и зубоскальства этих неугомонных двуногих.

Но когда Арти, верный слову, удалился на вечерний перекур в пальмовый лес, Нерри тотчас вскочил и последовал за хозяином.

«Вот, Нерри, - обратился к нему тот по-русски, - обрати внимание, какой памятливый и чуткий человек, этот мистер Свиндлер. Лишь один раз я представился родным именем – и он запомнил. Но тогда же я попросил звать меня на английский манер – и мистер Свиндлер уважил просьбу. Ни разу не козырнул он своим умением запоминать иностранные имена. Вот до сего дня. А уж как много знает он про нас, про русских! Думаешь, все американцы так много знают про нас? Нет, Нерри, они и про себя почти ничего не знают…»

***

День девятый.

У нас горе. Вернее, не у всех у нас, а только у Арти, но мы ему сочувствуем. Как ни тянул он свою пачку Дэвидоффа, выкуривая по две, много по три сигареты в день, – но запас иссяк.

Нет, Арти не впал в раздражительность, как это часто бывает с томящимися курильщиками – лишь сделался самую малость ворчлив. И вот он препирается со Свиндлером:

- Джейк! Ты жлоб, Джейк! Я-то ведь угостил тебя сигаретой, если помнишь. Тогда, в нашу первую ночь…

Роше прыснул: до того нарочито двусмысленно прозвучало это «в нашу первую ночь».

Свиндлер огрызается кратко:

- Отвяжись!

Но Арти не отстает:

- Джейк! Ну дай хоть понюхать твой кисет? Уже – радость!

- Носки свои нюхай!

К слову, Арти, единственный из всех нас, сберег во время «заплыва» к острову и носки, и даже кроссовки. Потому, собственно говоря, он и ходит за водой. Босым нашим товарищам такие путешествия как-то не с руки. Или, вернее сказать, «не с ноги».

Тут вдруг заскучавший Роше, чуждый тягот курильщиков, разражается неожиданным вопросом:

- Ребята! Вот скажите: вы бы согласились… чисто умозрительно… убить человека… абы какого, незнакомого… ради… денег? Ну, скажем, миллион?

Свиндлер усмехнулся:

- Знаешь, приятель, сейчас – я бы грохнул кого угодно заради сочного… смачного… с кровью… - он сладострастно чмокнул, - куска МЯСА! Скажем, из ляжки… Да, ляжки – самое то! Потому что рыба и моллюски эти - они ДОСТАЛИ!

Подумав, он счел нужным оговориться:

- Нет, конечно, присутствующие – исключаются!

- Ну, с тобой-то все понятно… - Роше хмыкнул. – А ты, Арти?

Тот неопределенно повел головой.

- Убить «абы кого»? За миллион? Примерно столько стоит посредственная квартира в крупном городе. Пять крохотных каменных клеток. Мало-мальски приличная океанская яхта обойдется миллионов в семь. Небольшой реактивный самолетик – в десять. Нет, бывали у меня моменты, в юности, когда я думал, что готов убить и за чизбургер. Но это глупости. И чизбургер, и миллион – проще добыть менее эксцентричными способами. Нет, Поль это всё лишь благовидные предлоги. Коренная ж причина убийства себе подобного – ненасытная и неистребимая любознательность пытливой человеческой натуры…

Мы ожидали, что сейчас Арти примется живописать – на голубом глазу, как водится, - свои зверские расправы над вдовами, сиротами и старухами-ростовщицами. Но он не стал.

Мы долго молчали, разморенные солнцем, изможденные праздностью. Потом Роше продолжил свое «анкетирование»:

- Арти! Извини, что лезу… И если это слишком не мое дело – то я уже отвял… Но ты, вообще, чем занимаешься?

- Все в порядке, - лениво, дремотно заверил Арти. – И никаких страшных тайн. Я просто разговариваю с людьми. Это моя работа. Рутина…

- В смысле? Адвокат, что ли?

- Почти. Попробую объяснить на примере. Вот, допустим, у тебя есть бизнес. Законный, полезный, доходный. Но тут приходят какие-то ребята со стороны и говорят: отдай нам свой кусок, или визири калифа найдут у тебя тысячу и одно злостное нарушение, и ты погрязнешь в смрадном мраке долговой ямы. Что делаешь ты? Ты звонишь мне, потому что мы друзья. Что делаю я? Я иду к этим ребятам и говорю им: вы затеяли скверное дело. Вы губите честный бизнес моего друга – но тем вы губите и свою бессмертную душу. А разве не есть это самое ценное в любом из нас? Одумайтесь!

- И они одумываются? – усомнился Роше.

- Конечно! Разве не слышал ты, что Россия – страна высочайшей духовности? Там и самый прожженный деляга печется о спасении души. И самый закоренелый мздоимец все-таки лелеет во глубинах гнилого нутра своего тот трепетный и живой пламень изначального добра…

Арти умолк, совершенно истаяв во благостных раздумьях о силе основополагающего нравственного начала своей нации.

Свиндлер оскалился с пониманием и предположил:

- А чтоб подстегнуть тот «пламень добра» - что? Паяльник в гузно али утюг на брюхо?

- Фи, какие мерзкие инсинуации! – Арти скривился презрительно и томно. – Никогда не понять вам, меркантильным американским троглодитам, никогда не постичь… исконной… богоносной и богобоязненной… - он зевнул и закончил мысль другим, вполне будничным тоном: - Обычно хватает и надфиля по зубам!

И заснул. Его открытое лицо запечатлело воспоминание о чем-то очень светлом и отрадном.


***

 - Не понимаю, Арти, почему ты не снимешь с Нерри ошейник? – полюбопытствовал Роше. – Давно хотел спросить, да все как-то…

- Времени не было! – ухмыльнулся Свиндлер.

Это была удачная шутка. Потому что если б можно было конвертировать наш досуг, скажем, в свинину – впору было б открывать собственный колбасный комбинат.

Все мы, большую часть суток, томились бездельем и не знали, куда приткнуть это наше самое обильное достояние – свободное время. Конечно, мы купались в море, причем Роше расхрабрился до того, что заплывал в океанские просторы аж на двадцать ярдов. Со временем он даже бросил привычку глиссировать в сторону берега, когда Арти или Свиндлер, сощурившись, роняли невзначай: «Господа, чей бы это мог быть плавник – вон там, среди волн?»

В почете был у нас и пляжный волейбол - мы перекидывались мячиком, сшитым из джинсовки Арти и набитым сухими водорослями с песком. Нерри норовил перехватить мяч налету, совершая поистине тигриные прыжки, и безусловно вел в счете. Это было весело.

Карт у нас не водилось, поскольку тот первый страшный крен разметал колоду по каюте, но Арти вытесал довольно симпатичные кубики из морских голышей, и мы разработали концепцию «костяного покера». Через неделю Свиндлер был должен Роше два миллиона, а счастливчику Арти – семнадцать, но не особо горевал по этому поводу. Видимо, история научила его, что когда он принимает проигрыш близко к сердцу – тотчас происходит какая-нибудь неприятность. Вроде кораблекрушения.

В основном же – мы коротали время за глубокомысленными беседами «обо всем и ни о чем». И задавались вопросами самыми праздными.

- Да! – настаивал Роше. – Почто мучаешь ты своего бесподобного chien terrible? Почему не снимешь ошейник?

Арти – он прокаливал бритву на костре после чистки рыбы – пожал плечами:
- Мучаю? А ты попробуй посягни на его ошейник!

- Хочешь сказать, что Нерри самому нравится атрибут его неволи?

- Для него это – атрибут цивилизованности. Как галстук для лойера. Я, чтобы не одичать, – бреюсь. Нерри – носит ошейник.

- То есть, если снять с Нерри ошейник, он мигом превратится в дикого, необузданного зверя?

Арти снова пожал плечами:
- Не в большей степени, чем я – отпустив бороду. Тем не менее, я с младенчества привык к гладкому «фасаду»…

И он, остудив лезвие в пиале из кокосовой скорлупы, принялся скрести свой волевой подбородок.

Свиндлер, к слову, тоже исправно брился – своим кортиком. Роше же, брезговавший чужими приборами и не имевший собственного, отпустил бородку и баки. Теперь он походил не просто на школяра, а на школяра, загримированного под Пьера Гренгуара в его бродяжьей ипостаси по случаю постановки «Собора Парижской Богоматери» на выпускном баллу.

***

День десятый

- Господа, у меня все никак не идет из головы это «эстренное сообщение»! – признался Роше.

- Что? – нахмурился Свиндлер.

- Ну… - Роше покрутил руками. – Тогда, в том репортаже. Про какие-то «Звезды Колумбии». Это, часом, не террористическая какая-нибудь организация? Или, может, дело в наркотиках? Кокаин?

Свиндлер с Арти какое-то время сидели, слегка опешившие, а потом синхронно завалились на спину и заржали. Роше хлопал глазами:
- Нет, а чего такое-то?

Арти, первым пришедший в себя, поднялся и похлопал канадца по плечу:
- Да все нормально, Поль! Сразу видать журналистскую хватку…

Свиндлер, сжалившись над недоумевающим репортером, разъяснил:

- Понимаешь, старина, там, на «Амфитрите», кроме твоей каюты и нашей кают-компании, где мы резались в карты, были еще кое-какие помещения. Это вообще большой корабль был, «Амфитрита». Хотя, конечно, тебе – простительно этого не заметить. Точно так же – как и указатели в каждом коридоре первого класса. «Экспозиция «Зеленые Звезды Колумбии» – ТУДА!» Мол, не пропустите, не обойдите вниманием, дорогие леди и джентльмены!

- Это изумруды, Поль, - сказал Арти.

- Но не просто изумруды, - подхватил Свиндлер, - а… как это, по научному?

- Кабошоны с астеризмом, - помог Арти.

- Во-во! – подтвердил Свиндлер, авторитетно кивнув.

- Господа, мы сейчас по-английски говорим? – уточнил Роше.

 Свиндлер презрительно махнул рукой:
- Деревня!

Но добрый Арти растолковал:
- Кабошон – камень ровной шлифовки, без огранки. Астеризм – редкое явление, когда внутри камня видна лучистая звезда. Это из-за кристаллов рутила.

Свиндлер понимающе ухмыльнулся:
- Надо полагать, этому тебя тоже в пионерах научили?

- Ага. У нас был ювелирный кружок, я там этих кабошонов настрогал – аж мозоли на руках. Рубины, сапфиры, бериллы… Увлекательное хобби. Потом, правда, «золото партии» куда-то подевалось – и накрылась лафа… Так вот! Астеризм – явление редкое. У корундов. То бишь – рубинов и сапфиров. У изумрудов же – оно не редкое. Оно… уникальное! Там, в коллекции, была всего дюжина камешков. Некрупных, самый увесистый – на десять каратов. Но эти кристаллики – они бесценны.

- «Бесценны» - это на сколько потянет? – поинтересовался Роше.

- Страховка – полмиллиарда, - сообщил Свиндлер.

Роше присвистнул. И тотчас, верный духу журналистских расследований, он загорелся новой идеей:

- Господа, а что если тот британский фрегат… Черт, они ведь запросто могли перехватить наш «мэйдэй», заглушить – и выдать свой, с ложными координатами?

- Конечно, - согласился Арти. – Только для начала им нужно было завести «Амфитриту» на риф, в двухстах милях от маршрута.

- Ты иронизируешь? – запальчиво вскинулся Роше. – Считаешь, будто уел? А вот как раз твой аргумент – он многое объясняет! Военные – они же, наверно, всё могут? Все эти бортовые компьютеры – неужто нет там лазеек для военного контроля? Скажем, на случай захвата судна террористами? Или – чтоб крушения избежать, если капитан рехнется? Но ведь можно и самим устроить, не так ли?

- Глупости, Поль, - проворчал Свиндлер. – Как парень, который служил и в военном флоте, и в гражданском, уверяю тебя: нет там никакого дистанционного управления!

- Как знать, как знать! – Роше склонил голову и недоверчиво выпятил челюсть, словно позируя для портрета апостола Фомы. – А то ведь куда как удобно! Заманить лайнер в глухое место, потопить… Потом – поискать для приличия. Там, где его не было и быть не может. А потом – спуститься на батискафе, и… - он раскинул руки с красноречивой ухмылкой.

- Будь ты французским французом, а не канадским, - заметил Арти, - я бы сказал, что ты всё никак не можешь простить англичанам Трафальгар…

- Да иди ты! – окрысился Роше. – Я просто пацифист и считаю, что от этих военных всего ждать можно! Надеюсь, ты слышал версию, будто «Лузитанию» потопили сами же англичане, внутренним взрывом, чтобы свалить всё на бошей?

Арти поморщился:

- Вряд ли… Но коль и так – это было давно и уж точно не ради горстки зеленой гальки.

- Которую, кстати, - добавил Свиндлер, - может украсть только полный кретин! Потому что эти знаменитые камешки - никогда и никому не втюхаешь во всем этом огромном белом свете! Ни самый чокнутый коллекционер, ни самый жадный пейсатый спекулянт – не станет с ними связываться, а немедленно стуканет, куда надо!

Тут вдруг Нерри, лежавший под навесом, поднял голову и… гавкнул. Мы впервые услышали его лай – но забыть такое трудно. То был один единственный «гавк» - однако ж и в Хиросиме случился один только взрыв…

Все вздрогнули, поскольку сам воздух вздрогнул от этого басовитого, могучего звука – и с удивлением уставились на пса.

- Ты знаешь того, кто купил бы камни? – поинтересовался Арти со своей обычной невозмутимой иронией. – Нет? Тогда изволь воздержаться от беспочвенных инсинуаций!

Чуть помедлив, он поглядел на Роше и добавил:
- Резонеров нам тут хватает…

Пес, немного пристыженный, снова опустил голову и накрыл лапами нос. Роше, казалось, тоже малость смутился и предложил перекинуться в костяной покер.

***

День двенадцатый

- Знаешь, Поль, это, конечно, выдающаяся псина. Настоящая машина для убийства! Но что-то не нравится мне этот Нерри в последние дни…

- А что с ним такое, Джейк? – удивился Роше. – Подумаешь, гавкнул разок… С собаками это бывает.

Свиндлер поджал губы и многозначительно покачал головой:
- Все так, Поль, но ведь раньше-то он не гавкал!

Арти был в море, промышлял крабов, чтобы как-то разнообразить наш опостылевший рыбно-моллюсковый рацион. Нерри стоял на берегу, дожидаясь хозяина, как царь Эгей – сына своего Тесея из круиза на Крит. Со всей очевидностью, верного пса раздирало желание броситься в пучину волн и плыть вперед, наперекор всем ветрам, течениям и прибоям. Но он был покорен строгому приказу и ждал безропотно, даже не скулил.

- Поверь мне, я кое-что смыслю в собаках! – настаивал Свиндлер.

- Но ведь Нерри – наполовину волк?

- Тем хуже! И с этими полукровками – никогда нельзя быть уверенным. Они могут быть спокойны, супер спокойны и послушны… Но настает момент, когда «зов дикой природы» берет свое. И это всегда бывает самый неудачный, самый неподходящий момент.

- Нет, ну… - Роше замялся, зарделся. Свиндлер обнял его за плечи и легонько встряхнул.

- Вот прикинь, что эта псина вдруг слетит с тормозов! От жары, от непривычной жизни… от тоски по суке, наконец! И что – тогда? За сколько секунд он растерзает твою глотку? Да ни за сколько! Это будет ДОЛЯ секунды! И никто не успеет его оттащить…

- Нет, но он такой… дружелюбный… сдержанный… Наверно, если он вздумает взбеситься – будут какие-то симптомы?

- Он – уже гавкнул! – веско напомнил Свиндлер. – К тому же, никаких явных симптомов и не бывает. Всегда – внезапно, всегда – врасплох. Это, знаешь, как… Черт, жуткое воспоминание – но тебе поведаю. Это было еще в американском флоте. Мы работали под водой, исследовали фарватер. Там крутились всякие безобидные рыбешки – но тут вдруг я увидал прямо над собой огромную, уродливую тень. Рыба-молот, акула-людоед. В ней было футов, чтоб не соврать, пятнадцать.

Свиндлер умолк, приглашая канадца прочувствовать драматизм картины. Тот прочувствовал: всякая краска, и даже меланин, покинули его обычно беззаботную и от природы смуглую физиономию.

- И чт-то?

- И ничего! – Свиндлер улыбнулся. – Акула немножко повертелась – да уплыла восвояси. Даже не пыталась напасть на нас. Ничего удивительного. В умных книжках пишут, что акулы вообще редко нападают на людей. Потому как – нетипичная мы для них пища. Разве лишь по недоразумению – укусит… И это всё правда. Вот только, - он сделал паузу и прицокнул языком: - Вот только недоразумений таких – сотни за год! И честно сказать, когда та тварюга нарезала круги над нами – никто не вызвался зачитать ей цитату из умной книжки про то, какая мы нетипичная для нее пища! Мы все просто обмерли, прижавшись ко дну, и молились, чтобы пронесло!

- Нет, ну ведь Нерри все-таки собака, а не акула? – собрав последние силы, возразил Роше.

- Да? А по клыкам – и не скажешь! – Свиндлер мотнул головой и, осклабившись, выдал последний довод: - И кстати, у нас наконец будет мясо! Настоящее!

***

День тринадцатый

- Вы хотите, чтобы я отдал Нерри вам на съедение только потому, что вам наскучили рыба и моллюски? – несказанно удивился Арти, когда ему предъявили требование. – Правильно я вас понял?

Роше, не скрывая волнения, начал было:
- Арти! Я бы...

Но Свиндлер прервал его:
- Ты бы заткнулся! – он перевел взгляд на Арти и выговорил жестко, по-военному: - Это необходимость. Дело выживания. Людей. Пес потребляет слишком много продукта. Половина рыбы уходит ему. Так продолжаться не может. Поэтому надо избавиться от пса. И у нас будет мясо. Много.

- Джейк, ты кореец? – все с тем же искренним удивлением осведомился Арти.

- Нам доводилось есть собак! - без обиды, но упрямо ответил Свиндлер. – Если правильно приготовить – похоже на баранину. Дело – в специях.

Он непроизвольно облизнул иссохшиеся губы.

- У тебя есть специи? - Арти фыркнул. – Уж не в кисете ли?

- Хорош зубы заговаривать! – тут Свиндлер повысил голос, пока еще не до крика, но явственно.

- Извини! – Арти раскинул руки. – Понимаю! Грех заговаривать тебе зубы. Они ведь еще пригодятся тебе, чтобы жевать баранину, которая не совсем баранина… без специй…

Свиндлер, не желая больше тратить слов, молча выдернул из-за ремня Глок и направил его в грудь насмешника.

Роше робко прикоснулся к этой твердой, вооруженной руке:
- Джейк! Послушай… - и тотчас кубарем покатился по песку, разбрызгивая кровь из расквашенного носа.

- Я не потерплю бунта! – процедил Свиндлер. – И если понадобится – применю оружие без… слюнявых сантиментов!

Помедлив, поинтересовался, зловеще и многозначительно:
- Рассказать тебе, где я служил? На самом деле?

Арти рассмеялся, негромко, чуть снисходительно. Лениво отмахнулся:
- Право, не трудись, Джейк! В долине Шахи-Кот мог оказаться парень только из одного флотского подразделения. По правде, если б ты нацепил значок с якорем, пистолетом и трезубцем(6) – и то не раскрыл бы свое славное прошлое столь явно!

Свиндлер медленно покачал головой, неотрывно глядя на не в меру просвещенного собеседника.

- А ты, часом, не соврал, что не из КГБ? – спросил он. – Или как оно у вас там нынче называется?

- Нет, - Арти вздохнул. – Я никогда не вру. И не бунтую. И хоть мне очень грустно расставаться с Нерри – я подчиняюсь единоначалию, если это окончательное твое решение.

- Тогда отойди в сторону и дай мне прикончить твоего кобеля!

- Погоди! – Арти поднял палец. – Позволь хоть ошейник снять? На память…

- Валяй… - Свиндлер пожал плечами, решив не «вредничать».

Арти повернулся к виновнику скандала, все это время безмятежно дремавшему под навесом, склонился и, стараясь не тревожить чуткий звериный покой, аккуратно расцепил замок. Распрямился, снова обратившись лицом к Свиндлеру. Улыбнулся:

- По правде, чуточку удивлен, Джейк, что ты не всадил мне пулю в спину. Ведь ты же меня хочешь грохнуть, а не собаку?

Свиндлер стиснул губы до мраморной твердости и белизны. Роше, кое-как очухавшись, уселся на песке и, размазывая кровь по едва не плаксивому лицу, таращился попеременно то на одного, то на другого.

- Ребята!... Реб-бята! – запинаясь, выговорил он. – Да вы же с ума все тронулись!

- Есть немного, - покладисто согласился Арти. – Это все нервы, Поль. Вот у мистера Свиндлера сейчас трудный период. Переходный. Он, видишь ли, курильщик, да решил бросить. Это тяжкое испытание для нервов. По себе знаю. Потому что я тоже курильщик, ан сигареты все вышли. Меж тем, у мистера Свиндлера целый кисет табаку…

- Обоих! – теперь уже с нескрываемой ненавистью прошипел Свиндлер. – Я прикончу вас обоих! И тебя – и твоего блохастого кабыздоха!

Арти, подмигнув Роше, кивнул на разъяренного скрягу Свиндлера:
- Я же говорю! Нервы!

- П-послушай, Арти! – Роше потряс головой. – Да что ты привязался к этому кисету? В конце концов, это его кисет, и…

- И мистеру Свиндлеру лучше знать, почему – табачок врозь! – подхватил Арти. - Не так ли, Джейк? Ведь ты же, в конце концов, второй помощник – а это значительная должность. Вторые помощники – они знают, может, и меньше первых… но не всегда!

Арти сделал паузу.

- Да о чем вы, господи? – простонал Роше.

- Выкладывай, выкладывай! – подбодрил Свиндлер, ощерив клыки. Теперь он являл одновременно хищный азарт и стальное спокойствие. Он был подобен линкору, давно чуявшему в глубине вражескую подводную лодку – и вдруг узревшему ее рубку прямо по курсу, когда у субмарины нет ни малейшего шанса поспеть с погружением.

- Второй помощник, - поведал Арти, - обычно отвечает за навигацию. А современная навигация – прелесть, что за штука. Компьютеры, спутники… Курс можно проложить с точностью до метра – и чертовски удобный интерфейс. Это вам не топор под компас подсовывать. Тут – хайтек… Кнопочки…

- Свиндлер? – робко, отказываясь верить, окликнул Роше.

- Усохни, лягушка! – рыкнул Свиндлер. Кивнул Арти: - И?

Тот хмыкнул:
- Что – и? Какие «и» нам еще нужны? «И если знать систему охраны колумбийских изумрудов»? «И если знать подходящий риф, скрытый под водой, а рядом - остров»?

Было очень долгое молчание, не поддающееся измерению ни в секундах, ни в капельках пота, стекавших с висков на землю.

- Хочешь половину? – миролюбиво предположил Свиндлер. Деловито разъяснил: - Знаешь, ты мне нравишься, русский. Ты чертовски опасен – это я сразу срисовал… и пес твой чертовски опасен… И, по правде, я не уверен, что пары пуль хватит на вас двоих. И хоть я бывший «котик» - не уверен, что справлюсь с твоим псом. Даже с раненым. Поэтому – давай дружить, что ли? И если ты дашь честное слово – я выкину оставшиеся два патрона в море. Потому что тебе – можно верить. Если поклянешься не болтать. Пойми диспозицию: спасшихся должно быть минимум двое. Ради алиби. Роше – он ведь не захочет, а растрезвонит. Но ты – деловой парень. Так согласен на половину?

Арти задумался, прищелкнул пальцами:
- Что ты, бишь, говорил там про «никакой самый чокнутый покупатель не станет связываться»?

Свиндлер решительно помотал головой и обнадежил:
- У меня все схвачено! У меня есть друган, охотник за сокровищами. Мы как будто устроим экспедицию на «Амфитриту» – и, конечно, отыщем камешки. Сдадим их владельцу, чин-чинарем. А страховщик выпишет премию, десять процентов. Тут – не стоит жадничать. Пятьдесят мегабаксов – на скромную жизнь хватит. Твоя – половина. Так согласен?

- Так - да! – пораскинув умом, ответил Арти. Покашлял и произнес: – Значит, мои условия! Половина – и Нерри остается жив. А мясо… - он на миг задумался и перевел взгляд на канадского репортера, который теперь трясся весь, от всклокоченной курчавой шевелюры до голых пяток. – Нет, Поль, конечно, постноват… но если с правильными специями… - Арти причмокнул.

Свиндлер, ухмыльнувшись, тоже глянул в сторону «альтернативного гастрономического варианта».

Несчастный Роше до конца жизни запомнил этот взгляд, этот последний умильно-плотоядный взгляд. Ибо в следующий миг раздался смачный, раздирающий уши щелчок – и кровь хлестнула гейзером…

Пару секунд Свиндлер шатался, дергал руками, силясь поднять их к шее, к страшной рваной ране, от кадыка до правого уха. Казалось, если бы не этот нестерпимо тяжелый, громоздкий пистолет – Свиндлер обязательно дотянется, пережмет разодранную артерию. И заботливый Арти тотчас избавил бывшего капитанского помощника от этого лишнего огнестрельного предмета. Но после – созерцал агонию безучастно и отстраненно, опустив руки. В одной был возвращенный Глок, в другой – буйволиной кожи, с серебряной чеканкой, полоска расстегнутого ошейника, окропленная алыми брызгами.

Когда Свиндлер рухнул и затих, Арти окликнул канадца:
- Поль, нос в порядке? Вправлять не надо?

Роше коснулся своего галльского «бушприта» и констатировал:
- Да вроде, нет…

И тотчас спросил, с восторженной опаской:
- Так тебя правда учили в этих ваших… пионерах, как резать горло ударом галстука?

- Ну и славно, что ты в порядке! – с неожиданной беспечностью и «глухотой» отозвался Арти.

Он подошел к поверженному телу, которое нельзя было назвать «остывающим», при такой-то жаре, наклонился и проворным факирским движением выудил из брючного кармана небольшой никелерованный пистолетик, о котором мы прежде не имели понятия. Впрочем, говоря «мы» - следует подразумевать Роше, с его поразительно острым чутьем на дымы и копоть тайных интриг в политическом поднебесье и поразительно тугим нюхом на порох под самым носом.

Потом Арти достал из другого брючного кармана кисет, покоившийся там все время после катастрофы, развязал тесемку и запустил внутрь щепоть. Извлек один из камушков, поднял его к солнцу. Признаюсь, это было красиво – то, как в густо-зеленой глубине кристалла полыхнула яркая, будто неоновая звезда с длинными лучами. Такая прекрасная, такая манящая…

- Миленько… - оценил Арти. Окликнул Роше: - Не хочешь полюбоваться?

Тот потряс головой:
- Да ну… А то полезет еще в голову… всякое… Неровен час - зарежу тебя ночью…

Арти рассмеялся, от души, во весь голос. Аж слезы на глаза выкатили. Утерев их, Арти выговорил, очень проникновенно:
- Это будет массовое убийство, Поль! Потому что если тебе это удастся – человек двести во всем мире сдохнут от смеха! – и успокоил: - Не бойся. Можешь и смотреть, и трогать. Ты не Свиндлер. Тебе – не грозит… смарагдовая лихорадка…

Наконец, чего я долго ждал, он заговорил со мной. Начистоту и по-русски:
- Сказать по чести, мистер Свиндлер с самого начала произвел на меня скверное впечатление. Не хвастая, замечу, что я неплохо разбираюсь в людях. И вижу, когда человек - подонок, который что-то замышляет. Нет-нет, мистер Свиндлер был по-своему очаровательным малым, приятным и остроумным собеседником, но, оглядываясь назад, я, конечно, корю себя за то, что не пришиб его сразу, в первый же день на «Амфитрите». Прежде, чем он воплотил свой замысел в жизнь… В смерть... Но с другой стороны, если я возьму себе моду мочить всякого мерзавца, который что-то замышляет, - менее прозорливые окружающие могут неверно меня понять. И даже постараются изолировать от общества. Тут все непросто!

Прежде я делал вид, будто вовсе не обращаю внимания на происходящее, но сейчас, из уважения, навострил уши и поднял глаза на Арти. И даже проворчал:
- А как по мне – так ему сразу надо было глотку рвать! Уж я-то нутром чую, где тухлятина! Придушить котенка этого морского – и тушку за борт! А коли тебя парит дипломатия – так валил бы всё на мою эксцентричность!

Арти ответил, стараясь придать своему тону весомость:
- Так-то оно так, но… - тут он сдался и покривился: - Уй, да ладно! Ты прав, старина! Но – что уж теперь…

И он поспешил перевести разговор на другую тему:
- Так или иначе, мы решили важный этический вопрос. Этический и кулинарный. Ведь тебе, как ты помнишь, нельзя сидеть на одной лишь морской рыбе. Это вредно для почек. Надо как-то разнообразить меню. А мистер Свиндлер… Что ж, он был отрицательным персонажем, но едва ли это повлияло на его питательные свойства! Тем более, что в последние дни он даже не курил…

Когда же я встал и подошел к «новому пункту меню», Артём игриво потрепал меня по холке и предупредил:
«Только смотри, приятель, не привыкай!»

Эпилог

Нас подобрали через три дня. От Свиндлера остались целые две ноги. Как на зло. Решил я приберечь самое лакомое напоследок – и тут нас спасли. Первая мысль была – уговорить Артёма взять свиндлеровские окорока на тот катер с британского фрегата. Но я понимал, что опять заведется эта бодяга на тему непростой этики, и всё такое. Да и прав Артём: не стоит привыкать!

Когда мы оказались на борту HMS «Ланкашир», капитан, тот самый мистер Клоббс из радиоприемника Роше, уточнил: «Это вы SOS посылали?»

Артём нахмурился, а потом хмыкнул: «Вообще-то, оно было две недели назад…»
 
Оказалось, наш сигнал принял какой-то дикарь с ближайшего острова. Каннибал-радиолюбитель. Собственно говоря, из цивилизованных слов он только и знал, что SOS. И вот пока ему удалось пробиться через инстанции, пока ему подыскали переводчика – заминка и вышла.

А сигнал бедствия с «Амфитриты», конечно, ушел, как надо. Не подвела автоматика. Вот только Свиндлер - он же ведь как свое грязное дело обстряпал? Пустил посудину по своему, подлому курсу на риф, а на всех приборах все выглядело так, будто координаты правильные. Чтоб никто не догадался. Хорошо над компьютером потрудился. И в момент крушения, конечно, компьютер те координаты и выдал, которые всем показывал. Как будто «Амфитрита» на своем положенном курсе, когда на самом деле – в двухстах милях.

Свиндлер, разумеется, всё это понимал. Моряк, как-никак. Но он знал, что всё равно отыщут нас рано или поздно, при современной-то технике. Ведь так оно и случилось, в конце концов. Нашли. Да только его самого – частично. Ноги одни… целые… Нет! Не будем об этом!

Кисет с изумрудами мы сдали коммандеру Клоббсу под расписку. Потом страховая компания премию предлагала, но Артём благородство решил проявить. «Зачислите, - говорит, - в фонд помощи семьям погибших». Дело: мы и так ребята небедные.

Поль, как нервишки подлечил, уселся за написание мемуаров «чудом выжившего». Вот только размахнулся он, кажись, от души – с самого, поди, зачатья сюжет вести решил. Только не своего, а Свиндлера. Вроде как – биография евонная. «Убийца «Амфитриты» или Звезды в табаке», какое-то, вроде, такое дурацкое название. Ну да знамо дело: подонки-то нынче популярны, когда мертвенькие. Про них и пишут.

 У меня-то замах не такой масштабный. Это мой первый литературный опыт, и потому, наверно, я раньше канадца поспею. Хотя, конечно, когтями печатать – что с таксой амур крутить! Маловато, покамест, у меня писательской сноровки.

Но, кажется, я нашел сильный художественный ход: до самой что ни на есть кульминации писать о себе в как бы третьем лице морды и будто бы со стороны англо-американского какого-нибудь двуногого. По-моему, это создаст дополнительную интригу. Да и то сказать: если б я сразу от своего имени вещать стал – кто бы всерьез такую писанину принял? Точно бы решили, будто я все выдумал. «Пустобрехом» обозвали бы – и только…

 
Примечания:
1. Решающая битва Второй Мировой войны на Тихоокеанском театре военных действий, закончившаяся полным разгромом японского авианосного флота.

2. Амфитрита – в древнегреческой мифологии супруга Посейдона, владыки морей.

3. Любое сходство заведомо случайно.

4. Муций Сцевола – герой Древнего Рима. Будучи схвачен враждебными этрусками, сунул руку в огонь и держал ее там, пока не покорил этрусского царя Порсену своею стойкостью.

5. «Почему бы нет, дорогой товарищ?» (фр.)

6. Элементы символики спецподразделения SEAL, боевых пловцов ВМФ США. На русский название порой переводится как «морские котики», что не совсем корректно. Во-первых, скорее «тюлени», а не «котики»(fur seal), а во-вторых – это аббревиатура от Sea Air Land (Море, Воздух, Суша). Использовались как в морских, так и в наземных миссиях, в том числе в Афганистане.