С родной сторонки и собачка мила

Жила-была одна собачка. Ничем от других не отличалась: четыре лапы, пятый - хвост. Будка - так себе: дождь не мочит - и хорошо. Без всяких претензий существо. Гавкала, конечно. Но в меру. А как жизнь прожить и ни разу не гавкнуть? Это надо уж совсем себя не уважать. Красоты особой в ней не наблюдалось. Правда, пробовала она, глядя в лужу, начёсы себе за ушами делать, но это когда было? По-молодости.
       Так вот эта заурядная собачка случайно уплыла на пароходе. Вернее, теплоходе.
       Заглянула на минутку углы понюхать, а корабль отдал концы. И поплыла она вниз по реке, наблюдая закаты и восходы прямо с верхней палубы. Надо сказать, теплоход тот был не простой, а круизный, и плыл от деревни к деревне не просто, а со смыслом. Смысл заключался в том, что все пассажиры круглосуточно ели, пили, веселились и периодически высыпали толпой на берег поглазеть на очередную водокачку. Кого попало к таким развлечениям, конечно, не допускали, но собачке сказочно повезло. Один матрос оказался родом с той же Чертополоховой улицы, где она проживала и, можно сказать, знал её с детства. Он в круизах ужасно скучал по дому и, увидев родное собачье лицо, уже никак его от себя не хотел отпускать и даже поселил в своей каюте. Собачка вначале не могла понять: почему каждый день сосиски, и чем за всё это придётся платить? Четырёх лап и хвоста явно не хватало. Но теплоход плыл, а сосиски не кончались. И ей подумалось, что она случайно умерла и попала в собачий рай. В её глупой собачье голове замкнуло, что всё это она заслужила своей прошлой скромной жизнью и примерным поведением, и теперь безбедное существование ей положено по статусу. Короче говоря, собачка начала потихоньку наглеть. А именно - лаять. Причём, голос крепчал прямо пропорционально количеству поглощённых сосисок, то есть, день ото дня. Вместо того, чтобы ласкаться к отдыхающим и, таким образом, получать дополнительный паёк, она решила, что это конкуренты, не заслуженно претендующие на место в собачьем раю, и облаивала каждого, походящего мимо каюты. Вероломно дождавшись, когда шаги приблизятся к двери, она неожиданно рычала с такой злобой, что некоторых отдыхающих мгновенно отбрасывало волной на другой конец коридора. Но этого ей показалось мало. Возможно, сосиски были из партии с повышенным содержанием "озверина", как иначе объяснить, что с детства миролюбивое животное стало показывать зубы по любому поводу. В конце концов, она так достала всех круизников, что они стали просить капитана выбросить её немедленно за борт, ссылаясь на то, что все собаки прекрасно плавают.
       Матрос, приютивший собачку, не знал, как вырулить из этой щекотливой ситуации. С одной стороны, он понимал, что нужно принять меры, а с другой - земляческие чувства не позволяли ему предать расправе милое сердцу существо.
       Сначала он вечерами беседовал с ней об участи постигшей Му-Му, но увещевания не возымели своего действия. Тогда была предпринята радикальная мера: высадка охамевшей собаки на ближайшей пристани. Ничего не подозревающую жучку заманили на берег и, оставив наедине с небольшим запасом провизии, отчалили в срочном порядке.
       Увидев, что рай уплывает у неё из-под носа, собачка, не раздумывая ни минуты, бросилась в воду и попыталась догнать судно вплавь. Она гребла изо всех сил, даже не оглядываясь на тающую вдали береговую линию. Такая необыкновенная преданность потрясла некоторых, стоящих на палубе пассажиров и, глядя на душераздирающее зрелище одиноко плывущей по волнам собачьей головы, они начали кричать, чтобы немедленно спустили шлюпку или хотя бы бросили спасательный круг. В результате, мокрую окоченевшую псину участники расправы не только вновь втащили на палубу, но ещё и радовались, как дети, такому чудесному спасению. Большинство сразу же забыли прежние обиды, гладили её по мокрой спине, и кто-то даже принёс махровое полотенце.
       Вот так обласканная и прощёная собачка вновь заняла своё место под солнцем.
       Самое удивительное в этой истории то, что после купания она почему-то совершенно охрипла, то ли от испуга, то ли от переохлаждения, и никто никогда больше не слышал от неё никаких звуков кроме чихания.
       Так о чём же эта трогательная история? О парадоксах.
       Если бы собачка окончательно не потеряла голос, то сказала, что, оказывается, чем лучше, тем гораздо хуже; а доброта и озверение - это такие болезни, которые абсолютно не поддаются никакому эпидемиологическому контролю.