Портрет с пластинками

Он носил чёрное кашемировое пальто. И любил длинные цветные шарфы - чтобы обмотать вокруг шеи и так как будто бы абстрагироваться от мира. Ещё он всегда ходил в кедах и никогда не слушал музыку в метро, это его раздражало. У него были слегка вьющиеся волосы, которые он пару лет назад старательно выпрямлял. Бывало, он мочил их, намазывал гелем, одевал плотно прилегающую шапку и ходил так по квартире, пока волосы не высохнут. Они принимали нужную форму, он дико радовался, но когда выходил на улицу, они тотчас же снова торчали в разные стороны. Теперь он не обращал внимания, а эта модная ныне причёска just from bed придавала ему какую-то богемную неряшливость.
Он учился на философском факультете: родителям казалось, что это престижно, а он считал это единственным пристанищем. Он любил участвовать в диспутах, но ни разу не был замечен в самодеятельности. Он не ходил на КВНы, концерты, дискотеки, он был нейтрален ко всяческого рода выборам, он не защищал честь факультета в каком-либо виде спорта. Ему нужно было одиночество и спокойствие. Именно поэтому он так любил ходить по тихим улочкам этого холодного города, в котором родился и прожил всю жизнь. Ему нравилось фотографировать крыши, дома, мосты, прохожих. Он часами гулял по набережным, любуясь водой. Он мог смотреть на воду бесконечно, он находил в этом умиротворение и какую-то лёгкость. Когда ему было тяжело или беспокойно, он рисовал воду. Ему нравилось наносить каждый мазок, каждый штрих. Волны... они всегда получались разными – бушующими ли, тихими ли, ночными или залитыми солнцем. Картины он не хранил. Он дарил их – просто так, без повода – друзьям и знакомым.
Нет, он не был оптимистом. У него был какой-то особенно циничный взгляд на мир, он привык видеть во всём в первую очередь плохое, хотя знал, что хорошее тоже существует. Он был прожженным пессимистом, но зачем-то убеждал людей верить в светлое будущее.
Он был поразительно спокоен и рассудителен в самые неожиданные моменты жизни. Он всегда тщательно взвешивал «за» и «против», но принимал нарочито неправильные решения. Ему нравилось говорить людям правду и он не любил лгать, он пытался не ввязываться в интриги, и это ему удавалось.
Он любил театр, всегда садился в третий ряд и часто ходил на одни и те же спектакли. Иногда он бывал в филармонии – закрывал глаза и концентрировался на звучании какого-то одного инструмента. Он любил скрипку. Он часто слушал записи концертов для скрипки и фортепиано на своём старом, но любимом проигрывателе. Ему грела душу мысль, что в век компьютерных технологий у него остаётся кусочек прошлого – пластинки. Круглые, чёрные, они стояли у него на полу, вдоль стен.
Он писал безумные стихи. Невозможно было определить, про что они, это были потоки чувств – потрясающе красивые и лёгкие. Он любил писать про полёты, про ветер, про крылья. И про любовь, конечно. Ему вообще хотелось любить. Не обязательно быть любимым, а просто дарить любовь. Он искал Её, искал долго. Ему казалось, что всё должно произойти внезапно, нечаянно, неумышленно. Но он постоянно готовил себя к встрече с Ней. Он представлял, что он Ей скажет, как Она ему ответит. Он хотел встретить Её и сразу узнать, он высматривал Её в толпе. Но не находил.
И ещё... у него были очень печальные глаза. Чёрные, как пластинки.


Посвящено Николаю Хомерики, плохому знакомому Ванечке и Иннокентию-со-странным-множеством-фамилий.