Москва. Аэропорт

 
Коротенькая повесть о них.



 -- Ну, бывай здоров! -- протягивая руку для рукопожатия и стоя в дверях одноместного номера гостиницы, пробурчал Котович. – Я не буду спускаться и провожать тебя. Выпустят и так… Голова трещит после вчерашнего… Еще полежу маленько, да пойду опохмелюсь.
 -- Бывай! – глядя на вытянутые в коленях спортивные брюки Котовича и пожимая ему протянутую руку, говорил Алексей Трещев, испытывая виноватое чувство за доставленное неудобство, -- Спасибо за гостеприимство! Дома на заводе встретимся… С меня бутылка… Удачи!..
 Трещев развернулся и, слегка покачиваясь, направился по коридору на выход. В помещении гостиницы было жарко. Вахтер не обратил на него внимание: обыкновенный командированный, как и все тут проживающие. Из-под расстегнутого нараспашку темного демисезонного пальто на Трещеве виднелся темно-синий, в едва заметную полоску костюм, светлая рубашка и галстук. В руке он держал солидный, вместительный портфель.
 Выйдя на улицу, он несколько раз глубоко и с наслаждением вдохнул утренний воздух московской поздней осени.
 Светало. Фонари уличного освещения уже были выключены. Наступило утро серое, хмурое. Небо рябое, рваное, кое-где очень редко, между седыми, с чесами, облаками проглядывало синее небо. С крыш домов капала вода. На сыром асфальте тротуара как-то непривычно ярко светились последние опавшие листья деревьев. Легкий сквозной, но промозглый ветер, гуляющий между домами, быстро унес тепло, накопленное им в гостинице. Трещев застегнул пальто, огляделся по сторонам и неторопливо зашагал в сторону метро, чтоб уехать в центр Москвы.

 Он накануне приехал на поезде в этот город из Киева, где знакомился с технологией изготовления нового оборонного изделия, которое осваивал завод, где он работал ведущим технологом. Столица для него стала не только пунктом пересадки на самолет по пути домой в Новосибирск, но и последним местом назначения.
 На одном из заводов Москвы ему предстояло получить техническую документацию на приспособление для заточки специальных резцов. Времени для этого много не требовалось: только найти нужного человека и принять от него документы. О встрече с тем человеком договорился по телефону. Она была назначена в проходной завода. Желая сэкономить время, по пути на столичный завод заскочил в кассу Аэрофлота и приобрел билет на рейс в Новосибирск. Однако на вечерний рейс билетов уже не было, и он взял на тот, на который еще продавали. - На самолет, вылетающий через сутки. Рассчитывал в этот день все-таки улететь, подгадав «на подсадку» перед самым вылетом. До этого у него с «подсадками» несколько раз получалось. Если не повезет - ночь провести в аэропорту Внуково, расположившись в кресле.
 На проходной того завода он нос к носу столкнулся с Витькой Котовичем. Тот был направлен туда в командировку по каким-то своим конструкторским делам. Встреча земляков в чужом городе бывает иногда необычайно приятна.
 С Котовичем Трещев был давно знаком, но далее служебных отношений у них знакомство не шло. Они у себя на заводе общались мало. Их рабочие места находились на разных этажах административного здания. Но во время обеденного перерыва встречались практически ежедневно.
 А тут встреча в Москве…
 В мимолетном разговоре Трещев посетовал на то, что ему следует еще «побегать по магазинам и купить домочадцам подарки и вообще потратить деньги», что билет на самолет приобрел только на завтра, а хочет улететь сегодня…
 -- Вот завтра и улетишь, и на магазины время останется, а сегодня отметим встречу! Тут кроме меня еще Ломиворотов и Генка Кудряшов из отдела снабжения. Знаешь их? – уцепился Котович с предложением. – Гульнем, как надо!..
 -- Знаю. В гостинице наверно мест нет? – слабо упрямился Трещев в ответ.
 -- У меня в одноместном номере на раскладном кресле переночуешь, если мест не будет, – настаивал Витька, – да мы и не будем обращаться к администратору, чтоб «не дразнить гусей»! Я тебя сам к себе в гостиницу, в номер заведу.
 -- А в какой живете?
 -- Да в «Маяке».
 -- В министерской?..
 -- Ну! Соглашайся!
 -- Ладно, уговорил. Где встретимся?
 -- Тут и встретимся в конце рабочего дня.
 -- Добро!

 …Погуляли в тот вечер хорошо. Водочки выпили прилично. Да еще обновили новенький сифон, купленный Котовичем. В него залили бутылку водки и пробовали ее газировать…
 Угомонились после полуночи, когда на пьяные вопли Ломиворотова (на песни это было явно не похоже), прилетела дежурная по этажу:
 -- Прекратите сейчас же безобразие! Завтра будет доложено министру о вашем поведении. Вы откуда? – тут она увидела Кудряшова, который частенько проживал в гостинице и был, видимо, ей знаком. – Вы там, в Новосибирске все такие гуливаны!.. Да что с вас спрашивать, если ваш главный инженер такой же… Я сейчас милицию позову…
 Полученные замечания резко понизили уровень радости, подогретой алкоголем, царивший в мужской компании.
 -- Эх! Только настроение испортила!.. – очумело, сожалел Ломиворотов после ее ухода.
 Больше других, полученные замечания волновали Кудряшова. Он уже на пути к своей кровати:
 -- Только почти окопался тут, и надо ж ей засечь меня в такой теплой компании! Выгонят! Непременно выгонят! Придется все начинать сначала… В нашей снабженческой работе место в гостинице первое дело.
 Трещев во время ее прихода, вел себя тихо, поскольку в гостинице находился «на птичьих правах». Разборки с милицией в его планы явно не входили. Они с Котовичем, подняв перед дежурной руки вверх, сразу за ней быстро удалились к себе…
 Утром, торопливо собравшись и сославшись на необходимость «прошвырнуться» по магазинам, чтоб не дать повода к продолжению застолья, он покинул гостеприимного Котовича…

 …Москва всегда поражала Трещева изобилием товаров в магазинах. Даже многонациональные полчища агрессивных покупателей, объединенных общей целью, вооруженных сумками и кошельками с деньгами «под завязку» не могли опустошить прилавки ее магазинов. Проведя несколько дней в столице, он привыкал к изобилию, и ему казалось, что во всей стране наступил «коммунизм». Только задним умом понимал, что этот «коммунизм» заканчивается за московской кольцевой дорогой. Поэтому в последний день командировки сам вступал в ватаги самых агрессивных и наглых покупателей, тех, кто, несмотря ни на что, стремились потратить все деньги до копейки и набить приготовленную тару так, чтоб не хватало сил нести добычу.
 Для реализации этой задачи он героически стоял в очередях, а также не менее героически ломился за прилавок без очереди. Что-то примеривал и покупал на себя. Находя из числа покупательниц женщину, равную по объему своей жене, примеривал на ней свой выбор и та с удовольствием и даже с каким-то радостным энтузиазмом помогала ему в выборе покупок. Приобретал какие-то вещи для детей, заглядывая в список, который жена сунула ему в карман перед отъездом; заканчивал поход приобретением съестного: сладостей, консервов мясных и рыбных в железных банках и еще какую-нибудь тяжесть.
 В тот день к полудню почти все деньги оказались потрачены, портфель набит до отказа и противно оттягивал руки. Чтобы избавиться от него, Алексей решил отправиться в городской аэропорт и там сдать его в камеру хранения. Гордо, с чувством до конца исполненного долга он кое-как доплелся до здания Аэропорта.
 Времени до начала регистрации пассажиров на его рейс осталось несколько часов. Чтоб не тратить его попусту, отправился по магазинам по Ленинградскому проспекту в районе аэропорта. Ему стало необычайно приятно ощущать свободу и легкость в руках после тяжелого портфеля. Их он засунул в карманы, где еще мелодично побрякивала мелочь и шуршали последние рубли.
 Похмелье, давившее на него с утра, уже почти выветрилось.
 С утра падавший снег с дождем таял на асфальте, но к обеду немного прояснило и стало заметно холодней. Усилился ветер. Лужицы на дороге стали покрываться ледком. Но это обстоятельство не беспокоило нашего героя.
 Легкая прогулка по магазинам закончилась для него покупкой на обратном пути, практически на последние деньги, нескольких килограммов апельсинов и яблок. В столовую заходить не стал, рассчитывая сэкономить на желудке, ибо в самолете, хоть немного, да покормят. Возвращался, когда на улицах уже включили фонари, ветер притих и пошел снег. Снег быстро покрыл улицы своей чистой белизной, и стало светлей. С ощущением щемящей тревоги перед предстоящим полетом на самолете и некоторой тоски по родному дому Трещев вернулся в городской Аэропорт.
 Поднимаясь по трапу в самолет, Алексей всегда испытывал некоторый страх и холодок, пробегающий по спине. Полеты на самолетах он ставил на одну ступень с чудовищем, которое брало его в свою пасть, но при этом обещало выпустить.
 В назначенное время была объявлена регистрация пассажиров на его рейс. Они дружно выстроились в длинную очередь. Когда очередь подходила к концу, неожиданно, как бывает в таких случаях, работники регистрации прекратили пропуск пассажиров. А потом по зданию аэропорта раздался голос диктора: «Граждане пассажиры! Рейс в Новосибирск откладывается по метеорологическим условиям!» Затем объявлено, что по той же причине все рейсы самолетов, вылетающих из Москвы, задержаны на неопределенное время.
 Пассажиры с неохотой, как бы еще на что-то надеясь, стали медленно выходить из накопителя в зал ожидания. Горластая работница регистрации звонким и веселым фальцетом подбадривала их своим криком о необходимости освободить помещение…
 Земляк Алексея, выходя из накопителя, с сожалением заметил:
 -- Мой знакомый вчера улетел, и мне бы следовало… Я ему сегодня звонил: он сказал, что вчерашний рейс оказался заполнен не полностью и осталось много свободных мест…
 -- Вечно у нас так: билетов нет, а самолет пустой летает, -- отозвался Трещев и направился в камеру хранения сдавать портфель и сумку с фруктами.
 Часов до двух ночи Алексей сидел в кресле в середине зала ожидания. Его душу терзало какое-то непонятное и смутное чувство долгого полного одиночества. Он считал, что самым тягостным одиночеством является одиночество в толпе людей. Вчерашняя пьянка с товарищами по работе не принесла ему облегчения по этому вопросу, а только, скорее, усугубила ощущение.
 Иногда он выходил покурить из помещения аэропорта, наказывая своим соседям по креслу, чтоб придержали его место. Соседка, которая сидела справа от него, -- пожилая дама, в таких случаях ставила на его место свою сумку и добросовестно отвечала всем интересующимся, что место занято. Когда она отходила, то Алексей держал ей место и приглядывал за ее вещами. Пассажиры все прибывали и прибывали, а посадки не было: снег продолжал идти крупными хлопьями. Многие из пассажиров стали устраиваться на ночлег прямо на полу по краям зала ожидания: не стоять же столбиком ночь напролет.
 Проголодавшись, Трещев направился в буфет, где буфетчицу атаковали многочисленные вынужденно голодающие. Потолкавшись среди них и поняв бесперспективность затеи из-за отсутствия денег, направился в камеру хранения, достал пару яблок и горстку леденцов из портфеля и положил в карман пальто. Вернувшись на свое место, устроил себе маленький поздний ужин или такой же ранний завтрак.
 Сосед, сидевший слева от него и до этого читавший газеты, после объявления по аэропорту о наличии свободных мест в гостинице встал со своего места и, никого не предупредив, пошел на выход.
 Стройная белокурая молодая женщина лет двадцати пяти - тридцати, видя освободившееся место, тотчас подошла и спросила приятным голосом у Алексея:
 -- Скажите, это место свободно?
 -- Садитесь. Этот мужчина ничего не сказал при уходе. Вернется – освободите!
 -- Ноги уже отваливаются! Хоть на пол садись… Надо же, как погода испортилась! Сколько еще ждать..? – произнесла и присела рядом.
 От нее пахнуло каким-то легким, свежим, манящим женским запахом.
 -- Вам далеко лететь-то? А то б на поезде..! – поддержал разговор Трещев.
 -- Далеко. В Красноярск и даже дальше…
 -- Почти землячка. Ну, по крайней мере, сибирячка.
 -- А вам куда ?
 -- В Новосибирск.
 -- В командировку или в гости летите?
 -- Из командировки. Неужели я бы тут торчал ночь?.. А вы откуда?
 -- Тоже… Тут в Подмосковье побывала…
 -- Мне вчера следовало улететь. Да вот с товарищами по работе встретился, и они задержали. Кто бы знал, что такая погода установится?.. А вы тут по каким делам?
 -- По делам снабжения…
 -- А я решал технические вопросы… В Харькове, в Киеве побывал и, здесь, в Москве… - неспешно говорил Трещев, копаясь в своей памяти: кого-то эта молодая женщина ему напоминала? Затем, так и не вспомнив, встал и продолжил: -- Ну, вы сидите, а я пойду покурю. Если кто попросится посидеть -- разрешайте. Но обязательно предупредите, что место занято.
 -- Хорошо.
 Алексей вышел на Ленинградский проспект. Ноги утопали в снегу выше щиколоток. Ветерок шевелил освещенную уличными фонарями стену снега, валившегося с неба большими хлопьями.
 -- Вот попал в переплет! Да еще без денег!.. -- произнес он вслух сокрушенно, -- А если снег не скоро закончится?.. Вот влип! …Черт меня дернул выпасть на этого Котовича!
 Немного побродив на свежем воздухе и перекурив вернулся в зал ожидания. На его месте сидел мужчина, но тот, по приходу Алексея, освободил кресло.
 Обе женщины спали, сидя на своих местах. Пожилая дама, откинувшись назад и укрыв голову платком, а молодая -- наклонившись вперед и зажав грудью на коленях небольшую сумку.
 Трещев, отметив про себя: «в малинник попал», стал рассматривать окружающих его людей.
 Практически все кто сидел спали в живописных позах. Спинки кресел оказывались ниже плеч, поэтому, чтоб опереть голову на спинку кресла надо низко опускаться в нем, тогда спина провисала и напрягала позвоночник – он затекал. Если сесть глубоко, тогда голову приходилось запрокидывать навзничь, а при расслаблении мышц шеи и лица во время сна рот непременно открывается.
 «Заставить бы всех тех, кто выдавал задание на проектирование этих кресел провести пару-тройку суток в них в многолюдном зале… -- думал Трещев, -- Все сделано для того, чтоб люди маялись в дороге. Трудно было поднять повыше спинки кресел? Сделали бы, как в самолете и нет проблем. Правильно говорят диссиденты, что полицейское у нас государство. Это проявляется даже в таких мелочах. В давние времена эти лавки делали без подлокотников и с высокими спинками, что позволяло при наличии свободных мест уставшему пассажиру лечь на лавку, удобно вытянувшись вдоль нее»…
 Затем он перевел свой взгляд на соседку слева. Она глубоко сидела в кресле, опустив голову вниз. Голова у нее была покрыта светло-коричневым беретиком, прикрепленным «невидимками» к сплетенным на затылке в тугой узел светлым волосам. Узел угадывался под беретом. Белая тонкая шея, покрытая редким коротким светлым пушком, вытянулась из под воротника бежевого пальто. Тонкие черты лица, которые он помнил, оказались искажены неловким положением. Из-под пальто вниз опускалась юбка из толстой ткани булыжного цвета. Ноги украшали высокие бежевые кожаные сапожки на каблуках средней высоты. На безымянном пальце левой руки блестело маленькое колечко с камешком. Правой руки он не увидел, -- она находилась под дамской сумкой.
 «Приятная блондинка!» - сделал для себя вывод Трещев. Его веки отяжелели. Часы в зале показывали начало пятого утра. Он натянул шапку на глаза, чуть опустился и развернулся в кресле в сторону молодой соседки, опершись левым локтем на подлокотник, и погрузился в сон.
 Просыпался он долго, мучительно, с каким-то надрывом и в то же время необыкновенно приятным и непонятным ему ощущением. Он сначала не мог понять, где в данный момент находится. Его щека опиралась на что-то мягкое, теплое, живое и восхитительно душистое. Когда окончательно проснулся и открыл глаза, то понял, что сидит почти в обнимку со своей приятной соседкой. Боясь ее потревожить, несмотря на то, что спина нестерпимо ныла и окончательно застыла в неудобной позе, продолжал так сидеть, тихо наслаждаясь гибельно опьяняющим, зовущим и притягивающим запахом этой женщины. От нее пахло не духами. - Это был неповторимый запах самой женщины.
 Ее голова уперлась ему в подбородок и плечо, стоило ему пошевелиться, она бы тотчас проснулась. Беретик давно отцепился и съехал на ее левое плечо. Узел на голове рассыпался, и длинные льняные локоны упали ему на грудь, на пальто.
 Он свободной правой рукой осторожно поправил у себя на голове шапку. Перевел взгляд на большие окна зала ожидания. -- Там за окнами едва забрезжил рассвет.
 От какой-то цепенящей неги и неожиданной безудержной радости, от которых у него замирала душа, ему неслыханно жгуче захотелось поцеловать эти волосы, эту прелестную головку, находящуюся в чудовищной близости от его губ. Но не посмел беспокоить сон этой пленительной женщины и продолжал нелепо, безмолвно, с волнением в крови и в блаженстве, неподвижно сидеть, с невиданной для себя одержимостью.
 Тут на весь зал диктор вновь сделал сообщение: «Граждане пассажиры! По метеорологическим условиям вылеты самолетов в города… …задерживаются до четырнадцати часов!» От этого пронзительного голоса диктора ее тело вздрогнуло, спустя мгновенье, отшатнулось от него и затихло. На вспыхнувшем румянцем ее лице, обращенном в его сторону, появилась легкая и стыдливая улыбка.
 -- Простите! – произнесла тихо, только для него, и стала милыми движениями поправлять прическу.
 -- Все прекрасно и замечательно! Не стоит извиняться! – решительно, с удовольствием промолвил Алексей, вставая и разминаясь.
 -- Ой, как неудобно спать в этих креслах! – воскликнула она, поднимаясь, -- Вы посторожите место? Я скоро вернусь.
 -- Конечно! – почти пропел он в ответ, присаживаясь.
 Глядя ей вслед, он восторженно думал:
 «Какая прелестная незнакомка! Эти поразительные ножки… Этот жемчуг зубов… Этот чудесный носик… А запах! Запах сумашедший!»
 Стоило ей отойти, как несколько человек из числа ходящих между рядами кресел бросились на ее место. Но Трещев, принимая во внимание их усталость, отрубил одному из них:
 -- Пускаю вас только до прихода моей жены!
 Тот удовлетворенно кивнул головой. А пожилая дама - соседка справа, улыбнулась, слыша его ответ.
 Спустя четверть часа прекрасная незнакомка вернулась в посвежевшем состоянии. Ее увидя, Алексей вскочил навстречу и, прислонясь к ее уху, спросил:
 -- Скажите! Как ваше имя? А то я сказал этому мужчине, что вы моя жена!
 -- Смело с вашей стороны! – ее темные ресницы взметнулись строго, -- …Зовут меня Зинаида! – прошептала она, отвечая на поставленный вопрос.
 Трещев, пожав плечами и улыбнувшись, на ухо ей едва слышно выговорил:
 -- Меня зовут Алексей! Я отойду и скоро вернусь. Приглядите!
 Она кивнула в ответ и присела на его место.
 «Запах от нее какой-то волшебный, – размышлял Трещев, шагая в направлении камеры хранения, где у него находились туалетные принадлежности, – да и вся она ладно скроена… Все у нее пропорционально, изящно и на месте. До чего милая дама!.. Кого она мне все-таки напоминает?.. …Хотя по стройности моя супруга ей не уступит. У моей привычно все и такого привлекательного запаха нет. А может быть просто: с годами все чувства притупились?».
 …Когда Алексей вернулся к своему месту, мужчина, пущенный им отдохнуть, уже спал с открытым ртом, опрокинув голову навзничь. Зинаида поднялась ему навстречу:
 -- Что будем делать с ним? – выговорила тихо, кивнув в сторону мужчины, -- Жалко будить! Он, наверно, всю ночь тут ходил вокруг. Видите, сколько неприкаянных пассажиров топчется вокруг занятых кресел!
 -- Не сидеть же тут до двух часов дня. И надо где-то позавтракать. Предлагаю поход в поисках общепита. Ты как, Зина? -- сразу переходя на «ты», предложил Трещев.
 Она окинула взглядом его с ног до головы пристально, оценивающе, чуть вспыхнула лицом и, улыбнувшись доверчиво, сухо ответила:
 -- Я не против, – немного заволновавшись, добавила -- А потом как? Стоять?
 -- Давай и это место кому-нибудь сдадим с таким же условием, а пожилой соседке накажем, чтоб приглядывала. Уйдут места? Не куплены же они нами. А так хоть надежда какая-то будет.
 Зина согласилась. Они так и сделали, как предложил Алексей. «Клиент» нашелся молниеносно. Когда Трещев говорил ему последние слова в назидание, Зина смело взяла Алексея под руку, и они милой парой двинулись на выход из зала ожидания аэропорта.
 Снег не прекращался. Несколько дворников в разных местах, глухо гремя лопатами по бетону, расчищали тропинки. По Ленинградскому проспекту отряды снегоуборочных машин бороздили проезжую часть. Противоположную сторону проспекта едва было видно в снежном тумане. Голоса людей, рокот техники и лязг трамваев о рельсы звучали непривычно приглушенно, мягко и таинственно. Погода уменьшила окружающий мир до размеров видимости.
 -- Какой идиот назвал станцию метро: «Аэропорт»? – возмущенно усмехнулась Зина, когда они вышли из здания. -- Тут до станции метро «Аэропорт» еще топать и топать! и до метро «Динамо» почти столько же!.. Одно спасение – трамвай!
 Она крепко держала под руку Трещева. А он сначала вел ее очень осторожно и бережно, как водят престарелых уважаемых людей, стараясь попасть в ногу. Затем, когда поймал ритм ее походки, пошел легко, уверенно и непринужденно. Когда Зинаида неожиданно поскальзывалась, Алексей вздрагивал, руку, за которую держалась молодая женщина, сгибал в локте до конца, и поднимал плечо вверх. Та в таких случаях благодарно взглядывала на попутчика своими большими голубыми глазами.
 В свои тридцать с небольшим лет Трещев не имел достаточного опыта в обращении с посторонними женщинами, ему всегда недоставало смелости в таких случаях, поэтому его язык вначале от непривычной обстановки слегка одеревенел. Но, почувствовав некоторое сочувствие со стороны Зинаиды, не нашел ничего лучшего, как рассказывать анекдоты, которых в его памяти оказалось достаточно. После каждого анекдота молодая женщина улыбалась и тихонько хихикала. Это обстоятельство придавало рассказчику смелости, уверенности в себе и своих силах. Он с головой бросился в это маленькое, нечаянное приключение.
 Дойдя до метро, Зинаида предложила:
 -- Алеша! Я в этой командировке изрядно потратилась и у меня с деньгами проблемы. Едва хватит до Красноярска. Но там у меня живет дядька. Я надеюсь на дальнейшую дорогу перехватить у него деньжат. Поэтому пойдем поищем какую-нибудь дешевую столовую.
 Таким признанием и предложением она сняла камень с души Трещева, поскольку и его мучила та же мысль: как признаться ей в том, что и он в части денег -- полная нищета?
 -- В этом городе деньги тратятся непривычно быстро. Всегда есть соблазн их на что-то потратить. К сожалению, они здесь только убывают и не прибавляются. Усугубляется проблема и тем, что не хочется их привозить домой, где не на что потратить. У меня тоже денег в обрез. Я не рассчитывал, что буду торчать здесь еще сутки. Можно занять десятку у знакомых, что живут в гостинице, но пока туда-обратно ездишь и деньги могут не понадобиться… Вдруг сейчас снег кончится и объявят посадку?
 -- Если бы! – заботливо стряхивая снег с его плеч, произнесла она. – На столовую по рублику найдем?
 -- По рублику найдем! Не голодать же? – ответил весело Трещев и также заботливо и осторожно стал отряхивать снег с плеч и беретика Зинаиды и усмехнулся: -- Только пролетариат может быть полностью свободен в своих помыслах и поступках…
 После выяснения этих материальных отношений им обоим стало совсем легко и свободно. Дальнейший путь проходил под знаком сближения. Он все больше смелел в обхождении с ней, а она воспринимала его ухаживания как должное.
 В районе метро «Сокол» они нашли столовую. В раздевалке Алексей галантно помог Зине снять верхнюю одежду и сдать гардеробщику. Он с восторженным любопытством изучал Зинаиду в новом для него обличии, пока та разглядывала себя перед зеркалом и поправляла прическу. На ее хрупком стане был надет жакет с большим вырезом спереди, из той же ткани что и юбка, под ним светлела блузка в горошек с вертикальным рядом перламутровых пуговиц, которые скрывали высокую грудь. Юбка плотно облегала округлость бедер, подчеркивая изумительную линию спины и греховную стать. На фигурки таких женщин мужчины оборачиваются, смотрят в след с воздыханием.
 На раздаче, идя за ней вплотную, чувствовал неповторимый, поистине удивительный и тонкий аромат, шлейфом струившийся от нее. Когда «нечаянно» касался ее бедер, то осязал всем своим мужским естеством притягательную силу этой совсем недавно незнакомой и неведомой ему женщины. Она что-то беззаботно щебетала, он ей иногда невпопад отвечал, всецело поглощенный ее созерцанием. И потом, когда завтракали отварными сосисками и рисом, запивая компотом, сидя напротив друг друга, он с нежностью и умилением смотрел ей прямо в чистые, радостно блестящие чарующие глаза, как бы пытаясь навсегда запомнить этот правильный овал чистенького лица, эти маленькие белые кисти рук, эти чуть припухлые губы, этот милый голосок, все это дивное созданье. Зина, смотрела на него просто, ласково и добродушно. Было в этом взгляде что-то слегка блудливое, если приглядеться.
 Уже выйдя из столовой, Алексей запросто, как перед давней знакомой, открыл ладонь с мелочью и предложил:
 -- Зинуль! Пойдем в кино! Тут как раз на два билета на дневной сеанс.
 -- Пойдем! Это последние деньги? А если погода не поправится и еще сутки придется тут провести? На что мы будем кушать? А мы успеем в аэропорт? – засомневалась она.
 -- Тогда что-нибудь придумаем! В аэропорт успеем, если пойдем на односерийный фильм! Только где тут ближайший кинотеатр? Надо у прохожих спросить.
 Кинотеатр они нашли быстро. Всю дорогу держали за руки друг друга – как школьники. Это смотрелось смешно со стороны, но мило и приятно обоим. Они ни на кого не обращали внимания, всецело занятые друг другом. Да и кто их тут знал?
 Хотя именно около аэропорта могли встретиться знакомые. Но это обстоятельство не трогало их обоих.
 Они стремительно сближались…
 Немного подождали начало киносеанса в вестибюле, стоя у окна, вплотную, напротив друг друга. Трещев держал ее руки в своих руках и легонько, с давно забытым трепетом перебирал эти нежные косточки. Ее большие глаза при этом излучали неподдельные свет и радость. Он несколько раз пытался осторожно поцеловать ее в лоб, но она, озорно улыбаясь, отворачивала прелестную головку в сторону, и ему ничего не оставалось, как уткнуться губами в душистый беретик. После второго звонка прошли в кинозал. Зрителей там оказалось совсем немного. Поэтому сели на свободные места в последнем ряду, с краю, у выхода. В зале было тепло, сумрачно и гулко. Каждый шорох и шепот слышался даже издалека.
 Прозвенел третий звонок, в кинозале погас свет и на экране вспыхнуло изображение: новый выпуск киножурнала «Новости дня».
 Левую руку Алексей положил на спинку стула и слегка приобнял Зинаиду, а в правую взял ее руку, сначала перебирал ее пальцы, затем несмело поднес тыльную сторону ее ладони к губам и с наслаждением торопливо поцеловал. Она в ответ на его действие пробормотала умоляюще и тихо:
 -- Алеша! Не надо!
 -- Зинуль! Ты не представляешь, как..! – он не договорил, а только еле слышно воскликнул и потянулся губами к ее голове. Затем, – …Ты удивительная и прекрасная женщина!
 -- Ты сейчас испортишь мне прическу! – прерывисто и строго выговорила она, повернув в его сторону лицо, -- Алеша! Не надо!..
 Но Трещев уже потянулся к ней, чуть удерживая левой рукой и легко, едва коснулся губами ее лба:
 -- Ты восхитительная женщина! – шепотом воскликнул от радости и нежности.
 -- Алеша! Не смей так делать! Смотри на экран! Иначе я встану и уйду! – поспешно прошептала Зина твердо и решительно.
 -- Ну, раз не надо, значит не надо!.. – отрешено, с обидой в голосе простонал Алексей, садясь ровно, убрав руку из-за спины Зинаиды и уставившись на экран.
 Свою правую руку она все-таки оставила в его руках и он, испытывая непреодолимое, жуткое желание близости с этой женщиной, продолжал, с каким-то неведомым ему до селе упоением и любовью, перебирать и гладить эту крохотную часть ее тела, молчаливо томясь.
 Киножурнал закончился. На несколько секунд включился верхний свет в зале. Уже в темноте послышалось хлопанье дверей, топот быстрых шагов, скрип стульев и легкий гомон зрителей. Затем вновь вспыхнул экран, и из динамиков полилась веселая мелодия. Начался фильм иностранный, смешной и неполитический.
 Действие, происходящее на экране, отвлекало Трещева от мыслей о Зинаиде, но тепло и запах чужой женщины, сидящей рядом, будоражило его сознание и возвращало в прежнее романтическое состояние. Неутолимая жажда наслаждения этой женщиной толкала его на запрещенные ею поступки. Он несколько раз приближал ее руку к своим губам и, видя спокойную реакцию на это его действие, стал целовать каждый пальчик, каждый суставчик, каждый ноготок, вкладывая в поцелуй всю нежность и ласку своей души, испытывая при этом неслыханное счастье.
 Глядя на его проявления нежности и ласки, Зинаида сначала только бросала строгие взгляды, затем стала воспринимать его притязания с улыбкой, наконец, слегка склонила голову в его сторону. Алексей не преминул этим воспользоваться. Он вновь чуть приобнял ее и уткнулся лицом в ее беретик, наслаждаясь неповторимым женским ароматом. Гонимый страстью упоения, Алексей прильнул жаркими губами сначала к виску Зинаиды, затем к щеке, дотронулся до уха. Легонько обхватил правой рукой ее прелестную головку, обнял, встречая едва заметное сопротивление, перешел на лоб, нос, губы…
 Первый поцелуй легкий, торопливый, дрожащий. Потом неистовый и долгий, жгучий и восторженный, в котором задохнулись оба. Казалось, мир вокруг оцепенел от этой ликующей любовной страсти. Изнурясь в поцелуе, они, разомкнув уста, испытывая легкое головокружение, жадно и емко дышали. Экран искорками отражался в ее глазах. Они сияли. Беретик сполз слегка набок, шелковистые волосы чуть растрепались, губы совсем немного растянулись в загадочной улыбке.
 -- Алеша! Нельзя доводить до такого состояния чужую женщину!.. – едва слышным взволнованным шепотом выговорила ему на ухо, -- А если я закричу от счастья? Стыдно ведь!
 -- Кричи! Тебя здесь все равно никто не знает, – отозвался он, довольный полученным комплиментом.
 Отдышавшись, Трещев левой рукой немного приблизил к себе ее головку и вновь прильнул губами к ее устам, а правой осторожно, нежно и ловко, по-воровски, стал пробираться к ней под расстегнутое пальто на груди. При каждом его движении, Зина, то с задержкой дыхания вздрагивала, тянула корпусом назад голову, то, наоборот, прижималась к Алексею. А он сперва притронулся и объял ладонью левую грудь Зинаиды, почувствовав ее великолепную упругость. Не прерывая поцелуя, расстегнул несколько пуговиц на блузке. Проникнув под нее, ощутил теплую, гладкую и нежную кожу. Трепеща от неслыханного наслаждения и волнения, совсем немного оттянул свободный бюстгальтер и взял в ладонь чуть влажную непривычно приятную грудь. В его ладонь уперлась горошина соска. По ее телу пробежала дрожь. Тогда он, совсем немного отступив и нежно зажав сосок между пальцами, стал легонько шевелить ими. Зинаида на мгновенье замерла в тихом блаженстве, прижавшись правым плечом к нему. Оба застыли в томительной сладости…
 Вдруг, неожиданно, как-то неестественно, молодая женщина задрожала всем телом, несколько раз резко дернулась, стукнула по полу ногами от наступившего исступления или возмущения и решительно оттолкнула Алексея:
 -- Все! Хватит! Здесь нельзя!.. Успокойся!.. Я не могу так..! – шептала зло и настойчиво ему на ухо, резко освободившись от его объятий.
 Их стулья заскрипели. На шум из их угла стали оборачиваться зрители. В их адрес раздались смешки и шиканья зрителей.
 Оба замерли. Его левую руку она крепко удерживала в своих руках. Когда зал успокоился, Зина, сдерживая эмоции, спросила:
 -- Алеша! Который час?
 Он механически глянул на свои электронные часы -- ничего там не увидел, прикинул в уме время и ей на ухо произнес:
 -- Где-то без четверти час! – затем спросил, -- Ты обиделась?
 -- Нет! Но так, -- она сделала паузу, -- здесь нельзя!
 …Находящуюся под ее контролем левую руку, он непринужденно опустил к ней на колени и через пальто стал мягко и осторожно трогать сжимать и разжимать руку, пробуя ноги выше колена на упругость, испытывал при этом поистине удивительное удовольствие…
 -- Прекрати сейчас же! – зашипела Зина, глядя на экран, -- Мне щекотно!
 -- У тебя такие обворожительные ножки!.. нет слов!.. – плутовато улыбнувшись, произнес охотник до новизны, подгоняемый жаждою обладания этой женщиной.
 -- С тобой только в кино ходить!.. - с притворной сумрачностью в голосе, нахмуря взгляд, упрекнула Зина.
 -- С тобой тоже!.. Не обижайся!
 -- Пока не за что!..
 -- Ты милая. Добрая! Желанная!.. – С этими словами Трещев снова, освободя руку из плена, обнял ее и уткнулся головой в ее распущенные волосы, затихнув в беспечном наслаждении.
 -- Пойдем в аэропорт! – предложила она неожиданно.
 -- Кончится фильм, и пойдем! – не желая отрываться от сумасшедших ощущений, возразил Алексей.
 -- Нет, вставай! Пойдем сейчас.
 Он нехотя, испытывая горечь, подчинился, приподнялся и двинулся к двери. Отпер тихо выходную дверь. Выпустил Зинаиду и вышел вслед за ней. После темного зала они сощурились от непривычной, какой-то праздничной белизны. Выход из кинотеатра располагался в безлюдном дворе. Снег продолжал кружиться. Серое небо не предвещало летной погоды.
 Зинаида поправляла на голове волосы, передав в руки Алексея беретик. Он с вожделением приблизил его изнанкой к своему лицу и жадно вдыхал аромат.
 -- Так может пахнуть только любимая и желанная женщина!
 -- Не выдумывай! Я для тебя абсолютно чужая! – зажав в зубах шпильки и закручивая в тугой узел на затылке волосы, поспешно говорила она, при этом ее глаза светились хитростью и осознанием своей притягательности. В них было что-то капризное и даже дьявольское.
 -- Для меня все женщины, кроме матери, теток и сестер – чужие.
 -- А жена?.. -- задала провокационный вопрос и дерзко прищурилась.
 -- Я ж тебе ответил!
 -- Значит, женат?
 -- А я и не скрывал. Ты не спрашивала, -- я не отвечал.
 -- Тогда ты – женский угодник и сердцеед! – произнесла с некоторым деланным презрением в глазах.
 -- Просто я нормальный мужчина и люблю женщин. Если хочешь, мне нравится доставлять им удовольствие. Я благодарен судьбе за то, что она мне подарила нынешней ночью тебя. Такое в моей жизни случается крайне редко. Собственно, ты вторая такая женщина… после моей супруги! Это замечательно, что погода вчера испортилась. Лично я доволен.
 -- Ну, еще не подарила!.. надо сказать! Если бы не снегопад, я уже давно была бы дома и тебя не встретила.
 -- Ты сожалеешь о нашей встрече? А мне, лично, хорошо с тобой!
 -- Мне кажется, стало светлей и снег вот-вот кончится. Сейчас придем в аэропорт, объявят посадку, и мы расстанемся! – она не ответила на вопрос и капала ему на нервы, надевая беретик.
 -- Это тебе кажется, что светлей после темного зала. Даже если сейчас снег окончится, пока взлетные полосы не очистят, посадки не будет. – Поняв ее игру, перелаживался он на ходу, -- Вот увидишь, тебе придется еще сутки, как минимум, находиться в моем обществе. Я успею тебе надоесть.
 -- Фи! Я тебя просто отошью! Публично! Прямо в зале ожидания аэропорта! Хочешь? – задиралась Зина, а ее глаза искрились жестоким лукавством.
 -- Тогда я тебя подхвачу и вынесу из зала на руках. Пусть все думают, что ты моя жена.
 -- Я обращусь в милицию, и тебя посадят на пятнадцать суток за хулиганство! – заявила и звонко засмеялась, видя растерянность Алексея.
 Немного погодя, взяла его под руку, из ее уст он услышал примирительное:
 -- Если честно, то и я не сожалею о непогоде! Устала немного, но ничего.., -- другую руку опустила сверху согнутого его локтя, прижалась к нему и недвусмысленно подставила свои губы для поцелуя, немного прищурившись.
 Едва Алексей успел к ним прикоснуться, послышался скрип выходных дверей кинотеатра и топот ног спешащих из зала зрителей.
 -- У тебя стервозный характер?!
 -- Есть, но совсем маленько!..
 … Шумная Москва в те дни была необычайно тиха. Они медленно, прижавшись друг к другу, шли в аэропорт по Ленинградскому проспекту, наслаждаясь и томясь близостью тел. Разговаривали о той жизни, которую ведут там, у себя дома. Трещев Зине отвечал на все вопросы без утайки… Она тоже говорила ему правду. Если что-то и скрывала, то делала это умно и складно.
 Погода для них не сулила расставание в ближайшие часы, и они были благодарны ей за это.
 Подойдя к «Булочной», что находится невдалеке от их цели движения, Алексей спросил:
 -- Зинуля! У тебя копейка есть?
 -- Копейка? Сейчас посмотрю! Где-то в кармане валялась. А ты что хотел?
 -- Давай купим две сайки на обед по восемь копеек. Я всегда, попадая в Москву, первым делом захожу в «Булочную», покупаю сайку и тут же съедаю ее. Эти сайки мне напоминают вкус детства!.. Кроме того, сейчас время обеда, – объяснил он, демонстрируя ей на ладони пятнашку, -- У меня осталось ровно рубль тридцать: на автобусы и камеру хранения…
 -- Богатенький Буратино! Мне бы следовало сесть в зале около более состоятельного мужчины!.. -- и опять с хитринкой и издевкой в глазах глянула на Алексея, но вместе с тем прижалась к его руке.
 -- Язва ты все-таки, Зинаида! Удивляюсь: как с тобой муж живет? – весело воскликнул Алексей.
 -- Живет и радуется. И ты бы жил и никуда не делся!
 -- Я б тебя задушил в объятиях, чтоб не мучиться, -- тихо выговорил, чуть приобнял за плечи и добавил, -- у нас с тобой были бы, как кто-то из великих писал, «прекрасные ночи и ужасные дни»!
 Трещев зашел в «Булочную» и вскоре вышел, неся в пакете свежие, еще теплые сайки и передал их попутчице. Та уложила одну из них в свою, оказавшуюся довольно вместительной, сумку, висевшую до этого у нее на плече, а другую разломила пополам…
 …В зале ожидания аэропорта, куда они пришли, стало многолюдно и тесно, шумно и душно. - Совершенно негде встать, а тем более присесть. Кое-как пробравшись к местам туда, где провели ночь, они обнаружили, что место в кресле Трещева пропало безвозвратно, поскольку там несколько раз сменились люди. А на месте Зинаиды сидел мужчина, которого они пожалели будить утром. После некоторых препирательств, он уступил ей место. Зина опустилась на освободившееся кресло, а Алексей теперь не мог, ни сесть с ней рядом, ни поговорить перед разлукой, ни приобнять… Постояв немного напротив нее и ощутив неслыханную, неправдоподобную утрату этих возможностей, не нашел ничего лучшего, как со страдальческим видом удалиться из этого скопища людей, из этой преисподней в центре Москвы. Разбитый усталостью, как-то враз навалившейся на него, и раздавленный потерей Зинаиды, ставшей ему такой близкой, желанной и милой, Алексей медленно вышел на свежий воздух.
 Везде вдоль фасада сновали люди. Особенно их много толпилось у дверей, под навесом Они курили, разговаривали, сожалели о потерянном безвозвратно времени, топтали ногами результаты непрекращающегося снегопада.
 Вытащив пачку сигарет из кармана, где их осталось менее трети, Трещев закурил и вновь почувствовал прилив полного одиночества и абсолютную ненужность нахождения в этом ему чужом, огромном и неуютном городе. Он медленно, мелкими шагами прошел к крыльцу гостиницы, расположенной рядом, где около нее и в фойе густо стоял народ, наткнувшийся на грозную вывеску «Мест нет». Вернулся обратно к входу в зал ожидания, растерянным и с нестерпимой душевной болью.
 В этот момент диктор каким-то противным, металлическим голосом оповестил всех находящихся в аэропорту, что «регистрация пассажиров на самолеты задерживается до девятнадцати часов по метеорологическим условиям…» Эта весть повергла Трещева в полную безысходность.
 «Столько времени еще придется ждать регистрацию? А Зина, ради места в кресле, вряд ли выйдет ко мне!.. Проклятье! Полное бесповоротное и беспросветное невезение!..» – сокрушался Трещев.
 Закурил. Тут появился, маленький шустрый мужичок с бегающими глазами - квартирный маклер и стал предлагать комнату, с опаской поглядывая в сторону милиционера, стоявшего неподалеку. (Перестройка еще не наступила.) Трещев к нему:
 -- Сколько стоит?
 -- Десять рублей в сутки с человека!
 -- Мне на двенадцать часов?!
 -- Семь рублей!
 -- Нас двое! Я с женой!
 -- Все равно – четырнадцать!
 -- А часы возьмешь взамен? – Алексей снял с руки часы и подал маклеру.
 -- Нет! Вещами не беру! – твердо заявил, оглядывая Алексея с ног до головы, но взял в руки, глянул их и вернул.
 В это время кто-то из толпы заинтересовался предложением маклера, и он исчез так же незаметно, как и появился.
 Алексей стал машинально, подсознательно вглядываться в лица людей, ища знакомых. Стоял долго. У него намокли и озябли ноги от таявшего у дверей снега. Весь организм стал слегка подрагивать. Уже собрался вернуться в зал ожидания и тут увидел человека со знакомой походкой, направлявшегося к входу в здание аэропорта.
 Генка Кудряшов, держа на плече рюкзак, а в руке портфель, не замечая Алексея, проходил мимо. Тот его окликнул:
 -- Генка! Кудряшов! Ты куда так спешишь? Самолеты все равно не летают!..
 -- О! Леха! Привет! Ты че, не улетел?
 -- Как видишь!
 -- А меня выгнали вчера из гостиницы. Там какой-то приказ министра вышел, чтоб в гостиницу селили командированных не более чем на трое суток, а я девять дней прожил… Сунулся в другие – нигде нет мест. У Котовича ночь перекантовался, свои делишки закруглил и сюда… И долго еще не будут выпускать..?
 -- Пока объявили до девятнадцати часов! Но, как видишь, погода не меняется. В зале народу битком, как в автобусе в час пик.
 -- Камера хранения хоть работает?
 -- Тебе говорю – все занято!
 -- Как же быть-то с вещами-то? -- с растерянностью в лице проговорил Кудряшов.
 -- Есть идея! Ты деньгами богат?
 -- Откуда бы они взялись! Так, -- десятка с мелочью!
 -- Займи рублей семь, а я тебе сидячее место сейчас устрою, -- не сомневаясь в своих возможностях, попросил и пояснил Трещев. – Я тут без копейки остался и старую знакомую встретил, она тоже без денег…Займи, и я тебя сейчас усажу.
 -- Семь не дам, а пятерку возьми! – с этими словами Кудряшов вытащил из внутреннего кармана деньги и подал их Алексею.
 -- Тогда пошли! – велел Кудряшову шагать за собой.
 Его настроение резко улучшилось: появилась возможность вытянуть Зинаиду из кресла и вновь отправиться с ней в город… Подойдя к ней он наклонился и на ухо сообщил:
 -- Зинуль! Я твое место продал!
 -- Как продал? – спросила и удивленно взглянула на него снизу в упор.
 -- Обыкновенно! За пять рублей!
 -- Ты в своем уме? А как я ночевать буду?
 -- Это мой знакомый. Он с нашего завода. Пойдем обедать.
 -- Ну, если так, то пошли, -- удовлетворенно согласилась и поднялась, освобождая место Кудряшову.
 -- Гена! Иди располагайся. Не вздумай потерять это место! – распорядился Трещев и, обращаясь к пожилой соседке, добавил, -- Это наш человек. Пусть он здесь сидит. Мы придем!
 Дама устало покачала головой в знак согласия.
 Миновав густую толпу народа и чуток отойдя от аэропорта, Алексей обнял Зину и совсем легонько поцеловал в нос. Та не сопротивлялась.
 -- Оставив тебя в кресле, я совсем заскучал! – с нежностью в голосе стал говорить Алексей, -- потерял надежду на то, что вновь вот так обниму тебя.
 -- Леша! Я также сожалела о том, что дурацкая необходимость сидеть в этом кресле и держать место разлучила нас. Поцелуй меня, пока вокруг близко никого нет!
 Он остановился, повернулся к ней лицом, крепко обнял и нежно, с томлением поцеловал подставленные губы, затем щеки, лоб, наконец, опустил голову и взял губами ее ухо. Она в ответ несколько раз дернулась, затопала от радости ногами, звонко засмеялась:
 -- Ой! Не щекоти меня за ухом!
 Когда он с великим сожалением и нежеланием выпустил ее из объятий, она весело усмехнулась:
 -- Вот и запусти козла в огород!..
 -- У меня к тебе есть предложение! – высказался Трещев.
 -- Какое?
 -- Давай вернемся в аэропорт да сдадим билеты и поедем домой на паровозе в купейном вагоне! – воскликнул Алексей.
 -- Предложение очень заманчивое! А сколько времени поезд идет до Красноярска из Москвы? Я никогда не ездила на поезде.
 -- Думаю, часов за шестьдесят пять доберешься. На «скором». А я за пятьдесят два. А то тут торчать столбиками еще неизвестно сколько… Погода видишь стоит почти безветренная. Когда этот циклон уйдет, трудно сказать. Тем более, впереди выходные… Зато выспимся в дороге!..
 -- Нет, Алеша, у моего сынульки в воскресенье День рождения. Мне обязательно надо быть дома! – она сухо ответила и с сожалением рассудительно добавила, -- следовало вчера вечером выезжать!
 -- Но вчера мы еще не знали друг друга!..
 Стало смеркаться, когда они подошли к столовой. Улица заполнялась пешеходами. В столовой к раздаче стояла очередь. Алексей сдал в гардероб верхнюю одежду, встал позади Зинаиды и прижался к ее бедру, обняв рукой за талию.
 Она не отстранялась.
 Она бросала живые и веселые взгляды на него снизу вверх, когда Алексей от полноты чувств, легонько сжимал в руке кожу на ее талии вместе с одеждой.
 -- Не трогай мой жир! – шепнула ему на ухо и улыбнулась.
 -- Как у зайца на коленке. Это разве жир? – млея от близости ее упругого тела, с радостью в голосе говорил он, немного прижимая ее к себе.
 В тот момент он ощущал в себе прилив новых необыкновенных сил. - Он был счастлив. Да и она, видимо, тоже…
 -- Поедем на главпочтамт. С автоматов позвоним домой! – предложила Зина, когда они вышли сытые и довольные из столовой.
 -- Поедем! – беспечно подхватил идею, в душе готовый ехать с этой женщиной, хоть на «край света».
 Они опустились в многолюдное метро. Прошли в последний вагон. Обнявшись, сели на свободные места.
 -- Ты дашь мне номер своего телефона? Я тебе иногда буду звонить! – обратился Трещев к своей спутнице веселым голосом и с улыбкой на лице.
 -- Нет! – отрезала она коротко и серьезно в ответ.
 -- Почему?
 -- Так будет лучше!..
 -- Почему лучше?
 -- У меня Сергей работает в системе связи, и он может что-нибудь заподозрить… – пояснила Зина.
 -- Он звонки прослушивает?
 -- Все-то тебе расскажи!.. Только скажу, что я живу в закрытом поселке! Понимаешь?
 -- Понимаю! Мне приходилось слышать о таких поселениях и даже городах.
 -- Тогда не спрашивай.
 -- И мы никогда не встретимся?
 -- Наверно, никогда!
 Эта мысль неожиданно повергла его в неслыханный ужас. Вдруг ударила по голове:
 «Пройдет совсем немного времени, и диктор тем же противным металлическим голосом объявит о регистрации на самолет. Эта милая, прелестная женщина с живыми ясными глазами, с таким поразительно запоминающимся голосом, с этим ни с чем не сравнимым дурманящим ароматом, неожиданно ставшая ему, Алексею Трещеву, такой близкой и желанной, мелькнет у стойки регистрации и рассеется, как дым. Навсегда! Навсегда, навсегда!»
 Все это ему показалось совершенно неестественным, жутким и неправдоподобным. Она ведь здесь, вот рядом! До нее сейчас можно дотронуться и обнять, поцеловать эти припухлые губки, носик, ушки..! Ощутить это приятное, живое, вздрагивающее, пораженное страстью тело, во время тайных от посторонних глаз их взаимных ласк, как в темном зале кинотеатра! Услышать ее немного разгневанный шепот и увидеть искорки в пышущих радостью и хитринкой глазах!.. Этот запах она увезет с собой!
 Зинаиду, видимо, также поразила эта мысль. Она погрустнела. Еще сильнее прижалась к нему и затихла, отдавшись обстоятельствам…
 …Людским потоком их вынесло на освещенную фонарями улицу Горького, к главпочтамту. Затем вошли в здание, где располагался зал автоматической связи. Алексей, отстояв очередь, поменял рубль в разменной кассе на пятнадцатикопеечные монеты. Подойдя к Зинаиде, стоявшей в ожидании его у колонны, подал ей три монеты.
 -- Отойди, не подглядывай! – услышал он из ее уст, когда она сняла трубку телефона-автомата, висевшего на колонне.
 Он побрел искать другой автомат их сибирского направления. Нашел. Позвонил. Предупредил о задержке вылета. Вернулся к Зинаиде. Та безрезультатно билась с автоматом, не желавшим соединять ее с домом, но регулярно пожиравшим монеты. Алексей взял ее под руку и повел к другому автомату. Она при этом ему жаловалась:
 -- Я Сергея слышу, а он меня нет! -- затем попросила -- Дай еще монет?
 Он подал ей, вынув из кармана еще пару. Когда набирала номер телефона, строго взглянула на него. Алексей отвернулся и обратился в слух:
 -- Сереженька! Уже сутки самолеты не летают. Идет сильный снег. Когда вылечу -- не знаю. Очень соскучилась. Как там Димка? – почти телеграфным текстом выговаривала она, иногда затихая, -- Денег нет!..
 Алексей слушал, а в его душе просыпались мучительные зависть и ревность к тому далекому, незнакомому ему мужчине, полноправному обладателю всех женских прелестей Зинаиды и, возможно, не понявшему до конца, какой драгоценностью владеет. Он одновременно и осознавал, что вся сложившаяся в его голове ценность этой женщины может быть разрушена первой близостью. Но не хотел в это верить. Зинаида продолжала для него быть притягательной, беспредельно пленительной, ее тело вызывало в нем природное мужское любопытство. Поэтому ее разговор с его соперником, при нем, прямо сейчас, вызывал рост ненужной в данный момент и непонятной ревности. Он боролся с этой ревностью. Наконец, понял, что Зинаида к нему, Алексею Трещеву, ближе и доступней, чем к сопернику. Поэтому когда она подошла после разговора с мужем и взяла его под руку, чувство ревности в нем испарилось. Сию минуту это была его женщина, такая милая, непривычная и податливая на его ласки. И он не хотел думать о скором неминуемом горьком будущем…
 -- Который час? – тихо спросила.
 -- Осталось чуть больше двух часов до следующего объявления! – ответил, взглянув на часы, висевшие над кассой.
 -- Куда пойдем?
 -- Куда скажешь!
 -- Пойдем туда, где можно присесть!
 -- В кино?
 -- На кино у нас нет времени!
 -- Тогда пойдем кататься в метро! Где-нибудь выйдем на дальней станции и посидим на скамейке! – предложил он.
 -- Пойдем! – немного погодя, уже выйдя из зала междугородней связи, глядя на многолюдье господствующее на улице, она взволнованно воскликнула, -- Как здесь в Москве люди живут? От этой толпы нет спасенья. Устаю вдрызг за несколько часов! Я тишины хочу!
 -- У тебя дома, наверно, глухомань?
 -- Да нет! Медведи по улицам не ходят! Но зато тишина-а!
 -- Как в деревне?
 -- Почти…
 Они опустились в метро и долго шли в поисках выхода к поезду на лучевую линию. Затем зашли в головной вагон первого попавшегося поезда. На конечной станции вышли и остались на открытой всем ветрам платформе.
 -- Давай присядем. – предложила Зина, увидя свободную скамейку со спинкой.
 -- Давай! – садясь рядом и обнимая ее за плечи, согласился Алексей, оглядываясь по сторонам, -- Здесь, видимо, в ясную погоду прекрасный вид. Но и тут в Москве от людей совершенно негде скрыться.
 -- Спать хочу, - умираю! – сонно, находясь в его объятиях, зашептала она.
 -- Спи. Я постараюсь не уснуть.
 Он, тоже пораженный усталостью, сидел и вглядывался в темный снежный туман, где совсем недалеко едва светились огни уличных фонарей, слушал шум моторов, пробегавших стай автомашин, где-то внизу за деревьями. Слышал сзади шаги и говор людей, ожидающих очередной поезд. Наслаждался теплом обнятой им, совершенно чужой и такой привлекательной и загадочной женщины. И думал:
 «Зачем все так устроено? Какая такая неведомая сила заставила меня, человека далекого от бездумных поступков, сначала увидеть сквозь одежду очаровательные черты этой женщины, затем найти смелость и начать поиск подходов к ее благосклонности, а теперь вот бдительно и бережно охранять ее сон без надежды на дальнейшее сближение? А она? Что-то ведь увидела во мне удовлетворяющее ее требованиям, предъявляемым к мужчинам. Вряд ли это чистый рациональный расчет, хотя и это может быть. Ее глаза, сиявшие в кинотеатре, выражение чувств, податливость трудно сыграть, не имея симпатий ко мне. И теперь беспечно спит, безраздельно доверившись постороннему мужчине, за тридевять земель от своего дома! Беспечно спит, потому что знает силу своей притягательности и очарования, видит в моих глазах восторженность ею и верит в ту неведомую силу, которая взаимно притягивает мужчину и женщину.
 Я еще утром, где-то в подсознании поняв полную бесперспективность этого знакомства, тем не менее, возложил ведь на себя обязанность заботиться об этой женщине. Конечно, не совсем бескорыстно это делал, – я чисто платонически радостно наслаждался ее присутствием и общением с ней. И она, позволяя за собой ухаживать, ласкать и целовать, также испытывала, видимо, при этом положительные эмоции.
 Наверно, вот в чем дело: пойдя навстречу, мы оба доставляли друг другу неслыханное удовольствие новизны и остроты ощущений от общения с чужим незнакомым человеком, находясь в окружении чужого города. И эти предоставленные друг другу наслаждения нам каждому в отдельности абсолютно ничего не стоили. Мало того, их ценность, подогретая взаимным любопытством, многократно возрастала. Такое общение разрушало наше глубокое одиночество, в котором мы оба находились в чужом городе. Видимо, одиночество мужчины в обыденной жизни сможет разрушить только женщина и наоборот. Позавчерашняя мужская компания, конечно, немного скрасила жизнь и не более…».
 -- Я замерзла! – сонно проговорила и зашевелилась Зинаида.
 -- Давай на следующем поезде уедем. Я тоже стал замерзать! – Алексей любовно и нежно поцеловал ее в лоб, -- Вставай! Сейчас поезд подойдет.
 Когда она поднялась со скамейки, Алексей обнял ее за плечи и повел на посадку к другой стороне платформы.
 -- Я долго спала?
 -- Нет! Совсем немного!
 -- А ты спал?
 -- Разве может настоящий мужчина уснуть, находясь на страже сна такой привлекательной женщины?
 -- Мне показалось, что я проспала часа два.
 В это время к платформе подходил поезд, идущий по направлению к центру города. Они вошли в его последнюю дверь. Кроме них в этот вагон никого не зашел. В вагоне было тепло. Те несколько десятков секунд предоставленных поездом одиночества они жадно использовали до последнего мгновения. Зина расстегнула верхнюю пуговицу пальто, а Алексей проворно прямо через одежду рукой нащупал сосок на ее груди, с нежностью стал его трогать. Уста их слились в долгом, томительном и страстном поцелуе. Другой рукой Трещев дотянулся до ее уха и также нежно стал водить пальцем вокруг него, едва касаясь кожи. Поезд уже визжал тормозами, когда Зина вдруг вздрогнула, резко отвернулась, как-то радостно неестественно взвизгнула, а затем отстранилась, поправляя пальто.
 -- Ну, ты вообще обалдел!.. Так же нельзя!.. -- со сладким ужасом в голосе, блестя глазами, шепотом говорила она, когда вагон наполнялся пассажирами.
 -- Почему ты считаешь, что нельзя? -- со счастливой улыбкой на лице прогудел Алексей, переводя дыхание, -- наоборот, только так и надо обращаться с любимой и желанной женщиной.
 -- Не в метро же!?
 -- Да хоть где! «Только не на людной площади, а то найдутся подсказчики» -- так утверждал мой дед, -- весело заметил Трещев, обняв ее за плечи и наклонившись к уху. – Откуда я знал, что ты такая чувствительная и отзывчивая на ласку женщина? С тобой легко…
 -- Ты мне врешь, что я у тебя вторая женщина. Не верю! Ты опытный женский угодник! Ты слишком быстро разгадал мои чувствительные места.
 -- Не верь! Это твое дело. Здесь большого опыта не надо. Достаточно страстно хотеть женщине доставить удовольствие, а не получать его самому. Мне становиться хорошо потом, когда я вижу радость в твоих глазах…
 -- Нам уже пора в аэропорт?! – отрывисто выговорила Зина, думая о своем.
 -- Пора! -- согласился он.
 …Когда они поднялись из метро, их обдал снежный вихрь. Ветер усиливался. Уже в дверях аэропорта встретил приятный баритон диктора, который пропел: «Регистрация пассажиров на самолеты до городов… задерживается до двадцати одного часа».
 -- Еще два часа у нас есть! – с восторгом произнес Алексей.
 -- Ты, наверное, был прав: следовало ехать на поезде! -- с сожалением опомнилась Зина.
 -- Поехали! -- с энтузиазмом подхватил Трещев.
 -- Теперь уже поздно! – она отрубила и отрешенно махнула рукой.
 -- Что будем делать, куда пойдем?
 -- Куда хочешь! Только чтоб там было тепло, тихо, малолюдно и можно присесть, а лучше прилечь! -- У меня очень устали ноги. Я хочу спать.
 -- Если бы у меня имелись деньги, а в гостинице свободные места, то я б тебя уложил в чистую хрустящую постель, а сам устроился рядом!.. – недвусмысленно мечтал вслух Трещев.
 -- Ты знаешь, а я бы согласилась!.. – уверенно и твердо ответила Зинаида, слегка потянувшись, расправив плечи.
 -- Комедийная ситуация!..
 -- Причем здесь комедия?
 -- Потому что «есть кого, есть чем, но негде»!
 Она улыбнулась и спросила:
 -- А есть другие ситуации?
 -- Да! – он улыбнулся и продолжил, -- например, драма! Это когда «есть где, есть чем, но некого».
 -- А трагедия?
 -- «Есть где, есть кого, но нечем»!
 Она в ответ весело захихикала.
 -- Но раз у нас нет денег, нет мест в гостинице, а в наличии есть только около двух рублей, то предлагаю поехать на трамвае в столовую.
 …В столовой они сидели долго, ужинали не спеша, разговаривали. Оба догадывались, что это их первый и последний совместный ужин, поскольку, когда входили в столовую, ветер разорвал низкие тучи и в разрывах показалось чистое, как умытое, звездное небо. Снег прекратился.
 Этот день невероятно сблизил их. Скажи им еще вчера о предстоящем таком сближении с посторонним человеком каждому из них, они бы ни за что не поверили. Более того, плюнули в лицо утверждавшему такое неслыханно быстрое развитие маленького любовного романа, поправшего представления, устои в их семейной жизни.
 …Вернувшись в район аэропорта, они встали в затишье, в тени от фонарей, к стене спорткомплекса ЦСКА. Она обе руки опустила ему на плечи под распахнутое пальто, предоставив полную свободу. Он нежно целовал ее лицо горячими губами, жадно вдыхал аромат, исходящий от нее, трогал непривычно манящее молодое тело. Хотя еще не была объявлена регистрация, но они уже прощались друг с другом, ибо знали, что в этой жизни не встретятся никогда.
 -- Возьми мой номер телефона! Вдруг появишься в Новосибирске! Я буду рад тебя видеть! – предложил он.
 -- Нет! Алеша! Зачем нам усложнять жизнь? – трезво рассудительно говорила она, -- У нас у обоих семьи. А наша встреча -- это так, маленькое, яркое, незабываемое приключение!
 -- Я благодарен судьбе за такую встречу! – простонал Алексей, -- Ты замечательная женщина!
 -- Прости меня, если я тебя иногда незаслуженно обижала! Почему я это делала – это мой маленький женский секрет.
 -- Я не обижаюсь! Я догадываюсь, почему.
 -- Ну и славно! Пошли в аэропорт, уже скоро объявят регистрацию.
 -- И ты прости меня за излишества, которые я себе позволял! – бормотал он, расправляя на ней пальто, -- Пойдем! И правда время подходит.
 -- Все было вполне пристойно с твоей стороны!
 …В тесном зале их встретил голос диктора: «Граждане пассажиры! Объявляется регистрация пассажиров на самолет, следующий по маршруту Москва—Красноярск…»
 -- Ты поможешь мне?
 -- Зачем ты спрашиваешь?
 Они прошли в камеру хранения, получили небольшой чемодан и сумку Зинаиды. Трещев в ее сопровождении вынес вещи. Заняли очередь в конце вереницы пассажиров. Слов не было. Алексей с тоской и болью смотрел в глаза этой неожиданно ставшей такой близкой и родной женщины. Она мокрыми глазами вглядывалась в его лицо…
 Зарегистрировались, отдали багаж.
 -- Ну, прощай! Спасибо тебе за все!..
 -- И тебе спасибо! Прощай! Удачи!.. -- глухо произнес Алексей и поцеловал ее в мокрую щеку.
 Зина, не оборачиваясь, прошла в накопитель.
 Больше он ее не видел.
 Он хотел, было, броситься на автобусную площадку, где она должна садиться в автобус, и там хоть издалека взглянуть на нее в последний раз, но тут объявили регистрацию на его самолет.
 Его охватило тихое отчаянье…
 …Сидя в автобусе, глядя на мелькающий свет городских фонарей и автомобильных фар, мысленно пропуская перед глазами весь этот незабываемый день, украшенный ослепительно сияющим образом этой молодой женщины, Алексей вдруг вспомнил ту, которую ему напоминала Зинаида. Ту свою первую любовь из дошкольного детства -- Светку, такую же голубоглазую и светловолосую девчонку, с которой они играли, прячась по сарайкам и кустам, жившую по соседству в одном с ним большом дворе. Алексей вспомнил, с каким любопытством он иногда заглядывал к Светке под подол ее цветастого короткого платьица… Им вместе никогда не было скучно… Ее родители вскоре продали свою половину дома и уехали куда-то, увезя его первую любовь…
 Вот и в этот день он испытал счастливый миг любви, притянувшийся к нему, как оказалось, из далекого детства… И как тогда не реализовавший свое мужское любопытство до конца…
 Только теперь гнетущая боль потери любимой женщины, терзавшая его сердце, стала несравнимо значительней, – она была бесконечной.
 В этот раз полет на самолете его не пугал. Ему стало все равно…
-----------------