Музыкой

Они играли джаз. Софт джаз, или как там это называется? Я был слишком пьян, чтобы разбираться. Да я и трезвый не особый специалист в музыке. И не нужно в меня тыкать этим. Я прислонился к холодному, каменному столбу и смотрел на вокалистку. Она пела, едва улыбаясь, ёрзая на барной табуретке, как маленькая девочка, которой не терпится мороженого.
Группа играла хорошо. Даже слишком хорошо. Профессионалы. Мы так не можем. Мы лишь можем рычать в микрофоны и устраивать электрические истерики, закатывая финальной кодой жуткий гитарный визг.
Алкоголь растворил меня на песчинки. Доброе утро, песочный человек.
Они играли великолепно. Мы так не можем. Да мы и не играем в дорогущем кабаке в самом центре города. Не играем перед горсткой бухающих мужиков и баб. Народ сливался из кабака, как осенние листочки в сток канализации. Футбол закончился. Закончились радостные всхлипывания и оры. Закончились обнимания с незнакомыми людьми. Всё кончилось. Во мне всё кончилось. Я был слишком пьян. Девушка улыбалась. Я всё пытался понять, что она лыбится? Она поворачивалась к контрабасисту. Он лишь отвечал нежным бухтением струн.
Я вернулся за наш стол. Вернулся, чтобы лечь. Но диван уже заняли. Хотя наша компания расходилась. Все здоровые мужики. Преуспевающие люди. Вполне знающие толк в джазе, бабах и текиле.
- Это Дима, - знакомил меня Жека с компанией на рассвете вечеринки, - На Круизёре, - добавил он тихо. Здесь статус определяется дороговизной тачки. Как я попал в этот кабак из дешёвого, подземного дышла метро? Впрочем, мне было плевать. Под конец Дима залил в себя столько текилы, его глаза, как датчики состояния топлива Круизёра, налились красным. Полный бак. Дима пытался убить официанта. Кое-как удалось вывести его на улицу.
Ледяной мексиканский дождь поливал перерытые улицы. За серым страшным домом блевал светом Казанский собор. Я смотрел на его зелёный купол, мне было по горло…
В такси меня стошнило. Потом нас выгнали. Мы поймали другую машину, и там тоже…
Я очнулся на мусорной площади около метро Дыбенко. Мокрые крысы перебегали из дыр в асфальте до призрачных остатков торговых ларьков.
Я стоял за автобусной остановкой, прижавшись лбом в холодное стекло. И всё же, чему же она так улыбалась?