Умерла, так умерла...

Я умерла во сне.
С игривой улыбкой. Кажется, мне снилось что-то детективно-эротическое. А что? В мои тридцать четыре -- самые ходовые сны.
А сегодня мои похороны.
Хорошо, что летом: солнце, цветов много, дамы в трауре потеют, багровеют лицами... Люблю это сочетание, чёрное с красным.
Хорошие похороны. С попом и музыкой. Поют душевно.
Лежу в гробу и подсматриваю. Очень хочется рассмеяться, а нельзя. Заметят. Да и неприлично как-то мёртвой хихикать.
Родные и близкие, друзья и сослуживцы, подружки юности и бывшие одноклассники... У, как вас много!
Так, а где братец? Не приехал... Веночек прислал. Ну, что ж, дорогой. Я на твоих похоронах тоже не смогу присутствовать. Уважительная причина у меня. Умерла я.
Муж откровенно плачет. Он вообще любит на похоронах всплакнуть в охотку, а тут такой повод. Не отказывать же себе в удовольствии. Он всё делает красиво, вот и сейчас по горестно небритой щеке катится скупая мужская капля соляной кислоты. Только бы ко мне не наклонялся: от него разит вчерашним перегаром, чесноком и Машкиными духами.
Может, ему сейчас кажется, что я была прекрасной женой? Готовила супы с котлетами, не выпуская пылесоса из рук, всё время что-нибудь стирала-гладила и совсем не сидела в Интернете. Правда, между делом писала... Ах, как я писала! Он гордится своей талантливой красавицей женой и старательно скорбит по усопшей.
Свекровь Ирина Генриховна (еле привыкла произносить это имя без запинок) поддерживает его под локоток, изображая надёжную опору. Это потом она станет всем подряд рассказывать, что этого от меня и следовало ожидать, что я всегда ей казалась странной и не в своем уме, что всегда вела себя кое-как и читала не то, и одевалась не так, и готовила неправильно, и что вообще не следовало ее сыну жениться на такой неуравновешенной особе, а надо было послушаться ее, мудрую опытную женщину... эта ее фразочка: "А я всегда говорила..." Сейчас же Ирина Генриховна, скорбно кривясь, старательно скалится. А как же? Новые зубные протезы. Такая досада: похороны. Она бы предпочла свадьбу, концерт или день рождения. Чтобы был повод улыбаться в диафрагму, но... Ну, хоть так.
Мда... снова что-то капнуло на щеку. И не утереться. У кого это из носу течёт? Осторожно приоткрываю глаз, смотрю сквозь ресницы.
Наташка. Трезвым, холодным глазом всматривается в моё лицо. Узенький лобик подёрнулся рябью: Наташа думает. Нетрудно догадаться, о чем. Прикидывает, сказала ли я мужу, что занимала ей три тыщи. Отдавать или сойдёт и так? Вид у неё такой, будто всю ночь рыдала. Но я-то знаю -- это насморк. У Наташи аллергия на лилии. А их на меня наложили столько, что сама вот-вот задохнусь.
Почему белые лилии пахнут похоронами?

А вот и мой любовник. Двухметровый атлет со здоровым оскалом. Отрешённо-сосредоточенно снимает толпу. Фиксирует. Деловито, отстраненно. С тем же видом, с которым снимает митинги, интервью в прямом эфире, футбольные матчи и свадьбы. Он профессиональный оператор, завтра это всё покажут в утренних новостях по BTV. Я же вам не хухры с мухрой, я жена депутата. Как обычно, мужа моего он поймал в самый неподходящий момент: тот скривился и ковыряет в зубе ногтем мизинца. С застывшей светлой слезой на подбородке. Дотекла.

Сын. Серёжка. Пожалуй, он единственный, кто не притворяется и откровенно получает удовольствие. Наблюдает. Тринадцать лет парню, всё понимает. Наблюдение за наблюдающим дорогого стоит. На меня похож. Ай, как похож! А вот на мужа -- нисколечко. Разглядывает моих родных и близких, на лице отражается, что он о них думает. Вот отец положил ему руку на плечо. Ищет сочувствия? Серёжка негодующе передёрнулся, что-то прошипел резкое. Отцовская длань убралась. Надо спрятать улыбку -- заметят.
А вообще... что за непорядок? Где горе? Где отчаянные рыдания и атмосфера великой скорби?
Люди, я же умерла!
Вам пофигу?
Впрочем, все равно. Мне тоже.
Главное, что я таки умерла счастливой.
Ладно, мне пора. Сейчас начнут прощаться, не хочу...
 Я отбываю.
Живите!