Борис Бельский. На дачу

На дачу
Борис Бельский

…температуришь, в горле скребет, лбом стекла коснешься нечаянно и вздрогнешь от холода, по окну медленно ползут косые змейки дождя, за каплями по грязному стеклу тянутся прозрачные следы, электричка стоит посреди поля, жужжит натужно, на повороте виден семафор, сквозь частые дорожки видишь, как, наконец-то, красный гаснет и зажигается зеленый, следующая станция, и-шур-шур-шур, раздается из динамика, так хреново, так хреново, приезжаешь на дачу, над домом зеленые шапки сосен, под соснами тихо, спокойно, внизу даже ветра нет, бабушка, моя любимая ба, усаживает в кресло, укутывает тебе ноги толстым одеялом, протягивает чашку горячего чая с малиновым вареньем, малина, домашняя, даже в чае красная, яркая, до половины чашки колышется, даже не колышется, лежит на дне, из-под ложки поднимаются меленькие семечки, семечек очень много, плавают на поверхности, из них торчат смешные усики, шевелятся, наверное, это они, думаю я, выгоняют температуру, осеннюю хандру, и плохую погоду, бабушка смотрит, как я обжигаю губы о край чашки, в окно видно, как из погреба выбирается дед, идет по дорожке к крыльцу, рядом с дедом, выкидывая к груди задние лапы, скачет Джеррик, подпрыгивает смешно, пытается в нос лизнуть, дед уворачивается, прикрывается рукавом, но не так чтобы очень уворачивается, да, пусть его, Джеррик кружит вокруг, отпрыгнет и опять подскочит, листья веером, лай суматошный, это у них такая игра старая, еще щенячья, на лице бабушки морщинки рассыпаются сеточкой вокруг глаз, она улыбается и выходит из комнаты, по дороге к двери успевает поправить сбившуюся подушку и прихватить со стола клубок со спицами, сейчас на кухне она будет варить картошку в мундирах, чтобы я дышал паром над кастрюлей, укроет меня с головой пуховым платком и будет следить, чтобы я не отлынивал, входит дед, мой самый-самый на свете дед, достает из кармана бутылку домашней настойки, в ней плавает стручок красного перца, дед неторопливо рассказывает, как зимой во время войны они рыли окопы под Нарой, никаких таких особенных лекарств и в помине не было, подошел Джерик, голову на колени положил, из под бровей выглядывает, лоб так смешно наморщил, в глаза мне смотрит, наверное, сказать хочет, скучал, и тут же не вытерпит, вскочит, повернется раза три, или четыре юлой, оббежит вокруг кресла, наконец, успокоится, уляжется у ног, положит голову на тапки, а сам будет подглядывать за мной, и глаза спрашивают, опять уедешь? и моргает, со слезой моргает, болеть никто и не думал, рассказывает дед, а положено было по сто граммов фронтовых, санитаров только после бомбежек видели, с носилками, и достанет из другого кармана два маленьких граненых стопарика, нальет в каждый по кромку и протянет мне ту, что в левой руке и скажет, ну..., и больше ничего не скажет, а потом достанет, кажется, в его бездонных карманах можно найти все, что угодно, достанет из кармана антоновку, спелая, аж желтая, разломит надвое, хрусть в один миг, по рукам сок течет, руки у деда большущие, дай бог каждому, в его то годы, и протянет мне половину, ту, что побольше, и …

…я просыпаюсь, надо мной висит белый ангел, ангел - женщина, мне кажется, что ангелами могут быть только красивые женщины, они улыбаются совсем по другому, или еще, может быть, дети, или нет, дети не могут быть ангелами, это трудное дело, быть ангелом, ангел в белом халате, из нагрудного кармана выглядывает желтый уголок казенного бланка и резиновая трубка какого-то прибора, женщина в белом халате, медсестра, думаю я, ангел протягивает мне градусник, на градуснике красная жилка, это очень важная жилка, от ее длины зависит цвет таблеток, которые приносит медсестра, медсестра протягивает градусник с короткой жилкой и совсем не улыбается, нет, это наверняка медсестра и никакой не ангел, на мне два тяжелых одеяла, белый казенный плафон под белым потолком, я через ворот сую градусник под белую рубашку с длинными рукавами без пуговиц, на окнах болезненно белые рамы, на подоконнике термос, издалека слышно, как хлопает дверь, по звуку я догадываюсь, что дверь высокая и белая и в неё вставлено много стекол, мне кажется, что стекла неровно закрашены синей краской, зачем здесь хлопают двери, думаю я, вторая палата, на уколы, кричит медсестра казенным голосом, нет, это точно не ангел, думаю я, скрипят кровати, много кроватей, по полу шаркают тапочки с кожаными подошвами, много тапочек, я засыпаю, потом просыпаюсь, на термосе ростки бамбука и нездешней красоты птица, ворох газет и толстый журнал, по мутному стеклу елозит ветка облетевшего дерева, соскребает прилепившийся бордовый лист, - осень, - думаю я, а днем лист становится красным, медсестра уносит горсть градусников по длинному проходу между кроватями, на потолке трещины сложились в черно-белую географическую карту, посередине карты океан, океан наползает на материк, отгрызает край и уплывает по потолку в сторону окна, на грязном стекле отражается свет фар проезжающих по улице машин, свет движется от подоконника вверх, потом перескакивает на потолок и пропадает недалеко от острова, того, что рядом с материком, в середине окна мигают красный и желтый огоньки, это светофор в конце улицы, я точно знаю, что бывает еще зеленый, но его не видно, когда горит зеленый, по улице несутся машины и белая палата наполняется белым светом фар, после отбоя светофор перестает мигать и светит все время желтым, я проваливаюсь в пунктирный сон, мы сидим с дедом за столом, дед разливает настойку по стаканам, где ваш градусник, спрашивает вся в белом, как гипс, медсестра, рядом с кроватью по белой тумбочке ползет таракан, на тумбочке хлебные крошки и горсть разноцветных таблеток, белых, желтых, и две красных, одна большая, другая маленькая, бабушка сидит рядом в кресле и вяжет длинный шарф, у ее ног цветные клубочки ниток, белый побольше и зеленый, как сосновая шапка, а красного нет совсем, в дальнем углу палаты, рядом с окном храпит кровать, иногда к ней присоединяются еще две, но не всегда, одна из них ближе к утру всхлипывает, а кровать в углу храпит громко все время, по радио исполняют фортепианный концерт Рахманинова, бабушка встает, делает радио тише, по пути протягивает руку к моему лбу попробовать, нет ли жара, в коридоре звон разбитого стекла, я открываю глаза, в окно больничной палаты смотрит белая луна, я смотрю на красный лист, прилипший к стеклу, меня давят тяжелые одеяла и хрип в груди, между кроватями шаркают тапочки, два тапочка, шаркают по очереди, шар-шар, шар-шар, из коридора на потолок падает свет, там колышется географическая карта и складывается в схему движения пригородных поездов, отбиваюсь от локтей втискиваясь в холодную зеленую электричку, трясусь в переполненном вагоне, уцепившись за поручень, тапочки остановились рядом, заскрипела кровать, от кровати запах свежего табака, мне совсем не хочется курить, во рту медный привкус, я заметил, это от желтой таблетки, желтую таблетку медсестра приносит мне всегда утром, сдавливаю всхлип, готовый выкарабкаться из горла, во рту сухо, или, даже, вскрикиваю нечаянно, когда на ногу наступает тяжелый осенний сапог грибника, следующая станция шар-шар-шар, в вагоне уже никого, выхожу на маленькой платформе с выкрашенной синей краской деревянной будкой, посередине будки красная полоса, в будке продают билеты, когда едешь в город, в конце платформы стоит семафор, на нем горит зеленый огонек, электричка уезжает, зеленый огонек сменяется красным, потом желтым, потом по дороге, засыпанной щебнем, и больно чувствую острые камешки через тонкие подошвы городских туфель, а потом уже почти бегу по извилистой тропинке, я помню, что на тропинку нужно свернуть после указателя, на котором белой краской в центре синего круга написано 3,5 км, дальше ноги несут сами, плечом толкаю калитку, на веранду, веранда сверкает чистыми стеклами, в доме окна должны быть всегда светлыми, через грязные окна в дом приходят сумерки, так она думает, или знает, бабушка моет их старыми газетами со скрипом, останавливаюсь отдышаться, медсестра приносит мне две красные таблетки, ждет пока я их проглочу, она опять не улыбается, отбирает у меня стакан, зачем ей столько стаканов, думаю я, она у всех кроватей отбирает стаканы, вхожу в комнату, в эту комнату меня привезли из роддома, мне кажется иногда, что я помню, как мы приехали сюда, было лето, все жили на даче, и в городскую квартиру меня не повезли, за окном горит желтый огонек светофора, красный лист улетел, пока я спал, я вхожу в комнату, бабушка в кресле за вязанием, большой клубок ниток закатился под стол, я никак не могу рассмотреть цвет ниток, надо мной стоит гипсовая статуэтка со стаканом и белой таблеткой, дед сидит за столом, в очках со сломанной дужкой, перевязанной лейкопластырем, лейкопластырь серый от частых пальцев, дед читает первую полосу газеты, издали строчки сливаются и газета тоже кажется серой, слышно, как в дальнем углу сада лает Джеррик, я вхожу в комнату, с одышкой добредаю до кресла, осторожно, двери закрываются, говорит кто-то сверху гипсовым голосом, я хриплю, почти шепчу: - как же мне хреново……

- Что застрял? – кастелянша в приемном покое толкает меня под локоть, - здесь распишись, тыкает она желтоватым пальцем в шероховатую бумагу. У кастелянши казенный голос, такой же, как у ангела в белом халате. Стены до потолка уложены белым кафелем. На исцарапанной стойке коробка с моими вещами, в которых меня привезли в больницу. Мне кажется очень давно. Кастелянша сверяет номер на коробке с номером в истории болезни, сдирает крышку и пересчитывает вещи, она не смотрит на вещи, для нее главное число, которое стоит в бумаге. Она держит перед глазами бумагу, а рука в это время на ощупь шарит в ящике. Я расписываюсь, беру коробку, коробка кажется очень тяжелой, уношу ее за ширму. Заглядываю в коробку. Вспоминаю вещи, достаю по одной и привыкаю к ним. В углу картонного ящика ключи от дачи. Ключи прикреплены тонким кольцом к брелку – маленький серебристый светофор с тремя цветными стеклышками. Брелок очень старый, мне его когда-то подарил дед, давно уже, без всякого повода, просто протянул его мне на своей огромной ладони. Желтое стеклышко на светофоре с черной царапиной, забитой грязью. Царапина появилась в прошлом году, у меня так же кружилась голова от температуры и я, покачнувшись, задел им дверную ручку, когда возвращался с дачи. А красное треснуло. Трещина с краю, очень глубокая и еще сверкает свежим сколом. Наверное, появилась за то время, что я лежал в больнице, я не помню, чтобы она была раньше. Зашнуровываю ботинки. Одеваюсь. Пока одеваюсь, думаю, что нужно сегодня же поехать на дачу. По дороге купить апельсины и коробку шоколадных конфет. В подарок. Апельсины бабушка положит в вазу и поставит на стол. Конфеты положит в шкаф, их никто не любит, кроме меня, но все радуются когда я вытаскиваю из сумки конфеты, бабушка будет доставать коробку только к моему приезду. Конфеты станут белыми, я буду их есть за чаем, и бабушка будет улыбаться, глядя на меня. Врач провожает меня у дверей и говорит, что кризис миновал, что мне еще нужно долечиться, отдохнуть, что надо набраться сил, съездить в санаторий, или к морю.

Я подхожу к даче, из-за дома тянет дымом, дед разжег костер спалить осыпавшуюся листву, дверь на терассу открыта, осень еще совсем теплая. Вхожу в комнату, бабушка в кресле за вязанием, у нее на коленях клубки ниток, синий, белый и зеленый, дед в новых очках в красивой металлической оправе читает газету. Слышно, как из дальнего угла сада с лаем несется Джеррик. Меня спросят, почему не приезжал, а я, как всегда, придумаю что-то про работу, про неотложные дела и еще мимоходом вспомню про что-то очень важное, и только про себя подумаю, как же мне все еще хреново. А вслух я скажу, - здравствуй ба, протяну ей сумку с гостинцами, и молча положу свою ладонь в широченную лапищу деда. И больше ничего не скажу. Они посмотрят на меня. И тоже ничего не скажут. Бабушка пойдет на кухню ставить чайник. Дед полезет за ключами от погреба. Джеррик, мой самый любимый Джеррик, положит мне голову на колени. Бабушка накроет к ужину, посреди стола поставит вазу с апельсинами, рядом с вазой дед примостит большой графин с вишневой настойкой. А я достану из кармана маленький серебристый светофор и положу рядом с собой.

На светофоре сверкают три разноцветных стеклышка, когда в них внимательно всматриваешься, то можно разглядеть зеленый абажур лампы, висящей над нашим столом, и зеленые шапки сосен за окнами.





21 октября 2007 года.



© Copyright: Борис Бельский, 2007
Свидетельство о публикации №2710190300