Из-за седьмой главы

ИЗ-ЗА СЕДЬМОЙ ГЛАВЫ
Фантасмагорическая повесть
Если что-то существует в нашем сознании, то оно существует.
Теорема Томаса.

ВСТУПЛЕНИЕ

Это повесть о реальностях. Не о реальности, а о реальностях, потому что их несколько. И наши мысли, чувства, ощущения - это тоже реальность. Наша Реальность многослойна и состоит из нескольких реальностей. Те реальности, которым мы обычно отказываем в праве так называться - те самые мысли, чувства, ощущения - здесь переносятся, проецируются на обычную реальность - ту, которую можно увидеть, потрогать, услышать - не внутренним зрением, осязанием, слухом, а вполне обычным. Я не даю рецептов к пониманию - пусть каждый это делает как может и как хочет. Повесть посвящается А.С., хотя не имеет к ней никакого отношения. Также может посвящаться и Н.М., и З.Р., и М.К., и М.Т., и М.Б., и многим-многим другим.
 А.В.Т.-ор.

ГЛАВА 1.

Жил на свете Александров. Был он студентом, учился в Вузе и был близок к концу. А ещё он был актёром, бардом и, может быть, даже писателем, хотя - кто его знает? В общем, писал стихи, пел их под гитару, играл в каком-то полу-любительском театре.
А ещё у него была Любимая.
Александров сидел дома и писал - он задумал новую повесть. Вдруг раздался звонок.
-Алё, привет, -- это была Любимая.
--Привет,- ответил он.
-Встретимся? Я сегодня могу.
-Я тоже.
Через какое-то время две пары глаз были друг напротив друга, две пары рук сцеплены, а две опять же пары губ соединены.
-Пошли?
-Пошли. А куда?
-Да какая разница?
И они пошли. Они шли, и вдруг в какой-то момент Александров почувствовал, что под ногами у него больше нет земли. В его руке была рука Любимой. И шёл он или уже летел - не было известно.
-Знаешь,- сказала она,- я что-то не чувствую под ногами земли.
-Я тоже,- ответил он.- Так и должно быть. Это от счастья. Ведь ты прекрасна, как ангел…
-А крыльев моих не боишься?
-Ну что ты! Это Михайлов, мой друг, поёт так. А чего мне-то бояться? Мне крылья не мешают - ни свои, ни твои. Я и сам летать хочу и тебя поднять. Я же люблю тебя.
-А Михайлов? Любит кого-то?
-Вроде любит. Зину, кажется.
-Кого?
-Зину. Нашу общую подругу с его факультета. Что-то у них сейчас там не ладится. Ну да авось утрясётся.
-Авось. Да, кстати, ты просил пластинку переписать - я сделала.
-А, да. Это не мне - это для Брата.
-Передать тебе?
-Лучше потом. Мне сейчас так хорошо.
-И мне тоже.
Они шли. Шли неизвестно сколько времени, неизвестно куда и неважно куда, как положено влюблённым. Вокруг них был свет, и даже ночью они шли в свете. Это был свет любви, исходивший от них. Может, другие и не замечали этого света, но главное, что его видели они сами. Машины расступались перед ними, стены домов пропускали их сквозь себя, и люди недоумённо смотрели на них - те, кто видел этот свет, но не понимал. Вдруг перед ними возникла высокая фигура.
-Брат!- воскликнул Александров.- Познакомься - это моя Любимая.
Они посмотрели друг на друга - Любимая и Брат - и Александрову показалось, что на мгновение вспыхнула искра.
-Я получил то, что ты просил,- сказал Александров.
-Ну и отлично. Тогда как - сделаешь?
-Конечно. Спасибо ей,- он обнял за плечо свою Любимую.- Ой, слушайте, что мне делать - мне сейчас в Вуз надо. Я и проводить тебя не успею.
-Я довезу,- сказал Брат,- я на машине. Вот,- он подошёл к стоявшей рядом иномарке.
-До свидания,- Александров поцеловал Любимую, а она его. Потом они обнялись.
Из машины высунулся шофёр.
-Куда везти?- спросил он старческим голосом…
А Александров поехал в Вуз. Во дворе Вуза он встретил Зину.
-А где Михайлов?- спросил он.
-В каком-то престижном зале. Рубит панк от Московской рок-лаборатории.
-Он любит тебя?
-Вроде. Говорит, песню про меня написал: «Мне приглючилась картина - к мамонту ты подошла…»- и что-то ещё там есть - про ниопланетян.
-Хорошая песня?
-Не знаю. Я ещё не слышала целиком.
-Ну ладно, мне на лекцию пора. Профессор, конечно, опоздает, ну а я не хочу.
-И правильно, что не хочешь.
И они разошлись.
Профессор, действительно, пришёл через сорок минут. Сверкая очками и улыбкой, он произнёс на весь коридор:
-Это вы меня ждёте?- открыл дверь, впустил всех и начал занятие.


ГЛАВА 2.
После занятий Александров пришёл домой. Войдя в комнату, он увидел, что окно распахнулось, и свежий ветер кружил везде листы бумаги, слетевшие со стола. Это была его повесть. Александров осторожно сел в углу и стал наблюдать. Ветер покружил-покружил и улетел, не взяв с собой, кажется, ни одного листа. Александров стал собирать листки, валявшиеся везде. Его повесть была на месте почти вся, не хватало только седьмой главы. Александров удивился: глава исчезла полностью, и не осталось никакого следа от того, что она когда-то была. Он выглянул в окно, думая, что, может быть, главу унесло ветром, когда его не было. На улице под окном лежал один лист. Александров побежал вниз, схватил этот лист, но лист был не его - на нём был фрагмент какого-то текста, кажется, документ. Он посмотрел на этот документ и прочитал: «Гражданин А… (обрыв) умер 11 июля (обрыв) года. Причина смерти - (обрыв)». Внезапно лист стал увеличиваться, вывалился из рук Александрова и встал перед ним стеной, превратившись в огромное зеркало. В этом зеркале Александров увидел похоронную процессию. Он обернулся, но сзади не увидел ничего - там шли люди и ехали машины. А в зеркале процессия продолжала идти. Среди идущих за белым и каким-то светлым гробом он увидел людей, по фигурам похожих на его друзей - Михайлова и Зину. И опять он обернулся, чтобы увидеть их позади себя - они же отражались в зеркале - но опять никого не увидел, в то время как в зеркале они шли. Он не видел лиц людей, идущих в процессии, но по фигурам понял, что теперь все они похожи на Михайлова и Зину. Михайловых было больше, они шли, разговаривали, махали руками. Зины же шли молча, потупив взгляды.
-Кого хороните?- крикнул Александров.
-Тебя!- ответило сразу множество голосов - разных, но одинаково знакомых.
-Но ведь я же живой!- опять крикнул он.- Я же живой!
-Живой, живой,- уже тихо ответил другой голос, на этот раз незнакомый. Александров поднял глаза и увидел, что он стоит на коленях на асфальте, держа в руках тот самый документ - свидетельство о смерти таинственного гражданина А.-а его трогает за плечо человек в синей рубашке. Через секунду до него дошло, что это был милиционер.
-Живой, живой,- повторил милиционер.- А вот почему порядок нарушаете? Вы кто?
-Я Александров,- сказал Александров.- Студент, бард, писатель. Я потерял главную главу своей новой повести. Это был главный труд в моей жизни.
-Всё равно, это не повод, чтобы стоять на коленях посреди улицы и орать, что вы живой…
«Что это за глюки?- думал Александров, возвращаясь домой.- И Зина там была, и Михайлов…»
При слове «Михайлов» как из-под земли перед Александровым вырос именно Михайлов.
-Здравствуй,- сказал он.- Поздравь. Скоро напечатают мою статью о коррупции в «Московском Комсомольце».
-Что в «Комсомольце»? Напечатают там или статья о коррупции в нём?
-Статья о коррупции в «Комсомольце». Там же знаешь какая кутерьма…
-Поздравляю. А как с концертной и песенной деятельностью? Говорят, про Зину написал?
-Написал. Хорошая получилась песня. Как-нибудь спою. Кстати, не хочешь со мной вместе выступить? У меня концерт скоро, так я и тебя могу вытащить.
-С удовольствием выступлю. Там и споёшь про Зину?
-Про Зину, наверное, не спою. Как-то стесняюсь,- он сделал такое смущённое лицо, какое, наверное, сделал Парис при первой встрече с Еленой в пьесе Хильдесхаймера «Жертвоприношение Елены» (или «Жертва Елена» -- кому как угодно).
-Знаешь, я пишу сейчас повесть. Но вот только…- и он рассказал всё, что видел в своей комнате - как листы бумаги в танце кружились по ней и как пропала седьмая глава.
-Говоришь, пропала, будто вовсе не бывало?- переспросил Михайлов.
-Да, как по Пушкину,- Александров, конечно же, уловил цитату.
-Кстати, приходи на спектакль скоро - я играю.
-У этой… Казанцевой в театре?
-Да.
-Приду, конечно. Я, правда, теперь мало чего хорошего от неё могу ждать, но всё равно… Приду.


ГЛАВА 3.
Александров и Михайлов встретились за час до концерта.
-Ну ты готов?- спросил Александров.
-А я всегда готов,- ответил Михайлов.- Я знаю - меня любят. А ты?
-Наверное. Как Бог положит, так и случится.
-А мне Бог ни к чему. Я сам по себе.
-Как же так - без Бога-то? С кем ты? С дьяволом, что ли?
-Я сам с собой. Я не верю. Ни в Бога, ни в чёрта не верит матрос.
-Эх ты, - вздохнул Александров, - матрос - накурился папирос. Ну ладно, пойдём.
За кулисами концертного зала их встретил организатор концерта.
-В каком мы порядке? - спросили они его.
-Сначала Михайлов, потом Александров.
Уверенный в себе, высокий статный панк-бард Михайлов вышел на сцену, сел, тряхнул хаэром - так, что волосы закрыли лицо - и запел. После каждой песни он вставал, кланялся, а в конце несколько раз собирался уходить и даже выходил за кулисы. Во время одного такого выхода Александров спросил его:
-Ну что ты выпендриваешься? - Ты же ведь знаешь, что вернёшься. И они знают.
-А я проверяю, как они любят меня, - Михайлов имел в виду зрителей.
-А ты их любишь?
-Я-то?.. Ну ладно, я пойду, а то они перестанут аплодировать. Следующий ты.
Александров вышел на сцену.
-Здравствуйте, - сказал он тихо, но внятно и в микрофон. Сказал и тут же запел. Когда он пел - одну песню за другой - он не слышал и не видел ничего вокруг. Зрители превратились в одну ревущую массу. С начала самой первой песни он полетел - с ним всегда это было, когда он пел - но тут он заметил, как на его пути возникла стеклянная стена. За стеной он увидел зрителей, в левой части груди у которых мерцало светлое пятно - у кого-то ярче, у кого-то слабее. Он видел, он понимал, что сигналы, которые он посылает им за стену, доходят и влетают в эти светлые пятна, но сам он не мог попасть к каждому из них, хотя знал, что должен это сделать - ему мешала стена.
Но тут на сцену опять вышел Михайлов.
Александров очнулся - оказывается, он только что закончил петь очередную песню.
-Да, я забыл вам спеть новую песню,- сказал Михайлов:
…Ты ангел, но я не боюсь твоих крыльев,
Давай, соверши над собою усилье,
Давай оборвём их, давай оборвём,
На землю,
 под землю
 давай упадём…
Александров стоял рядом. Ему нравилась новая песня Михайлова. Но всё же он чувствовал какую-то неловкость. Ему казалось, что на голове у Михайлова не то две пряди волос встали дыбом, не то это…
«Кажется, это рога», - подумал Александров.
Он увидел, что это не его друг поёт и играет на гитаре. Друг - Михайлов - стоит рядом, а перед микрофоном красуется некто в чёрном с тремя какими-то одинаковыми цифрами на груди. Кажется, это были шестёрки.
Через мгновение видение пропало, а ещё через полчаса Александров и Михайлов шли домой. В голове у Александрова крутилась непонятно откуда взявшаяся фраза: «Это только пролог, скоро ты увидишь всё».
-Ну ты придёшь на спектакль? - спросил его Михайлов.
-Приду, конечно…
Спектакль был изящно украшен и обставлен. Перед началом к Александрову подошла Зина.
-Спасибо за повесть, что ты дал мне. Знаешь, прочитала на одном дыхании.
-Я очень рад, - ответил Александров. - Могу принести ещё.
-Да, конечно.
-Я вижу: живут в тебе Надежда и Мечта. Впрочем, я думаю, что таких, как мы, много. Я верю, что нас много.
Вместо ответа Зина взглянула Александрову в глаза, и он опять ощутил в мозгу эту фразу: «Скоро ты увидишь всё».
-Комедия-фарс-балаган в одном действии! - об`явила режиссёр по фамилии Казанцева.
То, что творилось на сцене, напоминало более фарс и балаган, нежели комедию. Религиозные мотивы здесь чередовались с песнями о половых органах и таких же взаимоотношениях, причём предпочтение отдавалось далеко не первому. Вдобавок ещё и стихи были на удивление слабыми - весь спектакль шёл в стихах. Главную партию в этом оркестре пошлости исполнял Михайлов. Он буквально купался в этих текстах - про юных девушек, севших на корабль и отправившихся в путешествие, встретивших пиратский корабль и отдавшихся его команде; о женщине, на людях хранящей благочестие, а тайно живущей с каждым, кого встретит, о каких-то овощах, возведённых в ранг чего-то высшего. С завидной периодичностью слышались слова: «юбка», «волоски», «плоть», «задрала», «член» и прочие подобного типа.
Вышла Зина - она тоже играла здесь.
-Спой про хвост, - сказала она из роли. - Я тебе пива дам.
Прохвост запел. Слово «хвост» здесь употреблялось двояко - ведь герой песни, «член знатного рода», по понятной причине не мог иметь обыкновенного хвоста. И то, что он потерял во врмя очередного военного похода, иогло быть названо хвостом очень относительно.
Народ смеялся. Народ аплодировал. «Неужели здесь все такие пошляки?» - думал Александров.
Вдруг он увидел вместо одной Зины двух. И Михайлов - один - играл сразу на двух гитарах. Одна Зина сидела и слушала песни про голых девиц и про член знатного рода, а другая вдруг встала, взяла одну из гитар и со всей силы жахнула Михайлова по голове. Но эффекта не было никакого.
-Вот стерва…- прошептала сквозь зубы первая Зина.
-Во даёт! - обратился Александров к сидящему рядом, имея в виду соприкосновение гитары Михайлова с его головой.
-Да, классная песня, - ответил сосед.
-Нет, я про Зину. Как она ему дала по башке!
-По башке? Ты что, сдвинулся? Она сидит спокойно.
И правда, он увидел, что Зина сидит спокойно. Она одна, и гитара у Михайлова тоже одна.
Тут строчки замелькали в голове Александрова. Он попытался их поймать, взял для этого бумагу и ручку, но строчки не ловились.
После спектакля он спросил у Зины:
-Как же ты могла терпеть эту пошлятину?
-Но я же играла, - ответила та.- А так я другая. Слушай,- обратилась она к Александрову,- может, мне здесь не играть больше?
-Дело твоё. Как хочешь,- сказал он и вдруг совершенно неожиданно начал читать стихи. Это были те строчки, которые он не смог поймать тогда:

Однажды я видел в одной из столиц
Комедию в жанре фарс,
Где некто пел про голых девиц,
Свой пропивая дар,
А после вышла на сцену та,
Что его покупать начала.
Я знал, что живёт в ней надежда, мечта,
Но всё ж там она была.

А люди смеялись над пошлостью той
На весь зрительный зал.
Никто не крикнул ей: «Постой!»,
Но кто-то просто молчал,
Но кто-то молчал, затаив в себе
Ненависть к этим делам.
Они знали, что корень всего в судьбе-
Сам человек, сам…

Главная песня начала рождаться.


ГЛАВА 4.
«Конец театра»,- так могла бы называться эта глава, если бы у глав здесь были названия. Просто Александров тоже числился в театре у Казанцевой, но давно уже не был на репетициях - он ведь считал себя порядочным человеком и не хотел играть ни десятой скрипки, ни второй гитары в том оркестре пошлости и пошляков, который был описан в третьей главе.
После того, как у Александрова пропала седьмая глава его новой повести и после того как он побывал на очередном спектакле театра Казанцевой - первом за многие годы без него - он решил начать участвовать в новом их спектакле - он знал: пьеса достойная, хотя и современного автора.
Настроение у Александрова было, мягко говоря, не очень, всё виделось в сером свете. И последняя премьера своё впечатление оставила, и ещё знал он, что сегодня впервые за два года выступает в Москве один из его любимых бардов; бард этот приехал из Израиля и теперь даёт всего два концерта в Москве, чтобы потом уехать в Канаду… А Александров билет достать не успел - всё за полмесяца раскупили.
В общем, шёл он в кабинет к режиссёру с тяжёлым сердцем. Вокруг шли прохожие, на кого-то там похожие - не на ангелов только. Не доходя какого-то расстояния, встретил он Оксану Урзыкяну. Она тоже в театре играла.
-Знаешь,- сказала она ему,- не ходи сегодня на репетицию.
-Но как же так?- удивился он.- Сегодня же новое начинаем.
-Ну вот так, не ходи.
-А завтра?
-И завтра тоже. Никогда не надо.
-Но почему?
Серый мир вокруг в глазах Александрова стал чёрным. Он не знал, сколько времени шёл он до режиссёрского кабинета, но в его глазах появилось окно, которое в этом чёрном мире излучало свет, и как будто женский голос звал: «Иди сюда». Он сделал ещё один шаг, и голос сказал: «Ну куда же ты? Иди сюда». Но он вошёл в режиссёрский кабинет.
Там сидели актёры - Маша Светлова и всё та же Оксана, готовые к выполнению очередного приказа диктатора… то есть, директора… в смысле, режиссёра. Сама Казанцева сидела тут же.
Из монолога Казанцевой Александров слышал мало. Чернота в его голове была не только свето-, но и звуконепроницаемой. Но, как ножи, главные слова прорвали себе в этой черноте тонкие и острые дороги:
-Игратьты больше не будешь, но, если хочешь остаться, можешь заниматься чёрной, вспомогательной работой - готовить сцену, например, и прочее… Но играть больше не будешь.
Пять ударов по голове почувствовал Алксандров - по числу слов в последней фразе.
Он вышел из кабинета, и вдруг тёмный коридор озарился ослепительным светом, прогнавшим и всё тёмное, что было в Александрове. Он вдруг не ощутил земли под ногами. Он перебирал ногами, но не шёл, а летел.
-Привет, что такой счастливый?- спросил его низкий голос. Это была его подруга Наташа.
-А почему видно, что счастливый?- спросил Александров.
-Да у тебя свет над головой, как нимб.
-Ну уж и нимб! Я же не святой,- Александров не задумался, как это она видит то, чего не видят другие - тот самый свет.- Меня из театра выперли,- сказал он.
-И ты рад?
-Да. Год назад, может, и обиделся бы. А теперь рад,- и он пересказал ей всё, что смог услышать сквозь жуткую черноту в кабинете Казанцевой.
-Ну ничего, не играешь у неё, будешь играть где-нибудь ещё.
-Понимаешь, я сам хочу театр создать.
-Ну, хочешь - значит, создашь. Хочешь, я помогу.
-Знаешь, какая история. Захожу я однажды к себе домой, смотрю - ветер мою повесть всю по квартире разбросал. Я собрал - вся повесть здесь - всё, что есть, а седьмой главы нет. Причём, на листках никакого следа, как будто её и не было.
-А о чём она?- спросила Наташа.
-Я тебе как-нибудь принесу то, что есть.
-А эта глава не могла как-нибудь сгореть?
-Сгореть? Ну что ты - у меня же нет компьютера.
-А, ну да - ты ведь всё от руки пишешь.
Александров обернулся и осмотрел коридор. Он был освещён, и только одно пятно чернело - это была дверь, из которой вышел Александров. Вдруг дверь открылась, и оттуда, так же слегка поднявшись над землёй, вышла Маша Светлова. От неё тоже шёл свет.
-Ты не придёшь больше?- спросила она у Александрова.
-Нет, ты же слышала разговор.
-Я тоже.
-Что тоже?
-Тоже ушла.
-Тоже ушла?- Александров в порыве радости обнял бывшую коллегу.- Я знал, что твоя фамилия всё-таки возьмёт верх над этим мраком пошлости.
-Ну что, пойдём вместе домой?- спросила Маша.
-Эх, вместе с летающими и ползающий полетит!- воскликнула Наташа и тоже чуть поднялась от земли, оказавшись вровень с Александровым и Машей. И пошли они или полетели - уже никому не было важно. Да и им самим, впрочем, тоже. Они были счастливы - кто-то за себя, кто-то за других, а кто-то - и то, и другое.


ГЛАВА 5.
Так его, счастливого, и встретил Брат.
-Привет,- сказал Брат.- У меня праздник скоро - 15 лет свадьбы. Приглашаю тебя. Мы на даче отмечать будем.
-А вы - это кто?
-Я, Тамара (это жена), Надя (это дочь), ещё кто-нибудь из друзей будет. Дня на три соберёмся.
-Дня на три?
-Ну да, напьёмся там… Поехали?
-Поехали, конечно. В кои-то веки с Надеждой нашего рода увижусь!
Ехали на машине.
-А где друзья?- спросил Александров.
-Они под`едут. На своих машинах. Выпивка-закуска у меня с собой.
-А что ты взял?
-Вина. Друзья из Молдавии привезли.
-Ух ты! Я люблю натуральное.
-Ты, я слышал, прозу пишешь. Как у тебя с этим дела?
-Да вроде нормально, пишется. Только знаешь, одна глава каким-то странным образом пропала,- сколько уж раз повторялась в этой повести история с седьмой главой, но, так как Брат её ещё не слышал, Александров повторил ещё раз.
-Хм, странно,- удивился Брат.
Так они говорили - и Александров, и Брат, и Тамара, и Надя - пока не приехали на место.
Приехав, тут же выпили. Теплота разлилась по усталому телу Александрова и его радостной душе. Не евший с утра, он захмелел от одного стакана…
-Ты меня помнишь?- спросил Александров свою племянницу Надю.
-Да, мы как-то были у вас,- ответила та.
-Ну как ты живёшь?
-Я-то? Да нормально… Вот, в школе учусь, в хоре пою, рисую, рассказы пишу.
-Ну, за юбиляров!- поднял тост Друг Брата. Все выпили - уже неизвестно какую по счёту рюмку.
Люди разговаривали между собой:
-Ну ты как? Машину купил?
-А ты новую мебель?
-А я себе на телефон автоответчик поставил.
-А я в прошлом месяце двадцать тысяч заработал.
-Фигня. Я все сто.
-А я продал две квартиры и купил три.
-А на-фига тебе?
-Как на-фига? Для престижа.
-А вы знаете, почему «новые русские» пальцы веером держат?
Александров разговаривал с Надей:
Ты помнишь своего прадедушку?
-Нет.
-Он был крупным партийным чиновником. С молодых лет в армии, в войну начальником спец-отдела работал, потом крупным начальником «на гражданке» был…
-На какой-то гражданке был?- это встрял ни к селу ни к городу пьяный Друг Брата.
-Пошёл ты на фиг,- сказал ему не менее пьяный Александров и продолжал:- А прабабушка твоя совсем другою была - очень верующая, приветливая такая ко всем, не суровая. Они даже внешне совсем противоположными были: он - высокий, худой, она маленькая полная. Я их хорошо помню. Они хорошие были люди…
-Тебе тост говорить,- обратился к Александрову Брат.
-Ну, за,- произнёс Александров и выпил.
-За что?
-А просто за. Мы же пьём за, а не против.
-Верно. А кто против - тот не пьёт.
-Правильно!- все загалдели, выпили и продолжили разговоры:
А Семёнов уже отсидел?
-Нет ещё. Я начальнику на лапу дам, он освободит пораньше.
-Я квартиру загнал.
-Как загнал?
-Продал.
-А! А я скоро «Жигули» на «БМВ» поменяю.
-Как?
-Как!.. Каком кверху! Уметь надо!
-Вертеться надо.
А Александров разговаривал с Надей:
-Я помню, когда-то приехал к ним - к твоим пра… -- они же мне дедушка и бабушка - и ты там была. Ты ещё маленькая была. И мы там играли. Помнишь это?
-Нет. Сколько мне было?
-Два с половиной года.
-Ну вот, видите, как же я могу помнить?
-Послушай, мы же родственники, да и разница в возрасте небольшая. Давай на «ты».
-Ну…- Надя несколько замялась. Александров был сильно пьян.
-Ты же моя племянница. Давай будем друзьями.
Тут Александров увидел, как к нему в светлом пятне по воздуху летит белая птица с радужным отливом в перьях. «Вдохновенья радужная птица опустилась крошки поклевать»,- вспомнил он строки из Анчарова. Птица села ему на голову.
Фразы замелькали в голове Александрова. Он достал всегда находившуюся при нём рукопись своей повести и стал писать.
А Друг Брата в это время тащил полную бутыль вина. Он начал разливать вино по столу и рюмкам, стараясь попадать всё-таки в рюмки. Кое-как разлив, он поднял свою рюмку:
-Пейте из нея все!- возгласил он.- Сие есть вино моё, за новую Россию выпиваемое.
Он махнул рукой, в которой была рюмка и, естественно, пролил её содержимое. Но пролил на Александрова и на его рукопись. Александров застыл. Вдохновенья радужная птица тут же улетела. Взгляд его устремился куда-то вглубь или вдаль, неизвестно куда. Он медленно встал, но тут же - не сел, а упал на прежнее место.
-Это же была моя главная рукопись!- проговорил он - не то тихо, не то, набоброт, очень громко.- Это главная рукопись в моей жизни!
Он опять встал, начал бессмысленно ходить вокруг стола, вокруг стульев, по всему пространству вокруг, не замечая ничего и никого. Он натыкался на предметы, не видя их, а то, что попадалось ему под руку, откидывал, размахивая этим над головой - своей и остальными. После чего он в каком-то порыве вскочил на стол, раскидав ногами посуду, и закричал что-то нечленораздельное.
-А-а-а-а!- воскликнул он нечеловеческим голосом и вдруг упал на землю.
Когда его подняли и привели в чувство, он смотрел вокруг невидящими и неузнающими глазами.
-Что с тобой?- спросила его Надя.
Но Александров не слышал её. Он сошёл с ума.
-На почве выпивки, наверное,- сказал Брат.
-Перепил?
-Да,- и Брат процитировал:- Шизофрения, как и…


 ГЛАВА 6.
Михаилу Булгакову посвящается.
В приёмное отделение больницы имени Алексеева привезли пациента. Он молчал и смотрел вокруг ничего не видящими глазами. Это был Александров. Привёз его Брат.
-В 117-ю его!- сказал врач в приёмной.
Сто семнадцатая палата была большой и светлой. Александрову выделили кровать в углу рядом с каким-то темноволосым остроносым человеком лет сорока.
-Кто вы?- спросил человек.
Александров повернул к нему голову.
-Не знаю,- сказал он. То есть, я знаю, кем был раньше, но теперь… Я tabula rasa.
-Человек не может быть tabula rasa,- ответил человек.- Ещё при рождении в нём заложено много веков истории и культуры.
-А вы кто такой?- спросил Александров.
-Я Поэт,- ответил человек.- У меня когда-то тоже была фамилия. Но теперь её нет. Её нет больше. И дело не в ней. Понимаете? Я Поэт. Но я начал писать роман. Люди, читавшие его, говорили, что он хороший, даже очень. Мне обещали его напечатать, но… всякие денежные, коммерческие препоны… Знаете ли… Не подмажешь - не свезёшь. А обещали многие.
-Да,- подтвердил Александров,- строили сотни воздушных замков, но один зоопарк тут же запер их в клетки.
-Вот-вот,- Поэт, кажется, стал оживляться,- вы тоже цитируете Михаила, только другого. Так вот,- продолжал он,- я писал этот роман и, наконец, закончил его. Но вдруг что-то со мной произошло. Я возненавидел этот роман. Вы понимаете меня? Я боюсь, я болен, мне страшно. Понимаете, что я имею в виду? Более того, я неизлечим. Понимаете? И мы с вами…- он усмехнулся,- и мы с вами встретились здесь, в сумасшедшем доме. Как мой предшественник семидесятилетней давности. Понимаете, о ком я?
В этот момент как будто дверь открылась в мозгу Александрова, и в неё хлынула информация, ассоциации, тексты... Он понял, что имел в виду Поэт. Он понял, почему у поэта теперь нет фамилии, что за предшественника он имел в виду и почему он так часто повторял слово «понимаете», как будто хотел, чтобы Александров и впрямь понял что-то, что лежит в глубине этих слов. Он понял - ведь совсем недавно ему в очередной раз попался на глаза знаменитый роман Булгакова - «вы тоже цитируете Михаила» - снова промелькнула в его голове фраза Поэта. «И даже внешность…» - промелькнула так же его собственная мысль.
-Я понял,- тихо, с загадочной интонацией сказал он,- вы Мастер.
-Да нет,- ответил тот,- я не Мастер. Я просто Поэт. Мастер - это вы.
-Я?
-Да-да. Вы же пишете повесть - главную в своей жизни. Не удивляйтесь, я всё знаю. И про повесть, и про пропавшую седьмую главу…
-Но откуда?
-Я имею связь с высшими сферами. Когда-то они диктовали мне стихи и прозу. Помните, у Ахматовой: «Сложно ли писать стихи?» -- «А что ж сложного, когда диктуют?». Вот и мне диктовали. Когда-то. А потом перестали. И только изредка дают некоторые указания.
-Вам сказали там?
-Мне сказали, что я с вами встречусь, что я встречусь с человеком, которому много дано, но который сам этого не знает. Этот человек сейчас прощается со всем неприемлемым, что было у него раньше, и открывается Высшим Силам, которые поведут его по трудной, но великой дороге всеобщей любви и добра и борьбы со злом. Увидев вас, я понял, что это вы. Но тогда я не знал, где вы. Я бросил свой дом, стал ходить по улицам и искать того, на кого мне укажут эти Высшие Силы. Я ходил, я искал. Ходил долго, я сам не знаю сколько. Я потерял счёт дням, превратился в странника, нищего, по-арабски говоря, дервиша. Но… вы меня понимаете… Юродство в современных городах расценивается как сумасшествие.
-Так было и в древности,- вставил Александров.- Поверьте бывшему будущему историку.
-Бывшему будущему? Ах да, вы же учились на истфаке. Так вот, юродство в современных городах расценивается как сумасшествие, вот меня и посчитали сумасшедшим и направили сюда. Вы ведь знаете, где мы находимся?
-Нет, а где? Я помню, меня привёл кто-то.
-Вас привёл ваш Брат. Впрочем, это его только зовут так. Ну ладно, пока это не суть важно - вы всё узнаете позже.
-Но всё-таки, где же я?
-Вы в больнице имени Алексеева, бывшей Кащенко.
-Кащенко? О Боже!..- Александров упал головой на подушку.
-Не волнуйтесь,- сказал Поэт,- завтра утром вы отсюда выйдете. Потом к вам придёт человек из прошлой вашей жизни… Нет-нет, не как у индусов - реинкарнация - из этой прошлой жизни, которая у вас закончилась сегодня. Это будет главным - смена одной жизни на другую, период, в который действует как та, так и другая жизнь. А потом всё пойдёт как надо. И главу вы найдёте. И всего чего надо, добьётесь. А сейчас пора спать. Спокойной ночи.
-Спокойной ночи,- ответил Александров.- До завтра.
-Нет, не до завтра,- сказал Поэт.- Больше мы с вами здесь не увидимся. Моё время прошло, теперь настало ваше.
На следующее утро Александрова, действительно, выписали из сумасшедшего дома.


СЕДЬМАЯ ГЛАВА
Майку Науменко посвящается.
Михайлов пришёл к Александрову ровно в полночь. Звонок прозвучал словно школьный, когда ты спрятался с любимой где-нибудь на чердаке и вдруг надо идти на урок. Александров не спал - он смотрел что-то по телевизору, поэтому звонок его огорошил не так, как если бы он спал. Он удивился, но пошёл открывать. Итак, на пороге стоял Михайлов.
-Привет,- сказал Александров.- Что это ты в такое время?
-Я вижу, что тебе нечего делать. Мне тоже,- он достал бутылку «Анапы», и Александров увидел, что их у него много.
-У меня только «Балтика»,- сказал он,- а смешивать - ты же знаешь…
-Ерунда,- сказал Михайлов.- Лишняя бутылка пива никогда не бывает лишней.
Александров выключил телевизор, который успел только сказать: «Скульптор Зураб Церетели начал перестройку памятника Ленину в памятник Пу…»
-Интересно, в чей же памятник?- прокомментировал Михайлов.
-Не знаю,- ответил Александров.- В Пушкина, наверное. А может, и в кого другого. Ты же знаешь Церетели.
-Кстати, как твоя повесть? Я теперь имею связи, может быть, напечатают.
-Связи? Откуда?
-А я в «Московский комсомолец» устроился. Целым отделом там руковожу.
-Но ты же сам их разоблачал. О коррупции писал.
-Ну и что? Захотел попасть туда - дал кому надо на лапу - и всё. Работаю. Стихи свои там печатаю.
-Берут?
-А я никому не даю. Я же начальник отдела. Что хочу - то и печатаю. Я там могу такого наворочать…
Александров поднял рюмку для очередного тоста, как вдруг за окном запели:
Ты придёшь ко мне ровно в полночь,
 Разбудишь мой спящий звонок…
-Майка запели,- сказал Михайлов.
-Да, «Седьмую главу»,- ответил Александров и подпел, хотя это и было трудно: «Ты скажешь мне: «Какая чудесная ночь», я отвечу: «Да, но я одинок».»
-Кстати, как твоя седьмая глава? Не нашёл?
-Нет, но я знаю, что найду.
-Когда найдёшь, скажи. Я тебе устрою. Ты понимаешь, у тебя же теперь блат есть в печати… -- в виде меня. Мы с тобой там такого наворотим! Жизнь - это великая вещь! И «МК» -- это великая газета! Повесть твою напечатаем - и эту, и другие - всё, что у тебя есть. И стихи, и песни твои тоже. Концерты будем давать. Кстати, о концертах. Может, споёшь что-нибудь?
Посреди ночи Александрову петь не очень-то хотелось. Но портвейн с пивом давно взяли над ним верх.
-А, ладно! Где пьют, там и хулиганят! - сказал Александров и, ударив по струнам, запел свою песню в несколько панковском стиле:
Над страной разыгралась тоска,
У неё аппетит огромный.
Мужики у пивного ларька
Снова встали в очереди за солнцем.

Новый крик раздался над головой,
Новый крик оказался старым,
Новый крик заглушил старый вой,
Взывавший о помощи великому делу…
В соседних окнах закричали:
-Выключите своего Летова!
-Ночь на дворе, дайте спать!
-Алкоголики! Сейчас милицию вызову!
-Ну ты молодец!- сказал Михайлов, когда Александров закончил петь.- То, что надо. Такие нам и нужны. Ты не волнуйся - найдёшь главу - напечатаю, всё будет о-кей.
В мыслях Александрова воздух стал оформляться во вполне чёткие стены и башни.
«Воздушные замки»,- подумал он.
-Но есть только один нюанс,- сказал Михайлов.- Надо дать главному на лапу.
Железная решётка закрыла в мыслях Александрова те воздушные замки, которые там были.
-Ты же говорил, что сам руководишь.
-Ну не всей же газетой - только отделом.
-Я взяток не даю,- твёрдо сказал Александров.
-Слишком уж ты принципиален. Нельзя быть таким в нынешнем обществе.
-Ну почему же? А что, флюгером лучше?
-Конечно, лучше. Береги свою шкуру, угождай начальству и под шумок проталкивай своё - всё дальше и больше.
-И как же писать после этого? Тут можно и дар потерять, и пошляком сделаться.
-Ну и ладно. А дар не потеряешь. Ты не думай - сейчас все такие. Идеалистов вроде тебя не осталось.
-Осталось. Остались порядочные люди. Таких, как я, много. Я верю, что нас много.
В ушах Александрова прозвучала неизвестно откуда взявшаяся фраза: «Скоро ты узнаешь всё». Он и раньше её слышал - тогда, в театре, в разговоре с Зиной - но теперь ему показалось, что это был голос Поэта - того, с кем он встретился в сумасшедшем доме.
-Порядочные люди есть везде,- повторил он.- И никаким пошлякам не истребить их.
-Так ты что - на лапу главному давать не будешь принципиально? - переспросил Михайлов.
-Не буду, я же сказал.
-Ну ладно,- сказал Михайлов, как бы задумавшись.
Между тем, за окном уже начинало светать.
-Не пора ли нам спать?- спросил Александров.
-Давай,- ответил Михайлов.- Только на одной кровати мы не уместимся.
-Ничего. Ты ложись, а я на полу, на спальнике.
Они легли. Александров дотянулся до бумаги и ручки и написал:
Время приходит.
Близится час
Смерти для старого.
Час воскресения.
Как птица Феникс, воскреснет для нас
Новая радость, любовь и спасение.
Потом он отложил ручку и бумагу и заснул.
Через какое-то время он увидел - неизвестно, сон это был, или он уже проснулся и это одно из его видений - он увидел двух Михайловых. Один отделился от другого, лежавшего, и сел на кровати. Потом встал, взял нож и подошёл к Александрову.
-Радуйся, царь поэтов российских!- злорадно сказал он и вонзил нож Александрову в спину…
Утром Александров встал первым. Поднявшись со спальника, он с удивлением обнаружил около него на паркете лужу крови. «Значит, это был не сон»,- подумал он.- «Но ведь я жив... Странно. Ничего, разберёмся».
Он пошёл на кухню и начал варить кофе - похмеляться-то всё равно было нечем - всё уже выпили накануне. Решив включить магнитофон, он перебрал лежавшие рядом кассеты и выбрал «Битлз». Знаменитая ливерпульская четвёрка запела «Help!». Бодрый мажорный аккорд разбудил Михайлова. Он тоже пошёл на кухню.
-С добрым утром,- сказал ему Александров.
-С добрым, говоришь? А и вправду доброе - сколько выпили, а похмелья нет.
Когда они выпили кофе со случайно оказавшимся в холодильнике тортом, Михайлов стал собираться.
-Уже уходишь?- спросил его Александров.
-Да, пора.
Когда Михайлов ушёл, Александров нашёл в туалете тряпку, намочил её, прошёл в комнату и вытер с пола кровавое пятно, которое он увидел утром. «Раз оно здесь,- думал он,- значит, это не глюк. А это что за бумажка?»
Он взял бумажку. На ней было написано стихотворение - то самое:
Время приходит,
Близится час
Смерти для старого.
Час воскресения.
Как птица Феникс, воскреснет для нас
Новая радость, любовь и спасение.
Когда Александров прочитал стихотворение целиком, необыкновенное душевное спокойствие овладело им. И не только оно - он почувствовал какую-то необычайную силу и уверенность в себе.
-Пора жить по-новому,- сказал он сам себе.- Жить, как говорил Поэт. Пора нести Жизнь в массы.

 
ГЛАВА 8.
-Надо бы сходить в Кащенко к Поэту,- подумал Александров.- Поговорить с ним.
И он направился к больнице имени Алексеева, бывшей Кащенко. Войдя в приёмное отделение, он обратился в регистратуру:
-Скажите, пожалуйста, как состояние больного из 117-й палаты, который называл себя Поэтом?
-Фамилия?- спросила регистраторша, не отрывая глаз от томика Марининой.
-Чья?- переспросил Александров.- Моя?
-Его.
-Я не знаю, как его фамилия. Я видел его несколько дней назад. Он говорил, что у него теперь нет фамилии, и называл себя Поэтом.
-Не знаю такого. Обратитесь к главврачу.
-А где он?
-Как где? Вы что, псих? В кабинете, конечно.
Александров вошёл в кабинет. Главврач стоял на голове. Александров долго смотрел на него, думая, кто из них двоих сошёл с ума. Потом поздоровался.
-Здравствуйте,- сказал главврач и принял традиционное положение тела.- Вы не думайте - это я йогой занимаюсь по методу одного из наших пациентов. Так что вам?
-Я хотел бы узнать о состоянии одного больного из 117-й палаты.
-Какого?
-Того, кто называл себя Поэтом.
-Поэтом?- переспросил главврач.- Не помню такого. А в регистратуре не знают?
-Нет, я спрашивал.
-Знаете, давайте мы с вами сходим в ту палату, и вы мне его покажете. А я тогда пойму, о ком идёт речь, и скажу вам.
И они пошли. Шли по длинному коридору, мимо тихих и буйных, мимо Наполеонов и Лёнь Голубковых, мимо Марианн и Луисов Альберто, мимо - как у Б.Г. - митьков и друидов… И, наконец, пришли в 117-ю палату.
Открыв дверь, Александров с удивлением увидел, что кровать, где лежал Поэт, пуста. Мало того, она была застелена так, что становилось ясно - тут никто не находится.
-Вот здесь он лежал,- сказал Александров и подошёл к кровати, отстранив какого-то психа. Псих отошёл и проговорил сквозь зубы: «Это Жозефина виновата, это Россия виновата». Он, по-видимому, считал себя Наполеоном.
-Здесь, говорите, лежал?- главврач наморщил лоб, вспоминая.- Ах да, вспомнил. Вот здесь,- он показал на соседнюю кровать - ту, где в ту ночь был Александров,- лежал один алкоголик. Напился и сдвинулся. А этот - как вы говорите? Поэт?
-Да, Поэт.
-А этот Поэт с ним разговорился. Наутро мы этого алкоголика выписали - он проспался и дурь сошла - а Поэт этот ваш исчез. Один псих мне тут сказал, что он в окно вылетел.
-И давно он пропал?
-Да дней десять назад.
Александров понял, что Поэт всё предвидел, когда сказал: «Больше мы с вами не увидимся». Конечно, алкоголик, о котором рассказывал врач - это он, Александров. Значит, это случилось сразу после его выписки.
Александров вышел из больницы и пошёл по улице. Вдруг ему на голову сел голубь. Александров удивился: голубь был ослепительно белый, даже какой-то прозрачный, и лёгкий - настолько, что он его не чувствовал на своей голове. Голубь немного посидел, а потом сделал то самое дело, которое его сородичи делают на памятники. Совершив это действо, голубь улетел.
Александров хотел смахнуть след, оставленный голубем, но вдруг почувствовал необычайную лёгкость и радость в своей душе и увидел какой-то свет, идущий от себя.
-Что это такое?- спросил он себя. Спросил по-русски, а услышал сразу на нескольких языках - на тех, которых он и не знал никогда.
«Неужели я теперь знаю эти языки?- подумал он.- Конечно, я учил три языка - современный и два древних - но нам преподавали так, что мы ни фига не знали. И я тоже. А теперь… А может, этот голубь - от Поэта, и Поэт действительно вылетел в окно, как сказал тот псих? Но теперь мне надо жить. Жить и нести Жизнь другим. Надо жить в искусстве - в литературе, в театре, в песне. Надо петь. Надо ставить. Надо писать. Надо.


ГЛАВА 9.
И он начал писать. Уже через несколько дней он закончил свою повесть, не восстановив, правда, седьмую главу - он надеялся, что всё-таки найдёт её. И что делать теперь? Издавать? Он не знал как. У него не было каналов, а обращаться к Михайлову он с этим не хотел - ему не нравилось общее направление газеты, да и вообще - печатать свою повесть в газете он не хотел.
Александров сидел дома и валял дурака. Дурак не валялся, и поэтому Александров решил чем-нибудь заняться. Он вспомнил, что ему нужно позвонить Брату. И он позвонил.
-Привет,- ответил Брат.- Мои сейчас на отдых уехали.
-Так ты один?
-Один пока. Дурака валяю.
-Да? Я тоже. Приезжай ко мне, поваляем вместе.
-Ладно.
Брат завалился к Александрову с некоторым количеством бутылок.
-Ну как твоё здоровье?- спросил он.- Очухался?
-Да, меня на следующее утро выписали.
-Что же ты так напился-то? До такого состояния?
-Это, Брат, не от выпивки. Это от того, что твой Друг пролил вино на главную рукопись моей жизни.
Перед Александровым опять возникла та ситуация. Он опять увидел себя на той даче, увидел, как улетает «вдохновенья радужная птица», опустившаяся на него незадолго до этого события. Тяжёлой, качающейся походкой прошёл перед ним Друг Брата, волоча огромную бутыль. «Пейте из нея все!»- послышался голос, и Александров очнулся.
-Что же он такой циник и богохульник-то?- спросил Александров.
-Это ты про Друга? Да вот такой уж.
-Видно ведь, что был нормальным человеком. Что с ним стало?
-Не знаю. По-моему, каким был, таким и остался.
Они ещё долго сидели, выпивали и разговаривали.
-Ну что, не нашёл свою главу?- спросил Брат.
-Нет, не нашёл. Как сквозь землю провалилась.
-А заново написать не пробовал?
-Пробовал. Но ничего не получается. Ни одна фраза не идёт.
-Да…-Брат задумался.- Она ведь седьмая. А семёрка - число сокрытое.
-Сакральное,- поправил Александров.- То есть, священное.
-А, ну да. А то, знаешь, я мог бы помочь напечатать.
-Напечатать? И где же? В «Московском комсомольце»?
-Нет, почему? В литературном журнале. У меня там знакомый есть. Он собирается твою повесть печатать - ту, которая в самиздате ходит.
-Да? А что же я не знал?
-А ты не знал? Хм… Странно…
-Ну и ладно. Тогда не знал - сейчас знаю.
-Да. Он правда, говорит, прочитал - обалдел. А теперь, когда узнал, что мы родня, говорит: «Давай, тащи его ещё, я всё издам».
Александров подошёл к столу и достал пачку листов.
-Вот, это та повесть, которая без седьмой главы. Я её дописал. Главу найду - тоже дам.
-Слушай,- сказал Брат, когда в приёмный пункт стеклотары смогла бы отправиться ещё одна бутылка,- Я тебе помогу, помоги и ты мне.
-Пожалуйста. А чем?
-Ты ведь, я знаю, какие-то театральные связи имеешь. Помоги, устрой Надюшку в какой-нибудь театральный кружок.
-Ну насчёт связей - это ты что-то перепутал - нет их у меня и не было. А насчёт Нади… Знаешь, я сам хочу театр новый создать. Вот, может, и её задействовать. Будет стоять у истоков нового театра.
-А, хорошо, можно и так. А что ставить-то будете?
-Пока ещё не знаю - я ведь ничего ещё не начинал.
-Но начнёшь?
-Начну, конечно. Я же хочу это сделать - значит, сделаю.
При этих словах Александров увидел себя в когда-то тёмном, а теперь освещённом ослепительным лучом коридоре. Рядом стояла его подруга Наташа.
-Понимаешь, я сам хочу театр создать,- говорил он ей.
-Ну, хочешь - значит, создашь,- отвечал ему Наташин голос.- Хочешь, я помогу…
-Тогда я поговорю с Надюшкой,- сказал Брат.- Она, наверное, согласится. Она всё мне говорила: «Хочу в театральный кружок»…
-…А тут, считай, не в кружок, а в новый театр,- добавил Александров. Потом сказал уже тише и как-то нерешительно:- А с тем знакомым в журнале получится?
-Должно получиться. Ты только главу найди.
-Я знаю,- сказал Александров и сам удивился своим словам.- Я знаю: она появится внезапно, как и исчезла. И будет это скоро. Сначала я подумаю, что нашёл её, а потом найду её на самом деле. Она найдётся. Как пропала, так и найдётся.


ГЛАВА 10.
На встречу в условленном месте Александров пришёл не один. С ним была девочка лет десяти-одиннадцати.
-А много народу будет?- спрашивала она у него.
-Я думаю, нет - человек пять вместе с нами.
-Спасибо тебе, что ты меня сюда привёл.
-Я надеюсь, что тебе понравится.
Народ собирался постепенно. Пришли все уже знакомые нам личности - Маша Светлова, Наташа… Наташа с собой привела ещё свою подругу.
-Это Аня Гончар,- представила она её.
-А это Надя, моя племянница,- представил свою спутницу Александров.
-Надежда нового поколения,- прокомментировала Маша.
-А что, из парней никто не захотел?- спросил Александров.
-Нет, почему,- ответила Маша,- Саша Ромашин хотел.
-А, ну он-то нам помог бы. А что ж он не пришёл?
-Почему-то не смог. Какие-то проблемы.
Все расселись, и Александров начал речь:
-Итак, друзья-подруги, я пригласил вас с тем, чтобы сообщить, как сказал один аспирант, преприятнейшее известие - мы создаём новый театр. Главную его задачу можно определить словом из трёх букв - ДПИ.
-«Декоративно-прикладное искусство»?- спросила Маша, которая была в этом деле специалистом.
-Нет. «Долой пошляков из искусства». Мы не только будем нести свет в массы - они и так светлы. Мы будем использовать этот свет как меч для сражения против тьмы. И наш меч обоюдоострый победит тёмные силы пошляков, сколько бы их ни было.
-Ну, пошёл говорить своими заумными образами,- шепнула Наташа, хотя она-то всё понимала.
Тут Надя своё слово вставила:
-А говорят, что пошлость - в самих нас.
-Да, но и чудеса тоже,- ответила Аня.- Ты читала Грина?
-Понимаете,- продолжал Александров,- в каждом из нас изначально сидит по половине человека и по половине… змеи, крысы или кого угодно ещё. И всё дело в том, какую из этих половин доводить до целого.
-А можно кого-нибудь из крысы переделать в Человека?
-Для этого нужно в первую очередь, чтобы сам он этого хотел. Корень всего - сам человек. Я сейчас песню дописываю об этом. Жалко, я гитару не взял - не спою её сейчас.
-Слушай,- сказала Наташа,- у меня скоро концерт - я пою. Давай вместе выступим - по пол-концерта каждый.
-Давай. Там и спою её. Спасибо тебе. Я всегда знал, что ты меня выручишь.
-И ещё я тебе там кое-что скажу,- Наташа многозначительно взглянула на него…
А через какое-то время они уже показывали спектакль. Где? Неважно где, главное, что показывали.
Народу собралось много, и маленький зал, который они чудом получили, был набит до отказа. Люди сидели везде - на стульях, в проходах между ними, просто на полу. Даже чуть не висели на люстрах.
Актёры сидели за кулисами. Аня Гончар выглянула в зал и сказала:
-Народу больше чем достаточно,- именно так произнесла, по современной литературной норме.
-…шно,- поправила её Маша.- «шн» - так правильно.
-Нет,- вмешался Александров.- Правильно так, как сказала Аня. Не надо портить людей. Хватит того, что мы стобой уже испорченные.
Александров вышел на сцену.
-Здравствуйте,- сказал он.- Мы рады, что вас собралось так много. Сегодня мы показываем вам своё представление. И хотя сейчас я вышел один, делали мы его все вместе.
Представление началось. Это было весёлое действо с огромным количеством песен. Во многих песнях зрители сразу подхватывали мелодии и слова, начинали подпевать, хотя не слышали раньше этих песен ни разу. Лирические эпизоды были подлинно лиричны, смешные - подлинно смешны, просто весёлые - подлинно веселы.
Стоя на сцене, Александров взглянул в зал. Зал был светел, и только где-то в глубине было тёмное пятно, мутное, как туман. Он увидел там несколько человек с неясными, но вроде бы знакомыми лицами. И вдруг из этого тумана выбежал маленький огонёк и побежал к сцене. В огоньке Александров увидел Зину и понял, что это был за туман. Зина, продолжая в глазах Александрова светиться, вбежала на сцену. Александров крикнул, хотя как будто крикнул не он, а кто-то в нём, его губами и голосом:
-Вот, это Зина, которая оставила смерть и полюбила жизнь! Оставила тьму и полюбила свет! Да здравствует творчество! Да скроется тьма!
-В сценарии этого нет,- недоумённо шепнула Маша Наде.
-Но это было!- с детским задором ответила Надя.- Это было, и это есть! И это будет!
Но вот занавес закрылся, закончилась игра, то есть, спектакль, свет погас и все ушли со сцены. Зрители аплодировали, благодарили вышедших опять актёров, и даже в тёмном пятне - Александров видел - тоже аплодировали и кричали: «Браво!». У него в голове мельнула мысль:
«То, что делает темнота, принимается только темнотой и не принимается светом. А то, что делает свет, принимается не только светом, но и темнотой тоже».
«Начало театра»- так могла бы называться эта глава, если бы главы здесь имели названия.


ГЛАВА 11.
Наташа и Александров подошли к месту своего выступления задолго до срока. Александров узнал это место - именно здесь он однажды выступал с Михайловым. Организатор концерта - тот же самый человек - тоже узнал Александрова.
-Сначала вы,- сказал он Наташе,- потом вы,- Александрову.
Раздевшись в гардеробе, они прошли за кулисы. Организатор проверял микрофоны:
-Семнадцать… Восемнадцать… Девятнадцать…- медленно повторял он. Потом сказал: - Хотите, попробуйте сами.
Наташа вышла и попробовала. Её сильный голос разошёлся по всему залу, как воздух, проникающий во все клетки пустого пространства.
Александров тоже вышел и попробовал. Он взял аккорд и что-то пропел, но микрофон как будто не работал. «Что такое?»- подумал Александров, но тут же услышал внутри себя голос:
-Начнёшь с нужной песни,- сказал голос,- всё будет нормально.
-А с какой песни?- спросил Александров.
-Как с какой?- ответил голос.- С той самой. С главной.
Александров вышел за кулисы. Он привык верить тому, что говорят ему подобные голоса - ведь именно благодаря им с ним произошли все эти перемены - он очистился от всего неприемлемого им и стал тем, кем хотел стать. Голоса начались как раз с того дня, когда он потерял седьмую главу своей повести - тогда, когда всё получилось как в песне Майка Науменко «21-й дубль»: «В зеркале процессия…»- помните? Поэтому он знал, что эти голоса ему сулят хорошее, и он вышел за кулисы со спокойной душой.
-Ты помнишь,- сказала Наташа,- я обещала тебе на концерте сюрприз? Вот он. Возьми.
Она протянула ему несколько рукописных листов.
-Что это?- спросил Александров.
-Я сама попыталась написать седьмую главу твоей повести.
-Ты сама? Ну спасибо тебе! Хотя я всё-таки надеюсь, что найдётся и то, что написал я,- он начал пробегать глазами текст.- Это очень похоже на то, что я писал. Ещё раз спасибо.
Но тут их вызвали на сцену - сначала Наташу, потом его.
Когда Александров вышел, он увидел, что в зале много знакомых людей. И опять у всех зрителей слева в груди горело пятно света. И опять он увидел стену между собой и ними - стеклянную стену. Только теперь она была тоньше, чем в тот раз.
«Начинай с главной»,- вспомнил он голос,- «и всё будет нормально».
-Я спою вам новую песню,- сказал он.- О пошляках. Для меня - да и для многих - это сейчас очень актуально.
Он запел, и первые же слова песни, вылетевшие изо рта, как камни, разбили стеклянную стену. И микрофон работал так, что лучше и быть не могло. Он пел и видел, что его слова, его мысли долетают до зрителей. Они попадали в те светлые пятна на их груди, и он видел, что он сам с ними и они с ним, и понимал: да, начинать надо было именно с этой песни:
…Кто-то сказал, что пошлость в нас,
Мы лишь помогаем ей
Выйти наружу.
Но сколько сейчас,
Выходит, таких людей!
Каждый из них мал сам по себе,
Но коль соберутся они,
То наделают много бед
И будут заметны одни…
Он видел свои слова разными. То они ему представлялись как лучи, проникающие в сердца зрителей, и от этого сердца становились светлей, то как камни, летящие над сценой и попадающие по головам только некоторых людей. «Пошляки»,- догадывался он.
…Пошляк понимает, что он не найдёт
Признанья среди не своих.
Он видит пути и вперёд идёт,
Выбрав один из них:
Или каждому угождать,
Тихо толкая своё,
Или за пошлость свою стоять,
С другими борясь за неё.

А средства все для него хороши,
Важна ему только цель.
Что значит душа?
Он для души
Расстелит двойную постель,
Он будет насиловать душу и жечь,
Топтать и рвать на куски,
Видя в Слове пустую речь
И соблазн - в пожатьи руки.

Берёт он ханжество в жизнь свою,
Говоря, что это мораль,
И говорит, что страдал в бою
За общий культурный рай,
И сожалеет, что мало есть
Страдающих так, как он,-
Мол, быть таким - великая честь
Для всех эпох и времён.

А про себя он будет гнуть,
Что он общего мира член.
Услышит слово какое-нибудь -
Изменит его под обсцен,
Будет смеяться, как саксофон,
Над выдумкой глупой своей
И не поймёт, почему только он
Один
Смеётся над ней.

Залезет в искусство пошляк тогда,
Как будто в калашный ряд,
И будет своё толкать туда
Долгие годы подряд.
Ему искусство - пустая пыль,
Этическая маета.
Он чёрную мразь выдаёт за быль,
И совесть его пуста.

Он пишет о грязи, рисует болото,
Петь гадость не устаёт,
Но видят те, кто знает большее что-то,
Что он на мещан поёт,
Что он людей призывает жить
Лишь для самих себя,
Огромный великий мир забыть,
Лишь деньги и вещи любя.

И люди спорят, смотря на него:
Откуда взялся такой:
С полной пошлости головой,
С убитою им душой?
А я говорю, что уже говорил
Вам, товарищи, вам:
Условья важны, но корнем был
Сам человек, сам.


ГЛАВА 12.
Концерт закончился поздно, так как Наташу и Александрова по нескольку раз вызывали на бис - и вместе, и по отдельности. Поэтому, когда они вышли, на улице было уже не просто темно, а очень темно. Они пришли на остановку транспорта, чтобы добраться домой, но узнали, что ничего уже не ходит, и решили идти пешком.
-Ну как тебе концерт?- спросила Наташа.
-Злорово! У меня никогда такого не было… раньше.
-Ну раньше ведь и ты был совсем другим. А теперь ты стал тем, кем надо.
-Откуда ты знаешь?
-Да уж знаю. Меня ведь тоже зовут голоса.
-Как Гарвея в «Бегущей по волнам»?
-Да. И как тебя. А ты главу-то прочитал?- спросила вдруг Наташа.
-Полностью не успел. Так только - пробежал глазами.
-Ну что, понравилось?
-Знаешь, у меня возникло ощущение, как будто это я писал. Всё так знакомо. И по тексту… Слушай, может, ты нашла мою главу и просто переписала своим почерком?
-Нет, откуда же я её возьму? Она же у тебя дома была.
-Да, верно. Но сюжет-то я правильно ухватила?
-Да. Я думаю, это органично вольётся в повесть. Тогда я две фамилии под ней поставлю - твою и мою.
-Как хочешь.
В какой-то момент они расстались - ведь жили они всё же по отдельности. И - мало того - в разных частях города.
Александров пришёл домой. Войдя в комнату, он увидел, что окно её было открыто. Всё было как прежде, только на столе лежало несколько листов бумаги. Он подошёл к этим листам, посмотрел в них и увидел, что они исписаны его почерком. «Я, помнится, ничего здесь не оставлял»,- подумалось Александрову. Он начал читать и, по мере чтения, удивляться - всё больше и больше. Это была пропавшая седьмая глава его повести. Но странное чувство овладело Александровым - ему казалось, что он уже читал это, читал совсем недавно, как будто даже сегодня…
«Наташа!»- имя подруги молотком ударило в его мозг, как в колокол. Он достал из сумки Наташин вариант главы и стал сверять слово за словом, как в своё время двое учёных сверяли новонайденный текст жития протопопа Аввакума с другим, уже известным списком. И, как новонайденный текст жития точно был написан Аввакумом, так и Александров заметил - текст его главы и текст, написанный Наташей, совпадали слово в слово.
Он решил позвонить Наташе.
-А, это ты, привет,- отозвалась она на другом конце провода.
-Знаешь, странные вещи происходят: прихожу сейчас домой, а у меня на столе - моя потерянная глава. Достал твою, сравнил - слово в слово совпадают.
Наташа в ответ на это произнесла нечто странное:
-Уже? Как скоро… Ну, значит, пора.
Тут Александров увидел, что Наташа стоит перед ним. Он дотронулся до неё - нет, это был не призрак, она стояла здесь перед ним.
-Как ты здесь очутилась?- спросил он её.
-Я прошла через провод, чтобы стать тобой. Теперь я уже не могу существовать сама по себе. Моя миссия на Земле выполнена.
-Как это - стать мной?
-Вот так. Ведь мы с тобой - одно.
Она подошла к Александрову совсем близко, и он как будто перестал её видеть. Она была совсем рядом с ним и таяла, как бы входя в его тело.
«Мы с ней одно»,- подумал он.- «Но она ведь там! Это просто мои обычные глюки, видения…»
Он опять набрал номер Наташи. Но теперь никто не ответил. И это было понятно - ведь в её квартире никого не было.
«Мы с ней одно,- опять подумал Александров,- и теперь её нет. Она стала частью меня, точнее, чего-то, частью чего являюсь и я сам. Но я не изменился внешне, я остался собой». Он подошёл к зеркалу и увидел себя - он был таким же, как десять минут назад.
Тут Александров услышал голос - неизвестно откуда: извне ли, изнутри ли себя самого. Он узнал этот голос: это был голос Поэта - того самого, с которым он встретился тогда, в сумасшедшем доме, и который благословил его, назвав новым Мастером.
-Ну вот,- сказал голос,- ты стал тем, кем надо, теперь тебе надо увидеть всех такими, какие они есть на самом деле.
-Но кого?
-Всех. Всех, кого ты знаешь и кого считал близкими людьми. Что-то ты уже видел. Теперь ты увидишь всё.


ГЛАВА 13.
На улице было не холодно, но и не тепло, как должно было бы быть весной. Александров сидел и ни черта не делал - он думал. Когда ему это надоело, он решил чем-нибудь заняться и поэтому вышел во двор. И встретил там Зину - свою подругу с соседнего факультета - он ведь учился в вузе и уже был близок к концу.
-Нас двое,- сказала Зина, и он ничего не понял.
-Нас двое,- повторила она.- Не больше. И ты это знаешь.
Он взглянул на неё и пошёл дальше.
Выйдя на улицу, он пошёл по ней и вдруг встретил друзей с соседнего факультета - с того, где училась и Зина. Они хором пели песню про девичий корабль, где вся команда отдалась пиратам, и про девушку, которая зачем-то руку сунула в скафандр прилетевшему инопланетянину.
-Это ты о ней?!- спросил Александров.- О Зине?- В следующую секунду автор песни, который был похож на Михайлова, своим задом узнал, какую силу тяжести имеет его тело в свободном падении. Зад вместе со всем остальным телом отскочил от асфальта и встал на ноги.
-Лучше спой сам,- сказал Обладатель упругого зада.
Александров взял первые аккорды своей песни и улетел. Он летел по тёмному коридору и думал, что сейчас попадёт в неведомое. Когда коридор закончился, он открыл глаза и увидел, как несколько чертей за бутылкой пива поют «Цыганочку» - «Эх, раз, ещё раз!..»
-Выпей, будь как все,- сказал один чёрт голосом Обладателя упругого зада.
Выпив, Александров увидел, что он сидит на дороге, а вокруг смеются и поют - независимо от его песни - друзья с соседнего факультета. Они взяли у него гитару и пошли дальше.
Вдруг перед ними остановилась машина. Из машины вылез некто, в ком Александров узнал Брата.
-Иди к нам,- сказал тот, и он пошёл.
Машина ехала неизвестно куда, ведомая стариком с большой бородой.
-Кто это?- спросил Александров.
-Шофёр мой. Харонов его фамилия.
Под гогот присутствующих Александров увидел их по-новому. Все они слились в единый полу-аморфный организм коричневого цвета, раскинувший руки и выставивший вперёд указательные пальцы и мизинцы. На шее висела золотая цепь с крестом, а Распятый вдруг начал на этом кресте выделывать гимнастические и акробатические трюки. Изо рта организма лились песни Б.Г. и Майка в таком виде, в каком Б.Г. и Майк никогда бы их не узнали, а также анекдоты о «новых русских» и обсценные шутки на тему религии.
-Мы же христиане, блин!- говорил рот.- Только гимнаста снимите!
-Вы не христиане!- крикнул Александров.- Вы вообще не люди! Вы дерьмо!
Шофёр обернулся, и Александров увидел морщинистого старика с седыми волосами и бровями. Глаза у старика спали.
-Ты не наш,- медленно произнёс он.
Александров очнулся на улице. Была уже ночь. Улица была пуста. В этот момент он увидел неизвестную, идущую по улице. Она не шла, она танцевала. Танцевала без музыки, прямо на улице. Он узнал - это была Любимая. На её шее была цепь, а на голове твёрдо, как прибитый, держался горшок с цветком - кажется, геранью. Любимая остановилась и поцеловала шедшего рядом прохожего. Вместо поцелуя Александров услышал звук выстрела и понял, что это она стреляла в него. Он ощутил у себя горбатый нос, гнусавый голос и тёмные очки на глазах. Любимая засмеялась, закружилась и пропала прямо посреди ночной улицы. Тёмные очки исчезли, нос и голос вернулись в прежний вид.
Тут Александрову кто-то положил сзади руку на плечо. Обернувшись, он увидел, что это была Зина.
-Я же говорила, что нас только двое, не больше,- сказала она.
-А не последний ли это день?- спросил Александров.
-Нет, не последний. Для нас - не последний. Ты ведь теперь видишь всё.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ
-На этом вводная часть закончилась,- сказал профессор Барулин к концу лекции и к середине семестра.
Вводная часть на этом, действительно, закончилась. Началась Жизнь.
 Начало марта - 27 августа 2000 года.