Не судите, да...

      Сотрудница, выполнявшая хоть и профессионально не сложную, но весьма трудоемкую и очень важную для коллектива работу, заболела внезапно и надолго.
      Николай, руководивший участком, наученный прежними проблемами, возникавшими в связи с подобными обстоятельствами, не откладывая в долгий ящик, тут же позвонил в отдел кадров и попросил поискать кого-нибудь и прислать работника на подмену, хотя бы по временному трудовому договору.
      Через пару дней в его кабинет зашла молодая, высокая, худощавая женщина, отрекомендовалась – это была так необходимая подмена.
      Ну, вот и отлично, садитесь пожалуйста,  Ольга Николаевна, посмотрев ее направление, обрадовался пыхтевший над отчетом руководитель, как хорошо, что вас прислали, уж очень много работы накопилось, наша постоянная сотрудница, к сожалению, приболела, а потом еще и в отпуск должна уйти, вот вы у нас и поработаете это время. Хорошо?
      Взглянув на нее, Николай отметил вспыхнувший, но тут же стершийся радостный блеск в печальном взоре пришедшей. Она явно обрадовалась возможности, хоть на немного дольше поработать, и даже эта, совсем непрестижная в недавние времена работа, даже временная, была для нее большой удачей, на которую она, давно искавшая хоть какую-нибудь, любую, уже и не рассчитывала.
      Вопрос был решен, все вошло в обычную рабочую колею и покатилось обычной дорожкой, где ему приходилось разруливать текучку, писать какие-то срочно нужные кому-то бумаги, отчеты, заявки, служебки, подписывать заявления и табеля, вместе с другими, мелкими и крупными руководителями, питая бесконечно прожорливый на словесную макулатуру бюрократический аппарат.
     Однако через пару дней этот вопрос всплыл вновь. Секретарь сообщила ему, что новенькая сотрудница, не вышедшая с утра на работу, зашла все же мимоходом из поликлиники, перед обедом, и оставила какую-то записку.
     Передайте ее мне, распорядился Николай и когда она была доставлена, прочитал, посмотрел на обороте, еще раз перечитал и рассердился.
     На маленьком отрывном листочке, без подписи и печати было написано, что сия представительница нуждается в освобождении от работы.
     Это была рекомендация, не более того. Однако Ольга, пропустившая полдня, даже не соизволила зайти, объясниться, не попросила отпустить ее с работы, если уж ей так нездоровится. Хотя с другой стороны, какое же нездоровье? Почему тогда ей не оформили больничный лист, ведь могли и даже должны были послать ее не бюллетень, а вот не послали. Значит что-то тут не то, подумал он, что-то она хитрит. Опять нужно звонить в кадры, подумал он с досадой и поднял трубку.
     При встрече на совещании с коллегами, он рассказал эту историю и все дружно попеняли на безответственность и как всем показалось, на непорядочность этой новенькой, судя по проступку, легкомысленной женщины.
     Вскоре из отдела кадров сообщили, что на участок пришлют другую работницу и не подвели, прислали. Прошло еще, какое-то время и случай забылся, затертый новыми делами и событиями производственной жизни.
     Звонок из управления раздался незадолго до окончания рабочего дня, накануне выходных. Николая попросили задержаться, уж очень нужно, срочно подписать бумагу. Сейчас к нему подойдет с ней один человек.
     Могли и не звонить, а просто прислать, подумал он, до конца рабочего дня еще битый час, тут кучу документов можно успеть завизировать.
     Минут через десять в дверь постучали и на его: "пожалуйста, входите", в кабинет вошла еще не старая, но сильно уставшая от жизненных невзгод женщина, это было видно по ее утомленным глазам и еще привлекательному лицу, о котором она уже давно забыла заботиться, и оно было бледно своей естественной, ничем не заретушированной бледностью щек и губ, давно как видно, забывших цвет и привкус губной помады.
     Вошедшая подала заявление на увольнение от имени уже подзабытой Ольги Николаевны.   
     Николай взял его, уже собрался подписать, но помедлил и спросил. А что же она сама то не явилась? У посетительницы дрогнули губы и она, не ответив на его вопрос, спросила сама, а что вы разве ничего не знаете?
     А что я должен знать, удивился он. Она всего два дня поработала у нас, кстати, весьма неплохо, а потом, как-то странно исчезла, и никто о ней больше ничего не слышал, сказал он, с удивлением и зарождающейся тревогой, глядя на начинающую сдерживать слезы женщину.   
     Она помедлила, решая, поделиться ли ей своей болью с незнакомым человеком или нет, но давнее и никак не убывающее страдание требовало хоть какого то участия, ей давно уж было невмоготу, хотя она и крепилась, но тут нервы не выдержали, она заплакала и сквозь слезы поведала трагическую историю.
     Я свекровь, вернее бывшая свекровь Ольги. Она живет этажом выше, в нашем же подъезде. Семья та еще, мать водит любовников, пьет, давно уж стала алкоголичкой.
     Как я противилась намерению сына встречаться с Олей, а потом жениться на ней. Да разве дети слушают своих родителей.
     Да и одна я, что я могла сделать с ним, был бы отец, может, его бы послушал. А так, она помолчала, ну вот, поженились они, да вместе пожили недолго. Ее алкоголичка мать все пыталась и до сих пор пытается отнять у нее квартиру, пить то ей не на что, вот она и зарится на ее жилье. Я как могу, помогаю Оле, хоть и развелись они с сыном, но ведь с ней внук мой живет. Они ж народили с моим сыном детенка, пока были вместе. Куда же его теперь. А тут еще Ольга никак работу найти не может, живет на мизерное пособие, да я вот им помогаю.   
     Но что я могу.
     Ну да ладно, как-то перебивались они, да вот болезнь женская ее грызть начала. Она по больницам, а там то ли диагноз не могли поставить, то ли от нее чего-то хотели, только дело дошло до того, что вот тогда, когда она проработала два дня и не вышла на работу, она же вроде заходила тогда куда-то здесь к вам на участок.
     Женщина вопросительно взглянула на Николая, и он кивнул в ответ, да, мне передавали какую-то неофициальную записку, занесенную ею.
     Ну вот, дело дошло до того, что ее в тот же вечер скорая увезла в областную больницу, а там ей экстренную операцию сделали и теперь она уж никогда не сможет вновь стать мамой.   
     Голос говорившей задрожал, но она, перебарывая душивший ее плачь, все же продолжила рассказ. Ну вот, после этого она и задумалась. Сильно задумалась, замкнулась, перестала разговаривать, а когда вернулась домой, она, она…, малыш кричать начал, тут соседи услышали, выбили дверь и еле успели ее вытащить… и откачать.
     Тут уж Оля совершенно задумалась и ее в желтый дом отправили. Больше месяца она там пробыла, а позавчера ее выписали. Вот теперь увольнение ей оформляю, бюллетень в таких случаях не оплачивают, горько посетовала она, так может хоть на бирже труда хоть какое пособие по безработице дадут.
     Женщина вытерла слезы, извинилась за слабость, взяла заявление и за ней тихо закрылась дверь.
     Николай сидел как ошпаренный.
     Рассказ о трагической судьбе человека, страдавшего и от душевных ран, и от физического недуга, ни кем, и им в том числе не понятого и не поддержанного и, наконец, надломившегося, отчаявшегося найти хоть какой-то выход из преследовавших всю жизнь неудач и бед, решившего уйти из жизни, потряс его.
     Он вспомнил, как осуждающе говорил о ней в тот раз, когда она не вышла на работу, а она, как, оказалось, изнемогала от страданий и уже прощалась с жизнью.
     Ну почему, почему так легко приходит нам в голову осуждение, горько думал он, укоряя себя, ведь мы сплошь и рядом ничего не знаем о человеке, кто он, в каких условиях вырос, как жил и живет, и есть ли у него хоть малая радость и поддержка в жизни…
     Через несколько дней, женщина зашла вновь, нужно было подписать обходной лист ее бывшей снохи. Оля попала под машину, сказала обреченно, с сильными травмами и сотрясением мозга она, сейчас дома лежит…
      31 августа 2004г.