Игра 13

ФЕВРАЛЬ. ГОСПОДИН БУЗУЙНИКОВ. КОНЬЯК

Спопервоначально Великий Баечник и Ояврик планировали свое сошествие на побережье Бивня несколько западнее, в районе села Пустое (ныне Порожнее). Однако местный браконьер, вошедший в историю под именем Гадспид, промышлявший там, заподозрил в них конкурентов и с криками “Я убью тебя, лодочник!” стал швырять в пришлецов каменья. Посему историческим местом ступания ноги Великого Баечника на землю Империи и стала Забегаловка (ныне город Великое Баечниково), находившаяся далее по проливу...
«Исторические байки по истории байкан»

 “Нет, вот тебе и йошкин стос!” – досадливо подумал господин Свистоплюшкин, застряв в очередном заторе. Мало того, что он очевидно опаздывал на презентацию господина Самогонича по поводу назначения оным кабинета министров из-за ужасающего встречного ветра, так нате вам пожалуйста – еще и бузую какому-то заблагорассудилось упиться до свинского состояния (право же, животные господина Жирополного ведут себя куда пристойнее) и разлечься аккурат поперечь улицы имени Глебы Ырыызуусида, создав невообразимое столпотворение. “А ведь, поди, скотина, тоже за Стакашку голосовал,” – в сердцах ругнулся купец. И вправду, было от чего отчаяться.

 Наконец, бузуй с проезжей части был убран. И вот что поразило: если раньше полицейские сперва попытались бы поднять бузуя словами, затем руками, и, наконец, пинками, то сейчас, материализовавшись из ниоткуда, двое стриженых мундиров так же моментально переместили субъекта в свою арбу и столь же неощутимо исчезли из данной реальности.

 “Неужели же, мамон побери, и в Бивне хоть кто-то, наконец, начал наводить порядок?” – примерно таковы были мысли большинства господ, коих собрал затор. И, не кривя душой, надо признать, что кое в чем купец разделял это мнение. Кое в чем, но отнюдь не во всем, конечно.

 Экипаж двинулся вперед и в недолгом времени достиг СТОСа – Столичного Театра Оперы и Сабантуя. Так с нелегкой руки господина Байканицына теперь назывался бывший Кукуевский театр имени Великого Баечника, Глеба Байканида, Глеба Ояврида, Ады Байканиды и Ояврика.

 Купец быстро покинул фиакр, мельком восхитившись обрамлявшими здание атлантами и кариатидами. Атланты были выполнены в манере постмодерна и представляли собой угловатых мужиков, тужившихся поддержать косоватые балконы. Некоторые из них лицом походили на Глеба Байканида, иные – на Глеба Ояврида, а самый главный их бригадир, бесстыдно нависший промежностью над парадным входом в театр, несомненно был изваян с самого Великого Баечника.

 Свистоплюшкин, торопясь, ворвался в холл. Сверху на него укоризненно глядела фреска. На ней был изображен Великий Баечник в сверкающих солнцем латах, властно попирающий ногой Мамона. Мамон выглядел очень удивленным. Опаздывающий вихрем подскочил к двери, ведущей в зал, как вдруг уткнулся носом во что-то парашливое. Подняв глаза, он увидел двухметроворостого квадратного дитятю с такой же квадратной окладистой бородой, ухватившего купца за лацканы фрака.

 – Про-о-э-э-пуск! – лениво зевнул дитятя в нос купцу.

 – Я купец Свистоплюшкин, приглашен на презентацию господина Самогонича, – торопливо проговорил запыхавшийся торговец, норовя проскользнуть мимо молодчика в зал, где уже раздавался голос Старшого Баечника.

 – Про-о-э-э-пуск! – еще раз двинул челюстями боец, играючи сдерживая этот наступательный порыв.

Свистоплюшкин начал лихорадочно искаться по карманам, но, как это нередко бывает, нужная бумага куда-то запропастилась. Купец во всех подробностях помнил ее – ламинированный листок с золотым обрезом, полученный им сегодня утром, на котором золотом же было напечатано приглашение на сегодняшнюю презентацию господина Самогонича, посвященную оглашению персонального состава нового кабинета министров. Да, отрадно, конечно, что на память купец не жаловался, но не родился еще в Бивне тот ученый, который изобрел бы агрегат, могущий добывать из памяти аусвайсы.

Было ясно, что квадратный дитятя куда скорее вышвырнет купца наружу, нежели допустит его внутрь. Выхода из этого тупика не виделось – теперь купец со всей отчетливостью вспомнил, как положил приглашение в часовой карман любимой байковой жилетки. Он собирался надеть ее под пиджак, но в последний момент решил облачиться в более строгий оливковый фрак, с которым, как известно, жилеты не носят. Таким вот нелепым образом купец и приглашение расстались. А доказывать дубинноголовому охраннику без соответствующего документа можно было все, что угодно – что ты купец Свистоплюшкин, князь Утютюсюсюевич, боярин Бичеватенький или геншут Колпачинский. Впрочем, насчет боярина вряд ли получилось бы – тот обычно удостоверяет свою личность не документами, а кулаками и скорее всего сцепился бы со стражем при малейшей попытке отпора.

На помощь квадратному охраннику уже спешил другой – клинобородый. Свистоплюшкин сник и готов было покинуть негостеприимный СТОС не солоно хлебавши, когда под сводами вестибюля гулко раздался голос:

 – Что здесь происходит?

Незнакомый купцу господин преклонных лет в гражданском, под которым тем не менее угадывалась военная выправка, приблизился к спорщикам.

 – Милостивый государь, – быстро заговорил купец, прежде чем стражи успели уразуметь перемены в диспозиции, – я купец Свистоплюшкин, экспортно-импортные операции с сырьем и товарами из Нюсиса-Угау, был сегодня приглашен на презентацию личным письмом господина Самогонича, однако припозднился, да и письмецо то, понимаете ли, дома забыл, вследствие чего и не могу быть пропускаем вот этими господами куда мне потребно.

 – Пропустить, – скомандовал незнакомец. Каменные стражи в мгновение ока стали пластилиновыми, заулыбались и исчезли в складках портьеры.

От радости даже забыв поблагодарить благодетеля, наш герой проскочил в дверь, которая вела на галерею, на одном дыхании взбежал по ступенькам, чуть не растянулся, зацепившись ногой за дырку в ковровой дорожке, и сила инерции вбросила его в подвернувшееся кстати кресло в последнем ряду. Тяжело дыша, купец решил тут и расположиться.

Старинный зал театра, вмещавший около тысячи человек, сегодня был заполнен почти до отказа. Более того, сейчас здесь собралось столько известных людей со всех концов Империи и даже из-за рубежа, что приди какому-нибудь бузую-террористу шальная мысль взорвать тут хорошую бомбу, Бивень вполне мог бы лишиться большей части своей политической и экономической элиты. Поэтому ревностность в исполнении долга, проявленная бородатыми сабантуйщиками, по здравом размышлении не казалась излишней.

Задник сцены осеняли огромные, маслом писаные портреты Великого Баечника и геншута Плоского – основателя военной структуры бригад. Под ними был растянут длинный стол, крытый сукном исконно сабантуйного оттенка. За столом сидело несколько человек в мундирах и около десятка лиц в цивильном облачении. Среди последних наш герой узнал господ Мухобойкина, Байканицына, Хрючатникова и еще одного, со стрижкой почти под ноль и длинными усами, лицо которого было очень знакомо и почему-то ассоциировалось с Нюсиса-Угау, но фамилия на память приходить отказывалась.

В мундирах же купец узрел прежде всего, разумеется, Старшого Баечника Байковой Империи, Великой Очень, господина Самогонича. Рыбий взгляд его, будто приклеенный, упирался в какие-то умом других непостижимые глубины в зале, однако же вид Стакания в огромной фуражке, свисавшей на уши, вызывал в памяти образ плохо забитого в доску гвоздя. Одесную от него сидел, покачивая рогожными эполетами, господин геншут. Ошую же находился еще один обладатель парашливого мундира, рыбьеглазо похожий на Стакашку, но покоренастее и постарше того. “Видимо брат его, Бутылий,” – догадался купец и перенес острие внимания со сцены в партер.

Как уже было указано выше, здесь был весь цвет высшего общества Бивня. Почему-то первой ему попалась на глаза чрезвычайно хорошенькая мадам Перепилкина (или он так хотел увидеть именно ее?), сопровождаемая плюгавеньким господинчиком средних лет. На левом от президиума, то бишь правом от купца, фланге сидело хачинское боярство – свыше десятка бородачей в различноузорных головных повязках гоойцзодмечжах. Господина Бичеватенького меж ними трудно было не заметить при самом плохом зрении.

На противолежащем боярам фланге разместились представители байканской прессы. Среди них купец углядел уже знакомых ему журналистов “Байканского рая” – господ Пузочесова, Редколесникова, Очеркиркина и госпожу Тарабаркину. Кроме них, он узнал главного редактора “Истины Энциклопии” господина Карабасникова и кой-кого еще. Воины слова были вооружены перьями, блокнотами и вовсю измарывали последние первыми.

Центр зала занимали известные купцы и промышленники Байковой Империи. Здесь был сосед купца – господин Жирополный, господин Хреноплясов, очень удрученный, по-видимому, выморозкой цветков хрензантемы, господин Пропилмонеткин с дочерьми, господин Ырыызууснич, сопровождаемый молоденькой прелестницей и многие другие... Одно из кресел казалось свободным, но, приглядевшись, там можно было заметить засаленный цилиндр, по коему опознан был господин Утютюсюсюевич.

Немало в зале было и иностранных гостей. Среди их фраков, смокингов и бурнусов травянистым пятном выделялась делегация Пегматины – в камуфлированной форме, темных очках и стальных кепках-пегматинках с длинными козырьками.

За всеми этими поучительными наблюдениями купец не сразу сумел поймать нить речи вновь избранного Старшого Баечника, включившись в нее с полуслова:

 –...Международное осоцинство попытается спасти власть своих ставленников, а для этого будет пытаться направить энергию Сабантуйных Бригад в любую другую сторону. Оно будет втягивать Байковую Империю, Великую Очень в бессмысленное соревнование с кем угодно, чтобы исчерпать в нем энергию Национального Байканского Подъема и сохранить в Бивне власть своих наймитов.

Чтобы этого не произошло, мы, Сабантуйные Бригады, как правящая партия, и я лично, как Старшой Баечник, все мы должны хладнокровно и принципиально учесть все ошибки прошлого и разрушить все иллюзии, приведшие байканскую нацию в нынешний тупик.

Сегодня мы должны все вернуть на свои места. А для этого необходимо подвергнуть историю Империи хладнокровной и беспощадной ревизии, очистив ее от тех людей, которые, являясь байканами по гражданству, являются осоцинами по состоянию своей душонки. В этом залог правильного выбора пути развития нашей империи, единственно верного пути развития Байковой Империи, Великой Очень, как действительно великого государства Байкан.

Господин Самогонич кончил. Последние слова его потонули во всплеске аплодисментов.

 – Хорошо говорит, вы не находите?

Свистоплюшкин, увлеченный речью Стакашки, вздрогнул. Он пытался понять, что Самогонич имел в виду под «бессмысленным соревнованием» и кто такие «кто угодно». Господин в гражданском, который распорядился пропустить его в залу, теперь сидел в соседнем кресле и пристально, но с некоторой, как ему показалось, усмешкой, глядел на купца.

Тот в ответ посмотрел на соседа не менее пристально.

– Господин Бузуйников, генерал-шут, – рассмеялся в ответ его взгляду странный старик. – А вас, господин Свистоплюшкин, я и так знаю. Вы даже и у дверей могли бы не представляться.

Слова эти ввергли купца в состояние глубокого размышления.

Господин Бузуйников? Но ведь эта фамилия значится во всех учебниках новейшей истории Империи. Вот и сынок его по такому же учится. Да и сам купец, не жаловавшийся на память, наизусть знал: “Господин Бузуйников – подъесаул, самолично пленивший главнокомандующего войсками Шутовской империи генерал-ефрейтора Увэсире, чем внес неоценимый вклад в разгром шутовских полчищ во II Шутовском нашествии. Зафиксирован в анналах как Фрол Х Увэсирид”. Ни более ни менее.

Странно это было. Свистоплюшкин думал, что Фрол Х давно уж отошел в мир лучший и воспринимал его легендарным персонажем, подобным Ояврику или Глебу Байканиду. И осознание того, что такая историческая фигура сидит рядом с ним и еще отпускает колкости по адресу Самогонича – это было дюже тяжело для осмысления.

Тем временем овации смолкли.

 – А теперь, уважаемые дамы и господа, прошу внимания. Я хотел бы представить вам новый состав нашего правительства, – выдержав небольшую паузу, продолжил Старшой Баечник.

В зале воцарилась тишина.

 – Господин Колпачинский, премьер-министр.

Геншут, сопровождаемый шквалом аплодисментов, встал и поклонился.

 – Ну уж, куда без него – этот мальчик без дядечки Колпачинского и шага не сделает. Да какой он, к мамону, генерал. Всю службу в Своясии, в обозе ошивался, крыса тыловая. Задницу видать, лизал кому надо, – по-армейски хватко высказался Фрол.

Стакашка меж тем продолжал:

 – Кроме того, до окончательного сформирования кабинета министров я попросил господина генерал-шута Колпачинского исполнять обязанности министра обороны.

Колпачинский еще раз поклонился и сел.

 – Между прочим, меня на эту должность приглашали. “Вы же, господин Бузуйников, такой авторитетный человек, в бригадах вас каждый знает. Да и фамилия у вас самая что ни на есть соответствующая...” Только я уважаю и себя, и нашу Империю. Не для того мы с шутами бились, чтобы Колпачинские с Самогоничами нами командовали, – произнес старец.

 – Господин Самогонич-старший, министр внутренних дел.

При этих словах встал Бутылий.

 – Неплохо мальчонка людей своих расставляет, – прокомментировал Бузуйников. Свистоплюшкин смолчал, хотя и ему это нравилось не больше.

 – Господин Мурлобузуич, министр иностранных дел.

Тут уж пришел черед удивляться купцу. Ай да кюяга Мяу-Лофуу! Ай да цэю-нюяса со свалки в Коя-Саякю! И как это он не узнал своего спасителя? За те полгода, что прошли с их встречи, тот отпустил длинные усы, шевелюру же, напротив, постриг накоротко, но это же, au bout de compte , не повод, чтобы вот так!.. Ох, не зря господин Мурлобузуич в ту памятную ночь в артели “Пух-перо” говорил что-то о власти и прочем... Впрочем, долго раздумывать надо всем этим нашему герою не пришлось, ибо Стакашка продолжал представление министров.

 – Господин Мухобойкин, министр печати и пропаганды.

Сверкнула знакомая седина.

– Ага, и этот туда же. Дорвался до бесплатного, пропагандон мамонов, – отозвался генерал на это назначение. – Он же первым указом постановит поместить остров Баечника на место острова Энциклопии, а свободное пространство засеять кактусами в память о Фроле III Кактусиде, и всё под эгидой «пропагадны светлых идей господина Самогонича». Ох, времечко...

 – Господин Пустозвонов, министр финансов.

Этот сутуловатый субъект был незнаком Свистоплюшкину. Бузуйникову, видимо, тоже, так как он процедил:

 – А это что еще за фигура? С юга, наверное. Впрочем, какая разница – в такой компании честным людям делать нечего.

 – Господин Хрючатников, министр промышленности.

Тут седовласый генерал чуть не расхохотался в голос:

 – Ну малыш дает! Теперь в деле производства рогожи и портвейна мы непременно будем впереди планеты всей. Да вы на рожу его поглядите – ну осоцин осоцином.

 – Господин Байканицын, министр культуры, спорта, просвещения и здравоохранения.

 – А этот уже вовсю развернется. Теперь не только театр у нас СТОСом называться будет, но и все стадионы, школы и больницы. Спортсмены будут состязаться за “Золотой СТОС”, в классах введут СТОСоведение... Да чего мелочиться, давайте и Бивень СТОСом назовем – страной трагиков, осоцинов и Стакашки. Ну и как вам наше новое правительство, господин Свистоплюшкин?

Тот пожал плечами:

 – Да как сказать... Ну, жили же мы и при старом правительстве, и до него, и ничего не сталось. Живем себе помаленьку, работаем. Поживем и при этом. Пусть только каждый занимается своим делом, и все будет в порядке.

 – Вот именно, господин купец! – жестко проговорил генерал. – СВОИМ делом. А эти, – кивнул в сторону сцены, – очень скоро займутся ВАШИМИ делами. Попомните еще мое слово, через годик вы не узнаете нашей страны, и будете вспоминать о прошлом как о чудесной сказке.

Тем временем Старшой Баечник представил еще пару господ и завершил презентацию словами:

 – На этом официальная часть нашего вечера завершена. А теперь, уважаемые гости, приглашаю вас пройти на второй этаж, где сейчас состоится торжественный банкет.

Захлопали стулья. Генерал тронул купца:

 – Пойдемте вперед, уважаемый. А то сейчас в дверях толкотня начнется, не выйдем. И, между прочим, что-то я не увидел среди нашего обожаемого сабантуйного правительства ни одного бузуя, шута или трагика. Видать, под старость глазами слаб я стал...

Шагая вслед за господином Бузуйниковым по лестнице на второй этаж, господин Свистоплюшкин поравнялся с одним из гостей. Это был широкоплечий пегматинец, из под кепки которого выбивалась грива ярко-рыжих волос. Купец уже было хотел обогнать его, но, бросив взгляд на его лицо, вздрогнул и чуть не поскользнулся на мраоморных ступенях. В пегматинской полевой форме по лестнице СТОСа поднимался... Кия-Лоэке! Тот самый мусорщик из артели «Пух-Перо», что в прошлом сентябре так приветливо приютил заблудившегося купца в своей фанзе.

– Добрый вам день, уважаемый кюяга Кия-Лоэки! – обрадованно перешел на саэкэ купец. – Вот уж не ожидал вас тут встретить. Что же, как там в Нюсиса-Угау, как дела ваши? Как свалка поживает? Как артель? Давненько я в Коя-Саякю не бывал, да скоро уже опять собираюсь...

Пегматинец остановился, повернул к нему рыжую бороду, смерил купца долгим пронзительным взглядом. Затем он пробормотал по-пегматински что-то вроде «фёапасморезъ» и растворился в массе своих камуфлированных соплеменников. Но Свистоплюшкин мог бы поклясться, что это был именно рыжебородый Кия-Лоэки, ибо его личность он запомнил очень хорошо и ни с кем другим его бы никогда не спутал. И правдоподобное объясненние этому напрашивалось лишь одно: Кия-Лоэки не хотел, чтобы кто-либо его здесь узнал. «Что за притча, понимаете ли,» – подумал купец, и чуть было не пострадал из-за своей склонности к умозаключениям, ибо в процессе турбулентного перемещения гостей толпа прибила к нашим героям достопамятного князя Утютюсюсюевича.

– И знаете, уважаемый боярин Бесноватенький, что меня особенно удивляет? – увлеченно втолковывал князь в подмышку своему собеседнику, тощему господину с кислой миной, явно искавшему повод улизнуть куда-нибудь подале. – Вот куда ни поедешь по железной нашей дороге, так обязательно на станцию попадешь. Всенепременно-с. И не только на станцию, но, я заметил, именно на станцию с буфетом. Но не то самое удивительное. А чудесно и даже, я бы сказал, непостижимо для байканского ума, что буфет сей обязательно имеет перерыв, в коем и пребывает в момент моего посещения... О, господин Свистоплюшкин, вы тоже здесь? Какая радостная встреча, она достойна славной речи, хе-хе...

Воспользовавшись благоприятной ситуацией, боярин Бесноватенький, истязуемый князем, мигом испарился. И быть бы бедняге Свистоплюшкину новой жертвой князя-рифмоплета, коли не подоспевший на выручку Фрол.

– Plus vite, plus vite! – он ухватил купца за рукав и буквально втащил сквозь толпу на второй этаж.

Банкетный зал сверкал хрусталем, серебром и чистотой. Вышколенные девочки-официанточки порхали мотылечками, разнося разные разносолы.

Свистоплюшкин и Бузуйников заняли место в дальнем углу залы, неподалеку от журналистской когорты. Опытный взгляд купца приметил в сервировке одну любопытную деталь – из спиртных напитков на столах были лишь шампанское и коньяк. А поскольку первое, как вы помните, вызывало у нашего героя метеоризм, то он пододвинул к себе бутылку с пятью звездочками.

 – Да, вот куда народные денежки уплывают, – заметил Фрол Увэсирид, неодобрительно косясь на нее. – Водка их, видите ли, уже не устраивает. Самогон им заморский подавай. Что за времена теперь настали... Ну что же, наливайте, уважаемый купец, коль ничего другого нет, и давайте выпьем за то, чтобы нам пожить еще хотя бы с годик.

Купца весьма удивил такой странный тост. Умирать он никак не собирался. Впрочем, может быть, возраст генерал давал о себе знать. Заметив купеческую реакцию, тот усмехнулся:

 – Эх, господин Свистоплюшкин, господин Свистоплюшкин, молоды вы еще. А я в жизни повидал достаточно и сейчас вижу, к чему все идет – уж поверьте старику.

Хотя Свистоплюшкин и не разделял генеральского пессимизма, но та настойчивость, с которой он твердил о грядущих переменах, заставила его насторожиться: “Все ж таки человек опытный, во власть вхожий. Надо бы повнимательнее, понимаете ли, за языком следить, а то и вправду дело какое пришьют”. Он откусил бутерброд с красной икрой и за этим занятием прослушал, как во главе стола Колпачинский начал свой тост:

 – Господа, вот мы и повстречались на праздновании того самого мероприятия, о котором многие наши противники неустанно говорили: “Нет, не будет этого, никогда не будет”. Но все мы, здесь собравшиеся, сегодня должны отбросить наши распри, какого бы рода они не были, и поднять наши бокалы за победу партии Сабантуйных Бригад в лице нашего лидера господина Самогонича. Il faut boire pour ca!

Стакашка, подобно раешному мамончику, вскочил из-за стола и подобострастно поклонился.

 – И крепка ж эта официантская угодливость в нем, – комментарий Бузуйниковв не заставил себя ждать.

Звякнул хрусталь о хрусталь. В желудке стало теплее.

– А теперь слово имеет наш гость из Гордевропии, генерал Тужепуп! – провозгласил тамада Колпачинский

Из-за гостевого стола встал кругленький человечек в парадной форме гордевропских вооруженных сил.

– Mesdames et messieurs! Rentrez en vous m;me, entrez dans la barque et n’en faites pas une barque de Mamon ...

Поскольку владение гордевропским языком считалось в обществе, собравшемся нынче в СТОСе, делом само собой разумеющимся, речь заморского генерала никто не переводил. Слабый в иностранном Свистоплюшкин старался вникнуть в суть тоста, но улавливал лишь невнятные отрывки:

– ...Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l’horloger n’a pas la facult; de l’ouvrier, il ne peut la manier qu’; t;tons et les yeux band;s ...

– Простите, вы не объясните мне, что он хочет? – нагнувшись к уху господина Бузуйникова, шепнул наш герой. – Я что-то никак, понимаете ли, в толк не возьму.

– Часы у него поломались, – криво ухмыльнулся тот, – вот и выпить неймется.

Свистоплюшкин встряхнул головой, пытаясь сброситбь набежавшую дрему, и как раз поспел к финалу речи генерала Тужепупа:

– Vive le Samogonitch! Vive le neuf Ba;etchnik Sup;rieur de la Ba;kovaia Empire Tres Grand!

Звон взлетел над столом – рюмок с коньяком и фужеров с шампанским. Экс-геншут, стукнувши свою тару о свистоплюшкинскую, проговорил, морщась:

– Какое дерьмо все-таки эта политика. Сегодня ты коньячок посасываешь да здравицы Стакашке говоришь, а завтра войной на него попрешь и даже глазом не моргнешь.

 – Господа, – геншут, подобно опытному кормчему (или корчмарю), взял бразды управления вечером в крепкие генеральские руки, – кто еще желает высказаться?

Последовало парусекундное молчание, затем из передних рядов взрос плюгавенький господинишко.

 – Позвольте, позвольте я скажу! – пискляво заверещал он.

 – Разумеется, только представьтесь, пожалуйста, – чуть сморщившись, разрешил ему распорядитель.

 – Господин Угодников, князь уезда Тупицыно, провинция Свиньяния. Я хотел бы пожелать вам, наш обожаемый господин Самогонич, всевозможных успехов на поприще борьбы с осоцинами, долгих лет жизни, деятельности и жизнедеятельности, а еще не болеть, и о нас, своих подданых, не забывать. Вот и стишок вам в подарок написал, в вашу, глубокоуважаемый Старшой Баечник, честь.

Угодников достал из кармана помятую бумажонку, пискляво откашлялся (“Кхи-кхии”) и заверещал так, что уши Свистоплюшкина чуть не свернулись в трубочку:

Берегись, заморский друг!
Осоцин, тебе каюк –
Сабантуйщики у власти
Всей империи на счастье.

Плачь от счастья, байканин,
Убивайся, осоцин!
Самогонич встал у власти –
Всем теперь настанет счастье.

В передних столах угодниковское произведение было встречено аплодисментами и звоном рюмок. Не то было сзади. Тут ответом ему был разноголосый шум, бурчание и смешки. “Еще один поет, мамон его на воротник,” – проворчал Бичеватенький. Свистоплюшкин просто отвернулся и чуток отпил коньяку. Его сосед Фрол Увэсирид тотчас же пробормотал: “Ну что ж, дерьмо – оно как обычно наверх и всплывает”, а господин Редколесников, сидевший аккурат за левым плечом купца, откликнулся экспромтом:

Я обычно, как напьюсь
Самогону – обблююсь.
То ли мне мерзка рюмашка,
То ль противен мне Стакашка.

Здесь уже зааплодировала галерка. Ответственный церемонно раскланялся, а Фрол, не преминув выпить с купцом еще по рюмочке, в своей манере желчно заметил:

 – Правильно, конечно, он все говорит, да зря уж так во всеуслышанье. Времена, mon ami, меняются. И, к несчастью, быстрее, чем мы даже ожидаем. Приглядитесь, вслушайтесь, ведь уже и здесь полно сабантуйных наушников шастает.

Купцу последние слова генерала были не очень понятны, но весьма неприятны. В его воображении возникли невидимые мерзкие существа парашливого цвета, впивающиеся в уши и доводящие их (ушей) хозяина до... До чего именно, герой наш не знал, но уж явно ни до чего хорошего они не доводили. Он зябко передернул плечами (по залу пронесся очередной сквознячище), скушал немного казимальского салата “кихота”, попробовал чуток яиц рыбы “тоя-мякеу”, чрезвычайно редкой в водоемах Нюсиса-Угау, выпил рюмку коньяка и закусил все это национальным байканским деликатесом “хаафмао”. Но не будем более утомлять проницательного читателя кулинарными премудростями.

В хороших романах на этом месте должно начаться пространное лирическое отступление, повествующее о предыстории взаимоотношений главного героя со второстепенными, третьестепенными и так далее – до самых незначительных, лишь раз мелькнувших в его жизни. Рассказать бы, откуда у снохи господина Бичеватенького возникла грыжа, почему брат господина Мухобойкина уехал в Кантмалию, зачем господин Хреноплясов встречался в Болванском с господином Трехдубовым, для чего господин Попрыгунич продал свою виллу господину Воротникзакладову за восемьдесят семь тысяч пегматинских намидо, и еще очень много всякого интересного. Но всего этого проницательному читателю узнать не придется, ибо....

Ибо в этот момент у купца Свистоплюшкина дико засвербило в носу. Он начал корчить гримасы, пытаясь унять это не к месту возникшее ощущение, моргать, стараясь стереть навернувшиеся на глаза слезы, лихорадочно шарить по карманам в безуспешных попытках найти носовой платок.

Господин Бузуйников лукаво взглянул на купца:

– Да вы, никак, простудились. Впрочем, и немудрено, вон какие сквозняки тут гуляют.

Но купец его не услышал. Дабы совсем не потерять свое лицо, и так уже изрядно зачиханное, герой сей саги под недоуменные взгляды общества поспешно выбежал в уборную.

В туалете сквозняков, слава Баечнику, не было. Свистоплюшкин на ощупь открыл кран, подставил лицо под струю холодной воды, мощно вдохнул ее и тут же закашлялся. Но свою благотворную миссию eau courante выполнила – соринка, пылинка, хреновинка или что там ещё было в купеческом носу инородного, смылось, и он, наконец, вздохнул с облегчением.

Господин Свистоплюшкин ополоснул физиономию от слез и прочих выделений организма, расползшихся по ней. Затем достал носовой платочек и начал усердно обтираться, глядя в зеркало. В зазеркалье молодой еще мужчина наружности не выдающейся, но и не безобразной, тоже вытирал свою рожицу. И, глядя на него, купец задумался: “А ведь господин Бузуйников, когда совершил свой подвиг, был лет на десять моложе меня. И как теперь сломала его жизнь. Неужто и всех нас она так же сломает, когда до его лет доживем? Да и доживем ли теперь? “

Лысоватый молодой человек в зеркале ответа явно не знал.

Продолжение:http://proza.ru/2007/11/09/495