Prолонгация prавды - отрывок

Литературный персонаж.

Синий ангел рисовал на моем окне звездной снежинкой. Орнамент намекал, что сегодня двадцать четвертое декабря. Но мы же не католики. Мы – атеисты и пофигисты. В церковь не ходим. Посты не соблюдаем. Могилы не прибираем.
 - Мужа, слышь, сегодня католический сочельник.
 Муж хрюкнул и углубился в процесс увлекательнейшего времяпрепровождения – сверхинтеллектуальной стрелятельной игры на компьютерном ящике.
 - Муж, но там мой любимый литературный персонаж. В авторском исполнении.
 - Ангел?
 - Ну да. За окном. Надо позвать его на чай.
Ангел покрутил у виска, полез с карниза, не удержался и плюхнулся в сугроб. Встал, незлобно выругался, погрозил мне пальцем и потрусил к другому окну.
Даже ангелы начали падать. Что же тогда нам остается? Пить сухое, и вытирать слезы?
Все – депрессия, привет.
Меня не кто не любит. У меня «пэмээс» и полный пушной зверь на работе.
Опять вышла замуж за коллектив, дала ему себя отыметь во все креативные отверстия и выбросить меня обратно. И почему я не послушалась маму.
 - Мам, почему я тебя не послушалась?
Мама смотрит сериал C.S.I.. Точнее, смотрела. Услышав вопль души своей младшей дочери, она повернулась ко мне и, не приглушив звука, начала повторять мне все сначала. О том, что я наивная дура, верящая в людей, точнее в их мифическую способность изменить себя и мир к лучшему.
«Мозгопромыв» продолжался ровно пять минут. Затем маме стал неинтересен мой соглашающийся профиль, и она углубилась в таинство криминалистических «наворотов».
Если бы такие штуки были у наших милицейских, они бы в один миг раскрыли все злобные преступления. Или хотя бы большую часть моих невинно убиенных коллег-журналистов.
Хотя, грех это, называть себя журналистом. Ты никто. Как поговаривал мой коуч, я - маленькая гламурная задавака, пишущая джинсу для отдельно взятой региональной деревни.
 - Муж, слушай, а если бы я стала нормальным журналистом. Ну как те, которые пишут в газеты. Расследуют преступления века. Ищут сенсации. Так сказать, влияют на общественное мнение. Те, которых убивают, а потом показывают их окровавленные подъезды на первом канале и клянутся, что отыщут виновных. Или хотя бы виноватых.
Супруг не ответил. Но я не обиделась. Просто мы разные. Я другая. У меня синие ангелы валятся попой в сугроб, а у него вся жизнь – это одна большая попа. Либо ты поимеешь, либо тебя нагнут. Его уже нагибали. Он жутко психовал, но все равно не пил. Не бился головой, а вставал и шел туда, откуда только что дали пинделя.
Я его люблю.
 - Муж, слышь, я тебя люблю.
Супруг хрюкнул в ответ. Это что, «и я тебя тоже»? Или «пошла лесом, не мешай мне играть». Поди, разбери… Ничего не скажешь - отношения на уровне Эльбруса.
 - Мужа, выходи за меня замуж. А то, что мы в грехе живем? Детей рожаем? Дети, а дети, хотите, чтобы у мамы была папина фамилия?
Дети в единственном числе сидели на полу и мастерили какую-то хрень.
 - Егор, это кто?
Я присела рядом с пятилетним сыном и попыталась изобразить интерес. Ребенок пожал плечами.
 - Как кто? Специальная космическая станция.
 - А что, бывают еще и не специальные?
Сын схмурил бровь.
- Станции бывают разные.
Точно. Станции как жизнь. Вот если бы я вышла за другого, то у меня была бы совсем другая станция. Другое космическое путешествие. И другая команда. И даже звездочка на скафандре была бы другого цвета.
Я чмокнула сына в черную кудрю, и пошла на кухню. Вставал извечный вопрос – чем кормить вечернее население. Хотелось лобстеров, «шато де ля фит» и какой-нибудь фуа гры. Из холодильника на меня смотрел подтаявший труп курицы. И еще утренний отваренный рис.
Счастья нет. Даже в сочельник. Пусть даже в католический. Я отодвинула шторку. Счастья нет, понимаешь? Нету его. Даже в сочельник. И перестань! Не скребись своей подтаявшей снежинкой, я никуда не пойду. И не встречу в супермаркете свою новую любовь с претензией на большую букву. Не пойду! У меня уже есть курица. И в магазин мне совсем не нужно. Даже ради этого брюнета. Кстати, как его зовут? Иннокентий? Или Евдоким?
Ангел покрутил у виска во второй раз и так тяжко вздохнул, что мне вдруг захотелось плакать.
 - Синий, иди домой. Или к кому-нибудь другому. Или другой. Мне уже нечего менять. Я уже села на свою специальную космическую станцию.
Ангел прислонил ладонь к стеклу. Я в ответ прислонила свою. Потом мы прижались лбами.
 - Почему ты не пишешь книгу?
 - Они еще первую не напечатали.
 - И что, значит тебе больше нечего сказать?
 - Есть.
 - Почему ты не пишешь книгу? Напиши про меня, про нас. Про сестру, которая нас видит. На самом деле. Не то, что ты, которая только придуриваешься.
 - Не придуриваюсь, я вас чувствую.
 - Врунья. У тебя вся жизнь – одна сплошная большая ложь. Пролонгация правды. Кстати, чем не название для второго шедевра.
 - Синий, а что первый – мог бы стать шедевром?
 - Я не синий, я бирюзовый.
 - Я знаю. Я чувствую.
 - Иди, пиши давай! «Чувствует» она. Тебе сестра сколько раз говорила, что ты занимаешься не своим делом? Ты погрязла во лжи и пороке. Весь твой глянцевый мир – одна сплошная мура. Если ты завтра умрешь, никто не заплачет. Ты никогда не станешь хорошим журналистом. Но у тебя есть шанс стать писакой. А потом писателем. Понимаешь? Это очень ответственный крест. И его надо нести, несмотря не на какие специальные станции. Кстати, почему, твой ребенок все еще делает вид, что болеет?
 - Он не хочет отпускать меня на работу.
Бирюзовый покачал головой.
 - Даже ребенок понял, что это не твое.
Блин, сейчас я покрою всех матом.
 - Тогда - что мое?!? Объясни мне, что мое?!? Ехать в Москву, и доказывать, какая я вся интеллектуальная и неземная? Или быть может снова уйти в декрет? Что мое, что!?!
Бирюзовый вздохнул дубль-три и спрыгнул с карниза, потом расправил крылья и улетел.
Ну вот, человека хорошего обидели. Это не его, а меня! Я хороший. Точнее, хорошая. Я столько видела гнилья, что до сих пор воняю вашей и своей ложью.
Сплошная ложь. Одна лишь пролонгация правды.
Ладно, хер и хрень с вами! Хотите книгу? Получайте. Давайте, читайте. Я только имена и фамилии изменю. Чтобы потом не было обидно. Вам, про которых, я все так складно и не очень сочинила.


Презентация или вместо вступления

Любая презентация строится по правилу трех П:
Пригласить куда угодно, позвать, кого угодно, Показать что угодно.
А угодно это, как правило, одной и той же тусовке, мнящей себя местной богемой и с тонюсеньким налетом столичного шика, лоска и пука.
Одно время, мне казалось, что это возможно. Что эти люди - не конченые самовлюбленные эгоцентристы, озабоченные внешним видом, и количеством испитого дорогого алкоголя – стимулятора псевдоощущения «как прекрасен этот мир».
Но потом, посетив с десяток презентаций бутиков и открытий автосалонов до меня снизошло, что я медленно превращаюсь в журналистскую суку, озабоченной только одним - позовут ли ее пить халявного «красного быка» или шипучее «асти». Дабы улицезреть заранее известный сценарий в окружении одних и тех же упакованных девиц. И их крутых спутников. Скалистых в истраченности бабла.
 Хоть что-нибудь показать. С этим проблем в нашей деревне нет. Обычно, это - один-два ансамбля, танцующие творческий стриптиз или фольклорную порнуху. Помимо целлюлитной хореографии к вашим услугам певцы широкого ассортимента, исполняющие, точнее открывающие губы под любую фонограмму.
Если хватит денег, то можно пригласить какое-нибудь модельное агентство (приличное или не очень), которое покажет последнюю коллекцию первого на деревне модельера. Или остатки от второй линии.
Я не ругаю их, стоя на вершине. Все дело в том, что я рядом с ними, и дороги вперед нет. Есть только дорога назад – в простой мир. Но прежде надо устроить ему презентацию этого, гламурного. Начну издалека, рывками, рваными кусочками, буду вспоминать всех, чтобы потом никому не было обидно.
Итак, презентация начинается.
 
***

Тем летом я пыталась придумать свое. Что-нибудь новое. В городе, с десятью «иностранными» ресторанами и пятеркой якобы трехзвездочных гостиниц не было ни нормального английского меню, ни нормальной газетки, оповещающей приезжающих обо все, что могло их заинтересовать.
К тому времени я уже поняла, что могу сделать что-то такое, о чем заговорит весь город или хотя бы подъезд.
Название супернавороченного глянца было никакое – «Старт Туризм». Пардон - «Star’t Tourism». Типа, хороший старт тому, что могло бы называться в нашей деревне туризмом. Если не хотите слышать мои сопли и слезы, по поводу того, как меня в очередной раз не поняли и не признали, то просто почитайте про то, как в нашем городе нагибают туризм. И прочий хренизм. И тех, кто пытается эту всю гадость продвинуть.
Их мало. Или просто не много? Или их все-таки мало, но они делают не так много, чтобы их услышали. В любом случае получился очередной лажец. Даже, несмотря на то, что мне помогали хорошие люди. Одна очень симпатяшная пара, которой я искренне нравилась некоторое время. Правда, сейчас, наши пути чуть-чуть разошлись.
Нет, мы не поссорились, просто солнце стало светить в разные оконца.
Я очень скучаю по тому, времени, когда я еще не знала, что сделаю с ними единственный и неповторимый выпуск своего единственного журнала-раскладушки.
Есть «сотики-раскладушки», есть кровати-раскладушки, хотя последнее из прошлого века. А есть журналы-раскладушки. С одной стороны – на русском. С другой…
Fuck off, слабая попытка засунуть в мозги пермяков необходимость англо-читаемого материала. Или читабельного.
Если по-русски или совсем по-простому – идея была хороша. Нет, правда, она была просто чудесная – натаранить пару-тройку статей на английском про то, как хороша ты Пермь, примостившаяся по обоим берегам Камы.
Как хорош твой погодь, улиц и блондь на этом культурном проспекте промежуточной стадии между пионерами и коммунистами.
Как хорош твой свежий шоколадный ветер с внезапно закрывающейся или уже не дай, бог, закрывшейся фабрикой? Говорят, здесь построят хорошую гостиницу. Хорошую – значит, настоящую.
Как хорош, ты мой город. Как я любила тебя. И как до сих пор мне больно знать, что я могу для тебя сделать что-нибудь хорошее. Потому что, больше я ничего не буду делать.
Понимаешь, мне это вот где. Вот, упираюсь, показываю в район не существующего кадыка. Мне почти противно, что я здесь родилась. Но я ничего не могу с собой поделать.
Ты как первая женщина президента, которая оказалась сукой. То бишь проституткой. Ты что, думал, эта книжонка будет без пошлостей? Фигу. Без этого не выйдет.
Я же не научную фантастику пляшу, я скрипачу под реальный шансон, который никому не нужен.
Этому городу не нужна цивилизация.
Мать твою, Пермь, я пять месяцев собирала твой портрет по кусочкам. По кирпичикам и плиткам. Я думала, что смогу. Но у меня не получилось.
Блин, бирюзовый, ответь, почему. Ведь ты умный. Ты приходишь ко мне в сочельник. Точнее, пытаешься сделать вид. А я в свою очередь притворяюсь, что вижу тебя. И слышу.
Но у меня ничего не получается. У нас ничего не получается. Или все-таки ты не виноват?
И это я схожу с дистанции? Ладно, все, уговорил. Точнее, я сама поняла, что виноваты всегда в единственном лице и от первого лица. О’кей, оби, хвала рекламе.
У меня не получается быть оптимистичной. Потому что меня выплюнули. Как обычно.
До этого была еще масса эпизодов. Но давай пока остановимся на этом.
Как в резюме будем писать в обратном порядке. Про последнее место работы даже говорить не могу. Больно. Сделаю вид, что его и не было. Так будет легче мне. И обиднее им, если книжицу все-таки напечатают. Так что, любимый мужской журнал и региональный бизнес-журнал в одном флаконе, расслабься, про тебя я писать вообще не буду. Эта рана свежа и приятна в своей мазохистской ностальгии.
Перед тобой был мой не получившийся журнал. А до этого моя не получившаяся карьера в не получившемся светском журнале.
Перед своим журналом мне довелось побывать в Париже. Получается три, нет четыре, этапа. Пародия на пермский гламур, свободное плаванье и собственный журнал. Правда, во время плаванья был еще один журнал, так называемый клуб высшего качества, но его заслуга лишь в том, что он навсегда мне вбил в голову, что у меня роман с Пермью не выйдет. Пардон, за плагиат. Но вас Мастер невозможно не копировать. Прощу прощения.
Вот у вас, Мастер, роман с Пермью получился. У вас получились отличные гастроли в конце марта, слишком хорошие. Взбивающие в коктейль чувств все то, что раньше считалось приличным знанием театральной закулисной жизни. Но моего романа все равно не получилось. И, слава Богу.
Слава тебе, что ничего путнего не вышло. Зато теперь есть, что вспомнить, и додумать пару-тройку недостающих деталей. Но это повод для отдельной новеллки.
Итак, про Париж напишу, но немного. Слишком противно все было, сумбурно. И не понятно. Хотя пару эпизодов можно было и пробить. Ладно, по быстрому. Раз уж сказала, что рывками, то получайте свой винегрет.