Геологические песни

Как сейчас для студентов, поступающих в ВУЗы, престижными являются специальности, связанные с компьютерными технологиями, так в пятидесятые годы престижной, да плюс ко всему овеянная романтикой, была профессия геолога. Страна, победившая в Великой отечественной войне, бурно развивала свою промышленность и остро нуждалась в открытии новых месторождений полезных ископаемых: руды и угля, нефти и алмазов…

А после экспедиций, кроме, разумеется, отчетов и стертых с карты белых пятен, иногда оставалась песня, иногда книга. О песнях разговор впереди, а вот с книгами романтикам шестидесятых очень повезло. Именно в эти годы выходили большими тиражами книги Г.А.Федосеева «В тисках Джугдыра», «Тропою испытаний», «Смерть меня подождет». В них автор в увлекательной форме рассказывал о труднейших экспедициях по приохотскому краю в 1948-1953 годах, о людях нередко ценою своей жизни заплативших за открытие на карте. Кто знает, сколько читателей, прочитав эти романы, связали свою дальнейшую жизнь с экспедициями или туристскими походами? Выходили на эту тему книги и других авторов. Но за выходящими одна за другой и сразу же «берущими в плен читателя» - это по меткому выражению рецензента Мариэтты Шагинян книгами Федосеева книголюбы 60-х охотились как позднее за произведениями Джеральда Даррелла, а еще позднее за историческими романами Мориса Дрюона и Валентина Пикуля.

Туристов и геологов роднит многое: нелегкие маршруты и, в связи с этим, нередко борьба с непредсказуемой стихией, тревожные ночевки у костра – это физические аспекты; дружба и взаимовыручка без которой не обойтись ни в серьезном походе, ни в геологической экспедиции – это духовные аспекты. Может быть, поэтому туристы начала 50-х включили в свой небогатый репертуар лучшие геологические песни всерьез и надолго.

Разумеется, весьма пестрый состав экспедиционного люда имел в своем репертуаре самые разнообразные песни, мы же вспомним те песни, которые стали геологической песенной классикой. Из этих песен, проверенных временем, можно выделить несколько пользовавшихся у туристов особой популярностью: «Я смотрю на костер догорающий», «Закури, дорогой, закури», «Глобус», «Сероглазая», «Таежная»… К сожалению, известны авторы музыки и стихов только «Глобуса».

Но начну я свой рассказ о песнях геологов не с этой знаменитой песни, а с одной из старейших геологических песен – «Сероглазая».
Геолог и песня… Предоставим слово барду Александру Городницкому, который после окончания ленинградского горного института, добрые семнадцать лет провел в суровых северных экспедициях: «В Арктике пели все: рабочие после тяжелой работы на лесоповале под комарами и в жаре, летчики после утомительных дневных и ночных полетов со сложными посадками и дурной видимостью, пели геологи после изнурительного маршрута, глядя, не мигая, в желтое пламя вечернего костра… и возникало подобие разговора и того странного такого взаимопонимания, которого я не встречал в других местах…»

Прочитав эти слова, я рассуждал так: сидя у костра «после изнурительного маршрута» и «за сто верст от жилья в стороне», пожалуй, с особым чувством пели именно «Сероглазую». Песня была написана безымянным автором на мотив, позаимствованный из воровского фольклора песни «Последнее письмо».

Первый куплет геологической песни это просто переписанный один к одному первый куплет песни-оригинала, с характерным для отдельных воровских песен интимом: мол, письмо адресовано только тебе, дорогая. Но если в песне-оригинале слова «может быть последнее письмо» звучат сентиментально-кокетливо, то в геологическом варианте, они сразу же задают тревожный тон, который обостряется с каждым последующим куплетом.
А теперь пишу я, сероглазая,
Может быть последнее письмо,
Никому его ты не показывай:
Для тебя написано оно.

Далее следует традиционное описание маршрута:

На исходе лето молчаливое
И к концу сезон уже идет
Только наш отряд порой дождливою
По хребту скалистому бредет.

Люди устали, а идти надо, да еще с полной выкладкой: палатки, геологический инвентарь, образцы пород… Не сегодня-завтра сезон дождей закончится, полетят первые снежные мухи и вдруг, как всегда внезапно, обрушатся снежные шквалы… Работа почти закончена и на одной из стоянок геолог смотрит на карту:

Весь планшет заснят, лишь далеко в углу,
Где никто не побывал средь льдов
Карандаш геолога подпрыгнул вдруг,
Не оставив никаких следов.

Но белых пятен на карте быть не должно и «гонимые непогодою» три человека продолжают свой путь:

Мы на бой с суровою природою
Медленно шагаем сквозь туман.

«На бой с суровою природою» звучит несколько пафосно, но тут, скорее всего, сказалось пагубное влияние профессиональных авторов и лозунгов тех лет типа: «битва за урожай», «битва за хлеб». В дальнейшем по ходу песни таких строчек больше не будет. Безымянный автор находит точные слова: дни у него теперь тянутся «унылой чередой». Но плохая погода – полбеды, геологам не привыкать к трудностям, а вот «кончились продукты» - это уже серьезно:

Тихою незримою тропою вдруг
Незаметно к нам пришла беда.

А тут еще ухудшение и без того паршивой погоды:

Снежный ураган уже в который раз
За стеной брезентовой шумит.

Холодом веет от этих строк. Всем ведь понятно что за «стена» - тонкий брезент палатки. Автор начинает колебаться:

Может быть, еще удастся выбраться,
Может быть, погибнем все в пургу

Был ли оправдан этот смертельный риск? Что искали геологи? В песне об этом ни слова. Ровесница этой песни такая же самобытная песня «Закури, дорогой, закури» начинается таким куплетом:

Закури, дорогой, закури
Завтра рано с восходом зари
Ты пойдешь по тайге опять
Молибдена руду искать…

Может быть, действие песни проходит в трудные военные годы? А молибден – это самый необходимый элемент для танковой брони… да и времена сталинские, крутые…
Автор, предвидя трагический конец, уверен, что на будущий год по их, не пройденному до конца маршруту, пройдут другие:

И друзья, придя порой весенней
Спрятанный планшет найдут в снегу…

Да, кодекс чести геолога должен быть выдержан до конца:

Пусть узнают, как ненастным вечером
Трое уходили на маршрут,
Как они ни слова не перечили
Твердо знали все на что идут.

Наивно? Но пойдите в библиотеку, попросите книгу «Тайна Сибирской платформы» писателя В.Д.Осипова, прочтите пронзительные подлинные строчки из дневника погибающих геологов, открывших Союзу знаменитое месторождение якутских алмазов. Строки его, по своему трагизму не уступающие строкам дневника Роберта Скотта, писали люди, которые вполне могли сочинить эту неприхотливую, но очень выразительную песню. В 1960 году кинорежиссер Калатозов, потрясенный этим дневником, снял мужественную картину «Неотправленное письмо» с молодыми актерами Евгением Урбанским, Василием Ливановым, Иннокентием Смоктуновским и Татьяной Самойловой в главных ролях. Фильм получился такой же суровый, но и такой же правдивый, как и песня «Сероглазая».
И в завершении: заканчивается «Сероглазая» тем же куплетом, что и начиналась – последние слова геолога обращены к любимой:

А теперь пишу я, сероглазая,
Может быть последнее письмо,
Никому его ты не показывай:
Для тебя написано оно.

Мне кажется, после того, как мы узнали весь трагический текст песни, эти строки читаются совсем по другому.
В песне «Таежная» автор тоже обращается к «Сероглазой». И маршрут у него тоже не из легких: «Я иду то тайгой, то болотом…» Идет геолог давно: «гимнастерка изодрана ветками», а вокруг:

В этом крае все дышит угрозами
Лес и скалы, медвежьи следы…

Но этот безнадежный романтик, о чем свидетельствуют строки:

Лишь печаль моя белой березою
Притаилась у чистой воды…

ни на минуту не теряет бодрости духа:

Дорогая моя, сероглазая,
Я не скоро приду, но приду!

А теперь, когда мы с помощью самобытных геологических песен окунулись в атмосферу нелегкого труда и быта геологов, перейдем к любимейшей песне 50-60-х «Глобусу» - гимну всех тех «кто бывал в экспедиции».

Именно этой песней открывался один из самых первых сборников туристской песни «Спутник туриста», выпущенный в 1996 г. в Ленинграде. На странице с текстом песни «Глобус» приводится сноска: «Первоначальный вариант первых трех куплетов написан Михаилом Львовским (1947). Мелодия приписывается Михаилу Светлову».
“Глобус” – одна из немногих песен, популярность которой велика до сих пор. В чем причина ее успеха? Их сразу несколько: хорошие, прочувственные слова, приподнятая, жизнеутверждающая мелодия.

В сборнике “Возьмемся за руки, друзья” А.Беленький проводит интересное и подробнейшее исследование истории создания этой песни. Оказывается, еще в военное время Михаил Светлов (автор знаменитых стихов “Гренада” и “Каховка”, на которые были написаны одноименные широко известные песни) напел своему фронтовому другу сочиненную им (т.е. авторскую) песню “За зеленым заборчиком”. В 1947 году будущему заслуженному артисту республики И.Александровичу, а тогда просто молодому актеру для дипломного спектакля понадобилась песня. По ходу пьесы ее главный герой – Шура Зайцев (его и играл Александрович) смотрит на глобус и по словам артиста в этот момент и должна была прозвучать такая песня, “…чтобы этот глобус стал для него как бы маяком на дальнейшие странствования, довольно серьезные, что выпадут на его долю…”

Александрович обратился за помощью к другу- бывшему однополчанину Михаилу Львовскому и тот сочинил 2 первых куплета песни (два, а не три, как утверждает сборник “Спутник туриста”) на мелодию песни “За зеленым заборчиком”.
Песня со сцены шагнула в народ. И сразу же стала дополняться другими куплетами. Причем сочиняли их не только студенты. Так среди вновь сочиненных куплетов есть и такой:
И тогда на этаже двадцатом
Мы расскажем обо всем ребятам,
О местах, в которых мы бывали,
О друзьях, которых мы встречали…
Львовский поясняет: “ На этаже двадцатом” пели строители МГУ. В Москве других двадцатых этажей тогда не было”. Я помню, как школьником в середине 50-х, услышав от брата студента МВТУ им. Баумана эту песню, сильно засомневался в этажности этого здания. Интересно, что огромное количество людей, живших в других городах СССР, думали точно так же, и в первом сборнике туристских песен ”Спутник туриста” эта строка звучит несколько неуклюже, но понятнее для провинциалов:
“И тогда на этаже, на пятом…”,
И Львовский, и его безымянные соавторы сильно недооценили свое детище. Беленький рассказывает, что, когда он позвонил Львовскому по поводу истории создания песни, то услышал в ответ: “Неужели эта песня еще кого-то интересует?”. Не меньше Львовского удивился бы безымянный автор очень удачного куплета, так великолепно вписавшегося в текст песни, что, в отличие от некоторых других добавочных куплетов, кажется сочиненным самим автором, причем сочиненным на едином дыхании:
Кто бывал в экспедиции,
Тот поет этот гимн,
И его по традиции
Мы считаем своим,
Потому что мы народ бродячий,
Потому что нам нельзя без песен,
Потому что мир без песен тесен…
Почему бы он удивился? Да потому, что песню запели и те, кто никогда не был в экспедиции и никогда в ней не будет, и не только в экспедиции, а, и по самым разным причинам и в туристском походе не побывает. Просто очень многим людям нужны такие солнечные строки:
Светлой верой в нашу дружбу полны,
Мы всегда, когда придется туго
Будем слышать бодрый голос друга.
“Да, -говорится в песне,- мы народ бродячий”, но это не бродяжничество, как способ существования, в песне четко поставлены ориентиры:
…смело
Каждый брался за большое дело
И места, в которых мы бывали,
Люди в картах мира отмечали
А это значит, картографы отмечали на картах новые месторождения нефти, угля и алмазов, новые города и плотины. И тут мне припомнилась когда-то очень популярная и очень мужественная песня изыскателей, геологов, строителей новых городов.
Сдержанный, размеренный песенкой ритм как бы соответствует такту тяжело ступающих сапог изыскателей-первопроходцев. Эта песня первой же строкой вводит нас в суровые будни севера:
От стужи не спасали кителя,
Мечтая о тепле и солнцем бредя,
Казалось нам, как будто вся земля
Покрыта шкурой белого медведя
И далее:
Вот в эти необжитые края
Вели проводники тропой звериной…
Обратите внимание, как лаконично описываются невероятно трудные условия работы:
Казалось нам, что смерзлась вся земля…
Вроде бы уже и добавить нечего, но автор умудряется этот холод сделать еще более жестким:
А воздух можно расколоть на льдины.
И в этих суровых условиях ровесники литературы Шуры Зайцева, воззвавшего к жизни замечательную песню “Глобус”:
Пришли и заложили первый дом
Мы верили, мы знали- город будет…
И поразительная, звучащая с высоким гражданским чувством концовка:
Не для того, чтоб просто жили в нем
Достатком избалованные люди
Пройдет пара десятилетий и молодой парень из другого поколения, но из той же плеяды романтиков запоет:
А я еду, а я еду за туманом,
За мечтами и за запахом тайги.
“Какая наивность! ”- скажет скептик и, конечно, в наш очень деловой и практичный двадцать первый век, найдутся люди, которые разделяют это мнение. Но как хочется верить, что для многих людей слово “романтика” не пустой звук, что где-то в глубине души у многих из них шевельнется что-то, когда они с друзьями (неважно где: в квартире или у костра) будут дружно петь заключительные слова “Глобуса”:
 Чтобы до последнего привала
В них (в детях сегодняшних романтиков - В.М.) романтика не угасала
Несколько печальную предпоследнюю строку песни полностью компенсирует жизнеутверждающий мотив песни.

Завершить свой рассказ о некоторых старых песнях геологов, давно полюбившихся туристам, я хочу рассказом о песне “Я смотрю на костер догорающий”. Популярная в свое время песня Пахмутовой и Добронравова “Геологи” сейчас практически не звучит, а “Я смотрю на костер догорающий” у туристского костра иногда услышишь. Я возьму на себя смелость предположить, что когда Добронравов писал текст ”Геологов” он был знаком с этой геологической песней. И не просто знаком, а даже находился под большим впечатлением от этой песни. Очень уж многое совпадает в песнях: разные маршруты героев, описание их нелегкого труда. Можно только отметить некоторую высокопарность “Геологов”: тут тебе и клятва в верности и землей и водой, и выражения типа, ты (геолог -В.М.) ветру и солнцу брат”. “Я смотрю на костер догорающий” как бы более заземлена, отсюда и ее большая сердечность и душевность. Да и точность поэтических находок у безымянного автора не хуже, чем у поэта-профессионала. На мой взгляд, “Я уехала в знойные степи” и “надо мною лишь солнце палящее светит” звучит слабее, чем “под солнцем безжалостным маешься где-нибудь в Казахстанской степи”. Согласитесь, что в “безжалостном” казахстанском солнце есть что-то от белого солнца пустыни.

Пахмутова и Добронравов сполна (и заслуженно) получили за свои песни и титулы и гонорары, так давайте же похвалим безымянного автора самодеятельной песни и рассмотрим ее поподробнее.
Песня с первых же строк емко, почти зримо рисует картину стоянки геологов и напряженной ситуации:
Я смотрю на костер догорающий
Пляшет розовый отблеск огня
После трудного дня спят товарищи,
Почему среди них нет тебя?
Где сейчас находится его подруга, герой песни даже не знает:
Может быть, по тайге пробираешься,
По колено, увязнув в топи,
Иль под солнцем безжалостным маешься
Где-нибудь в казахстанской степи.
А оцените, как замечательно просто достигается описание трудностей дорог любимой: герой песни допускает, что в труднейших экспедиционных условиях она может даже (на время, разумеется) забыть о своем любимом:
Запорошена пылью дорожною
В сотнях верст от жилья в стороне
Может, ночь коротаешь тревожную
И не думаешь ты обо мне?
Он же помнит о ней постоянно:
Если б знала как часто ночами я,
Пододвинувшись ближе к огню,
Так тоскую, тебя вспоминаючи,
Эту грустную песню твою.
И замечательная, на первый взгляд простенькая находка в конце песни:
Я смотрю на костер догорающий
Гаснет розовый отблеск огня…
“Розовый отблеск огня” еще недавно плясал, но теперь он гаснет, черная ночь вокруг стоянки, тоска усиливается, но рядом:
после трудного дня спят товарищи
и все-таки
почему среди них нет тебя?
Мелодия песни брала за душу не одно поколение туристов и неудивительно, что появился туристский вариант песни.
Пути героев в нем тоже разошлись. Турист тоже сидит у догорающего костра и так же как и его прототип не знает:
…под какими теперь параллелями
Твой сегодня проходит маршрут?
Но в отличие от героя из песни-прототипа он смирится с потерей и не надеется на встречу:
Всюду люди найдутся хорошие
И смелей, и красивей чем я
Я хочу, чтоб тебя не тревожила
Эта грустная песня моя.
И великодушное пожелание (да простят мне пушкинисты это сравнение) прямо в пушкинском духе, помните: Я вас любил так искренне, так нежно, как, дай вам бог, любимой быть другим…:
Пусть же будут все звезды счастливые
Над тобой и дорогой твоей.
В завершение этого небольшого экскурса в геологическую песню остается добавить, что песни с этой тематикой неизменно звучат в репертуаре туристов. А тон им задали отличные бардовские песни: “Болотные геологи (“А женам надоели расставанья”)”, “Снег”, “За белым металлом “ А. Городницкого, “Сырая тяжесть сапога” (слова И.Жданова, муз А. Дулова), “Магнитная разведка уходит на маршрут” Б.Щеглова и другие.