Ч. 1 Глава 2

ГЛАВА 2

Ночь быстро окутала землю бархатным плащом. Высокий ветер сдул с неба дневные дождливые тучи, оставив его, темное и умытое, сверкать очищенными звездами. Мокрая трава и деревья шуршали осыпающимися под порывами каплями, из-за чего казалось, что лес был атакован стайкой неведомых насекомых.
Сапоги деловито скрипели, собирая на плотную кожу серебристые капли влаги, жесткие перья осоки задумчиво шелестели, расходясь передо мной. Я шла по кромке рощи, не заходя, впрочем, внутрь. Ветер то и дело окатывал меня со спины резкими душами из дождевых капель, холодящих шею. Луны видно не было, хотя левая сторона купольной стены вехра уже неестественно светилась, словно облитая расплавленным серебром.
Прищурившись, я осмотрела обволакивающую меня темноту. Одновременно ощущая, как изменяется мир вокруг в трансформирующихся, засветившихся звериным светом глазах. Предметы стали видны четче, окрасились в чуть притушенные тенью тона, зато в траве резко вырисовались живые бело-оранжевые точки с красной каемкой. Я присела на корточки и взяла в руку одну такую точку, оказавшуюся ошарашено поводимым длинными усами зеленым жуком. Недалеко ворочался яркой кляксой топотун-ежик.
Обойдя рощу кругом, я увидела в небольшом углублении древний скит, вроде бы целый на вид, но усыпанный кусками разрушенных колонн. Стена прямо напротив меня была пробита, и сквозь дыру в обрамлении тонкой паутины трещин пробивался мягкий оранжеватый свет.
Бесшумно прокравшись, я приникла к щелке.
И чуть не заорала от боли, инстинктивно делая шаг назад и падая на спину.
Проклятье!
…Глаза невыносимо жгло, повсюду плавали какие-то яркие закорючки и точечки, но зрение, слава богам, не пропало. Промаргиваясь и обливаясь яростными слезами, я вернула зрение в обычную, человеческую форму и зло выругалась, массируя веки. Закорючки приугасли, но не пропали.
Вытерев насухо глаза, я снова заглянула в дырку.
Я ошиблась. Скит был цел только снаружи, внутри же все перегородки были сломаны и свалены в пыльные кучи. На одном свободном пятачке горел небольшой костерок из перьев, которые, казалось, полыхали язычками пламени сами по себе. Ближе к стене была свалена лежанка из еловых лап, а слева, около костерка сидела девушка. Я прищурилась, внимательно ее разглядывая. Невысокая, плотненькая, с симпатичным непринужденно-детским личиком, усыпанным темными пятнышками веснушек; она имела роскошные длинные волосы темно-русого цвета со светлыми прядями, а одета была в обычное платье горожанки среднего достатка. Переведя взгляд еще немного влево, я уперлась взглядом в сложенные крапчатые крылья, по которым то и дело пробегала волна огня.
Я едва слышно ругнулась сквозь зубы. Феникс. Опасная тварь. Впрочем, не опаснее меня. Чую, за такой экземплярчик надо было цену раза в два больше заломить.
Девушка вдруг вскочила на ноги, ощерилась хорошим одноручником женской балансировки. Откуда только? Она что, на нем сидела?!.. Ладно уж, если выдохнусь на мечах, полезу стенка на стенку, чаще всего помогает… Вернее, тварь на тварь.
…М-да, недооценила я ее. Эта девица оказалась опытным меченосцем. Вона как подобралась, даже о лучшем ходе позаботилась – самодельные разрезы на платье доходили до середины бедра, ничуть не сковывая движения.
Вытянув из ножен флиту, я ужом проскользнула в скит. Девушка, сразу же увидев меня, звонко щелкнула зубами, как клювом, и прошипела:
– Предательница…
Не советую никому повторять ее подвиг. Правда – больная вещь, особенно для глаз, как говорят испытавшие, а зенки у меня и так пострадали. Что же касается предательства… Это уже мое личное дело. И мой выбор – охотиться в стае подобных мне вервольвов под луной или же зарабатывать себе на жизнь, охотясь на этих же вервольвов. У меня есть свои причины ненавидеть остальную нежить, я, в конце концов, не просила делать меня волкодлаком. Так что, птичка, найди себе другую цель для нападок. Я же здесь не для этого.
 Мы встали друг напротив друга застывшими статуями. Я знала, что ни новички, ни профессионалы не нападают первыми – одни бояться, другие знают, что парировать гораздо легче, чем уворачиваться потом от встречного удара. Феникс рванулась первой. Значит, уже не новичок и еще не профес… Ого!
Я коснулась пальцами рассеченного рукава. На них проступила кровь.
Глаза, чуть прищуренные в мою сторону, даже выражения не поменяли, оставаясь все теми же холодно-презрительными.
Ну ладно уж…
Я рванула наперерез, одновременно резко ныряя клинком вниз. Уже я. Феникс отшатнулась в сторону и плашмя ударила меня по боку. Я успела пригнуться и избежать удара.
Мы кружили по пятачку, сыпя ударами. Силы постепенно уходили, но ни я, ни феникс не желали отступать. Хотя, как уже становилось видно, девушка тоже устала. Так, пора кончать ее.
Отбросив в сторону меч, я откатилась в угол и встала на четвереньки… Не знаю уж чего такого страшного увидела во мне феникс, я даже не пыталась перекинуться, – слишком мало времени и близок враг – но подпустить зверя поближе – дело пары секунд.
Сверкая глазами, я длинным звериным прыжком покрыла расстояние, нас разделяющее, резко перехватила девушку поперек туловища и прижала крылья к телу. Она закричала, осыпая меня ударами свободной руки по плечам и голове, одновременно пытаясь освободить крылья. В глазах помутилось от сильных ударов, и я прозевала тот момент, когда выпустила одно крыло.
Феникс победно вскрикнула, замахала им, пытаясь взлететь и поднимая кучи пыли и щебенки. Мне же стало гораздо легче ее держать. Впившись когтями одной руки ей в плечо, я пыталась удержаться на извивающейся жертве. Чувствуя, как начинаю потихоньку подниматься в воздух вместе с ней. Рыкнув сквозь судорожно сжатые зубы, я занесла когтистую руку и наугад наискось полоснула по открывшемуся боку.
Девушка завопила от боли… и взорвалась, осыпавшись прахом.
…Я пришла в себя возле валуна, о который и приложилась головой, отлетая. В ските было темно – перья, не получающие подпитку живого тела, потухли. Пошатываясь и придерживая ноющий затылок одной рукой, я кое-как встала и посмотрела на кучку серого пепла, оставшегося от феникса. Поморщилась.
Фениксы, единственные из всей нежити, практически бессмертны и могут умереть только своей природной смертью, наплевав на все смертельные раны. А в виде пепла могут жить вечность. Но я не думаю, что она будет ждать вечность, чтобы отомстить. Скорее всего, я увижу ее уже завтра ночью.
И я буду ждать ее.
Больше мне здесь делать нечего.
Подняв обиженно взвякнувший меч, я, шатаясь, вышла из скита в ночь.


Утром я проснулась от ноющей боли в затылке. Услужливая регенерация давно заживила ссадину, но убрать боль не в ее власти, и я мучилась, как с похмелья.
Умывшись ледяной водой и напившись до ломоты в зубах, я кое-как оделась и спустилась вниз. Отказавшись от завтрака, покинула придорожню.
М-да… Денек сегодня просто загляденье. Солнечный, сухой, безветренный. Яркое пронзительно-лазурное небо над головой и золотые, такие густые, что кажутся материальными, солнечные лучи, падающие на мостовую. В такой день ходить с кислой, как у меня, рожей – величайший грех. Но я же атеистка, в богов не верю, так что мне можно!..
Я не любила город. Эту пыль, многолюдные толпы, шум. Товарные лотки, рынок, пьяные мужички, щуплые горожане. Зыркающие по сторонам храмовники, осторожные и открыто ухмыляющиеся «коллеги».
Я устаю в городе.
Другое дело за стенами вехра…

…Там, на холмах, покрытых вереском, где нет ни горя, ни тоски, ни печали. Лишь шелковистые травы, оплетающие ноги, лишь терпкий запах свободы, мечты, желания. Ветер проходит по ним лоснящимися волнами, гладит, ласкает…
По холмам пробегает легкий смех…
И снова ветер…
Он водил меня на эти холмы каждый день. Он, молодой светловолосый вестник, хватал меня за руки, обнимал, пытался приобщить к своей свободе. Пьяной, неудержимой, веселой…
Я лишь слабо отнекивалась.
Я не могла быть такой. Мне надо быть другой, такой, какой меня учили. Свобода – запретный плод для меня.
Он лишь смеялся, весело, задорно…
И продолжал водить меня на холмы, где мы были свободны от всего…
Свободны…

Минутный сон прервется вновь,
И скалы снова станут снегом,
Когда вернется мир, и негой
Наполнится вся жизнь вокруг.

Ведь жизнь поделена на части,
Хмелеют тени, в ночи пьяны,
А луч рассвета на запястье –
Вернется боль. Мягка, желанна

Вновь станет жизнь. Характеру нести
Придется страх, и нищету, и жалость.
Когда знамение пути
Вновь станет им не в тягость.

Кто они? Рассветные лучи?
Заплаканные звезды листопада?
Весенние руквицы мечты?
Или надежды проклятой плата?

Их тени серы, как тела.
Их жизни светлы, как луна.
Их чувства прямы, как игра.
Но они – тайна для тебя…

…Пятеро пьяных мужиков, сидящих под навесом, аккомпанируя себе старой менестрельской лютней, во весь голос орали песню и не сразу заметили как-то странно смотревшую на них молодую девушку, стоящую в десяти элерах от них. Мужички смутились и заголосили еще громче…

…Он нашел свою свободу…
Одним вечером ликанте, остановившиеся в городской придорожне, принесли в сетях огромного мертвого волка. Он все еще скалился на ненавистный ему мир, но яркие яростные глаза уже потухли…
Я пробилась сквозь толпу к нему, взглянула в эти мертвые глаза…
И все поняла…
А в первое же полнолуние сбежала на холмы, на свободу, чувствуя проклевывающегося во мне зверя…

Он нашел свою свободу…
И научил ею меня.
Но только для того, чтобы я, наконец, поняла и осознала…
Я ненавижу нежить.

       
Мое внимание привлекло что-то на площади перед храмом. Площадь была запружена любопытным и внимающим народом. Мне не хватало роста дотянуться до нескольких высоких мужчин в толпе, так что пришлось пробираться в первые (или хотя бы пятые-шестые) ряды, чтобы хоть что-то увидеть. Меня не ругали, не обливали грязью, когда я пробивала себе локтями ход, все были слишком заняты тем, что происходило там, у огромной статуи дракона слева от храма.
Между статуей и храмом стоял дощатый помост, созданный, очевидно, для храмовников и вестников. Первые зачитывали исповедания или, в частных случаях, освящали ликанте на «великие подвиги во славу Храма» (валькиры такой привилегии лишались – по мнению Храма, ликанте стояли к богам, а значит и к ним, гораздо выше, чем валькиры. Ликанте так и называли: «Воины Света», «Воины Веры» и прочей гадостью, валькиры удостаивались лишь презрительным «наемники»), вторые несли благие либо скверные вести народу.
Но сейчас помост использовался не для этого.
– Внемлите мне, люди! – воодушевленно взывал фескер к собравшемуся люду. – Скажите мне, люди, что заведовали Боги нам, их посланникам на земле? Хранить вас, люди, от нежити, нечестивой паскудности! Мы же, смиренные храмовники, создали священные ордена охотников на эту гадость, ликанте и ниже стоящих валькиров. Чтобы они, люди, смогли оберегать вас от нечисти, когда Боги не могут помочь вам! И что же мы видим?.. Посмотрите только! – Старший служитель храма махнул одному из стоящих у помоста охранников. Тот схватил стоящий рядом с ним черный куль, лишь отдаленно напоминающий человека, и протащил его на подмостки, особо не церемонясь. Бросил себе под ноги, выхватил из ножен широкий охотничий нож, схватив связанного пленника за грязные черные волосы, рывком запрокинул ему голову, обнажив шею, и приложил лезвие к горлу. Тот только судорожно сглотнул.
По толпе прошлась волна шепота и тихих разговоров.
– Посмотрите на этого человека! – голосом, в котором сквозило отвращение и презрительность, снова начал фескер. – Этот человек называет себя валькиром. Охотником на нежить… – Храмовник хохотнул. – Да, он носит клеймо валькира. Но истинный охотник не станет принижаться до договора с нежитью!!!
Толпа снова всколыхнулась.
– Порой эти договоры действеннее, чем убийства… – еле-еле просипел пленник. За что получил сильный пинок в живот и вынужденно замолчал, задохнувшись от боли.
– Конечно! – издевательски крикнул фескер. – Оставлять в живых нечисть уже стоит того, чтобы перечеркнуть охотнику клеймо раз и навсегда! Но ведь это еще не все. Этот валькир оказался еще и ведуном!.. нет, я ничего не имею против почтенного Шенгерона, Советника вехра Горена, но чернокнижник!..
Последнее слово прозвучало как удар плетью.
Если в толпе еще и были защитники этого серого мешка с картошкой, то сейчас их уже точно не было.
Чернокнижников не любили. Мало того, ненавидели люто, думая, что они лишь поддерживают своими ритуалами численность нежити. Чистая брехня! Чернокнижники те же ведуны, валькиры или ликанте, как уж получилось, просто обладающие магическими силами в области Ритуалистики. То бишь простыми словами, ведуны, умеющие не только вовремя влепить в желудок вурдалаку серебряный кинжал, но и при необходимости вернуть его прах к подобию жизни для допроса с пристрастием, что, вообще-то, по моему мнению даже лучше.
Лично по мне, так без разницы от кого надо было удирать, когда клеймо валькира (вернее, то самое пресловутое колечко с лунитом, закрывающее вторую ипостась от ненужных глазок) еще не красовалось на моей руке.
– Внемлите же люди! – снова завопил фескер. – Согласны ли вы, свободный суд, сжечь этого человека на костре, как чернокнижника, отступника и позор славному имени валькиров?!
Толпа согласно завопила.
В этот момент пленник дернул головой, на мгновение открывая лицо.
Мне словно с размаху ударили невидимым кулаком в живот, выбивая весь воздух. Жутко захотелось двух вещей – плюнуть неугомонному ведуну в лицо и хорошенько наорать на него. Ему что, мало было костра в Малых Вересовиках?! Еще захотелось?!!
Гневное рычание еле-еле сдержалось, ограничившись лишь на мгновение вздернутой вверх губой.
– И будет ли среди вас человек, желающий отбить этого отступника у моего лучшего воина? – спросил скорее для проформы храмовник.
Он и так знал, что ответа…
– Будет…
Интересно, что за идиот на это решился?
Фескер захлебнулся очередной тирадой и неверяще уставился в толпу. Которая тут же начала расступаться, обнажая… меня?!!
Храмовник, очевидно, подумал так же, когда ошалевший народ оставил в пятачке молодую валькирию с флитой за спиной. Видно, что сильную, знающую свое дело, но все же… девку!
– Ты ли, девочка, решила противостоять моему лучшему воину? – спросил он, прищурившись.
Презрение, сквозящее в его голосе, покоробило меня.
– Не надо меня недооценивать, – сказала я, поднимаясь на помост и останавливаясь возле связанного мужчины. Тот приподнял голову, взглянул на меня. И, судя по расширившимся от ужаса глазам, узнал.
– Неужели…
Проигнорировав его и оттоптав в отместку руку, я остановилась посреди возвышения.
– Мне жаль тебя, девочка. Но это твой выбор умереть за него. Кир!
У меня было всего несколько секунд. Сложив ладони лодочкой, я закрыла ими рот и нос, глубоко вдыхая. Одновременно делая круглые от ужаса глаза. Ничего, поиграем немного на публику!
Резко развела руки в стороны и вытащила из ножен флиту.
– Куда ей, соломинке, против такого бугая? – спросил кто-то из толпы.
Стоящему внизу народу могло показаться, что девчонка, сначала испугавшись, решилась все-таки на бой, в то время как хитрая волкодлачиха успела как следует напитаться звериной силой, предусмотрительно не выходя за рамки.
Моим противником оказался настоящий великан. Выше меня на полкорпуса да и шире в плечах примерно на столько же. Да-а, бравый молодец! Жаль, не изящен совсем. Ну что есть.
Мы поприветствовали друг друга мечами и сошлись.
Он знал себе цену, сытым и довольным упражняясь на тренировочных куклах в казарме да мальчишках-новобранцах. И всегда был сытым и довольным. Там, в жизни кочевника, где порой житье впроголодь является благодатью, когда у тебя на одну ночь есть крыша над головой и ужин в животе, он не выжил бы и дня. А если и выжил бы, то знал, что когда девчонка вроде меня осмеливается идти против него, замкового тарана, на то есть свои причины.
Осторожно прокрадываясь по кромке помоста, я отбивала удар за ударом, привыкая к их силе. Толпа подсуживала этого Кира, а несколько болели уже и за меня. Я же была уверена, спиной чувствовала, что там, в толпе, за мной наблюдают внимательные глаза волкодлака. А уж он-то видел меня насквозь.
Некоторые скажут что там, на помосте, я дралась нечестно, используя ловкость и силу своей звериной ипостаси. Совершенно напрасно! Пусть сами попробуют уворачиваться от тяжелых ударов двуручника, сохраняя при этом границу между ипостасями. Напряжение, постоянное внимание и к внутреннему миру, и к внешнему изматывает в два раза сильнее, чем обычный бой на мечах. Так что наши силы были примерно равны. Примерно. Не считая того, что я загодя знала его следующий удар и ускользала от него.
– А как двигается, – присвистнул тот же голос из толпы. – И чего ей не сиделось? Возлюбленный ее, что ли?
Я споткнулась и чуть не проморгала рубящий удар наискось. Но нет, пронесло, поднырнула и ушла влево. Черт, найти бы этого болтуна в толпе! Не была бы так занята, плюнула бы ему прямо в глаз, а потом и покусала напоследок!
Противник тем временем свирепел. Этой девчонке с ее зубочисткой просто неоткуда было взяться. Но взялась же! Да и дралась так, словно пленник был ее родным братом. Весь его натиск уходил в пустоту, меч покрылся зазубринами, в то же время, как тонкая флита противницы даже не потускнела.
Откуда ему было знать, что в этой простой с виду флите под сталью скрывался слой нерушимого адаматина, как в его сопернице – хладнокровный и расчетливый зверь.
И тут его осенило. Пленник! Ведун зачаровал девку на неуязвимость!
Рыча, Кир тяжело двинулся к связанному пленнику. Меч глухо засвистел по направлению к черной голове…
И, напоровшись на секунду раньше нырнувший клинок, рассыпался хрустящими осколками.
Повисла гробовая тишина…
– На колени… – просипела я, стоя между ним и связанным мужчиной. Бугай медленно опустился передо мной.
Возможно, толпа подумала, что я сейчас недрогнувшей рукой отрублю ему голову и, схватив за волосню, буду потрясать ею, победно вопя. Надо больно! Мне хватило лишь этого прилюдного признания меня как победительницу.
А еще я тянула время, медленно, по частям возвращая телу долгожданного полноценного человека. И только вернув его на место, позволила себе облегченно вздохнуть и сдвинуться с места.
Под полнейшую тишину, я схватила пленника за шкирку, протащила его мимо замеревшего от ужаса фескера и двинулась прочь.
До травника я сегодня так и не дошла…


Бесцеремонно втащив мужчину в комнату, я повалила его на кровать и дошаталась до умывальника. Опустила изнеможенное лицо в деревянную бадью с ледяной водой, несколько секунд продержала его там и вытащила, глубоко и судорожно дыша и с удовольствием глотая стекающие по лицу струйки.
Теперь можно и расслабиться…
Оперевшись руками в край бадейки, я восстановила дыхание и посмотрела в зеркало на человека, спасенного мной.
Он сидел, подобравшись, поджав ноги под себя и откинувшись спиной на стену, запрокинув голову. Опухшие запястья чинно лежали на коленях. Я перевела взгляд на лицо. Точно он, я не ошиблась! Все то же треугольное бледное лицо, острые, запоминающиеся черты лица и темные узкие глаза. А еще бескровные потрескавшиеся губы, приоткрывшиеся в хриплом дыхании. И черные, спутанные волосы… Хм, интересно как его вычислили?.. Впрочем, не мое дело.
Я замотала головой, вздыхая. Потом развернулась к нему лицом, опираясь спиной в кромку бадьи и складывая руки на груди.
– Дурак ты, Клейменс. А еще ведуном себя умным называешь.
Мужчина чуть повернул голову. И выдал хрипло-бесшумное:
– Я и есть ведун…
Я так скептически фыркнула, что он, кажется, сам не поверил в только что сказанное.
– Скажи пожалуйста, Клейменс, какого … ты делаешь в вехре? С твоими талантами чернокнижника тебе сюда вход заколочен досками в три слоя!.. Ну а если и появился, то на … засветился?!
– Я просто выбрал неудачное место для ночлега…
– Ага, – скептически сощурилась я. – Гостеприимно распахнутый склеп с чудом пустым уютным гробиком внутри?
– Не совсем…
Я глухо, яростно зарычала, прикидывая – плюнуть мне на ни в чем не повинные доски пола или сразу ему в рожу. Не решила…
Ведун же, не получив следующего вопроса, решил задать его сам.
– Лета, скажи… Почему ты меня спасла?..
– Потому что умереть дураком – глупо!
Я действительно так думала.
Но спасла не по этому.
А почему – и сама не знала.
Мужчина, судя по всему, таким ответом не удостоверился, но благоразумно смолчал.
Я же спустилась вниз, выпросила у хозяина тазик теплой воды и чистую простынь. Принесла все в комнату. Разорвала простынь на куски, несколько опустила в тазик, преждевременно отлив из него воды в захваченную заранее кружку. Подняла и перетряхнула весь свой скудный травяной запас, заметив, что надо добыть и высушить, а что – выкинуть к черту. Но на лекарственный бальзам, слава богам, наскребла. Чьей приготовкой и занялась.
Ведун наблюдал за моими махинациями косым, смутно догадывающимся взглядом. Я же, занятая травоведением, старалась не замечать этого взгляда, только сбивающего с толку.
– Раздевайся, – не терпящим возражения тоном приказала я, закончив намешивать мазь.
Мужчина нехотя сполз с кровати, начал стягивать с себя плащ.
Я изумленно приподняла левую бровь. На стоящем передо мной трупе, то бишь теле, не осталось живого места. Казалось, на полуобглоданный скелет кто-то ради шутки натянул кожу, замаскировав швы под порезы и целые цепи синяков. Ясно дело, его били. Долго. Мучительно и, похоже, кованными носками сапог, не сильно заботясь о дальнейшей судьбе. М-да. Зрелище, вызывающее только жалость и желание обогреть да приласкать... У кого угодно, но не у меня – хладнокровной мерзкой волкодлачихи, коей он назвал меня в нашу вторую (и, как я тщетно надеялась, последнюю) встречу. Не получилось…
Через два часа полностью продезинфицированный и отмыто-запеленатый в повязки и покрывало с кровати ведун сверкал на меня глазами, забившись в кресло и отчаянно матеря себя мысленно за мягкотелость. Не мог простить себе того, что пришлось снова прибегать к помощи знакомой волкодлачихи. Помнит, очевидно, как я маялась с ним, обожженным почти до скелета, в Малых Вересовиках после того веселого высокого костерка. Тогда я, помнится, пообещала, что больше никогда не возьму на себя бремя еще одной спасенной души. Тем более его.
Я не сдержала обещание.
Но что поделаешь, если идиотом родился?!..

* * *

…Хм, знакомая поступь. Хотя я почти не помню ее походку. Но спутать с чьей либо еще ее будет очень сложно.
Та-ак, подходит к кровати. Застывает… Все, пора славиться своими дипломатическими способностями.
– Может, сначала поговорим?
Глухое рычание. Очень даже пристойное для непрофессионала.
Я открыла глаза, блеснув светоотражающими зрачками.
Ха, не ошиблась! На меня действительно покушалась не так давно побитая феникс. Чуть потрепанная, поникшая, но все же она.
– С какой это радости я должна говорить с предательницей?!
Голос звенит яростью. Немного картавит на твердую «р». Но ножик опустила. Уже хорошо.
Я на всякий случай глянула на сидящего в кресле закутанного по самые уши ведуна. Спит! Даже не подозревая, что четыре секунды назад здесь могло произойти смертоубийство.
– Ну, это уже мое дело. Я же в твою личную жизнь не лезу. Так может все-таки поговорим? – Я милостиво освободила ей краешек кровати, но девушка не шелохнулась.
– Ты убила сотни из нас!
– Ну-у, это ты загнула. Сотни? Да скорее они бы меня уморили. Кстати, знаешь, за те несколько коротких лет, что я провожу на трактах в роли валькирии, у нас появилась подозрительно услужливая нежить. Вот только посмотри! Прохожу я как-то вдоль тракта, вижу – вурдалак! Огромный, заросший, дикий. Все, думаю, потенциальная клиентура. Ан нет! Всего лишь загулявший пьянчужка! Как тебе, а?
Очевидно никак. Рожа как была кирпичом, так и осталась.
– Или вот еще. В одной деревеньке жители жаловались на вампира. Говорят, дьявол сущий! Глаза красные, клыки с пол-локтя, кожа бледная и лысый. Это вампир-то? Ха! Я решила проверить, чего там селяне опять нагородили. Пришла, значит, в его замок, стучусь. Мне открывают двери… А на пороге стоит интеллигентный мужчина лет сорока, в добротно сшитом костюме. Вампир! Ну он меня, как сородича, пригласил к себе, мы поговорили, выпили чуток – как же без этого? – ну и расстались друзьями. Я только потом узнала, что зверская харя та – морок. Вампирчик ведуном оказался. Здорово, да? И вот так всегда. Я уже не знаю на кого охотиться!
– А на меня, значит, можно?
– Милочка, тебя мне просто заказали! На самом деле, не напади ты на меня первая, я бы с удовольствием с тобой договорилась. Я же убиваю нежить только в крайних случаях. С разумной нечистью, вроде фениксов, вампиров, тех же волкодлаков можно договориться путем классического хода.
– Какого хода?
Хм, надо же, заинтересовалась. Может, еще не все потеряно?
– Да все элементарно. Ты прикидываешься мертвой, я за ногу тащу тебя к заказчику, тот платит мне полную сумму, мы делим ее пополам, и я отпускаю тебя на все четыре стороны. Ты пойми, ни тебе, ни мне не надо, чтобы где-то поблизости ошивался бессмертный феникс. Я здесь на правах честной валькирии.
– Ну да, конечно! Ты же предательница, в валькиры подалась. А охотники известные лжецы.
– Да не нужен мне твой труп на руках!
– А все-таки? – прищурилась девушка.
– Честно? Тот храмовник, что заказал тебя, – мой старый добрый враг, и я уже из чистой вредности хочу ему насолить. А уж лишить приличной суммы – еще сильнее. Ну что, согласна?
Девушка задумчиво посмотрела на мою протянутую руку и вдруг засомневалась.
– А если он заберет труп, то есть меня, и захочет вскрыть?! Удостовериться, что я мертва?
– А ты восстань и с такой мрачной миной скажи «ку-ку!». Он навсегда заречется в чужих внутренностях копаться! – радостно предложила я. И добавила: – Если, конечно, в живых останется, не померев сразу от разрыва сердца!
Феникс улыбнулась. Ну наконец-то и мои дурацкие шуточки до кого-то дошли!
– Обещаешь? – Похоже, мне простили даже недавнее убиение. Ура!
– Слово валькирии.
Ой, что-то не то сказала! Вона как бровки насупились.
– Слово волкодлака.
Вот так лучше!
Мы скрепили договор рукопожатием. Феникс кивнула на ведуна.
– А это кто?
– Да так, – вздохнула я. – Очередная головная боль. К сожалению, неизлечимая. Кстати, тебя как зовут?
– Айра.
– М-м-м… Зови-ка меня Летой. Слушай…


– Ай-яй-яй! Осторожней! Не мешок с картошкой везешь! Больно же!
– Ты сколько весишь? – пропыхтела я, таща прикинувшуюся мертвой феникса. Если на глаз, то не меньше здорового мертвого кабана. Но если тот тащился и не вякал, то девушка комментировала каждую кочку так цветисто и изобретательно, что у меня уши гореть начинали.
– Это некорректный вопрос. Девушкам такой не задают.
– Вообще-то девушкам не задают вопрос об их возрасте. Этот всегда был некорректным… И трепетно любимым всем мужикам.
– Этот вопрос стоит по некорректности на первом месте, а твой – на втором. Мужской же пол всегда был слеп и все, кроме первой строчки, дальше не видит.
– Проштудировала брошюрку от корки до корки? – съязвила я.
– Нет, сама только что придумала… Ох! Ну осторожней же!
– Мне твоего будущего мужа жалко, – искренне посочувствовала бедолаге я.
– Он у меня будет сильным и молчаливым!
– Сильным и молчаливым? – Я почувствовала, что феникс обо что-то зацепилась и резко рванула ее на себя, заставив подавиться очередной порцией ругани. – Знаешь, бери в мужья грифона. Есть у меня один знакомый, одинокий… Главное, что сильный и молчаливый. И красавец! Вах, вах… Или знаешь, лучше того ведуна, – я крепко выругалась, – что спит у меня в комнате. Ну пожа-а-алуйста, иначе я еще долго с ним мучаться буду!
Айра хотела уже захихикать, но я пришикнула на нее – на горизонте настойчиво маячил храм. Негодяйка закрыла глазки, сложила ручки и мстительно обмякла.
Я выругалась сквозь зубы и поднапряглась. Ниче… го, не много уже ост… алось!!!
– …Вот, хотели труп? Притащила! Гонорар где?
Серр опешил и, втайне любуясь красивой девушкой (не мной!), спросил:
– А она точно… умерла?
– Точно-точно, – заверила я. – Я могу, конечно, попинать в бок, проверить…
– Нет! Не стоит, думаю!
– Вот и я так же думаю! Деньги где?
Лесс достал жалобно звякнувший мешочек, быстро перекочевавший ко мне. Ого, судя по весу – все да еще и с приплатой!
Я уже развернулась, делая вид, что делаю ноги, когда услышала приглушенно-тихое:
– Лета, скажи, и тебе не жаль убивать таких прекрасных созданий?
Обернулась, мазнув взглядом по подозрительно вздрогнувшим векам Айры. Ага, подслушивает!
– Она – нежить, Лесс. А ты как никто другой знаешь, что это значит, – холодно отозвалась я.
– Да, конечно, – смутился серр. – Но… Ты же тоже.
– Вот и я прекрасно знаю это.
Я опять отвернулась и опять попыталась ускользнуть. И снова была остановлена. Черт, я так вообще никогда не уйду!
– Лета, стой! Я… я все уже увидел… пожалуйста, убери ее отсюда… Лишние трупы… кхм.
И, развернувшись, поспешил обратно в храм.
Я опустила взгляд на распахнувшую глаза Айру. Бровями отжестикулировала: «Вот так-то!»
…Да, запала нежить серру в сердце, глубоко и, очевидно, надолго.
Айра, чуть подождав, поднялась с пыли. Я развязала кошелек, мимоходом поглядев туда, и без сожаления отдала ей «зеркальную».
Девушка зажала «бусину» в кулаке.
– Ты хороший человек, Лета. Мне бы конечно стоило тебя убить, как предательницу, но я, пожалуй, не буду этого делать. Охотникам есть чему у тебя поучиться, сестра волкодлак.
Улыбнувшись мне напоследок, она расправила крапчатые крылья и взмыла в воздух.
…Только-только вставшее солнце осветило пустую площадь перед храмом. А ведь всего пару минут назад на ней стояло несколько человек. Или не стояло?
Я в это время через две ступеньки бежала в свою комнату.
Резко отворив дверь, я застала ведуна уже проснувшимся и привставшим, чтобы попить воды из кувшина. Завидев меня, он плюхнулся на место.
Я же, подхватив свои разбросанные пожитки и как попало запихав их в заплечный мешок, рванулась прочь из комнаты, предварительно сказав в воздух:
– Я направляюсь к Мастеру Травнику. Меня можешь и не ждать – все равно не вернусь. Куда пойдешь ты, мне не интересно, но знай, что комната оплачена до восьми часов вечера этого дня.
И выскользнула вон.
Ведун, прислушиваясь к удаляющимся шагам, запрокинул голову назад, уперся макушкой на высокую спинку кресла и сглотнул.