Янтарные стрелы

Вдох, глубокий вдох, ещё один. Пальцы снова сомкнулись на деревянном теле стрелы. Нет ещё один, а потом он потянет. Сейчас! Хрустальные предрассветные сумерки над старым пантеоном прорезал крик. Стрела не сдвинулась ни на йоту. Ещё! Надо попробовать ещё! Глубокий вдох. Ещё один. Резкая боль. Опять крик. Что это? Что-то мокрое на лице. Слёзы? Слёзы! Нет! Ещё раз! Ещё! Юноша укусил губу. Металлический вкус во рту. Он потянул ещё раз. Ну давай же, давай! Стрела сдвинулась и поддалась. Кто это кричит? Он? Почему так долго? Стрела уже дрожит в его руке. Нет, это рука дрожит, а с ней и этот маленький зазубренный янтарный наконечник на коротком древке. Ещё мгновение назад ему казалось, что он вытягивает из себя что-то размером никак не меньше гарпуна. Стрела полетела вниз, присоединившись к пыли и осколкам мрамора. Руки всё ещё дрожат. Юноша с трудом оперся спиной о ближайшую колонну, медленно сполз вниз и застыл полулёжа. Грудь горела. Каждый вдох отдавался раскалёнными иглами. Перед глазами всё плыло. Он их закрыл. Казалось время застыло, превратилось в маленький кусочек янтаря с краями острее бритвы. Постепенно боль начала отступать.

- Что ты тут делаешь? – тишину прорезал детский голос.

Юноша открыл глаза и завертел головой из стороны в сторону. От резких движений в глазах поплыло, но хозяина голоса он так и не увидел.

- Я здесь, - снова раздался голос.

- Где? – его голос звучал слабо и хрипло. Юноша облизнул губы.

- Наверху, - уточнил голос.

Взгляд юноши скользнул выше, вдоль мраморной колонны опутанной сетью трещин. Он и правда был там. Верхом на капители, свесив ножки сидел мальчик лет пяти. За спиной мальчика белели крылья.

- Ты... , ты... , - внезапно у юноши в горле сделалось так же сухо как в жаркий июльский полдень на дне заброшенного колодца. Он ещё сильнее вжался в сломанную колонну.

- Да, - поморщился мальчик, - это я.

В холодном утреннем воздухе над развалинами повисла тишина, нарушаемая лишь робкими трелями просыпающихся птиц.

- Скажи, - наконец не выдержал Эрот, - а твои родители случайно не упоминали при тебе каких-нибудь правил вежливости, например таких, согласно которым следует назвать своё имя, когда разговариваешь с незнакомцем, особенно если он старше тебя.

- А разве ты не знаешь? – казалось удивиться сильнее уже невозможно, но у юноши это всё-таки получилось.

- Я что похож на одного из тех невежественных шарлатанов, которые за мелкую монету угадывают имена на агоре? – возмутился мальчик. – Ты будешь представляться или нет?!

- Я Ле... Леонид, сын Эфиокла, - ему каким-то чудом удалось заставить шевелиться неожиданно одеревеневший язык.

- Да? – Эрот приподнял бровь. - Отсюда не очень-то похож, - он задумчиво закусил губу. - Может быть вблизи ты производишь более подходящее впечатление, - с этими словами крылатый мальчик шагнул с капители.
 
Вопреки опасениям своего нового знакомого он не сломал себе ни шею, ни другие части тела, камнем свалившись в низ. Напротив, Эрот плавно спустился на мраморные плиты, покрытые пылью и осколками фонтанов и статуй, некогда украшавших внутренний двор пантеона. Затем грациозно подошёл к полулежащему Леониду.

- Нет, - Эрот покачал головой, - отсюда тоже не очень.

- Радуйся Леонид, сын Эфиокла, - Эрот выпрямился и поднял правую руку. - Приветствую тебя, на моей Горе Розового Пламени, - торжественно продекламировал он.

- А что это у нас тут такое, - Эрот проворно наклонился и поднял стрелу с зазубренным янтарным наконечником и принялся её рассматривать. – Откуда это здесь? – бросил он, водя пальцем по извивающемуся краю острия.

- Я её… вытащил, - растерялся юноша.

- Утро Расставания, прошептал крылатый мальчик, - я уже стал забывать.

- Что это значит?

- Это значит, мой юный друг, что если в это утро подняться сюда, то можно увидеть мои инструменты так сказать в действии, - Эрот щёлкнул по наконечнику стрелы, - и избавиться от них, - добавил он тихо. – Больно?
 
- Да, - честно признался Леонид, - но не осталось ни следа, ни царапины, даже хитон не порван, - в подтверждение своих слов он растянул хитон на груди, - всё цело.

- Не там ищешь, - прошептал Эрот одними губами.

- Что?

- Ничего. А это, - Эрот небрежно помахал стрелой, - мы, пожалуй, уберём. Пальцы крылатого мальчика разжались, стрела скользнула вниз, но удар о мрамор так и не нарушил покой рождающегося утра. Леонид огромными глазами посмотрел на Эрота, тот лишь загадочно поднял бровь.

- Вообще-то существует два способа избавится от моих стрел, - начал Эрот, присаживаясь на обломок колонны рядом с Леонидом, и я смотрю тебе уже известны оба. Первый ты испробовал совсем недавно, он быстрый, второй более медленный – надеяться, что рано или поздно время само выдернет стрелу. Не знаю какой из них более болезненный, - он пнул небольшой камешек,- но шрамы оставляют оба.

Селена спрятала своё серебряное личико за вуалью пепельных облаков. На место своей сестры уже спешила предвестница Эос.

- Зачем, ты это делаешь? – спросил юноша, не решаясь взглянуть на сидящего Эрота.

- Делаю что?

- Зачем ты мучаешь нас?

- Мучаю? Чем же позволь узнать?

- Зачем тебе нужны «непарные» стрелы? – выпалил Леонид.

- Ах, ты об этом, - Эрот на мгновение задумался, - хорошо, обычно я этого не делаю, но ведь сегодня не обычное утро, да и на мою гору никто не поднимался уже многие годы. Вот, - Эрот изящным, отточенным до совершенства движением, достал из колчана одну стрелу и протянул её юноше, - осмотри её внимательно и запомни.

Леонид несколько минут недоуменно вертел стрелу в руках. Потом вопросительно посмотрел на своего собеседника.

- Запомнил?

- Да.

- Держи, - Эрот протянул юноше вторую стрелу, подождал немного, а затем дал и третью.

- Видишь?

- Вижу, - ответил юноша, не отрывая глаз от маленьких стрел в его пальцах. – Вижу, но не понимаю, что это значит, - он поднял голову, - они же все одинаковые.

- Вот именно, - улыбнулся Эрот, в неровном свете выезжающей колесницы Гелиоса, его крылья казались нежно розовыми. – Вот именно, повторил он, - они все одинаковые. Не существует никаких «непарных» стрел, это всё выдумки, это просто… миф, - его губы скривились в горькой улыбке.

- Но... но как же так, - начал было протестовать Леонид.

- А вот так! – зло бросил Эрот. – Именно так! – он вскочил с обломка, и надув губы принялся расхаживать взад вперёд.

Маленький сердитый мальчик, пыхтящий как упряжка волов, выглядел забавно и Леонид непременно бы ухмыльнулся, но в пыли вокруг него танцевали маленькие обломки мрамора, некоторые лопались и рассыплись. Ухмыляться как-то сразу расхотелось.

- Кто же тогда вино...

- Это вы! Вы! - его пухлый пальчик обвиняющее уставился на Леонида. – Вы сами виноваты. Ты видел, что на моих стрелах не вырезаны имена. Это не мой выбор, больше не мой. Вы – люди, его губы снова скривились, - сами выбираете кому отдать своё сердце. Я дарю вам только семя, росток, а уж вырасти ему или зачахнуть решаете вы! О Зевс-Громовержец! Я говорю как Дионис. Вы решаете хранить ли его как драгоценность или выбросить в сточную канаву. Именно вы. Поэтому, когда в следующий раз юная особа не станет тебя замечать, станет пренебрегать твоим вниманием или пошлёт куда подальше, не обвиняй меня, - крылатый мальчик ткнул пальцем себя в грудь, - не обвиняй меня, потому что у меня нет «непарных» стрел.

Эрот снова сел на обломок колонны. В его темно фиалковых глазах осталась только бессильная грусть. Ветер шевелил перышки на кончиках его крыльев, сдувая с них минуты на мраморный пол.

Над развалинами пантеона разливалось утро, колесница старого Гелиоса уже показалась над горизонтом и золотые кони несли её всё быстрее по старой как мир дороге. Юноша и мальчик с глазами цвета позднего летнего вечера молчали. Они не смотрели друг на друга. Каждый думал о своём.

- Но почему же тогда, почему...

- Почему не наступает всеобщее царство любви и счастья? - тихо спросил Эрот. - Откуда мне знать, - он вздохнул. - Вы находите массу причин и способов, этому вы хорошо научились: культивируемый эгоизм, выдуманные рамки, глупые традиции, преступная нерешительность, ненужные сомнения - выбирай любое. От меня мало что зависит.

- Но разве ты... – юноша замешкался, подбирая удачное слово, - работаешь не по вдохновению? Разве не ты решаешь «когда» и «в кого»?

- Нет. Уже нет, - добавил Эрот. – Так было когда-то, но теперь, когда есть мойры, я должен считаться с их рукоделием, - он криво усмехнулся.

- То есть ты… ты, на которого мы надеемся... которого просим... ты - просто бездушное орудие, которое посылает свои стрелы, просто потому, что так хотят какие-то старухи, и посылаешь ты их наугад, даже не задумываясь, что потом будет с нами?! Ты знаешь как это бывает больно? Знаешь как мы страдаем? – Леонид задыхался от переполнявшей его злобы.

- Знаешь малыш, - Эрот медленно встал и сделал несколько шагов к юноше, осколки вновь задрожали, - в обычное утро, сопляка, посмевшего разговаривать со мной подобным образом я бы пригвоздил к одной из колонн не своей, а вполне реальной стрелой, но сегодня, как я уже говорил, утро необычное, - безумная улыбка засветилась на его мрачном лице, - поэтому вместо этого я сделаю тебе один... дар.

Эрот грубо взял юношу за подбородок и поднял его голову так, что бы тот смотрел прямо в его тёмно фиалковые глаза. И юноша смотрел в них, смотрел в неконтролируемый хаос эмоций и чувств. Смотрел в отчаянье одиночества молодой горожанки, жених которой ушёл в ополчение и не давал о себе знать вот уже год, смотрел в безумную радость крестьянки, чей муж вернулся с одной из бессмысленных воин, весь в шрамах, но всё-таки живой, смотрел в сводящую с ума ревность и ненависть кузнеца, который сжимает в руке свой молот и глядит через окно на свою жену в объятиях другого, смотрел в жалящую надежду сатира подглядывающего за нимфой купающейся в хрустальном пруду, смотрел в торжественную и светлую гордость невесты, держащей за руку будущего мужа, смотрел в ноющую пульсирующую боль молодой жрицы шепчущей чьё-то имя в темноту, смотрел в грустное нежелание рыжеволосой девушки, которой пора возвращаться домой, а она всё никак не может отпустить руки любимого, смотрел в холодное равнодушие разрывающее сердце молодого поэта на тысячи лепестков красных роз, смотрел в трепещущую как пламя свечи веру философа, который ещё и ещё раз перечитывает прощальное письмо, смотрел в восторг и нежность молодой парочки целующейся в далёком тенистом уголке рощицы, смотрел в горячее нетерпение мужа и жены, ждущих окончания свадебного пира, смотрел во всепоглощающую теплоту отца, держащего на руках малышку так похожую на ту, которой он сейчас шепчет на ушко слова благодарности… И что ещё страшнее, он не только смотрел, он чувствовал всё это… одновременно. Леонид вжался в колонну, сначала на сколько возможно, потом насколько невозможно, лишь бы быть подальше от этих глаз, подальше от того, что за ними, подальше… И когда уже казалось, что он навсегда потерян в этом водовороте, Эрот моргнул. Потом ещё раз и ещё, на мгновение отвернулся, а когда снова посмотрел на Леонида в его глазах осталась только фиалковая грусть.

- Ты всё ещё думаешь, что я не знаю? – прохрипел он.

- Как..., - губы юноши дрожали, - как ты живёшь со всем… этим.

- Это сводит с ума, - признался Эрот. - Только благодаря моему возрасту и опыту я могу контролировать в себе, как ты выразился, «это». Я живу очень давно, малыш, - Леонид неуверенно кивнул. - Нет, ты не понимаешь, когда я говорю «очень давно» я имею ввиду даже не века. Это, - он горько улыбнулся, - растёт постепенно, если бы оно сразу свалилось на меня, - Эрот замолчал, грусть в его глазах сменил страх.

- Это благодаря им? – спросил Леонид, кивнув в сторону янтарных стрел заполняющих золотой колчан.

- Да, - поморщился Эрот, - я чувствую каждую, пока её не вырвут из сердца...

Отец непослушного Фаэтона крепко держал поводья своих коней. В это утро он почему-то не торопился. Крылатый мальчик вновь стоял там, где Леонид впервые увидел его.

- Прощай Леонид, сын Эфиокла, - он поднял руку в прощальном жесте.

- Прощай Эрот, сын...

- Эрот, просто Эрот, - улыбнулся мальчик, расправляя свои крылья.

Юноша отвернулся и зашагал к обрушенной арке, обозначающей выход из развалин старого пантеона. Проказник Эвр, просыпающийся раньше своих братьев, дёргал его за рукава хитона.

- Леонид!

Юноша резко развернулся, но на капители треснувшей колонны уже никого не было. Точнее это он никого не видел.

- Прости, малыш. Ничего личного, я должен считаться с рукоделием, - сказал Эрот тихо.

В шёлковых лучах рассвета, навсегда расставаясь со своими сестрами, зашептала янтарная стрела.