О деле Виталия Калоева и о сверхчеловеке

В последнее время я много думала над делом Виталия Калоева – гражданина России, который потерял в катастрофе над Боденским озером всю семью, а потом убил авиадиспетчера, виновного в смерти его родных. Я нарочно не обращаю внимание на подробности этих событий, потому что во-первых о них все и так наслышаны, а во-вторых, мне хотелось бы обратить ваше внимание на немного другой аспект этой проблемы. Меня насторожила та радостная непосредственность, с которой российское общество приветствовало вернувшегося на родину Калоева. Ладно бы СМИ, которые всегда ищут сенсаций, а тут и некоторые политики и простые люди радостно встречали его в аэропорту, вместо более уместной встречи родственников или просто молчания. Получилось не очень красиво…
Мне всегда казалось, что основным принципом в правосудии должна быть сосредоточенность судей, прокуроров, присяжных и всех остальных на конкретном деле. Абсолютно невозможны и неуместны размышления о человеке, о совести, о гуманности вообще! Вынесение решения должно быть практически независимо от того, кто человек, от его причин, его целей, кроме естественных случаев вроде самообороны! В данном же случае по делу Калоева судьи явно вынесли решение, принимавшее во внимание то ли его состояние, то ли, что вообще кажется мне недопустимым, это решение было продиктовано политическими мотивами. Так скажем, может, Европа и конкретная страна не захотела обострять отношения с Россией…
Суд вроде бы признал факт предумышленного убийства. Врачи постановили вменяемость Калоева. После театрализованного судебного слушания его приговаривают только к 8 годам тюремного заключения. Выпускают же и того раньше.
Очень спорными мне кажутся разговоры об убийстве в состоянии аффекта. Наверное, Калоев в состоянии аффекта отправился с ножом сперва к директору Skyguide, а затем и к Нильссену? Общество в некотором смысле для того и придумало наказания, чтобы ограждать себя от возможной опасности. В таком случае никакой разницы нет в том, в каком состоянии совершено убийство. Кто может гарантировать, что такой человек не начнёт и впоследствии то и дело впадать в состояние аффекта и кромсать всех направо и налево?!
Преступник должен получать оговоренное наказание за конкретное преступление. Суд не должен быть ни строгим, ни мягким, суд прежде всего должен быть предельно точным, повсеместным и с неизменными правилами. Нильссен должен был получить наказание за преступную халатность, повлёкшую за собой и т. д., а Калоева должны были осудить, как убийцу и всё… В данном случае под давлением общества суд проявил преступную мягкотелость. Я постоянно себя спрашиваю, ну, а что начнётся, если обиженной почувствует себя семья Нильссена и тоже пойдёт устраивать самосуд – вещь совершенно недопустимую в обществе, поскольку такой суд будет не точным, а напротив предельно пристрастным.
Позволю себе небольшое отступление. В наше время теория предложенная Ницше о морали рабов и господ, условно говоря, уже немного устарела. И случаи, которые эта модель может объяснять, являются уже предельными, крайними случаями. Мне думается, что эта теория была уже небольшим лукавством уже в момент появления, поскольку в ней, такое впечатление, нет места для самого философа, - человека, сознающего эту разницу в мировоззрениях. В наш постмодернистский век эта граница стёрлась ещё больше, делая нас одновременно всё адекватно воспринимающими и вместе с тем несколько безучастными, бездеятельными. Мы видим два этих случая, видим их недостатки и преимущества. В контексте, теории Ницше, изложенной в «Генеалогии морали» и «По ту сторону добра и зла» Калоев представляется кем-то вроде того самого сильного, «благородного» человека, способного стать источником собственной морали, стать судьёй, судящим по этой морали и если придётся – жертвой. И своим поступком вполне по Достоевскому он возвёл себя в ранг «господ», говоря языком Ницше. Тут-то и начинаются и небольшие расхождения с этим релятивизмом в морали. В сочинении «Так говорил Заратустра»: Ницше вполне конкретно говорит, что сильный человек не может быть мстительным. На то он и есть сильный, чтобы оставлять сделанное ему зло без внимания. Тем более, зло неумышленное, а по большому счёту и случайное.
Вот эти строки: «да будет человек избавлен от мести – вот для меня мост ведущий к высшей надежде, и радужное небо после долгих гроз». Более того, в «Генеалогии морали» настаивает на том, что мстительность – черта свойственная слабым натурам, которые неспособны на открытое противостояние. Открытая вражда с достойным врагом – удел сильных натур. Таким образом, даже так исходя из морали «исключительного человека» мы не в состоянии оправдать поступок Калоева. И именно суд проявил непонятное великодушие, оставив преступника без достойного наказания. Ведь, говоря о современном мире, Калоев отверг правила принятые в христианском и демократическом обществе и вышел за пределы нашей морали. Поэтому он не то, чтобы недостоин нашего сочувствия, оно ему должно быть оскорбительным, т.к. он ставит себя выше нас. На мой взгляд, это очевиднее коммутативности арифметического сложения. И наше общество должно старается избегать и отдаляться от таких людей, пытаться изолировать «людей-зверей». Но наше общество раскрывает объятия вернувшемуся на родину убийце и даже предлагает ему крупные государственные посты. Этакий плевок в сторону Европы, поведшей себя более, чем гуманно по отношению к убийце.
Я не раз задавала себе вопрос, отчего я испытываю подсознательную неприязнь к соотечественнику с такой трудной судьбой.
1) Может быть, это неприязнь к человеку другой национальности (будем откровенны). Россия многонациональная страна. И это общая для национальности страх, к непохожим на нас, к тем, кто считает себя в некотором роде конкурентом по отношению к нам. И такой поступок очередное проявление силы этой нации…
2) Возможно, за этим кроется страх нас, как «слабых» людей перед «благородным», «сильным» человеком. Может, это очередной проявление свойственной нам, как морально изолгавшемуся обществу, мстительности, прикрываемое непонятного рода неудовольствием.
3) Некоторые, кто был уверен в правоте Калоева, порицают его «мягкотелость». По их мнению, ему не стоило давать все эти слезливые интервью, рассчитывающие на благосклонность судей. Для убитого горем человеком он был недостаточно аскетичен…
4) Кем-то овладел подсознательный страх. Ведь боимся мы прежде всего собственной слабости, которая становится особенно заметной на фоне такого преступления.
И многих конечно раздражают эти спекуляции горем конкретного человека и общества вообще. Ужасная авария – плохой выбор для дипломатических баталий. Да и не очень приятно ощущать свою страну – страной варваров.