Конгениально, Мод

Жил на свете Чемодан.
Обычный – старый, запылившийся.
Хозяева давным-давно забыли про него, и бедняге не оставалось ничего другого, как доживать свои одинокие дни на пустом захламленном Чердаке.
В тишине, покое и темноте. По соседству со множеством других никому ненужных вещей – и наедине со своими воспоминаниями…
«Подумать только, - иногда думалось Чемодану, - А ведь когда-то и я был кому-то нужен… Новенький, блестящий и пахнущий кожей, - дети постоянно дёргали мои позолоченные застёжки… А все эти путешествия по свету! Как много я повидал, если вспомнить: другие города, и даже страны, вот только на луну разве что не летал… Ну и что, что при переездах тебя сдают в багаж – оттого даже интереснее!»

И доходило до того, что Чемодан начинал вслух рассказывать о своих путешествиях. О разноцветных бирках, украшающих путешествующие по свету чемоданы - словно ордена и генеральские погоны. О людях - других, говорящих что-то непонятное, наверное, от важности и осознания того, что они путешественники. А может, от радости, что вокруг так много свободы, больше, чем в багажном отделении самолёта. Чемодан полагал, что людей, совсем как чемоданы, сдают в багажное отделение, только в другое, специальное...

А ещё вокруг всегда играла музыка – в каждой стране своя, особенная. То она походила на медленные напевы, то взрывала чемоданное нутро целым фейерверком чувств. Иногда это были тревожащие душу трели маленьких плачущих чемоданчиков. Воздух пах как-то иначе, чемоданы вокруг были удивительно непохожими друг на друга, нежный ветерок приятно обдувал бока, а главное, везде, куда бы не приезжал Чемодан, его удостаивали королевскими почестями. «Не то что здесь, в этом космически захламлённом бардаке!» - возмущался он. Так чистосердечно и громко, что будил своим ворчанием старый Чердак. Тот кряхтел, болезненно вздыхал и возмущался...

Чердак был не менее одинок. Заросший паутиной, ветхий и продуваемый всеми ветрами. Лишь в счастливых полночных снах ему являлись видения, что на нем по-прежнему кипит жизнь – как когда-то давно, он был не чердаком, а тёплой квартиркой под самой крышей чудесного особнячка и гордо именовался Мансардой.
Большая семья старого кукольника обитала здесь. Жизнь била ключом, Чердак был полон детей, шума и радостной толкотни. Было тепло и пахло пихтой.

Потом семья кукольника переехала в другой дом, а мансарду заперли на ключ. С той самой поры огонь в камине больше никогда не загорался.
Постепенно краска на стенных панелях облупилась, крыша стала протекать, а просторная гостиная превратилась в склад таких же забытых, как и сам Чердак, вещей. Молчаливых.

Чемодан был самым разговорчивым. Болтал без умолку о своих выдуманных приключениях, да Чердак не верил ему. Что за сказки! Ну скажите на милость, кому нужен старый облезлый Чемодан, путешествующий по свету? Никому не нужен. Вот пусть тогда лежит и скучает, а не врёт про страны, которые и в глаза-то не видел!

Так и скучали они вдвоём, и кто знает, чем бы всё это закончилось, если бы одной дождливой ночью не появился на чердаке незнакомец со шкатулкой, полной драгоценных камней.
То, что в шкатулке были драгоценности, они сразу поняли. Иначе зачем в непогоду ходить с нею по заброшенным чердакам? Чердак и Чемодан переглянулись, имея в виду, что поняли друг друга. Ох, неспроста он здесь, этот мокрый человек с блестящей от капель дождя шкатулкой.

А человек тем временем принялся разжигать камин – в топку отправился абсолютно неговорящий стул – туда ему и дорога. Отжил своё, только место на Чердаке занимает – а никакого от него проку… Даже поговорить с ним не о чем.
А вот огонь от него получился славный. Такой яркий, что поначалу глаза Чемодана перестали видеть, а когда зрение вернулось, то увидел он, что и от старой и бесполезной четвероногой деревяшки может случиться такая красота.

На последнем своём издыхании молчаливый стул отдал пространству Чердака всё тепло, что дремало где-то в деревянной душе его.
И Чемодана пробрало насквозь, стало мучительно больно, и радостно, и немного жалко своей собственной никчёмности, а может, даже каких-то дремлющих, затерявшихся в пыли подкладок талантов – кто знает?..

Человек сел у огня, протянул ладони к животворящему свету, в глазах запрыгали два точно таких же огонька, и проницательный Чемодан увидел, что по щеке ночного гостя медленно сползла слезинка. Скатилась по подбородку, сорвалась и канула куда-то в полувековой слой чердачной пыли.

«Постой, Чердачный, а это не тот самый кукольник, про которого ты рассказывал?»
«Нет, что ты, люди не живут так долго, как мы, Чердаки. Но он определённо на него походит. Может быть, это его сын, или внук, кто знает»
Они потеряли всякую осторожность и заговорили в присутствии постороннего. Но человек их не услышал. Не мог, или был настолько увлечён своими собственными тайнами – но остался глух к диалогу старых друзей по одиночеству.

«Наверное, он сделал что-то нехорошее и скрывается здесь, вот и шкатулка с сокровищами при нём» - предположил Чемодан.
Чердак промолчал.
«Знаешь, когда я был молод, мне очень часто доводилось встречать грабителей, не поверишь, однажды украли МЕНЯ»
«Вот уж действительно не поверю»
Чемодан нахмурился и замолк.
«Ладно, не обижайся. Смотри, смотри!»

Человек пришёл в движение. Согревшись у огня, он вытряхнул старый полуистлевший плед, подвинул к камину кресло-качалку и устроился в нём поудобнее, укрывшись и склонившись к пламени. Ему, видимо, нужен был свет, не только тепло.

«Он определённо что-то задумал, ох, неспроста это, неспроста»
«Тсс!» - шикнул Чердак.

Старик открыл шкатулку.

Но камни не засверкали. Вместо них костлявая рука вытащила из высохшей деревянной коробки листок пожелтевшей бумаги, исписанной неровным почерком.

«Узнаю эти странные штуковины. Когда я ездил с хозяином по свету, часто видел такие же! Они называют их письмами и – какая неслыханная дерзость! – эти Письма не ездят с хозяевами, а путешествуют сами, целыми делегациями! Их даже не сдают в багаж!
Странный тип! Очень странный, он определённо совершил злодейство и скрывается здесь. Может, он украл это письмо?»

Чердак не торопился строить догадки и высказываться, кто этот человек - что он делает вдали от посторонних глаз, здесь, в продуваемой пустоте бывшей мансарды…

Многим позже, сколько дней спустя – ни Чердак, ни Чемодан не знали - пришли люди и увели с собой странного гостя. Шкатулку забрали, и плед унесли с собой. Старик совсем этому не противился. Видимо, он был всё-таки преступник.
Так догадки чемодана, относительно гостившей на Чердаке персоны, нашли свое подтверждение.

Впрочем, как там было дело, никогда не узнают ни Старый Чердак, ни молчаливые жители его, ни дождливая полночь. Только время – да и оно стремительно тает во мгле, как душа ушедшего в сверкающее завтра стула.

Но Чемодан навсегда остался при своем компетентном мнении относительно «подозрительной особы».
«Страшное творилось тогда на нашем Чердаке» - рассказывает он проснувшемуся от десятилетнего сна рваному Абажуру, - «Сколко ужаса мы натерпелись. И вы только подумайте - ведь это я раскрыл его тайну! Иногда очень полезно путешествовать по разным городам»

Теперь Чемодан считает себя важным. Гордо выпячивает лощёный кожаный бок и таинственно подмигивает Чердаку: мол, плавали-знаем – тот мясник, что поселился в угловой квартире на верхнем этаже – определённо оборотень, самого что ни на есть обыкновенного пошиба. А старушка с болонками – скрывающаяся от публики рок-звезда.

Мудрый чердак внимательно слушает и многозначительно помалкивает в ответ.
Лишь изредка они перебрасываются парой заветных фраз.

«Элементарно, Чердачный…»
«Конгениально, Мод…»