Игра 11

ДЕКАБРЬ. ГОСПОЖА СВИСТОПЛЮШКИНА. КАБЕРНЕ.

Увидев в руках у Глеба народную байканскую лепешку "горипу", Великий Баечник возжелал есть. Он тыкнул пальцем в поселянина, желая попросить и себе такую же. Но Глеб воспринял этот жест великого как вопрос: "Кто ты?" и ответил правду: "Глеб", по-свиньянски придыхая на первой букве. Так в байканском языке появилось слово "хлеб"...
 "Почему байкане так говорят?"

Над страною бушует набат.
Всяк достойный ее гражданин -
Поддержи Сабантуйных Бригад.
У тебя выбор только один:

Если истинный ты патриот,
Коль жулью-осоцинам не рад -
Голос за Самогонича! Вот
Самый лучший тебе кандидат.

Господин Колпачинский, собрав верховное главнокомандование Сабантуйных Бригад в штабе на Толстопятой улице, инструктировал: "В случае же неуспеха нашей партии на предстоящих выборах будьте готовы на любые меры, от подтасовки результатов до открытого вооруженного восстания".

 Такого унижения господин Свистоплюшкин не испытывал давно. А иначе это и назвать было нельзя. На его калитке (частная же, мамон ее, собственность!) красовалась выразительно исполненная листовка с портретом рыбьеглазого дикоаульского фициянта в парадном пинджаке Старшого Баечника, надменно вылупившегося в лицо читателю. Под портретом едва различимыми буковками значилось: "Худ. Арбоглоталкин". Хитроумный худ умудрился изобразить господина Самогонича с какого-то такого ловкого ракурса, что кукуевский памятник Великому Баечнику оказался у кандидата под мышкой, и казалось, что скукожившийся Отец байкан что-то вынюхивал у дружески опершегося на него сабантуйщика. Ниже рисунка размещались те самые стихи. Они были написаны вязью, стилизованной под древнебайканский летописный шрифт "цюцзевдэ". Стихи были неграмотные. Плохие стихи. Даже наш купец, неважнецки разбирающийся в поэзии, это сразу почувствовал.

 Надобно сказать, что этот прискорбный случай издевательства над свистоплюшкинской оградой был не единственным за последнее время. Дня назад так тому тройку ярые стакашкины прозелиты намалевали мелом на досках размашистое "Самогоничу – да!". Купец озлился на эту выходку, но, поскольку дело было вечером, решил разобраться с надписью поутру.

 Однако верна народная мудрость насчет того, что не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. За ночь некий весельчак приписал в начале второго слова буковки "п", "и" и "з", в результате Стакашке теперь предлагалось сами понимаете что. Разбуженный хохотом бузуев и разобравшись в чем дело, домовладелец, хотя внутренне и был полностью согласен с такой оценкой, тут же принялся трезвонить дворецкому, однако тот, надравшись с вечера в стельку, был неподъемен.

Господин Попрыгунич в своём предвыборном штабе говорил сторонникам: «Нам выпадает реальный шанс изменить положение в нашей стране к лучшему, и нельзя допустить, чтобы им воспользовалась эта сабантуйно-бузуйская охлократия»

Тут неожиданно с утра пораньше с визитом пожаловал господин Жирополный со своей головной болью. На его свиней якобы обрушилась непонятная напасть, от которой скотина стала жутко худеть, паршиветь и чесаться. Действительной же причиной прихода свинохозяина являлось жуткое похмелье, каковым тот маялся после вчерашнего турне по кукуевским кабакам в компании боярина Бичеватенького, верного ихтотама и кого-то еще, о ком бедняга решительно ничего не помнил. Пришлось Свистоплюшкину по-соседски лечить Жирополного джином, в процессе чего надпись на заборе как-то отошла на второй план.

Лечение было закончено примерно к полудню. После него на щеках свиновода появился здоровый румянец, а руки перестали дрожать. Купец вышел за калитку проводить гостя. Но что же он увидел, повернувшись лицом к забору? Фамилия кандидата в Старшие Баечники от партии Сабантуйных Бригад господина Самогонича была неаккуратно стерта и размазана белым пятном по зеленым доскам ограды, ругательное же слово осталось как было. А если учесть, что прямехонько над ним располагалась табличка с фамилией хозяина, то все вместе выглядело более чем гадко.

Это подтвердил и вылечившийся сосед, с удивлением прочитав: "Свистоплюшкин – п...да", и тут же непроизвольно захохотав. Оскорбленный купец в ярости кинулся на охальное словцо, начал стирать его подошвой туфли, но добился лишь того, что размазал мел пополам с уличной грязью по поверхности забора. Пятибуквенное же ругательство по-прежнему различалось на ней весьма хорошо. Разумеется, хозяин сорвал свое зло на слуге, которому пришлось с пьяных глаз не только выслушать все, что думает о нем тот, но и тщательно вымыть весь забор мыльной водой.

 И вот опять. Не прошло и недели после той генеральной мойки, как вновь частная собственность была опохаблена. И вновь той же непотребной фамилией. Он в сердцах сорвал подметный листок с несчастной калитки, скомкал, хлопнул дверью и прошел в дом. За его спиной пронизывающий порыв декабрьского ветра бросил скомканного Стакашку в грязь под крыльцо, мордой в ту самую достопамятную лужу.

Мадам Свистоплюшкина готовила мужу ужин. Конечно же, столь состоятельное семейство, каким являлись Свистоплюшкины, вполне могли позволить себе содержать кухарку или даже личного повара. Но, как вы помните, жена Свистоплюшкина всегда славилась как отличная хозяйка, так что приготовление различных вкусностей составляло ее своеобразное хобби. Поэтому штат прислуги дома на Адлявасовской ограничивался лишь дворецким. Вот и этим вечером по дому порхал аромат жареных плюшек. Сын вился вокруг мамаши, выпрашивая вкуснятину.

Господин Утютюсюсюевич записывал в блокнотик, прихихикивая: "У попа была собака, поп покушал, пес покакал, хе-хе!"

– Ах, mon ami , неужто уж вернулся? – отчего-то пятистопным ямбом раздался из кухни.

 – Вернулся, вернулся, – раздраженно бросил купец, на ходу скинул сапоги и, не раздеваясь, пролетел в кабинет. Заперши дверь на ключ, он достал из-под статуэтки Святой Кукуни початую вчера бутылочку "Можжевелового куста", налил чуток в сиреневую рюмочку с орнаментом из квадратиков и залпом определил в подобающее место. После этого присел на диван и прикрыл глаза. Через пару минут на душе стало легче, приятней и чуть веселей. Раздражение уступило место усталому безразличию ("Тьфу ты, что за день тяжкий, да, слава Баечнику, уж заканчивается"), а злоба вовсе куда-то подевалась, не оставив даже записки. Посидев так на любимом диванчике еще немного, Свистоплюшкин переоделся в домашний плюшевый халат с вышитыми на нем в изобилии бдечо и казуарами и стал ждать сигнала к ужину.

 – Le souper est servi ! – весело раздался голос мадам Свистоплюшкиной. Господин Свистоплюшкин-младший в квинту ей подтянул:

 – Папа, я кушать хочу! Пошли кушать!

 Словом, все складывалось к тому, что пора было приступать к вечерней трапезе. Глава семейства сунул ноги в нюсисаугаусские шлепанцы "сиуки-кие" с загнутыми носами и соизволил выйти к столу.

 Мадам Свистоплюшкина сегодня постаралась на славу. На белоснежной накрахмаленной скатерти посверкивали три прибора гордевропского фарфора – для хозяина, хозяйки и отпрыска. Стол не был излишне богат, но скромный ужин составлял одну из традиций этой семьи. Тушеная свинина, картофельное пюре, салат из свежих огурцов и помидоров в сметане, непременный белый батон, а главное – острый соус "киэси-кэюка", также производившийся самим купцом в Нюсиса-Угау и очень тому нравившийся.

 Завершал натюрморт графинчик с красным вином каберне. Купец вообще-то вина, как и шампанского, не пил, предпочитая ему сами знаете что, но его свойственники по женушкиной линии время от времени удивляли домочадцев такими алкогольными сюрпризами. Вот и на днях из провинции пришла оказия, с которой Фанзолавкины передали различной снеди, в том числе ведерную бутыль домашнего красного винца. Сама же купчиха виноградной продукцией отнюдь не брезговала. Здесь сказались особенности семейного воспитания, ведь на ее родине от веку пивали кагор, каберне и прочие продукты переработки винограда. Как ни пытался муж привить ей приязнь к джину, не удавалось ему это. Впрочем, обратное тоже имело силу – вином купец пренебрегал, ибо для него оно всегда было лишь "компотом", вызывающим только усталость и сонливость.

 Тем временем семейство приступило к трапезе. И все же гадливое состояние от стакашкиной агитки было столь сильно, что даже джин, обычно всемогущий, сегодня таковым не был. Купец, говоря по-гердевропски, был en mauvaise humeur , и его жена это заметила.

 – Что с тобой, милый? Тебе салатику положить? – проворковала она, копаясь серебряной ложкой в хрустале.

 Господин Мурлобузуич в шутейковском ночном клубе "Последнее притонище" просаживал на рулетке восьмую тысячу полушек, угощал девиц водкой, сажал к себе на колени и внимательно прислушивался к их пьяной болтовне.

 Свистоплюшкин молча подставил тарелку. В ее центре находилось изображение Ояврика с хреном во дланях. По кругу шла надпись "Близок я, да хрен со мною!", каковым заклинанием, по легенде, спутник Великого Баечника оборонялся от искушавшего его Мамона. Такая жен тарелочка, только поменьше, была у купца в детстве. Поэтому долгое время народный герой для купчонка оставался олицетворением мучителя детей.

 Жена заляпала Ояврика сперва пюре, потом салатом. Супруг смотрел на то отрешенным взглядом. Аппетита не было. Мадам Свистоплюшкина еще раз пристально взглянула на него:

 – Ты что, приболел никак? Вид у тебя уж больно неважный.

Господин Свистоплюшкин-младший, в отличие от господина Свистоплюшкина-старшего уплетал ужин так, что трещали челюсти за толстыми щеками. Он радостно промямлил сквозь рот полный салата, нечто нечленораздельное, вроде:

 – Хыхы-хуху-хохо, папа!

 Папе нечленораздельное не понравилось.

 – Ne prends pas avec moi sur ce ton ! – неожиданно даже для себя самого прикрикнул он на сына. Фраза эта застряла у купца где-то мозжечком и подкоркой еще с четверть века назад, со времен г-на Дурноплода, и сегодня неожиданно вырвалась наружу. Сын примолк и недовольно уткнулся в тарелку.

 Тут уж мадам Свистоплюшкина обеспокоилась не на шутку. Она налила

каберне себе и мужу, шумно выпила, еще раз налила, подсела ближе к купцу и по-женски его спросила:

 – Опять Стакашка, да?

 Купец выпил каберне. Оно было красное, компотное и кислое. "Джину бы сейчас...", подумалось ему, но тот был в кабинете, следовательно, в данный момент недоступен. Отчасти от этого, отчасти по совокупности обстоятельств, в господине Свистоплюшкине снова стала вскипать ярость.

 – Ну неужели же этот Самогонич, Стакашка этот, фициянт безродный, так уж мил нашему народу?! Трагикам нашим, бузуям?! Да и, в конце концов, князьям, боярам, купцам, опять же? А ведь без их поддержки ни один не поднимется. Да уж, милая, не один, и пусть не вытанцовывают, понимаешь ли, – ничего не смогут. Без купеческих денежек, без боярских связей, без влияния княжеского. Да пусть хоть двести Стакашек рвутся на пост высокий – а вот мамон им с хреном! Кто в Боярской ассамблее с бузуем разговаривать будет? Господин Бичеватенький, что ли?! Так у него с такими разговор короткий: хрясть – и в морду! Нет, ничего он без нас, милочек, не поимеет. Ни-че-го-шень-ки, мамон ему в нос!

 Госпожа Перепилкина в бананово-лимонном пеньюаре терпела услады любви от очередного поклонника, думая о перспективах банковского дела в связи с грядущими выборами Старшого Баечника.

 – Не ругайся при ребенке, – одернула его купчиха, поддевая свинину вилкой. Ребенок засопел. Она рассудительно продолжила:

 – Ну не поимеет, так и не поимеет. Важность какая! Жили же мы вон сколько без Сабантуйных Бригад, и еще столько же проживем. Не волнуйся ты так, стоит ли из-за этого нервничать?

 Она налила себе и мужу еще винца из графина. Свистплюшкин-младший, скрипя вилкой по тарелке, скрипуче засмеялся:

 – А будет господин Самогонич Старшим Баечником, обязательно будет!

 По ногам протянуло неприятным сквознячком.

 – Это почему же, Фрол? – одновременно обернулись на него отец и мать.

 – А нам так сегодня один господин из Сабантуйных Бригад так сказал. В форме он был, на рукаве половники такие. Он к нам в школу приходил, на урок истории. Сказал, что господин Самогонич непременно победит на этих выборах, а раз так, то Сабантуйные Бригады обеспечат нашей стране светлое будущее. А мы будем первым поколением, живущим в новом свободном обществе, где не будет богатых, а все будут равны. И потому нам всем нужно записываться в "Юнсаб", чтобы помочь господам Самогоничу и Колпачинскому в благородном деле освобождения нашей страны от осоцинского засилья.

 – Это что еще за "Юнсаб" такой выискался? – удивленно спросил старший. Он не узнавал своего сына.

 – Ну как же, папа, ты не знаешь? "Юнсаб" – организация юных сабантуйщиков, верных помощников, надежды, смены и боевого резерва Сабантуйных Бригад, всегда готовая довести правое дело освобождения Байковой Империи, Великой Очень до полного очищения страны от осоцинов.

 Последнюю фразу юный Фрол Свистоплюшкин прочел по бумажке, вытащенной им вместе со шпулькой и куском помета бдечо из кармана штанов ранее черного, а ныне рыжевато-неопределенного колеру. Аппетит старшего Свистоплюшкина, каким бы он ни был, теперь окончательно махнул рукой на купца и испарился в поисках других, более лояльных господ. Хозяин перегнулся через стол, нетерпеливо ухватил графин каберне за горлышко, плеснул себе в рюмку и употребил. Не надо думать, что так он проделал только от невежливости, просто в моменты стрессов ему всегда хотелось ополоснуть горло чем-нибудь покрепче.

 Господин Арбоглоталкин любовно выписывал завитки на лоне древнебайканской богини воды Балабы в комиксе на мифологическую тему "Совращение Балабы Мамоном".

 – И что же еще вам этот господин с половниками рассказывал? – пока отец волновался, вступила в разговор мать.

 – "Сразиться за Бивень всегда будь готов! – Всегда готов", – заглянув в бумажку, продекламировал сынок. – Так отвечают юнсабовцы на звонкий клич их старших товарищей, членов Сабантуйных Бригад. Юнсабовец всегда помнит и выполняет свои обязанности – горячо любит свою Родину, живет, учится и борется с осоцинами, как завещали Великий Баечник и генерал-шут Плоский, как учит Энциклопия, всегда следовать Уставу юных сабантуйщиков и Сабантуйных Бригад. Всей своей учебой, поведением и самой жизнью, каждый день и час, минуту и секунду, юный сабантуйщик должен подтверждать верность Сабантуйным Бригадам, генерал-шуту Колпачинскому и лидеру партии господину Самогоничу". – Фрол закончил чтение.

 – А еще нам этот господин сказал, что те, которые не запишутся в "Юнсаб" сейчас, при господине Самгониче будут получать в школе плохие отметки, а потом и вовсе их отчислят.

 – Да что за глупости, сынок, тебе наговорили! – всплеснула руками мадам Свистоплюшкина. – Никто тебя отчислить не посмеет. У нас, слава Баечнику, страна пока свободная. Хочешь – в школе учись, а не хочешь – дома учителей тебе наймем. Еще и получше будут.

 – Конечно, не отчислят, мама. Я же первый согласился туда пойти, – широко улыбаясь, сообщил продолжатель семейного дела, налегая на салат.

 Отец грохнул кулаком по столу.

 – Ах ты гаденыш, так ты что, к этим бузуям подвизался?! Вон из-за стола, и чтобы завтра же тебя там и духу не было. Petit salaud !

 – Да, Фрол, если доел, то давай-ка в комнату, уроки учить. Сегодня останешься без сладкого, – Свистоплюшкина, обычно спокойная, тоже была раздражена выходкой наследника. – Au revoir, mon fils !

Господин Балалайкин в своем кабинете подсчитывал, сколько прибылей за этот год принесли ему моржовые меха из Чукочаки и сколько убытков еще принесет жена.

 Наследник, злобновато поглядывая на предков, вышел в комнату, вихрем взметнув скатерку. Свистоплюшкин нервно дернул головой – ему показалось, что со стенки за ним кто-то следит. Но нет, это всего лишь декоративная маска галихчо качнулась в вихре, поднятом сыном. Господин Колхозноватич давно уже положил глаз на это произведение народного творчества. По его каталогам выходило, что маска представляла собой редкий образец из села Однопалкодваструново

– Ох, дите, – горестно вздохнула жена, наливая кагора. – Где только он такому научился?

 – Дите-то дите, а хамит. Ремня, видать, давно не пробовал! И в кого только такой выискался?

 – Уж не в тебя ли? – съехидничала мадам, желая обратить инцидент в шутку.

 Но она просчиталась. Не то сегодня было у хозяина дома настроение, чтобы с ним шутить и уж, тем более, поддевать его. И купец сорвался:

 – А ежели в меня ли, то что же?! Мой сын – и не в меня? Невменяемый, что ли?! Ты, понимаешь ли, тоже глупостей не городи! Что ж ему, в Стакашку быть, мамон? А?! В пакость эту?! Ты что же, Нана, сына моего хочешь, понимаешь ли, от господина Самогонича иметь?! Или от Колпачинского? А может, и вообще я тебе не муж, а так, погулять вышел?!

 Бедная госпожа Свистоплюшкина не узнавала мужа. Она жила с ним, почитай, уже полтора десятка лет, но такого Свистоплюшкина еще не видела. В волнении она опять потянулось к каберне, но купец стукнул по столу кулаком.

 – Да хватит тебе компот тянуть, Нана! Тут сын пропадает! Из-за какой-то вши, мамон ее, то есть его, подери, Стакашки! Нет, понимаете ли – мой сын...

 – И мой, между прочим, тоже... – вставила реплику в гневную речь его собеседница.

 – ... Наш сын, вот так вот запросто бузуям, шутам, понимаете ли продался. За хорошие, понимаете ли, отметки! Ну чтобы кто-кто, но наш Фрол?! Так весь род опозорить! Нет, ну подумать: Фрол – и с этими! Для того ли mon grand pere от заката до рассвета работал, плантации в Нюсиса-Угау насаждал, артель свою основывал, баржи-клипера, понимаете ли, закупал?! Для того ли батюшка мой семейное дело развивал, товарооборот, понимаете ли, повышал?! Фамилию Свистоплюшкин выводил в первые ряды купечества байканского? Дом наш торговый укреплял, рынки сбыта расширял?! Нет, ну скажи, ma tante (почему именно tante, было неизвестно – видно, просто в запале на язык пришлось), для того ли я сутками напролёт тружусь, то в Нюсиса-Угау на плантациях пропадаю, то по стране мотаюсь? Для того ли я ночи не сплю, отчеты сверяю, дебет-кредит подбиваю, каждую полушку подсчитываю, род наш свистоплюшкинский возвышаю, чтобы родной сын меня – вот так! С грязью меня смешал! И как я теперь буду в высшем свете выглядеть? Как я руку буду подавать господину Хреноплясову, господину Ырыызусничу, господину, понимаете ли, Трехдубовому?! И что теперь обо мне госпожа Перепилкина подумает?

 Насчет Перепилкиной он, пожалуй, сболтнул лишнее, поняв это по вспыхнувшим огонькам в глазах жены, и, не переводя дух, понесся дальше:

 – А представь теперь, что мне господин Бичеватенький при встрече скажет? "А, Свистоплюшкин, слыхал я, твой сынок к бузуям подался, а, купец, мамон тебе в нос?" А как мне после этого с господином Жирополным здороваться? А с господином Воротникзакладовым?...

 Госпожа Балалайкина в своей постели подсчитывала, сколько прибылей за этот год принесли мужу моржовые меха из Чукочаки и сколько она сможет потратить на свой гардероб.

 Перечень господ, которые не пришли бы в восторг от содеянного купцовым отроком, грозил затянуться. Необходим был решительный ход. И мадам Свистоплюшкина нашла его. Мудрая госпожа, изучившая все повадки мужа за годы их супружества, прибегла к единственно возможному выходу. Резко встав из-за стола, она быстро подошла к серванту (дуб мореный, век предыдущий, подарок господина Трехдубового к десятилетию бракосочетания), достала из-за дальней хрустальной вазы сувенирную стограммовую бутылочку "Можжевелового куста" (о существовании этой заначки муж не знал), рывком откупорила ее и почти что силой влила сорокапятиградусный напиток в горло расшумевшегося отца семейства.

 Джин отрезвил купца. Обалдело похлопав несколько секунд заслезившимися глазами и мотнув головой, он замолчал и безвольно осел на спинку стула.

 – Закуси, mon cher, – ласково, но и повелительно сказала ему супруга, подкладывая чуток свежего салата. Купец механически хлопнул пару ложек огурцово-помидорного месива, желудком усваивая джин, а головой – события, свалившиеся на него за сегодняшний день и особенно вечер.

 Жена же меж тем решила захватить инициативу. Она пересела на соседний к купцу стул, освобожденный Фролом от своего ига, выпила для храбрости еще немного каберне и, пока купец разбирался с нахлынувшей информацией, вкрадчиво, по-кошачьи, начала:

 – Ну, милый, ну, mon cher, mon petit, ну успокойся ты, любимый. Отдохни маленько, в отпуск, может, езжай. Давай на воды куда съездим, в Квакушкино, к примеру, ни разу там не была. Ты ведь за последнее время Стакашку этого разов в несколько чаще вспоминал, чем меня. Ведь так? Ну зачем ты так это все себе в голову берешь, а? Ведь жили же мы при всяких там правителях, и ничего, не померли же, и страна тоже. И при Баечниках разных жили, и при императорах жили, и при шутах, прости Баечник Великий, тоже ведь жили, и ничего ведь – выжили. И вот при Елеелине живём, и, тьфу-тьфу, не бедствуем…

 Господин Мухобойкин, почесывая нос, царапал надломанным пером на несвежей бумаге проект "О переименовании всех населенных пунктов Байковой Империи, Великой Очень, порядковыми числительными с целью упорядочения их учета и контроля".

 – Это кто же при шутах-то, понимаешь ли, жил? – счастливо ухватив слабину в рассуждениях жены, оживился купец. – Уж не ты ли? Иль не Фрол наш? А, Нана? – и он победно выпил на глазах у посрамленной супостатки полный стакан красного каберне, внутренне усмехаясь: "Моя взяла".

 Но благоверная госпожа была не столь-то проста, дабы клюнуть на такую нехитрую уловку. О нет, муж и не подозревал, какую ловушку она ему приготовила.

 – Ну, при шутах не при шутах, а вот при господине Перепилкине уж точно неплохо жилось. И тебе тоже, а? Не так ли? – хитро взглянув, произнесла Нана елейным голоском, не побрезговав при этом еще стаканчиком винца.

 – При Перепилкине, при Перепилкине... – раздраженно повторил хозяин, соображая, что бы еще выдвинуть ей в пику, как вдруг до него дошел страшный удар милейшего создания. – При Перепилкине... – еще раз вымолвил он и осекся.

К тому были причины, и весьма немаловажные. Дело в том, что господин Перепилкин занимал пост Великого Баечника как раз перед нынешним его обладателем, придурковатым господином Елеелиным, и делал это небезуспешно. Как раз на время его правления и пришелся невиданный экономический рост острова Энциклопии, открытие на его шельфе Гадюкинского месторождения нефти, строительство горнорудного предприятия в южных отрогах Энциклопического хребта и промышленная разработка гуано бдечо на его восточных склонах. Однако для судьбы господина Свистоплюшкина гораздо важнее было, что данный господин Перепилкин приходился дядей неоднократно упомянутой в предыдущих главах сего сочинения госпоже Перепилкиной, причем дядей, как вы поняли, весьма влиятельным. И ежели бы наш купец во время оно был бы достаточно настойчив и склонил эту самую госпожу к сожительству, а затем, возможно, и к браку, то это грозило бы ему хорошей карьерой в верхах байканской политической элиты, и – чем Мамон не шутит? – возможным путем к должности Великого Баечника. Однако с госпожой Перепилкиной, как известно, у купца не сложилось, посему этот политический путь для него оказался закрытым, да и не стоило о нем вспоминать.

Господин Байканицын водил волосатым пальцем по нонпарели Байканского Орфоэпилептического словаря: "сторукий... сторцевать...сторцованный... стосвечовый... стосковаться... эх, мамон, что за напасть, и здесь нету!"

Собравшись в кучку ("У-у, компот паскудный!"), купец сообразил, какой отпор он даст Нане, так исподтишка ужалившей его. Он уже просчитал каждый свой ответ на ее каверзные вопросики... Но тут госпожа Свистоплюшкина, женским чутьем уловив какие-то перемены в его лице, обезоруживающе улыбнулась и спросила:

– Ну и что, а?

 И тут-то Свистоплюшкин заколебался. Его непоколебимая уверенность в себе и своей правоте дала трещину. А в самом деле, чего это он так зациклился на этом фициянтишке? Да неужели же эта рыбьеглазая бузуйная серятина заслуживает такого внимания? Ведь, мамон побери, права же в конце концов женщина: кто такой Стаканий Самогонич и кто такой купец Свистоплюшкин? Величины (не без удовольствия отметил он) несопоставимые. Да и правда, какая, в общем-то, разница, кто будет у штурвала корабля байканской государственности?

Демократия, установившаяся после II Шутовского нашествия выдержала испытание временем и оказалась достаточно прочной, чтобы противостоять различным вольнодумным идеям каждого нового Старшого Баечника. Вот, к примеру, один исторический факт. Лет 25 назад тогдашний Баечник господин Колченосый вознамерился ввести нормирование воздуха, потребляемое каждым подданным империи в размере 135 литров в день, обложив перерасход прогрессивным налогом. Между прочим, эта была одна из первых идей государственной важности господина Мухобойкина. Но прокатившаяся по островам волна выступлений народных масс под руководством бузуя Пафнутия Ватникова, вошедшая в историю под как "Воздушные Бунты", вынудила реформаторов отказаться от столь перспективного пути пополнения государственной казны. Особенно сильны оказались выступления в Хачине, где их возглавил совершенно юный господин Бичеватенький, еще не ставший к тому времени боярином. Собственно, именно этим он сделал себе имя, положил начало политической карьере, столь успешно развивавшейся в последующие годы, а также нажил в лице Мухобойкина непримиримого врага.

 Господин Кия-Лоэке в артели "Пух-Перо" на свалке Коя-Саякю чистил разобранный пулемет, насвистывал веселый мотивчик и мечтал скорей попасть на Пегматину, занявшись там настоящим делом.

 Нет, что бы ни говорил купец о "компотности" и "кислячести" каберне, оно положительно способствовало активизации его мыслительного процесса. Или это джин ему помог? Мысли нашего героя от сиюминутных политических страстей постепенно устремились ко горним высям, к вечному и нетленному. Да есть же, девствительно, и вечные ценности. Есть же, кроме Стакашки, и это бездонное небо, и это солнце в облаках, и пляжи Свиньянии, и горы Хачины... Есть же у купца дом на Адлявасовской, есть теперь и домик в Коя-Саякю, есть и любимое дело в Нюсиса-Угау, приносящее к тому же неплохой доходец. Есть же, наконец, семья, есть любимая жена, с которой худо-бедно, но уже десяток лет прожито. И нельзя сказать, чтобы это были худшие годы в его жизни. Есть сын, к которому, в конце концов, должно перейти семейное дело Свистоплюшкиных, как некогда оно перешло от деда купца к его батюшке, а от того – к нынешнему владельцу. Правда, сегодня сыночек малость ему подкузьмил, но он, несомненно, одумается и гордое имя рода Свистоплюшкиных не будет смешано с каким-то там "юнсабом". Одумается, непременно одумается, а как же иначе?

 Такими или примерно такими мыслями полнилась голова хозяина дома на Адлявасовской. Время между тем близилось к позднему, часы показывали четверть одиннадцатого, и купцу после съеденного и (особенного) выпитого все более хотелось в опочивальню, поближе к заветной бутылочке с джином (выпить на сон грядущий) и кровати (откинуться и забыться).

 Однако мадам Свистоплюшкина явно имела в отношении мужа совсем другие намерения. По вспыхнувшим в ее глазах огонькам и румянцу на щеках было заметно, что каберне оказало на нее действие не столько успокаивающее, сколько эротически возбуждающее. Она все теснее жалась к супругу, руки ее все откровеннее тянулись к интимным местечкам купца, и в конце концов сила природы восторжествовала. Крепко поцеловав муженька в губы, Нана увела его, уже совсем сонного и размякшего, в супружескую спальню.

 Господин Очеркиркин, скрючившись в кресле над коричневой коленкоровой папкой, наполненной рукописями, напряженно строчил очередной черновик чего-то.

 В соседнем дворе по-шакальи выл боров, и ветер пытался сорвать портреты Стакашки со стен и заборов. В тон ветру скрипела кровать.

Продолжение: http://proza.ru/2001/12/06-43