Мочи их, бача!

 
       Послали меня от ЦК комсомола поехать на вывод советских войск из Афганистана. «Ты, Санёк, классно поёшь. Надо поддержать наших уходящих оттуда ребят, чтобы им не было грустно», - поставил задачу Олег, председатель комсомольской ячейки воинов-интернационалистов. «Так у меня ж песни – грустные!» - возразил я. «А ты, когда от меня вернёшься домой, посиди трошки и сочини парочку весёлых!» - пошутил Олег. И тут же, словно опомнившись, что сказал глупость, добавил: «Да и не важно это – грустные, весёлые! Главное – пацаны увидят вас живьём, вернувшихся, не скисших, нашедших своё место в мирной жизни. Увидят – и подумают: чем мы хуже? Если они смогли, сможем и мы! И на душе у них станет спокойнее. Мы же могли вас и не тревожить! Одного Кобзона за глаза бы хватило как артиста. Человек пять часов подряд может петь патриотику! Но Главный сказал: «Надо разбавить народных артистов нашими ребятами. Так будет правильно со всех точек зрения». «А кто мне говорил, что Афган – его вторая родина, и что он хотел бы ещё раз когда-нибудь там побывать? - подкузьмил меня напоследок Олег. – Свои же мужики будут тебе завидовать – да ещё как!»

Надо сказать, что эту «семитскую» тему земли обетованной я не раз бурно обсуждал со своими товарищами – ветеранами Афганистана. С одной стороны, это было вызвано, мягко говоря, нехорошим отношением к нам властей, с другой – ностальгией по настоящему боевому братству. Некоторым ветеранам Афганистана на родной земле после возвращения было так хреново, что многие мечтали вернуться обратно в Афганистан. Это поначалу казалось всем необъяснимым парадоксом – как же так, родная земля, а не греет! Вот мы и изводили время в поисках ответа. А ответ лежал на поверхности: общая опасность сплачивает людей и отсеивает подонков. Но не будешь же нарочно создавать себе эту опасность! Многие ведь уже отцами стали, пора было подумать о будущем своих детей! Но, в то же время, я хорошо понимал, что в этот раз со мной точно ничего плохого в Афгане не случится. Два раза в одну и ту же воронку снаряд не падает…

Сказано лететь – сделано. Мы быстро оформили командировочные – и, переодевшись в «зелёнку», полетели в Термез, почему-то не на обычном рейсовом, а на грузовом самолёте. Летели долго, около пяти часов. В грузовом отсеке, где мы находились, справа внизу зияла такая огромная дыра, что, когда мы набрали высоту, я испугался, что разреженный воздух стратосферы через эту дырку заполнит весь грузовой отсек, и мы начнём задыхаться. Или замёрзнем к чёртовой матери. Там же неслабый минус за бортом! Но этого почему-то не произошло. В Термезе, куда мы, в конце концов, долетели, нас уже ждали с хлебом, солью и выпивкой. Так мы и провели, от застолья к застолью, несколько дней, пока ждали разрешения на пересечение границы.

Однажды меня отвёл в сторону человек, представившийся сотрудником ГРУ. «Ты, я слышал, неслабо стреляешь? - сказал он. Можешь помочь нам напоследок в одном важном деле?» «В каком Деле?» - насторожился я. «Да надо обучить пацанят афганских кучевой и точечной стрельбе. Сам знаешь, что у Наджибуллы в резерве остались одни подростки, чтобы защитить Революцию. Конечно, вряд ли их надолго хватит, но они рвутся в бой, а умеют пока мало. Вот и надо их немножко подучить… Сможешь?» «Плохи дела Наджибуллы, если уже до бачат добрались! – подумал я. – Как у Гитлера в последние дни Берлина…»
- Смогу, конечно, какие проблемы?
- Значит, я могу доложить начальству?
- Вполне.
- Тогда сегодня ночью переправим тебя через речку. В Мазари-Шариф, там у них центр боевой подготовки подрастающего поколения, - подытожил ГРУшник.

Когда меня доставили на точку, там уже вовсю шла артподготовка. «Учебные стрельбы», - подумал я. Каково же было моё удивление, когда, взяв бинокль, я увидел, что вместо мишеней у них – люди в чалмах бегают!
- О, мушавер, шурави! – подбежал ко мне бача лет двенадцати, - посмотри, хорошо ли я стреляю. Это какое-то новое ваше оружие.

Я посмотрел на это чудо техники. Как же я буду учить ребёнка? Я сам ни разу не имел дела с подобными штуковинами! Это был огнемёт с оптическим прицелом!
- А ну-ка отойди, сказал я на фарси, я хочу посмотреть в прицел, что там творится…
Оказывается, пока мы с бачой беседовали, духи настолько осмелели, что, хоть и перебежками, но почти в полный рост приближались к нашему модулю.

- А ну-ка, давайте, соколики-сволочата, подходите поближе! – пробормотал я и тут же дал команду баче. – Тебя как зовут? Ахмад? Давай, Ахмад, сделаем так: я буду глядеть в прицел, а ты будешь стрелять. Как только крикну: «Бача, мочи!» - так сразу жми на гашетку. Понял, Ахмад?
- Бали, мушавер! – откликнулся Ахмад. – Всё понял.

       И как начали мы с ним мочить этих гадов!
- Это вам за Сережку! – кричал я. – А это вам за Богдана! А теперь вам – за Андрюху! Получили? То ли ещё будет! Вот мы споёмся ещё крепче с бачой и покажем вам кузькину мать, негодяи! Совсем озверели! Уже на детей попёрли! Мочи их, бача!

- Эх, бачата, бачата! – сказал я самому себе, когда уцелевшие духи отошли. Если бы у наших кремлёвских старцев были мозги, всё могло бы быть по-другому! Даже я всегда могу сказать, кто выиграет матч, «Спартак» или «Динамо», если знаю положение дел в команде. А эти! Иметь такую базу разведданных – и не догадаться, что эту страну мог удержать в руках один-единственный человек. Ахмад Шах Масуд, национальный герой афганского народа. Какой тут социализм к чёрту! Нам бы на своей территории выстоять – вон, что теперь в Польше творится!

А духи то ли снайпера забыли с собой захватить, то ли укрытие наше оказалось на удивление прочным, всё никак не могли нас достать хотя бы мелким осколком. И слава Богу. А то на мне, конечно же, не было даже простенького бронежилета. Я же не на войну ехал! И вообще отношение к Афгану как к некой «земле обетованной», где царит крепкая мужская дружба, спаянность, взаимовыручка, из-за чего я, в сущности, и поехал сюда во второй раз, как-то во мне потихонечку рассосалось. Наверное, просто нельзя два раза войти в одну и ту же речку: всё неуловимо меняется!

- Мочи их, бача! – крикнул я, что было мОчи, когда духи опять полезли.
Для лучшей синхронности наших действий я придумал простую нехитрую штуку: разглядев душманов и скорректировав прицел, я хлопал ладошкой бачу по спине и кричал «мочи!» И всё получалось как нельзя лучше. Мы с бачой замочили, как минимум, человек двадцать.

И тут произошло самое невероятное: на небе, где ещё минуту тому назад самый пристальный взгляд не обнаружил бы ни одного облачка, вдруг скопились полчища чёрных дождевых туч. Резко задул афганец – и через минуту ураганный дождь уже вовсю кромсал наше ветхое глиняное убежище. «Дождь идёт в горах Афгана – это странно, очень странно!» - вспомнились слова из песни нашего замечательного барда-афганца, классика военной песни Игоря Морозова. Глина быстро размывалась, и я с ужасом подумал, что через несколько минут нам некуда будет укрыться от прицельного духовского огня. Что же делать, что предпринять? Духи опять осмелели и начали обстреливать нас даже из гранатомёта. То, что не успевал сделать дождь, довершали вражеские снаряды… Скоро мы останемся совсем голенькие… «Мочи их, бача!» - рявкнул я от осознания полной безнадёги…

И тут наш модуль вдруг начал уменьшаться в размерах, съёживаться на глазах, как бы компенсируя разрушенное пространство уменьшением объёма помещения. С каждой каплей дождя, с каждым попаданием духов помещение, где мы находились, сворачивалось в трубочку и уплотнялось, лишая нас пространства. «Ну, вот, этого ещё нам только не хватало!», - воскликнул я, когда стены и потолок начали сдавливать нас со всех сторон. Ядрена матрёна! Замуровало все двери и окна, оставалась только маленькая бойница для дула огнемёта, но о том, чтобы в эту щель мог пролезть человек, не могло быть и речи! «Бог ты мой! Так бесславно погибнуть!» - промелькнуло в сознании. – Надо что- то предпринять! Неужели же нет никакого выхода?»

Я ещё что-то кричал, матерясь на какой-то гремучей смеси персидского и русского языков, как в комнату начали пробиваться первые солнечные лучи. Я перевернулся на другой бок и продолжал воевать. И только к полудню окончательно проснулся. Зайдя в ванну и посмотрев на себя в зеркало, я увидел, что волосы мои взъерошены, глаза навыкате, и под глазами – синие мешки. «И приснится же такая х… чертовщина! - воскликнул я, удивляясь проискам тонкого мира. Вроде не пил одеколон вчера вечером! Тьфу ты, прости Господи!»

Но, что интересно, в снах наших – не знаю, к счастью это или к сожалению, далеко не всё – вымысел. Как правило, он составляет не более 50-ти % увиденного. Остальное – самая, что ни на есть, быль, иногда укрупненная свежими, но столь же достоверными деталями.