Дачники

       ЗНАКОМСТВО

В середине июля запахло осенью. Пошли холодные, как в октябре, дожди, и потемневшая зелень устало никла под ледяными каплями. Дачники надевали все теплые вещи, какие могли найти в своих домах, и ожесточенно вслушивались в прогноз погоды, ожидая хотя бы намека на потепление. Но Гидрометцентр был непреклонен, и обещал только перемену ветра с северо-западного на западный, да опостылевшие осадки. Дети устали сидеть по домам и при первых признаках очередного окончания дождя спешили на улицу, находя удовольствие уже в том, что могут побегать по переулку, загребая носками резиновых сапог мокрый песок. В домах начали подтапливать печи и вечером над Нолей тянуло сладким дымом. Непогода объединила дачников. Старшее поколение собиралось в доме Нины Васильевны, смотрело телевизор (только в ее доме он был) или играло в подкидного. Старшее поколение - это пенсионеры: Николай Борисович из Мурманска, питерцы Лилия Павловна с мужем Игорем Владимировичем и сама Нина Васильевна, местная уроженка, а теперь жительница Москвы. Иногда к ним присоединялся дядя Леша, художник, перебравшийся в Санино на ПМЖ пару лет назад. Затем шли «девочки»: сорокапятилетняя Оля, Мариночка - неопределенного возраста, Варя и две подружки Вари - Кира и Елена, приехавшие с детьми на пару недель. Всем было к сорока или за сорок - они собирались по вечерам то в Олином доме, то в угловом Варином, изнывали от скуки, обсуждали своих мужей, говорили о детях, о ценах, еще о чем-то. И расходясь по домам, были рады, что день закончен. Главные дачники - дети, отправленные с мамами и бабушками в деревню на лето, в это время уже спали, а подростки спешили к речке, где их ждала своя жизнь, непонятная взрослым, и откуда их в результате прогонял дождь, не давая ею насладиться.
       Я не приезжала в Санино года три, да и в этот год смогла выбраться только в начале июля. За время моего отсутствия дом просел и зарос до самых бровей. Пришлось искать по деревне косу и неуклюже размахивать ею, пытаясь расчистить тропинку к двери. Наверное, мне было бы смешно думать, как я выгляжу со стороны, но десятикилометровый путь от станции с рюкзаком и сумками в 6 утра после беспокойной ночи в вагоне притуплял чувство юмора. Можно было бы поймать попутку. Можно было бы, если бы мне попалась по пути хотя бы одна машина!
 Из зонтов веха и лебеды, вымахавшей в мой рост, вылетали армии мошки и дремавшего комарья. Коса вязла в траве и норовила вырваться - руки болели. Что остается женщине, приехавшей зализывать раны за 800 верст, прошагавшей еще десяток и оставшейся один на один с коварным бурьяном? Правильно, плакать! Именно этим я и занялась. Занятие, надо сказать, непродуктивное, но терапевтически оправданное.
- Утро доброе! Ба-а-а!
В это «ба - а!» было вложено столько оттенков, от удивления, до жалости, что я повернулась. Лохматый и мрачноватый дядька с пустыми ведрами, по уверению суеверов - плохой знак, эти самые пустые ведра. Обладатель ведер явно не местный, в Санино только один представитель мужеска пола, и его я помню. Но и не дачник, те цивильнее, хотя, за прошедшее время и в деревне все могло перемениться, и дачники могли одичать…..
А через час был выкошен бурьян, сбиты доски с окон и двери, и вообще, жизнь стала налаживаться. Алексей Георгиевич, посрамивший суеверов, несмотря на сумрачную внешность и два пустых ведра, оказался милым человеком, доброжелательным и вовсе не мрачным, и я заметила с удивлением, что впервые за многие месяцы мне хорошо, спокойно и просто. Это граничило с чудом, ведь, я ехала, надеясь, что постепенно приду в себя. Представляла, как мужественно я буду переносить свою скорбь, как буду «брать себя в руки». Короче, готовилась носиться со своей болью, как с пресловутой торбой, но, увы, кажется, этого удовольствия лишилась. Мне расхотелось «страдать», Бог с ним, с тем, по поводу кого я собиралась угрызаться тоской по глупому бабьему навыку, и со всем, что с ним связано! Так началось наше знакомство с дядей Лешей, о его многочисленных талантах я узнала позже, а пока, просто была ему благодарна за помощь и отсутствие любопытства.
 Я потихоньку обживала одичавший дом, сушила на солнцепеке подушки и ветошь, отсыревшую за прошедшие весны, обновляла старые знакомства, удивляясь подросшим детям, да слушала огородные новости. А потом задождило.

       О ПОЛЬЗЕ ДРОВ И СТРАННОСТЯХ ИМЕНИ
       
Хорошо когда в твоем доме есть печь, но если нет дров от неё мало пользы. Такой замечательный вывод мне пришлось сделать в первую ночь похолодания, и ещё оказалось, что электрическая плитка совсем не приспособлена для обогрева, это, потрясающее новизной, открытие было сделано благодаря поставленному опыту. Заснула я на рассвете, после тщетных попыток растопить печь остатками старой табуретки, в промозглой задымленной комнате, под бормотание дождя, а через пару часов тревожного сна вышла на поиски топлива. "Откуда дровишки?- Из лесу, вестимо!" Конечно, теперь все проще, и дровишки можно заказать в Орехово по сходной цене, но машина дров - это много, мне не нужно столько, значит, необходим компаньон, тот, кому пригодится их большая часть, местный. Я направилась к Нине Васильевне. Потом к бабе Вале, потом к аборигену Боре-Коле, все были готовы пожертвовать мне немного поленьев, но заказывать машину отказались.
- Ты, ...ля к Лехе сходи, у него дров во - и Боря-Коля махнул ладонью надо лбом - может, продаст, а, то на .... тебе машина, все равно все зимой с.....(в смысле разворуют)
Боря-Коля, надо сказать, одна из местных достопримечательностей, и благодаря своему необычному для севера России двойному имени, и в связи со своей широкой известностью в округе. Известность его вполне заслуженная, уже лет тридцать он чинит любые самоходные механизмы, от полностью "убитых" тракторов до новеньких заартачившихся "Жигулей". Он ставит на ноги, точнее на колеса, самых безнадежных, потому и спиртным – всероссийской валютой - обеспечен. Его звали перебраться в район, но Боря-Коля наотрез отказался: "Че, я поеду...? У меня тут и огород, и все..." - на самом деле в Орехово у него друг Славка, и вдова Алексеенко, да и возраст.... Боре-Коле к шестидесяти.
 Историю же своего имени рассказывает абсолютно всем, когда сильно пьян, вполпьяна он неразговорчив. История такая. Мать назвала его Борисом. "Так и записала - Борис Ефимович Лебедев" (он всегда полностью называет свое имя по паспорту) А бабка потащила его крестить да забыла (!) как его зовут, ну, и крестили Николаем. Началась путаница мать - Борькой, бабка - Колькой. "Не буду, говорит, другим звать, так батюшка крестил!" Все неудачи в личной жизни Боря-Коля связывал почему-то исключительно со своим двойным именем, и почем зря ругал бабку, пока кто-то из приезжих не сказал ему, что в Европе двойные имена не редкость. Теперь его рассказ звучит иначе, но бабку он все равно ругает. Наверное, по привычке.
Итак, я направилась к дому Алексея Георгиевича. Пока я бродила по Санино, штормовка вымокла и начала сказываться усталость от бессонной ночи, но возвращаться в выстуженный дом без надежды растопить печь не хотелось. Я решила, что если и тут последует отказ, я воспользуюсь предложением Нины Васильевны, возьму у неё пять - шесть поленьев, отосплюсь в тепле, а там что-нибудь придумаю. Эта мысль меня успокоила. Все-таки вечерний туман над Нолей и сорочий стрёкот по утрам стоят того, чтобы потерпеть неудобства. А шелест дождя по крыше, а бурундучья нора в сенях, а окаты бревен серого бархата, такие теплые на солнце, а вкус воды, а галичская даль, что открывается с Волковой горы - вся в просинь? Разве они не стоят?
Огромный "кавказец" вырвался из будки, как только я попыталась войти в калитку, хорошо ещё, что цепь оказалась коротковатой! Собака надрывалась минуты две, а потом на шум выглянул и сам хозяин дома.
- Радуга, место! Фу! Место, сказал, дура. - Псина неохотно полезла в будку, гремя цепью и оглядываясь в мою сторону. Алексей Георгиевич встал у будки, удерживая Радугу - Идите в дом, не стойте.
- Да, я на ми....
- Идите в дом, говорю, там все и расскажите.
Как тут было не послушаться? Уже в сенях я начала извиняться и объяснять цель своего визита. Говорить, что, мол, Борис Ефимович, сказал мне....
- А-а, Мария-Мирабелла! Правильно сказал. Да, вы проходите. Куртку снимайте, она мокрая.
- Спасибо, я на минутку. Так, что вы мне ответите?
- Дрова я вам дам, само собой, только давайте договоримся сразу, о деньгах речи не будет. И еще предложение, я схожу с вами, отвезу дрова, а заодно и печь гляну, не отказывайтесь, примите это просто как помощь, без всяких там...- и он постучал себя указательным пальцем по лбу. - Хорошо?
Хорошо. Только странно. Мы так привыкли, что подаренное нам дариться с умыслом, с некой перспективой отдачи, посему принять помощь "просто" не умеем. Не способны принять может быть ещё и потому, что и сами дарить "просто" не можем. И я сказала об этом.
- Пойдемте за дровами.

       ПОСИДЕЛКИ
 
Жизнь дачника, конечно, отличается от жизни местного обитателя. Во-первых, потому, что дачник может позволить себе блаженное безделье, лето для дачника - время отдыха, даже, если отдых - прополка огорода. Он может полоть, или гулять, или ловить рыбу, а может вообще ничего не делать - обитателю деревни такой выбор не предоставлен. Хочешь - не хочешь, а огород и живность необходимы. Лето коротко, а зима, особенно северная, шутить не будет. Во-вторых, горожанин, вырываясь на природу, попадает в непривычные для него условия отсутствия шумового фона, квартирной и транспортной скученности, и.т.д. К исходу второй недели, когда придешь в себя после кислородного удара и отоспишься, начинается голодание, шумовое и событийное. Проще говоря - скука. А если к этому ещё и дождь... Разумеется, я не исключение. Просто, "всяк молодец на свой образец".
К "девочкам" присоединяться мне не хотелось, хотя, по возрасту они мне ближе. Насколько мне известно, Варя старше меня всего на год, но деток у меня нет, готовить я не люблю, а одиночка в дамском кругу всегда вызывает пустое любопытство, замаскированное под сочувствие - как же ты так, что же случилось? Дамам подай историю если не романтическую, то хоть печальную, а где я её возьму? Все просто до банальности.
 В пенсионный кружок меня тоже не тянуло, но Нина Васильевна приглашала несколько раз, и отказываться было уже неловко. «Посижу часик - и в нору, к книжечкам, все будут сыты, а кое-кто уцелеет» Конечно, телевизор - развлечение сомнительное, но дареному коню нет смысла заглядывать в пасть. И, потом, никто не заставляет меня всматриваться в экран.
В тот вечер заседание пенсионного клуба проходило неполным составом, у питерцев приболел семилетний внук, и Игорь Владимирович пришел один. Николай Борисович, ездивший в Галич, привез песочный торт, а я купила в Орехово коробку "Зефира", поминая добрым словом наступивший капитализм, принесший "Ассорти" и "Зефир", а также "Кент" и "Мальборо" в каждое российское село. Разговор за столом тянулся вяло, на экране мелькали какие-то странные люди, и звукооператор то и дело включал "смех", очевидно, что бы смотревшие не ошиблись и засмеялись там, где положено. Мои пенсионеры, как собака Павлова, выдавали реакцию точно в указанных местах, и вдруг я поняла, что кто-то осторожно ощупывает мое колено! Аккуратненько так....Будь я юной барышней, я бы, наверное, испугалась. Заглядываю под стол, ба-а! Вовсе это не Барсик, а шаловливая ручонка "одинокого" питерца! Сам он при этом смотрит в экран.
- Игорь Владимирович, а, что вы ищете на моем колене? Может, и я поищу, глядишь, чего найду. - Я не думала, что сказанное попадет в телевизионную паузу, говорила я тихо, но услышали все! Если бы не хохот за моей спиной, была бы гоголевская немая сцена. Я извинилась, поздоровалась, проходя мимо смеющегося Алексея Георгиевича (давно он в дверях стоял, интересно?) и вышла. Вот тебе и визит вежливости!
Небо, Боже мой, какое небо! Тучи унесло к востоку, и на небесном густо синем атласе рассыпались бисером холодные звездные брызги. У своего дома я стояла, запрокинув голову, и никак не могла оторваться от неба, пей, моя душа, пей до сытости!
- Нравится?
- Да. Спокойной ночи!
- На меня-то вы за, что сердитесь? Как ваша печь?
- Алексей Георгич, милый вы мой, я не сержусь, мне противно, но вы, конечно, не при чем, все, эта тема закрыта. А с печкой все отлично, спасибо. Как ваша Радуга? Кстати, почему она - Радуга?
- Шерсть с отливом была, вот и назвал Радугой.
Мы долго сидели на ступеньках, почти не разговаривая, курили и смотрели в темнеющее небо.

       ВОЛКОВО

Если миновать поле и влажный овраг, а потом подняться на холм, попадешь в Волково. Когда-то это место было людным, теперь же оно похоже на кадры из фильма-катастрофы: завалившиеся избы, упавшие столбы, с которых давно срезаны провода, одичавшие сады, где доживают свой век полузасохшие деревья, осыпанные мелкими яблочками - кислушкой. В покинутых домах потихоньку умирают печи, забывшие березовый жар, они смотрят развороченными жерлами в даль, им некого больше греть. Все, что можно унести и продать, давно унесено и продано. Рука, так заботливо резавшая солнца и коников на наличниках, не спасла их от разрушения. И все-таки, как они прекрасны, эти коники, скачущие вдоль ослепленного окна! Приходя в Волково, я первым делом иду к ним. Есть и еще один дом, который я всегда навещаю, там, ждет меня богатырская печь в выбитых изразцах, она вся в шрамах, но как не пытались вырвать из нее чугунную плиту, как ни долбили ее ломом - она стоит. Огромная, широкая, а на ней сидит Сирин! Самый настоящий. Единственный полностью сохранившийся изразец.
Дожди утихли, лето потихоньку возвращалось, и я отправилась в Волково. Бурьян, провалившиеся крыши, все как всегда. Вот и коники с солнцами! Здравствуйте, милые! Здравствуйте, мои хорошие! А вот и заветный дом. Я пробралась по выломанному полу, печь осыпалась, все-таки вырвали плиту, мерзавцы. Сирина не было! Мне показалось, что я падаю, что еще, чуть-чуть и я сойду с ума. Знаю, это - глупая фантазия, но для меня этот Сирин в опоганенном доме был чем-то большим, был надеждой, надеждой на то, что песня радости спрятана, скрыта за истерзанным ликом моей земли, что и в моей разоренной, разворованной душе ещё живет райская птица. И, что она не улетит, не бросит....
Знаю, все знаю, вещь есть вещь и нельзя надумывать себе "знаки", но как я выбралась из этого дома - не помню. Боже, мой, Боже, почему? Долго ли я сидела на рухнувшем столбе, час или больше, но ноги не шли. Домой я брела с трудом, хотелось лечь и заплакать.

       19 АВГУСТА

Восемь верст до Успенского, их надо пройти пешком, и так же обратно, итого шестнадцать. Это не так много, как кажется сначала. Идешь сквозь Орехово, потом через мост, потом сворачиваешь в лес, мимо лесопилки, мимо железной дороги, а тут и рукой подать, вот, и Успенское. На Преображенье освящают яблоки, это тоже теперь всем известно, но у меня нет яблок, да это и не важно, я иду налегке. Со дня похода в Волково прошло две недели, я поуспокоилась, ощущение горечи притупилось. Пусть будет, как будет, как Ты решишь про нас. Тебе виднее.
С Ниной Васильевной и Николаем Борисовичем мы разговаривали при встрече, как и раньше, питерцы со мной не здоровались, да и Бог с ними. Единственным человеком, с кем общение приносило радость, был Алексей Георгиевич. Он рассказал мне, как сбежал из Москвы, да и я тоже многое рассказала. В гости он не напрашивался, к себе не звал, короче, просто знакомство. Тем более приятное, что знал он куда больше меня, это проскальзывало само собой, и мне было о чем спрашивать. Всякие глупые мыслишки надо гнать сразу, так, что это и хорошо, что никаких совместных посиделок, встретились над вечерней Нолей - поговорили, и все. Но рядом с ним мне становилось тепло.
 Позавчера вечером он уехал в Кострому и просил кормить Радугу, а вчера состоялся мой дебют в качестве кормилицы. Дебют не слишком удачный, надо признаться. Итак, я иду из Успенского, иду из церкви. По дороге в Ореховском магазине я покупаю мороженую курицу, все дело в том, что Радуга - дама суровая. Я её боюсь, а она меня нет, и мы обе знаем об этом. Так, что курица - неприкрытая взятка с моей стороны.
 Солнце над самой макушкой, значит за полдень, пока я дойду до дома, пока сварится курица, вот и вечер, а там приедет дядя Леша, и пусть сам разбирается со своим волкодавом.
 Уже в поле, за Орехово меня нагоняет "УАЗ"ик:
- Садитесь.
- Добрый день, я думала вы только к вечеру приедете.
- Так получилось. Я в Галиче заночевал, если честно, волновался, как вы тут без меня. Кстати, везу одну вещь, работу взял, может и вам будет интересно глянуть.
- Будет интересно.- Чувствую, что краснею, как девочка.
- А, что это течет из пакета?
У моих ног лужа! Видимо, курица подтаяла, и вот, теперь пакет разорвался, и все это растеклось безобразной кляксой. Пришлось рассказать о своем "коварном" плане. Алексей Георгиевич смеялся всю оставшуюся дорогу.
- Вам смешно, а она, вон какая, не Радуга, а цунами какое-то.- Это я сказала, когда мы въехали во двор его дома и собака, обезумевшая от радости, стала рваться с цепи.
Вещь, привезенная для работы, оказалась иконой 17-го века, аналойной иконой.
- Это апостол Иоанн.
- Да, Богослов. - Алексей Георгиевич посмотрел на меня с удивлением, и я увидела, что глаза у него цвета голубиного крыла - Вы знаете иконопись?
- Знаю, наверное. - На меня вдруг навалилась усталость, я оглядывала комнату, сидя на табурете. Банки с кистями, пузырьки, кастрюльки, холсты, повернутые лицом к бревенчатой стене - мастерская, как мастерская, только печь с лежанкой по центру. Диван, книжный шкаф, иконный уголок, а под ним... под ним Сирин! Тот самый! Даже небольшой скол там же! Птица моей радости! Никуда не улетевшая птица! Она сидела на полке, поблескивала глянцем майолики и улыбалась.

       НЕВОЗВРАЩЕНЦЫ

Врать не буду, первая санинская зима была для меня не легкой, но когда стал оседать снег, мне стало жаль, что она уходит. Скоро, очень скоро, когда снег совсем сойдет, а ольшаник за Нолей укутается зеленым пухом, я, стоя на Волковой горе, скажу проснувшейся земле: "Здравствуй, родная!", я скажу это шепотом, но земля услышит и ответит. Ни я, ни Радуга, ничего не расскажем, когда вернемся домой, иначе нам погрозят пальцем и скажут: "У-у, язычницы!". Это будет нашей тайной, правда, Радуга? А потом будет май, мы будем сидеть по вечерам на крыльце, уставшие от огородных забот, и пить тишину. С нами рядом будут: Радуга, Сирин и деревянные коники, несущие на спинах солнце.
 А потом приедут дачники.