Вьятишков. Перчатковая Площадь

"Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку."



*


-Всё сметается, когда снисходит предначертание, что сокрыто от человека глубоко внутри и до которого очень долгий путь грязи и слепоты проходит тот, чьё сердце открыто, тот, чья Вера сильна. Так как в душе нашей такие тёмные болота, такие неровные углы, это и есть самое что ни на есть сложное. А если уж из себя хоть капелька света непосильным трудом добыта - вот тогда и вокруг свет. Тогда вокруг и цветочкам, и животным, и человеку тепло. -



Накатило на него уже с вечера. Беспокойные мысли рвались из головы с силой встречного южного ветра, мозги переворачивались в черепной коробке словно яичница на горячей сковородке. Шельма и Каналья к весне наконец-то научились ловить мышей, иногда даже потчивали его свежепойманной серо-бурого цвета, радостно заискивая в поисках более пригодной для употребления пищи.
Весна, по уставу недоверчиво оглядываясь, набирала дождливые обороты. В этот переломный для каждого в отдельности момент все его мысли поглотил конец, конец себя, как отдельного существующего, и смысл этого конца, а также смысл бессмысленности и природы в целом. Месяц назад М-ль Сара вернулась из Парижу, а он все так же гулял, бывало, по изнеженным улицам, вдыхая терпкие ароматы харчевен и винных ларьков, задумчиво стряхивая с синего пальто капли, то ли дождя, то ли снега

Сегодня площадь стояла облаченная во всё серое, прекрасная неописуемо, сегодня площадь выглядела огромной каменной глыбой, вывалившейся в центр города,чтобы смущать прохожих своей лаконичностью, а потом копошиться в голове загадочными воспоминаниями, сегодня площадь была чем-то вроде крючка, заброшенного за край понимания действительности. Люди неуважительно явно выделялись на ее плоскости, они высовывали носы из каморок и зазывно вглядывались в проезжающие кареты, чуть появись где-нибудь какой заезжий купец или не дай бог иностранный турист. На углу мальчишка продавал газеты, на первой полосе последнего номера Московских новостей писали про вечер, посвященный открытию нового ресторана "Ноктюрнъ", на нескольких фото блистал г-н Мячиков - в отглаженном сюртуке и сногсшибательных лакированных штиблетах французского производства, во всем этом великолепии, он смотрелся чересчур вульгарно и неподобающе чистенько.
 
К вечеру площадь окуталась в дождливый туман, Вьятишков решил уж было пойти в кабак, как вдруг из-за соседнего поворота, сверкнув неистовой улыбкой, вырвался Мячиков. Его локоны блестели от рыбьего жира, а щеки розовели от обилия французской пудры. М-ль Сара шла с ним рядом, и была очень увлечена рукавом своего пиджака.На секунду отвлекшись, она слегка скользнула взглядом по, стоявшему неподалеку Вьятишкову - в ту же секунду внутри него прорвало, внутри заполыхало, язвами, огнями, черт знает чем... "Немедленно к ней, немедленно увести ее, за руку и уехать, поймать карету, уехать, уехать, невозможно больше так вот, чтобы она с ним, под руку, чтобы она без меня... Да что мне про себя, про себя мне никак и ничто, мне за нее, за сердце ее, за глаза ее... Да я же погибну, если отвергнет, я же с моста или сначала на войну, неперменно надо на войну, и чтобы я в войну, а она знала, что за нее, ради нее, чтоб ей в садах гулялось, пусть с кем-то, пусть я бы не вернулся, но зато душу бы сохранил, душу свою бессмертную упрятал, выиграл бы хоть одну жизнь, хоть один раз - чтоб пуля в грудь и насквозь, насквозь... И без боли, а над головой небо в тучах и дождь капает тихо, медленно, не торопясь, ему некуда торопиться, а потом вороны чтоб ходили рядом, сидели со мной, говорили..."

На повороте дорогу ему преградил неопрятного вида мужик - после переезда забыл заплатить за...за квартиру, верно за квартиру или испорченную мебель...
- Помню. - вывернув карман, Вьятишков сунул ему рваную банкноту.

 Мячиков уже издалека разглядел большого бородатого дворника Иваныча, тот неоднократно принимал от него благородные пожертвования за некие услуги. А потом и Вьятишкова разглядел к своей радости.
- Вьятишков! - кричал он буквально на бегу - Какими судьбами? Неужели тоже уже из Парижу вернулись? Мячиков обнажил выпирающие наружу клыки и от излишнего возбуждения даже забыл приложить к носу надушенный платок.- Неужели снова в Москве? И гуляете... Болезни-хвори отступили от вас? А мы тут с Сарочкой по магазинам - лент прикупить да занавески для нового моего ресторана. Ах, Вьятишков, не смотрите так ошарашенно! Своей обременительностью вы смущаете м-ль Сару, право... Я вам уже давно говорю - не ваше это место - здесь, среди роскошества и запахов. Посмотрите, чего я достиг: я открываю несколько ресторанов на следующей неделе, содержу собственные комнаты, пью лучшие вина и конечно же... - Подмигнув, он приобнял отвлеченно смотрящую в витрины м-ль Сару за талию.

Неописумемая злоба сдавила Вьятишкову ладонь, любовь грызла его изнутри, безумство давило на грудную клетку. Сдернув с себя сначала пальто, а потом и поношенную серую перчатку с правой руки, он ударил Мячикова по лицу. А после зажатым в припадке кулаком снова по лицу. Ретироваться оказалось почти невозможно - Мячиков осел на асфальт и к нему тотчас же подбежали разномастные люди, надеющиеся после благодарности получить еще и по несколько серебренников. Пробираясь сквозь толпу, Вьятишков испытал неведомое доселе облегчение. "Да, да, нужно спасать себя, молиться, молиться, а потом уехать куда-нибудь по бездорожью плакать с осинами, с иконами плакать, сердце мямлит теплом не различишь,а дикие холода ведь ночью в горло, а ведь никто не знает - бывает и сдавливают его до слёз, до хрипоты... А если мне на боль напасть? А? сверху на нее или сбоку, чтоб осела она и под землю, господи, даруй мне успокоение, я пойду неременно, теперь непременно, на все пойду..."
Вместе с оставленной в луже перчаткой лежал его страх.