Метаморфозы изгнанничества

«И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло…»


В Священном Писании вся история человечества начинается с изгнания, которому предшествовало познание. Именно за это Адам и Ева были изгнаны из Эдема и обречены «в поте лица… есть хлеб, доколе не возвратятся в землю, из которой взяты были, ибо прах они и в прах возвратятся». Бог оставляет теперь за ними право решать свою судьбу и самим выстраивать жизненный путь. Потеря Эдема – это потеря Бога, изгнание его из сердца человека, из сердца мира. Но «Он поддерживает этот мир извне. Он вводит в него определенный порядок, чтобы избежать тотального распада. Он позволяет быть истории и, наконец, спасению» .
Мировые и гражданские войны XX столетия вызвали к жизни целую вереницу художников «изгнанников» в литературе и искусстве, которые были изгнаны из своего рая – своей страны. Каждый из них, опираясь на опыт других, осознавая себя, ищет путь в жизни вне Родины. Биографические факты перемещения писателей, отражаясь в тексте, приобретают некую художественную функцию. Она позволяет человеку «выключить» себя из реальности, попытаться обрести независимость и новое видение, которое необходимо художнику, который берется написать сагу о своей стране, нечто легендарное и поэтическое. И для того чтобы воссоздать утраченный мир, необходимым условием является отстраненность, т.е. изгнание.
Ирландскому писателю Джеймсу Огастину Джойсу (1882–1941) удалось найти крайне важную, острую проблематику западного искусства начала ХХ века - тотальное одиночество человека, от которого всеми способами пыталось убежать человечество. Изгнанничество художника Стивена Дедалуса – главного героя знаменитого романа Джойса «Улисс», который является, конечно же, alter ego самого писателя, - это та судьба, которую он выбирает сам. Все перипетии изгнанничества он трактовал как сознательный уход от своей родины Ирландии.
Творчество Джойса, несомненно, явилось примером для многих писателей-изгнанников. Он дал писателям форму для осознания, но осознание проходит само по себе. Вслед за Джойсом к этой теме обратился Владимир Владимирович Набоков. Через его произведения проходят «мучительные воспоминания о месте, где он жил, о доме, где он родился, даже о том ощущении пыли, о вкусе печенья или запахе кофе, которые он помнил с детства» . Главная тема набоковских книг – это приключения одинокой, богатой чувствами души во враждебном мире чужих стран и непонимающих «людей-кукол». Писатель часто говорит о том, что есть две жизни - внешняя, ложная, и внутренняя, настоящая и желанная. Герои его хранят и защищают свои сложные чувствования, отстраняя внешний мир. Ярче всего в творчестве Набокова выступает воспоминание о детстве, всегда знаменующее у него «приближение «к другой» реальности». Детские воспоминания - это выход из системы «земного времени», «чистое» восприятие мира. На основе этих переживаний создает Набоков свою «философию детства» как утраченного рая. Утраченный рай детства соединяется у него с утраченным раем родины. Это синонимы взрослости. Чтобы вырасти, нужно перестать быть ребенком, чтобы написать сагу о своей стране, нужно быть изгнанным из нее.
В финале романа «Машенька», после безнадежных грез о прошлом, которые только и казались истинной и главной жизнью, происходит жизнеутверждающий разрыв с ними. А точнее, приходит осознание ценности утраченного рая, детства и первой любви. Ганин чувствует себя «здоровым, сильным, готовым на всякую борьбу» и уверен - его жизнь продолжается и он вполне счастлив, ему достаточно того, что этот РАЙ был. Вполне оптимистичен и сам Набоков, тем более что все необходимое для счастья у него есть: «Я никогда не вернусь, по той причине, что вся та Россия, которая нужна мне, всегда со мной: литература, язык и мое собственное русское детство. Я никогда не вернусь. Я никогда не сдамся…» .
Миф изгнанничества ХХ-го века в литературе сороковых, пятидесятых годов трансформировался в несколько иные формы. Как мне кажется, очень интересна позиция еще одного великого писателя-изгнанника Эрнеста Хемингуэя. Хемингуэй жил жизнью своего века, был активным участником многих крупных собы¬тий исторического масштаба — достаточно сказать, что он добровольно участвовал в трех войнах, две из которых были мировыми. Таким образом, Хемингуэй сам избрал свою судьбу, как и Джойс, он стал «добровольным» изгнанником. И, подобно Набокову, с предельной честностью большого художника старался ответить на самые острые, самые больные вопросы современности, создать образ своей далекой Родины.
Определить свое место в мире писателю помогла греко-турецкая война. Он увидел страдания людей, увидел войну. Спустя тридцать лет он вспоминал: «… я вер¬нулся с Ближнего Востока с совершенно разбитым сердцем и в Париже старался решить, должен ли я посвятить всю свою жизнь, пытаясь сде¬лать что-нибудь с этим, или стать писателем. И я решил, холодный, как змий, стать писателем и всю свою жизнь писать так правдиво, как смогу». Он считал, что поможет людям, если будет писать беспощадную правду о жизни. Хемингуэй полагал, что писать честно о жизни — это значит писать и о смерти, ибо, как он впоследствии утверждал, «я считал, что жизнь — это вообще трагедия, исход которой предрешен» .
Изгнанничество определяет не только судьбы героев, оно выражено в самом языке. Писатели изгнанники новаторы в стиле. Их разрыв с Родиной влечет за собой разрыв с традицией языка. И, пожалуй, самым важным отличием творческого наследия Хемингуэя можно назвать именно его ни с чем не сравнимый стиль, которым восхищались многие современники писателя. Предельные, напряженные ситуации предполагают сильнейшую эмоциональную реакцию, но об этих ситуациях Хемингуэй рассказывает нарочито бесстрастно. Все это создает исключительный эффект новизны и свежести! Поэтика писателя – это поэтика умолчаний. Он стремится избежать риторики и авторских комментариев, образ, как считает писатель, должен говорить сам за себя.
Герой «Биг Ривер» думает о рыбалке, чтобы не думать о жизни и смерти… Но эти мысли пронизывают весь рассказ, они подразумеваются, сами читатели устанавливают связи между отдельными фразами, составляют общую картину. «Вы,— говорил Хемингуэй,— вы читаете код. Только код. Ну, разве это не замечательный язык?»
Изгнанничество - это действительно одна из коренных тем литературы XX века, отличающая её от предыдущих эпох. Но! Главное здесь уже не личная судьба, ждущая творческого ответа (как у романтиков), а сам способ существования слова, способ выжить в чужом мире, способ по-другому посмотреть на свою страну. Каждый из писателей изгнанников в свое время, жадно ища тот самый единственный, неповторимый путь, ценой лишений и страданий, пытался найти новое видение своей далекой страны. Изгнанничество – это несчастье, но и необходимое условие для творчества.
Ведь ценность рая начинаешь осознавать, будучи изгнанным и него. Писатель и художник, которые обрекают себя на изгнанничество взамен получают то божественное зрение, которое они не могли бы получить, с их точки зрения, веди они обычную жизнь в домах, поместьях, в рамках той культуры, которая осталась наследием литературы XIX века.

«… и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно…

… И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенно оружие, обращающееся хранити путь древа жизни».

13.12.2007