Живём братцы!

       Да что ж они на него накинулись то? Ну не хочет человек в эти игры играть, не хочет. Не убивать же за это! А если порядочность для него понятие не абстрактное, тогда как? Вон, почти всех уже разогнали – опереться не на кого. А ведь таких работников – поискать: и голова и руки – всё на месте. Так нет же: - Ах, ты самый умный? Не хочешь как все? Святее Папы Римского хочешь быть? – Так получай по полной.
       Ну, Лёху, конечно, тоже понесло. Правду говорят: язык мой – враг мой.
       Но этот-то хорош, – всех натравил: этого уговорил, того запугал,тех подпоил и всё- готово! Нормальные казалось бы, люди превратились в озлобленную стаю, готовую по команде хозяина броситься на растерзание.
       Ну а как же Совесть, Честь? Да о чём вы? Поделённые на всех они превратились в такие маленькие песчинки, что их можно вообще не замечать, забыть на время и не мучиться. Делай как все: хватай, грызи, рви на куски и прочь сомнения.
       Как же долго мы жили с этим. И как ещё долго будем жить. Да оно и понятно. Ведь чтобы этого не было, каждый должен быть личностью – Личностью. А иначе любого можно - раздавить, размазать, стереть в порошок… Пакостно это.
       Кто-то дёргает за штанину. Поворачиваюсь. Опухшая молодая тётка везёт по вагону инвалида. Вчера была другая. Сменные у них, что ли бригады? Сторонюсь. Пропускаю.
       Ну, наконец-то. Добрался. Поднимаюсь. Вдыхаю свежий, пьянящий, воздух. Постепенно возвращаюсь к жизни после вагонной духоты. Лёгкий морозец. Обильный снегопад быстро накрывает всё вокруг толстым белоснежным ковром. Хорошо! Дневные заботы отходят. Ловлю ртом несколько больших снежинок - как в детстве. Оглядываюсь. Ну почему так: где природа, там гармония и чистота, где человек – там мерзость и грязь. Весь парапет уставлен пивными бутылками. Стоит весёлый гул. Преобладает лексика. На трамвайной остановке вповалку спят бомжи. Среди них, на равных, пара бродячих псов. Наверное, для тепла. Подъезжает милицейский рафик. Тусовка быстро сворачивается. Публика растворяется в темноте – от греха. Остаются лишь опустившиеся алкаши и бомжи. Но ни те, ни другие не интересуют выползающих из машины богатырей - не их клиенты. Они заняли места у выхода и внимательно высматривают прилично одетых, платёжеспособных мужчин, стараясь обнаружить у них хотя бы малейшие признаки алкоголя. Ну, правильно – кто что охраняет, тот то и имеет.
       Иду по аллее, оглядываюсь по сторонам. Вот клён, весь покрытый разноцветными листьями, среди которых есть даже зелёные. Как они сохранились? Ну не опали – это ещё куда ни шло. Но чтобы цвет. Странно. Вообще, если внимательно осмотреться - много чудес. Здесь когда-то была деревня и эти зелёные старожилы перекочевали к нам из той жизни. Вот, например, яблоня. Она растёт прямо у стены дома, протягивая лапы к окнам второго, третьего и даже четвёртого этажей. И, несмотря на все усилия людей, фанатично заливающих землю всякой гадостью, продолжает каждый год цвести и приносить огромные плоды. Казалось бы, не должна – а вот, поди ж ты.
       Или вот ещё чудо - кривое дерево у соседнего дома. Сейчас оно голое и неприглядное: тонкий изогнутый ствол, разлапистые ветки. Взгляду не на чем остановиться. А по весне всё дерево покрывается яркими фиолетовыми цветами, так что листьев не видно. Что-то подобное можно увидеть, наверное, где-нибудь в Узбекистане, но у нас? Интересно, что заметил я этот феномен по прошествии многих лет. Думал, – может это только для меня такое открытие? А все давно привыкли к этому чуду. Спросил соседей – без понятия. Задал вопрос приятелю, который сам живёт в этом доме. Тот вообще не мог понять, о чём речь. Когда я подвёл его к этому фиолетовому факелу, он поднял голову, и в течение пяти минут стоял с открытым ртом, не в силах произнести ни звука. А ведь дерево ветками чуть ли ни упирается в его окна. Вот так и живём, уткнувшись носом в землю, не замечая ни людей, ни деревьев. Думаем, что живём. Да что там дерево? Каждая тварь божья, пылинка малая, живут в этом мире своей таинственной и удивительной жизнью.Ну, взять, к примеру, снежинку. Вот она. Ну что в ней, казалось бы, такого? А поднимешь голову и …

       Резкий порыв ветра подхватывает снежинку, и в его могучих объятиях она взмывает над домами, деревьями, проводами. А рядом – подружки такие же легкие, пушистые, все в белых кружевных платьях, отделанных серебряным бисером, сверкающим и переливающимся в слабом свете уличных фонарей.
       Ветер стихает. Всё замирает. Но уже в следующее мгновение налетающий вихрь, снова швыряет их в объятья друг друга, а потом разбрасывает по кругу белым серпантином. Наконец им удаётся так крепко обхватить друг друга, что ветер уже не в силах разлучить их, и они продолжают кружить вместе, то взлетая на гребни воздушных волн, то проваливаясь вниз.Через некоторое время к ним присоединяется ещё одна снежинка, потом ещё и ещё. Рядом и другие снежинки тоже объединяются в группы, и вот уже хоровод из крупных хлопьев продолжает свой величавый и торжественный танец.
       Наконец ветер успокаивается совсем. И тяжелые хлопья, кружась и качаясь, как осенние листья, начинают своё плавное, но неумолимое движение вниз, к земле.
       Пролетая мимо светящихся окон, снежинки пытаются заглянуть внутрь, но за короткое время так трудно что-нибудь рассмотреть. Наконец, им удаётся зацепиться за один из карнизов и происходящее за окном на время приковывает их внимание.
       В комнате трое: мальчик, девочка и взрослый мужчина - очевидно, их отец. Они наряжают ёлку. Мальчик укрепляет на ветках игрушки, которые сестра достает из большой коробки. Девочка сама, как маленькая ёлка – в салатовом, расшитом красными узорами платье, с двумя огромными розовыми бантами на голове. Отец помогает мальчику развешивать гирлянды на верхних ветках, до которых тот не может дотянуться.
       В дверях появляется раскрасневшаяся женщина. В руках у неё большое блюдо с дымящимися пирогами. Она ставит его на стол, накрывает полотенцем и, повернувшись, внимательно рассматривает лесную красавицу. Увлечённые работой, дети сначала не замечают появления матери, но, потом, видимо почувствовав аромат, разом оборачиваются и, наперегонки, бросаются к столу. Следом за ними поспешает и отец. Они хватают горячие пирожки и, обжигаясь, перебрасывая из одной руки в другую, дуя и смеясь, начинают откусывать по кусочку. Женщина что-то сердито выговаривает им, но, потом, не выдержав, сама протягивает руку к пышному, румяному пирожку. Все хохочут.
 
       Чего это я на людей то? И здесь можно встретить красоту, гармонию, любовь. И много. Надо только присмотреться повнимательнее. Да что там. Даже отпетые мерзавцы иной раз поворачиваются к нам такой стороной, что диву даешься – где раньше скрывалось в человеке это богатство, почему не замечали? Весь вопрос в том – как подойти к человеку с нужной стороны, чтобы оттаял, раскрылся, засверкал.

       Дунул ветерок, снежинки соскальзывают с карниза, перелетают дорогу и опускаются на ветку раскидистого тополя. Под грузом налипшего снега ветка прогибается, хлопья скатываются, объединяясь по дороге с другими. От дерева отделяется целая шапка, но тут же рассыпается, и крупными комьями ложится на заснеженную землю.

       Свежий снег приятно скрипит под ногами. Вот и подъезд. Что-то есть захотелось. Эх, сейчас бы щец горяченьких, да картошечки жареной. От этих мыслей потекли слюнки. Открываю дверь. Поднимаюсь на лифте. Выхожу. В нос ударяет аппетитный, щекочущий ноздри дух. Ба, а Ольга то, кажись, борща наварила. Как кстати- то! Надо будет с ребятами созвониться – баньку в субботу организовать. Да и Лёху вытащить. А то с этими дрязгами совсем скиснет.
       А что, может не всё уж так плохо и безнадёжно? Может, прорвёмся ещё? Точно прорвёмся. Нет, живём ещё братцы, живём! Надо только голову почаще поднимать, осматриваться.