Депрессивный город Питер

Моей подруге Татьяне Грозной посвящается

Я досмотрела до конца, как капали прозрачные капельки. Чужая субстанция вливалась по трубочке в мою кровь. Предполагалось, что капли убьют лишние эмоции. И я смогу смеяться как все люди, веселиться, как нормальные.
Пока-то я ненормальная. Видите, не скрываю.
- Скажите, а любовь - это эмоция?
Пожилая профессорша смотрела на меня снисходительно. Она каждый день видит здесь подобных психов. Ей наши любови - глубоко по фигу.
- Я сама профессиональный психолог. Я же понимаю все эти вещи. Скажите, отчего меня так переклинило?
- Тата, соберись. Ты взрослый человек. Ты же понимаешь, что это просто болезнь. Я насчитала у тебя четыре сдвоенные фазы. Это запущенный невроз, ты с ним уже года полтора живешь. Это болезнь, как гастрит или пневмония. Накопилось.
Я понимаю.
Я знаю, что докторша права.
Мне от этого не легче.
Прозрачные субстанции, которые в меня вливают, вызывают сон, сон, сон. Сон - есть подобие смерти. Умри на время, Татка. Мертвые сраму не имут.
Может это получилось из-за сестры?

Мы сидели вдвоем у матери в животе. Я и сестра. Причем, предполагалось, что мы разнояйцевые близнецы. Олег и Наталья. Родственница так маме посоветовала:
- Назови девочку Натальей. У нас есть тетка богатая, Наталья. Она твою девку век обеспечивать будет.
Мы родились. Никакого Олега, живая девочка - я. И рядом - недоразвитый мертвый плод.
Моя сестра умерла рядом со мной.
Иногда мне кажется, что до сих пор я помню, как мы шевелились там рядом. В теплых пленках сталкивались наши ручки. Мы делились своими эмбрионовыми мыслями.
А потом она умерла. И меня назвали именем умершей сестры.
Может, это дало мне такую вот черную ауру, нимб другого мира вокруг головы?


Какой там, блин, нимб...
Нимбы у святых. А я, Татка, безбашенная баба. С дипломом, с регалиями, с приличной семьей. Литературный Питер знает меня - эротическую и (надеюсь очень) серьезную писательницу.
Беспутная баба и ****ь.
Никакого нет обидного смысла в слове ****ь. Моя подруга Мэл Дорецкая давно бросила в Интернет нахальную статью в защиту мата. И объяснила там - ***** - это от древнеславянского слова "блудить". То есть гулять.
Эх, любила Татка погулять!
Моим любовникам завидовали подруги. У меня были мужчины восточные и русские, но ни одного - паршивого, невзрачного.
Кроме Алексея.
Из-за которого я сижу теперь в психушке.
Падает в мой мозг циклодол, циклодол. Льют мне в кровь триседил, триседил.
Чтобы я забыла тебя, сволочь. Чтобы я забыла тебя, мой единственный.
Бессильно психическое оружие.

"Татка, я уже в Питере. Где тебя найти"
Мэл Дорецкая прислала СМСку. Во мне нечто загорелось и подпрыгнуло. Потому что это человек, близкий мне по сути. Я давно это почуяла. У меня есть звериная черта - чутье. Я СВОИХ ЛЮДЕЙ в этом мире выбираю взглядом, прикосновением. Феромонами.
И Алексея так выбрала. На уровне генетики.
Только почему-то его генетическая система выбор не подтвердила.
" Я на Васильевском острове. Это центр Питера"
"Жди, сейчас доеду со своей тургруппой, позвоню тебе и ты мне объяснишь, куда идти".
Надо одеваться и вперед! Я радовалась. Мне надо было выплеснуть свои мучения. Их слишком много в моей дурной голове и в моем сумасшедшем сердце.
Они меня травят хуже циклодола.
- А я тебя, милочка, никуда не отпущу! - строго сказала профессорша. - Только с сопровождающим. Ты помнишь, что было позавчера?
Помню. Черный лохматый кошмар был.
Все черти и демоны вдруг вылезли из-под горы циклодола и стали дергать меня за уши, за руки, драть за волосы.
- А ты никогда больше с ним не будешь!
- А ты никогда его не обнимешь!
- Он женится на другой, и ничего ты не сделаешь!
Руки у меня слабые.
Пояс от халата я тянула в разные стороны на своей дохлой шее. Тянула сильно. Казалось, отрежу башку себе...
Честное слово, нет ТОГО СВЕТА. Там темно и никого нет.
 А потом руки ослабли. Пришли санитарки и вкололи. Феназепам, святая водичка психиатров.
Я спала долго и видела во сне ту же пустую черноту.


"Ты где сейчас?"
" Я напротив военно-морского музея"
" А где военно-морской музей"
"Блин, на стрелке Васильевского острова, где памятник четырем рекам!"
"Мэл, иди в сторону сфинксов. Я двигаюсь навстречу".
А день был такой солнечный. Полный счастья день. Солнце большими кусками падало в Неву. И куски плыли, так клево!
Вот она идет. За километр не спутаешь. Такие вот персонажи ходят по земле твердо, их нейтронным зарядом не сшибешь. Идет в лаковой куртенке, в юбке по самое некуда. На ногах сапоги на высоченной шпильке ( в двадцатишестиградусную жару!), на голове платок с рисунком Пикассо. И фирменный рюкзачок за плечами.
 Я помахала рукой через дорогу.
Она не сразу узнала.
Мы ведь общались только в сети, в литературе нашей долбаной.
Я один раз к ней приезжала.
Но это было до Алексеева предательства и до пояса от халата. Я была тогда с длинными темными волосами. А теперь я с короткими и рыжими.
Мэлка перебежала дорогу и обняла меня. Она мне по плечо. Считая с каблуками.
-Татка, блин, я тебя не узнала! Ты что с собой сделала?
- А я теперь все поменяла. Внешность. Работу поменяю. Более того, я сменю имя. Конечно, с этим будет до фига возни... Но мой психоаналитик сказал мне, что это правильный ход.
Мэл не смутилась. Рот до ушей, эту девку ломом не пробьешь.
Идет себе в пикассовом платке и цыганских серьгах до плеч. Народ бошки сворачивает, а ей до фонаря.
- Слушай, ты для Питера очччень экзотично смотришься!
- Да я уж заметила. А представь себе, что я так и в деревне своей хожу!
Поржали.
- Впрочем, Наталья, должна сказать, что ты тоже выглядишь достаточно эксцентрично.
Еще бы. Мы эксцентричные. Маленькая с рюкзачком и на шпильках. И высокая в черном кружевном топике и здоровенных восточных серьгах и ожерелье.
Мы дадим сегодня просраться этому Питеру!
Этим мужикам!
Этому миру, неправильно сделанному, мужиком сделанному, нам, бабам назло!!!


-Пойдем, отпросишь меня. А то старая грымза не отпускает без сопровождающего.
Я рассказала про пояс от халата. А что скрывать?
- У меня было два суицида, - энергично ответила Мэл, - нажралась таблеток сильных очень. А когда откачали, мне медсеструха говорит: "Люсенька, ты что, с ума сошла? Подумаешь, с родней поругалась! Из-за них травиться? Ёбни сто пятьдесят и живи себе радуйся!"
- Радуешься? - спросила я.
- Ага!
Я знаю, что у нее умер первый ребенок, что она оперирована по поводу Страшной Болезни, которую не принято называть по имени.
Но она идет и щурит жизнерадостно глаза на питерское солнце.
- Блин, ну и жара тут у вас! А мне написала девчонка с нашей Прозы.ру, что в Питере холодно.
- Сними хоть платок.
- Не, платок не сниму, башку напечет. Я вообще без головного убора не хожу. У меня же менингит был в 17 лет.

Мы прибыли в психиатрическую больницу номер семь. Как же здесь хорошо. Тихо-тихо. Летают ангелы.
Дома плохо.
Дома воздух давит. Дома компьютер стоит. Мертвый, с убитым сердцем. Там нет ни одного электронного письма для меня.
Муж там. Жалеет меня. Кошечка, кошечка.
Да, котик. Не жалей меня, я плохая и злая.
Мы пошли по старинным лестницам и пустым этажам. К профессорше.
- А почему вы без бахил? - спросила медсестра, вылезшая откуда-то как призрак.
Мы дружно нагнулись и стали снимать обувь. Типа пойдем вот в колготках по твоему чистому полу, медицинская мразь.
Мысли сходятся у кого? Правильно, у суицидных, креативных и других больных.
-Ой, не надо, не надо!- забоялась медицинская тетенька.- Идите так.
Профессорша моя - крепкий орех. Она спокойно отдала меня девушке, которую за один ее внешний вид стоило бы положить на соседнюю со мной койку.
- А куда ты в таком голом виде? Не хватало еще простудиться тебе?
- У меня куртка в сумке.
- Идешь до шести.
- Поймите, сегодня поэтические чтения, они до восьми, мы не успеем!
Частно оплачиваемая бабушка на все согласна.
-Приведете! - сказала она типа строго моей сумасшедшей сопровождающей. Та солидно ответила:
- Конечно-конечно!

И мы выплыли в Питер.
Там было столько солнца, что хватила бы на сотню Африк.
- Блиннн, я больше не могу, - сказала Мэл. И сняла пикассовый платок. Питерское солнце испугалось красных кристаллов в ее огромных серьгах.
И куртку она сняла. И завязала ее по-пацански на поясе.
Мы идем, обе красивые, обе готовы Париж и Лондон отодрать во все щели. Что там Питер!
В магазине было прохладно и пахло синтетической едой 21 века. Мы купили по коктейлю. А потом я увидела у окна три компьютера, которые некий садист установил здесь.
- Скажите, это у вас Интернет-кафе?
- Да.
Ничего не могу с собой сделать. Стыдно. А дрожат руки и в груди бегает ртутная рябь. А если открою ящик, а там письмо - от него?
- Мэл, я посижу пятнадцать минуток, не больше?
- Ладно!
Она понимает, что я больная. И я понимаю. Больная, ты зачем пьешь яд, когда тебе надо от него лечиться?!
Логин.
Пароль.
Ящик полон.
10 писем. Ни одного от него.
Охота лечь и умереть на холодных плитках, на цветном кафеле. Наверное, очень приятно было бы умереть на прохладном кафеле в жаркий-жаркий день.
- Пошли?- Мэл выплыла из параллельного мира. Взяла меня за руку и мы пошли дальше.

Мы шли весь день.
- Не нравится мне твой Питер, - сказала Мэл, наморщив нос. - Старинные здания... Не люблю ничего старинного. Подавляют они. Поэтому у вас тут вечная депрессия.
- А я люблю, - ответила я.
Мы стояли напротив Исаакия. Мэл права, он действительно подавляет. Масса камня на фоне расплавленного неба. И солнце бесится.
В крови закипели засунутые туда утром лекарства.. Нет сил.
- Сейчас я позвоню отцу. Попрошу денег, и мы посидим где-нибудь.


В этой рюмочной на Пушкинской завязывался и протекал, собственно, Великий Роман моей жизни.
Мы садились с ним за столик у окна. И смотрели как бы из темного аквариума на солнечный или дождливый Питер. Со стен насмешливо показывали нам голые животы экстравагантные лысые модели.
Фотохудожник специализировался на женских животах.
- Алеш, а мой живот лучше?
Он взял меня за руку и просто пожал.
- Лучший на свете.
- А что ты скажешь о моей прозе?
- Твоя эротическая проза великолепна. Ты умеешь вытащить наружу то, что человек прячет даже от самого себя. То, чего он боится.
Мне тогда казалось, что я раздвоилась. Что это моя клонированная копия. Половина моего мозга.
Единственный, кто понимал, что есть безбашенная баба Наталья Великая...

Пришел отец. Дал две тысячи. Мы с Мэлкой сходили и положили себе на телефоны. А отец ждал терпеливо.
- И вовсе он не старый козел, - сказала Мэл, - нормальный дяденька. Интеллигентный. Видала бы ты моего отца-алкоголика!
Мы пили шампанское втроем, закусывали деликатесными сырами. Телефоны всего мира прощупывали нас. Весь свет знает, где Мэл Дорецкая и Наталья Великая проводят день.
Мой муж.
Моя мама.
Моя подруга.
Ее подруга, питерская актриса Курапина.
Ее подруга, питерская сетевая писательница Джули.
Естественно, Алексей не звонил.
- Пап! А у тебя есть какие-нибудь студенты или аспиранты? Подгони нам пару мальчиков, а?
Отец испугался. Мэл запротестовала:
- На фиг нужны они нам.
А я не могу.Смотреть на эти фотоживоты и пить за этим столиком.
Плачу позорными слезами жалкой, бессильной, безвольной.

Мэл легко дает названия книгам, улицам и людям.
- Один у меня был Художник. Другой был Хакер. Третий - Игрок. Да кого только не было у меня, ну их всех на хер!
- Почему? Почему он так поступил со мной, Мэлка?!
- Потому что он был маменькин сынок и девственник до тебя! - жестко ответила она. - Он реально обосрался, когда запахло браком! И я боюсь, когда мне предлагают брак. А тем более его маманя... наверняка хотела для него девочку -целочку лет восемнадцати, а не бабу с двумя детьми! Кстати! Где, с кем твои дети?

Дети. С кем вы, мои бедные дети.
С папой, с няней.
С кем угодно, только далеко от меня и моих мыслей. Простят ли меня дети?
Плюйте в меня, как в прокаженную, я вам скажу все равно.
ДЛЯ МЕНЯ ОН ДОРОЖЕ ВСЕГО!

В солнце, плавящем кости, мы сидели прямо на асфальте. На самой стрелке Васильевского острова, где столько туристов и еще больше ментов. Мы сидели на земле и пили пиво из бутылок. Из моего мобильника грохотал депрессивный рок.
Город Питер и половина Европы шли и пугливо смотрели на двух причудливых девок.
- А это не он? - спрашивала Мэл.
Лекарства перемешались с алкоголем. Мне было все равно, придет-не придет. Солнце, ветер с Невы. Что нам нужно еще, рок, солнце и ветер...
Оппа! Менты!
- Девушки! А что это вы тут сидите так вот, на земле?
Мэл не пошевелилась. А я, спокойная такая (алкоголь, циклодол) достала из сумки ксиву.
- Майор милиции? Ну, ладно. Бывайте.
А Мэл тем временем трепалась по мобильнику. Самый красивый в мире женский голос кричал радостно из трубы:
- С Натальей? На асфальте пьете пиво? Замечательное времяпрепровождение! А у меня такая новость, Мэла! Я познакомилась с самим Лимоновым!
- Офигеть! - отвечала Мэл.- Ты даешь, Елена Курапина!
 А потом вскочила на ноги и заорала:
- Вон он!
- Кто?
- Алеша твой! Высокий, страшный, это он?
Она видела его один раз в жизни, на фотке из моего мобильника.
 Я не дрогнула почему-то. Я уже знала ответ, результат, итог.
- Он.
- Догнать? - возбужденно спросила Мэл.
- Догони.
Она побежала. Схватила его в толпе за рукав.
Он подошел.

Я подумала, что все депрессивные силы старого и злого города сейчас грохнутся на мою бедную голову.

Плакать больше сил нет.
Конечно, я много говорила об Алексее в этот день.
В его остатке смешались в густое пюре набережные, лесок, катера на золоченой воде. Приехал Бауэр, мы звонили Марату Басырову.
Шампанское, шашлык, запах радости.
Я говорила об Алексее. Но я больше не плакала.
Слезы, видимо, кончились.
"Это твои проблемы", - сказал Алексей. И я поняла.
Это действительно, только мои проблемы. Значит, он не был половиной моего мозга и половиной моих мыслей.
Я снова ошиблась.
Найду ли я того, кто зажжет меня новым огнем? Ведь депрессия уйдет. А пустота вместо нее - это хуже всего.
Не умеет Татка Великая жить с пустотой посреди грудной клетки.
Никак.

- Мэлка, ты как?
- Да нормально. Вчера еще с Джули Самозванкой потусили, потом с Курапиной встретились.Сегодня вечером домой поеду. Надоел мне уже ваш депрессивный Питер! По ребенку соскучилась насмерть!
- Ты не забывай меня. СМС-ки шли!
- Само собой. Ты там не грузись, слышишь, Татка? Все будет. Все будет, дорогая моя!
Смотрю, как плывут в мою кровь прозрачные капельки. И говорю им назло: все будет!