1. Предисловие к циклу мини-рассказов Грустника

П р е д и с л о в и е

«Грустника»... Не правда ли, чудное название! Оно пришло ко мне из детства. Как рассказывала мама, двухлетней крохой она уже брала меня с собой в лес. Стелила на землю еловые лапы, на них – куртку, а сверху сажала меня. Она собирала ягоды неподалеку, следила, чтобы я не утопала куда-нибудь. Но высокие, усыпанные темно-синими ягодами кусты черники, что росли вокруг насиженного места, привлекали меня куда больше. Даже комары и мухи, неустанно кружащие около, казались лишь забавой, а пропитанный солнечными лучами сосновый бор виделся большим светлым домом. Насобиравшись ягод, мама находила свою дочь, упичканную черничным соком, сонно уткнувшуюся в курточку. Отдохнув немного рядом, она будила меня, и мы неторопливо шли к деревне…
А как-то вместо сладкой черники мама протянула мне на ладони горсть некрупных бордовых ягод. Я попробовала и сморщилась от кисели.
- Бру-сни-ка, - сказала мама смеясь.
- Грустника, - повторила я.
И каким неожиданно точным оказался этот неосознанный детский каламбур. Созревает брусника в самом конце лета, когда начинает желтиться лист на березе, когда все реже и скромнее поют лесные пичужки, когда воздух становится как будто более прозрачным, а небо - высоким и ясным. Кисло-сладкий, с неотразимой терпкой горчинкой, вкус этой ягоды навевает светлую осеннюю грусть. Кажется, что в нем соединились все оттенки приближающейся осени: ее пряные пьянящие ароматы, ее затяжные холодные дожди, ее редкие солнечные дни, которые радуют как целое, вновь дарованное лето, ее длинные, темные ночи, ее знобящие утренники…
Так, мне кажется, и маленькие рассказы, этюды, простые наблюдения за жизнью, собранные под этим обобщающим названием, соединяют в себе все оттенки нашего земного бытия: печаль и радость, стыд и откровение, обиду и примирение, боль и наслаждение, рождение и умирание.
Как каждый человек проживает свою жизнь, всегда являясь первооткрывателем того, что до него уже открыто миллионами, так и я смотрю на мир со своей точки, вижу и осознаю его по-своему. И мне, словно ребенку, хочется поскорее поделиться с вами всем увиденным, тем, что удивляло, поражало, разочаровывало, примиряло с жизнью.
Россыпью невиданных ягод, горстями «грустники» щедро угощаю вас. Какова-то она на вкус? Дозрела ли?


Рецензии
Можно, конечно, спросить у Анастасии Астафьевой, не мешает ли ей «тень» большого отца... Можно, но спрашивать не хочется. Потому что Анастасия Астафьева — совершенно самостоятельная творческая единица. Прозаик. Написала не так уж много, но и немало: книжку рассказов о своём детстве, детектив, повесть о дезертире с чеченской войны, несколько рассказов о природе как таковой и о природе человека; наконец, довольно любопытную автобиографическую вещь «Письма к отцу»...
Почему же она, Ася Астафьева, говоря образно, «топчется» на пороге большой литературы, словно не решаясь в неё шагнуть?.. Какой внешний толчок нужен писателю, чтобы перешагнуть этот невидимый «порог»? Одобрение, похвала пишущей братии? «Добро» со стороны литературных критиков? Или, напротив, неодобрение... Чтобы разозлиться, наконец, и пулей-ракетой — туда, в число известных и признанных!..
Зачем оно, признание, нужно? Сиди себе тихо, пиши «в стол», читай свои опусы на местном «кружке по развитию речи» (Г.Щекина «Графоманка»). Слушай сдержанные похвалы или же кислую критику от дюжины «графоманов», изредка печатающихся «самиздатом», в основном довольствующихся общей страничкой Интернета... Что-то грустное и пресное вырисовывается в такой перспективе. А что можно предложить? Искать спонсоров на издание книг? Рассылать рукописи по всем «солидным» редакциям? Участвовать в любых творческих конкурсах? Да всё, что угодно, пора уже громко заявить о себе!
То, что уже написано, вполне достойно для выхода в «свет».
«Июньский снег»: Повесть в рассказах А.Астафьевой — вещь удивительная. Написана языком подростка, как бы увидевшего себя глазами взрослого человека. Происходит совмещение времени: событие совершается одномоментно в той, прошедшей эпохе с её бытовыми характеристиками, но и в эту настоящую минуту чтения — тоже.
Можно сказать, что проза Астафьевой абсолютно кинематографична. Она наглядна, оснащена яркими деталями, в ней присутствуют и близкий, крупный, и общий планы. Читатель, имеющий воображение, видит стереофильм с эффектом собственного присутствия.
Книга-детектив «Сети Арахны», скорее всего, дань моде. Книга — непровальная, созданная по всем законам жанра; если её доработать, будет крепкий «психологический» детектив. Конечно, специализируясь на коммерческой детективной литературе, можно «нахватать» необходимых знаний, чтобы не допускать «ляпов»... Вот надо ли автору великолепной психологической прозы продолжать «криминальный» ряд?
Лучшие рассказы, на мой взгляд, «Танец маленьких утят», «Ботинки, которые ты носишь» и рассказ-монолог «Попробуй жить дальше», именно психологическая проза.
Повествование от первого лица делает их настолько убедительными, что читатель не сомневается в их автобиографичности. Талант автора заставляет узнать героев, как старых знакомых, воочию увидеть места, в которых никогда не бывал... Вжиться в чужой уклад настолько, чтобы переживать за героев, как за самого себя!
Короткие рассказы-эссе А. Астафьевой - “Борьба с терроризмом”, “Ветер с Енисея”, “Тревога”, “Ген войны”, “О понимании счастья”, “Только не бейте” - я бы назвала публицистикой, выполненной на высоком художественном уровне. Лучший из них - “О понимании счастья”. Я слышала мнение, что здесь автор “свысока” рассуждает об унизительном труде уборщицы... Напротив, совестливость автора, его внимание к “маленькому” человеку, возвышают его, автора, в моих глазах.
Совершенно великолепны рассказы А. Астафьевой о природе: “Погоня”, “Лес в кадушке”, “Змей будет жалить тебя в пяту”. Удивительно, что уроженка города, молодая возрастом, знает лес и его обитателей так, как не каждый профессиональный лесничий знает!
Конечно же, существует “генная” память, и всё-таки главное – творческая наблюдательность. Рассказы о маленьких лесных приключениях – совершенны! Они великолепны своей описательной частью. Даже некоторая назидательность их не портит. Хотя, на будущее, как раз следует избегать дидактики...
Наособицу в творчестве А. Астафьевой стоит сказка “Козье болото”. Завязка у неё просто изумительная. Сказка, забавная, совершенно невероятная продолжалась до какого-то момента... Потом “сдохла”! Раздумывая, почему так неудачно получилось, я поняла, что автору было на тот момент всего двадцать лет, и сказка эта – своего рода “проба пера”. Беда в том, что главный герой, студент Иван – абсолютно безинициативен, он – наблюдатель, в какой-то момент “скисший”, переставший даже удивляться... Автор словно не знает, как заставить его действовать, поэтому всё заканчивается фантастическим сном, видимо, от непривычно свежего воздуха.
В начале заявлены совсем нетрадиционные сказочные герои. К сожалению, забавная, анекдотичная завязка ни к чему не приводит... Сюжет увязает в обилии второстепенных, совершенно безликих героев. Все добрые, кроме условно злого Змея Горыновича, который настолько нелеп, что непонятно, почему ему так охотно все подчиняются... Становится скучно. Вместо вялого Ивана, по-глупому доброй Бабы Яги и выдохшегося Змея Горыновича действовать начинает непонятный Шишик, который всё и разруливает. В финале чувствуешь недоумение, и только... Ещё... очень циничной мне показалась дойка Василисы Прекрасной под видом козы!
После сказки, которую я читала последней, стало понятно, что именно меня раздражает в другом герое А. Астафьевой – Павле из повести “Чужая война”. В отличие от Ивана из “Козьего болота” Павел вовсе не положительный герой, хотя оба они – жертвы обстоятельств. Общая же у них одна черта: они инфантильны.
Павла постоянно кто-то ведёт за руку: сначала мама, потом военкомат, ротный командир, друг Руслан, старик чеченец, приютивший в пещере, потом сын старика, знакомый того сына, обменявший автомат на поддельный документ. Далее в Ленинграде – бомжующий бывший врач, наркодилер... Наконец – семья обходчика, подобравшая его, раненого. В конце концов попадает он в ласковые, надёжные руки Татьяны, которая становится ему второй матерью. Как только герой оказывается без чужой крепкой руки, он тут же теряется и делается жертвой мирового зла. Он совершенно не умеет находиться в одиночестве; тут же начинает комплексовать... Он ни разу не проявил себя активно. Даже работу каждый раз ему предлагает кто-то посторонний, даже девушка приходит сама к нему в постель.
Единственный поступок Павла, за который можно уважать, это его возвращение из последнего побега после рождения ребёнка. Именно ребёнок и привязанность к Татьяне заставили принять взрослое решение. У читателя возникает надежда, что инфантильный мальчик с железными кулаками стал, наконец, мужчиной....
Трагическая тема войны уходит на дальний план, а в центре – история несчастного бесхарактерного мальчишки, воспитанного без мужского влияния. В отличие от Руслана, в котором есть жизненная сила, Павел – типичный захребетник, но с амбициями.
Вот женщины в произведениях А. Астафьевой - действительно деятельные, самостоятельные, одним словом, мужественные... Та же Татьяна в “Чужой войне”!..
Эта повесть – стопроцентный киносюжет, похожий на очень многие “боевики” последних лет. Нет оригинальных сцен, всё видено-перевидено на экране. Хотя все герои Астафьевой достоверные, “жизненные”.
Единственно, смущает нетипичное поведение участкового Кудряшова... Очень мало похоже, чтобы такой нахрапистый тип столько лет только издали “пас” Татьяну. Да давным бы давно попытался её “исвоить”!. Всё-таки ему уже тридцать лет, да и она давно не школьница, двадцать два!
Отдельно хочется сказать о языке повести. Здесь язык зрелого мастера, в отличие от сказки, где много штампов при оригинальном сюжете.
Самое сложное произведение А. Астафьевой – “Письма к отцу”, написанное в форме сценария. Но, мне кажется, длинные, насыщенные информацией диалоги непостановочны ни на сцене, ни в кино... В данном объёме, не нуждаясь в переработке и сокращении, так они хорошо прописаны, эти диалоги-монологи были бы идеальны в другом варианте. Само название “Письма...” подсказывает форму произведения. Если сохранить прямую речь главных героев, убрав второстепенных, останется самое ценное и будет читаться как роман в эпистолярном жанре. Появится ощущение документальности, тем более, что это действительно мемуарная вещь.
Что ж, если читатель, тем более, критик, так переживает за будущность автора, значит, автор стоит того!

Нина Писарчик   23.01.2010 07:57     Заявить о нарушении