Гоп со смыком. история великой песни

Аркаша, ты неправ!
ПОВЕСТВУЯ О «БЛАТНОЙ ЛИРИКЕ» в очерке «Аполлон среди блатных», писатель и старый лагерник Варлам Шаламов среди прочих босяцких песен упомянул одну:
«Есть песни эпические - вроде отмирающего уже "Гоп со смыком"».
Варлам Тихонович ошибся в своих прогнозах. Бесшабашная песня «Гоп со смыком» не отошла в небытие. И до сих пор стоит поставить любимую аудиокассету - из колонок польётся хрипловатый голос Аркаши Северного:

Гоп со смыком - это буду я,
Братцы, посмотрите на меня:
Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
И тюрьма скучает без меня.

Тот же самый Аркадий Северный одним из первых попытался растолковать происхождение выражения Гоп со смыком:
«Что такое Гоп-со-смыком? Так в Одессе раньше называли скрипачей. Смык - это смычок. Но это ещё была и кличка известного вора-домушника, который под видом музыканта ходил по богатым свадьбам, и когда гости все напивались так, что им уже становилось не до музыки, спокойно очищал дом или квартиру».

Версия остроумная. Тем более что у слова «смык» действительно есть значение «смычок», а также «старинный музыкальный народный инструмент». Однако вовсе не его имели в виду весёлые уркаганы.
На самом деле выражение «гоп со смыком» связано с уголовной «специальностью» уголовников - так называемым «гоп-стопом». «Гоп-стоп» - это уличный грабёж «на испуг», когда босяк внезапно налетает на жертву, ошеломляя её, обчищает (часто - с применением насилия) и так же внезапно исчезает. Этот приём и назывался в старину «гоп со смыком». Слово «гоп», согласно «Толковому словарю» Владимира Даля, «выражает прыжок, скачок или удар..., гопнуть, прыгнуть или ударить». «Смык» же в данном сочетании с «гоп» обозначает вовсе не смычок, а, согласно тому же Далю, является синонимом слова «шмыг» и образован от глагола «смыкнуть» («шмыгнуть»).
То есть «гоп со смыком» - это мгновенный наскок с ударом и быстрым исчезновением нападающего. Этому соответствует и параллельный термин «скок с прихватом» - грабёж с умыканием добычи.

При этом грабители часто использовали реплику-требование «Гоп-стоп!», которая была обращена к жертве и означала требование остановиться. Примерно в этом же смысле она нередко используется и теперь: с целью обратить внимание на себя. Например – «Гоп-стоп, Дима, не проходите мимо!». Или в известной лагерной песенке:

«- Гоп-стоп, Зоя,
Кому давала стоя?
- Начальнику конвоя,
Не выходя из строя!»

Нынешнему читателю «гоп-стоп» более известен по знаменитой песне Александра Розенбаума: «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла...».

Секреты старой пластинки
НО МЫ ЗАБЕЖАЛИ ДАЛЕКО ВПЕРЁД. Ведь Аркадий Северный исполнял «Гоп» уже в то время, когда песня обрела уже огромную популярность. А родилась она…

Да, а когда же она всё-таки родилась? На этот вопрос трудно ответить точно. Некоторые исследователи утверждают, что впервые она прозвучала вместе с песней «С вапнярского кичмана» (позднее – «С одесского кичмана») в спектакле «Республика на колёсах» по пьесе украинского писателя и драматурга Якова Мамонтова. Спектакль был поставлен в Ленинградском театре сатиры. Посему кое-кто даже приписывает текст «Гопа» поэту Борису Тимофееву, сочинившему песенку про кичман.

Однако на самом деле Тимофеев песню про весёлого грабителя не сочинял. Да и в спектакле «Республика на колёсах» её не было. Лишь позднее, в 1932 году, Леонид Утёсов (исполнявший в упомянутом спектакле роль пройдохи-уголовника Андрея Дудки) записал «Гоп со смыком» вместе с «Одесским кичманом» на граммофонную пластинку. Купить её можно было только в магазинах Торгсина (торговля с иностранцами) в обмен на драгоценности или валюту. Певец также включил эти шлягеры в концертную программу своего «теа-джаза» вместе с «Бубличками», «Лимончиками» и прочими шедеврами «чуждой пролетариату» песенной продукции.
Вот как она звучала на пластинке (с прозаическим зачином):

- Вот так я хожу по городе и никто не знает кто я такой...
- Дядька!
- Шо такое?
- Кто ты такой?
- А вы мине не узнали?
- Нет.
- Я же ж Гоп-со-смыком!
- А-а-а!
- Так по этому поводу:

Жил-был на Подоле Гоп-со-смыком –
Славился своим басистым криком.
Глотка была прездорова
И мычал он, как корова,
А врагов имел - мильен со смыком!

Гоп-со-смыком - это буду я!
Вы, друзья, послушайте меня:
Ремеслом избрал я кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
Исправдом скучает без меня!

Ой, если дело выйдет очень скверно
И мене убьют тогда, наверно,
В рай все воры попадают,
Пусть, кто честный, те все знают:
Нас там через черный ход пускают.

В раю я на работу тоже выйду,
Возьму с собой я фомку, шпайер, выдру.
Деньги нужны до зарезу,
К Богу в гардероб залезу –
Я его намного не обижу!

Бог пускай карманы там не греет,
Что возьму - пускай не пожалеет!
Слитки золота, караты,
На стене висят халаты...
Дай Бог нам иметь, что он имеет!

Иуда Скариотский там живет,
Скрягой меж святыми он слывет.
Ой, подлец тогда я буду –
Покалечу я Иуду,
Знаю, где червонцы он кладет!

Но это – изрядно «адаптированный» вариант уголовной песни. Согласно известному исследователю фольклора Владимиру Бахтину, до нас дошёл украинский, киевский текст «Гопа», датированный 1926-м годом, в следующей орфографии:

Жил-был на Подоле Гоп со смиком,
Он славился своим басистым криком;
Глотку имел он приздорову,
И ревел он, как корова;
А врагов имел он сто со смиком.

Гоп со смиком - ето буду я;
Вы послушайте, друзья, миня.
Ремесло я вибрал - кражу,
Ис тюрми я не вылажу,
Первый Допр скучает биз миня.

А сколько би в тюрме я ни сидел,
Ну, нет минути, чтоби я не пел.
Заложивши руки в бруки
И под нос пою от скуки,
Что ж тужить, когда уже засел?

По виходи ис тюрми дурницу удишь,
А что сидел в тюрме, то всьо забудиш.
Бистро хватаиш карти в руки,
Двух часов не носиш бруки;
Если ни визьот, что делать будиш?

Астался голий, босий - нужно пить,
В бутылки свое горе утопить.
Наливаеш бистро стопку,
Запихаеш чем-то глотку,
Тут же начинаеш пить и пить.

И так беспереривно пйош и пйош
И гражданам покоя ни даеш.
По трамваям всьо скакаеш,
Рисаков переганяеш,
А биз фонарей дамой не йдьош.

Фонар ношу, а он мине ни страшен,
Такой бальшой, как будто разукрашен.
Ни достоин ти бандита,
Если морда ни разбита, -
Так заведено в районе нашем.

Гоп со смиком я родился, им и сдохну,
А буду умирать, так и ни охну.
Дай мне, боже, ни забица,
Пирид смертью похмелица,
А потом, как мумия, засохну.

А если не похмелють черти мине,
Не дам покою даже сатане.
Дрина де-нибудь дастану,
Чиртинят дубасить стану –
Почиму нет водки на луне?

В котле я буду кипеть та, как гусьонок.
И жарица в агне, как поросенок.
Жарить буду сковородки,
Что ни пил по много водки,
Пикою колоть буду чертьоняк.

А так как я играю и пою,
Наверно буду жить я в раю,
Где живут одне святые,
П'ють бокали налития.
Я такой, что випить не люблю.

Существует похожий вариант 1926 года, записанный в Иркутской тюрьме, который отличается от приведённого выше некоторыми деталями, в частности, более подробным рассказом о пребывании героя в раю, описанием Иоанна Предтечи и Иуды Искариота, а также с рассказом о возвращении Гопа на землю.

Таким образом, можно констатировать, что «Гоп со смыком» является произведением уголовного фольклора, известным по крайней мере с середины 20-х годов прошлого века. А то и в первой половине. В мемуарах Бориса Солоневича «Молодёжь и ГПУ» (вышли в болгарском издательстве «Голос России» в 1937 году) автор описывает, как ему пели эту песню беспризорники, а действие относится ещё ко времени гражданской войны:
«Сенька подбоченился и потопал по песку босыми ногами...
И он начал чистым ясным голоском пeсенку вора:

"Гоп со смыком -- это буду я... Та-та...
Граждане, послушайте меня.
Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
И тюрьма скучает без меня... та-та"...

Тут Сенька разухабисто подмигнул, шевельнул плечами, и видно было, что на полу он иллюстрировал бы пeсенку залихватским танцем...

"Но сколько бы в тюрьмe я не сидeл, та-та
Не было минуты, что-б не пeл...
Заложу я руки в брюки
И хожу, пою от скуки...
Что уж будешь дeлать, коль засeл? Та-та"

...Дальнeйшiя приключенiя вора развиваются своим чередом... Вот он "весело “подыхает”:

"Но если я неправедно живу, та-та,
К чорту попаду я на луну...
Черти там, как в русской печкe,
Жарят грeшников на свeчкe...
И с ними я литровку долбану... та-та"...

Приключенiя неунывающаго воришки продолжаются и в раю:

"Там живёт Iуда Искарiот, та-та...
Среди святых лягавым он слывёт.
Гадом буду, не забуду,
Прикалeчу я Iуду:
Пусть, халява, даром не орёт..."».

В песне, которую исполняет Сенька, присутствует отрывок о путешествии на луну, а также последний куплет несколько отличается от всех других, известных исследователям. Это указывает на знакомство Солоневича не только с утёсовской, но и с устной «босяцкой» традицией. Впрочем, с нею Солоневич мог познакомиться и значительно позже описываемых событий, а затем перенести песню во времена, когда её ещё не существовало, - для придания колорита или из-за забывчивости.

«ГОП СО СМЫКОМ» СУЩЕСТВОВАЛ ВО МНОЖЕСТВЕ ВАРИАЦИЙ, с разным количеством куплетов и внутренних сюжетов. Например, есть сюжет, который принципиально отличается от приведённых выше:

Родился я у тёщи под забором,
Крестили меня черти косогором,
Старый леший с бородою
Обоссал меня водою Гоп со смыком он меня назвал.

Гоп со смыком - это буду я,
Это будут все мои друзья.
Залетели мы в контору, Заорали: «Руки в гору -
А червонцы выложить на стол!»

Скоро я поеду на Луну,
На Луне найду себе жену.
Пусть она коса, горбата,
Лишь червонцами богата -
За червонцы я её люблю.

Что ж мы будем делать, как умрём?
Всё равно ведь в рай не попадём.
А в раю сидят святые,
Пьют бокалы наливные -
А я и сам бы выпить не дурак.

Родился под забором - там и сдохну.
Буду помирать, друзья, - не охну.
Лишь бы только не забыться
Перед смертью похмелиться -
А потом, как мумия, засохну!

Родился я у тёщи под забором... и т.д.

В некоторых вариантах подробно расписывается райская жизнь с издевательским описанием православных святых и примкнувшего к ним Иуды Искариота:

Но так как я играю и пою,
То жить, наверно, буду я в раю,
Где живут одни святые,
Пьют бокалы налитые.
Я такой, что выпить не люблю.

В раю я на работу сразу выйду,
Возьму с собою «фомку», ломик, выдру .
Деньги ну/жны до зарезу,
К Богу в гардероб залезу -
Я его на много не обижу!

Бог пускай карманы там не греет,
Что возьму, пускай не пожалеет.
Шубы, золото, караты,
На стена/х висят халаты -
Дай нам Бог иметь, что Бог имеет!

Кодексов в раю не существует,
Кто захочет, тот идет ворует.
Магазины, лавки, банки –
Там, стоит все для приманки,
О ворах никто и не толкует!

Иван Предтеча там без головы
Имеет свою фабрику халвы.
Даром что он безголовый,
Малый хоть куда фартовый,
А глаза у него, как у совы.

Фома Неверный тоже не бедней.
Его мне окалечить всех верней –
Ведь он в долг святым не верит,
Чистоган всегда имеет,-
Отберу, пока их не пропил.

И всех святых я рад буду калечить,
Чтоб жизнь свою земную обеспечить.
Заберусь к Петру и Павлу,
Ни копейки не оставлю –
Они пускай хоть с голоду подохнут.

Николку я недавно повстречал.
Признаться, старикашку не узнал:
Чудеса творить он бросил,
Ходит милостыню просит
(На пенсии, как видно, не прожить!).

Исус Христос совсем переродился,
Ответственным лицом быть ухитрился:
Стал он важным финансистом,
Славится специалистом,
Говорил, что здорово нажился.

Архангел всем известный Михаил
С Исусом все кампанию водил:
Часто вместе выпивали
И с девчонками гуляли,-
Меж святых Распутиным он слыл.

Святой Георгий тоже там живет,
Но меж святых буяном он слывет:
Нет того дня, чтоб не подрался
Или с кем не поругался,
Панику на всех в раю наводит.

Илья-пророк живет на том же свете,
Катается в серебряной карете.
У него лошадки чудо,
Прокатиться бы не худо.
Заберу, продам их на Конной.

Занялся темным делом Гавриил
(Архангелом хорошим раньше был),
Теперь ходит по фасону,
Все берет на фармазону,
У Николки торбу тоже двинул.

Мария Магдалина там живет
И меж блатными бандершей слывет:
Бардачок она открыла,
Проституток напустила,
За удар червонец там берет!

По поводу Марии Магдалины существует свидетельство, что эта тема развивалась в не дошедших до нас версиях более полно и цинично. Так, в «Автобиографии» Давида Арманда, которая относится к довоенному ГУЛАГу, читаем о «Гопе со смыком»:
«Песня была полуцензурной. Пока Гоп-со-смыком играл в карты, умирал, попадал на Луну, дрался с чертями, напивался, покупал шкуру (крал бумажники), в том числе у Иуды Искариота, её можно было слушать не краснея. Но когда на Луне он встречал Марию Магдалину, начиналось чёрт знает что».

Завершается «Гоп» часто «моралью»:

С этим свою песенку кончаю,
А всей братве навеки завещаю:
Вы же мой завет примите -
Пейте, нюхайте, курите,
На том свете всё Господь прощает!

Существует великое множество вариантов воровской баллады. Недаром в одной из переработок этой известной блатной песни говорится:

«Гоп со смыком» петь неинтересно:
Все двадцать три куплета нам известны…

В другом случае число «известных» куплетов увеличивается до ста двадцати двух:

Гоп-со-смыком петь не интересно, да-да,
Сто двадцать два куплета вам известно, да-да,
Лучше я спою такую
Ленинградскую блатную,
Как поют филоны в лагерях, да-да.

Мы знакомим читателя с главными сюжетными линиями и вариациями «Гопа». Они необходимы для того, чтобы понять, каким образом возникла песня, как в дальнейшем повлияла на народную песенную культуру, как отразила важные события в жизни нашей страны. Лучше всего передал краткое содержание песни филолог Сергей Неклюдов:

«Её герой - вор, пьяница, картежник, уличный хулиган, "не вылазящий" из тюрьмы, - умирает (или гибнет в неудачном "деле"). После смерти он попадает в ад (где учиняет дебош из-за того, что там нет водки) и в рай (где берется за свое привычное ремесло, тем более что и тамошние обитатели занимаются делами, совершенно неподобающими для ангелов и святых). С награбленным добром герой возвращается на землю и живет богато вплоть до своей "окончательной" смерти, после которой, впрочем, снова оказывается на небе».

«Родился на Подоле…»
НЕСОМНЕННО, «ГОП СО СМЫКОМ» ПОЯВИЛСЯ в уголовной среде. И дело не только в том, что в песне достаточно жаргонных выражений: фомка, шпайер, выдра (или выдро), окалечить (на старом жаргоне - обокрасть, ограбить), шалман… Знаменательны, например, строки одной из редакций:

На трамвай бежишь-скакаешь,
Все карманы очищаешь…

Именно в 20-е годы прошлого века жаргонное «скакать» ещё сохраняло значение «воровать на ходу из трамвая». Возникло оно до революции и первоначально значило кражу с конки, когда воришка запрыгивал на ходу в вагон, выхватывал у кого-нибудь сумку или кошелёк, соскакивал и убегал. Это и значило «скачок с прихватом». Позднее термины «скачок», «скок» стали использоваться в смысле «кража» (прежде всего квартирная), и прежнее «скокарь» как трамвайный вор было вытеснено значением «квартирный вор».

Не менее важно и то, что у «Гопа» есть более ранние источники в уголовном песенном творчестве. Например, песня «Я парень фартовый», события которой приурочены ко времени гражданской войны. Однако и эта песня, видимо, представляет собой переделку ещё более старой (вероятно, дореволюционной) «Я родился быть фартовым» - о грабителе и убийце. Некоторыми биографическими обстоятельствами (рождением на Подоле, грабежами, «шикарной» жизнью на добытые деньги, арестом и заключением) герой очень напоминает Гопа:

Я парень фартовый,
Родился на Подоле,
Меня все знали,
Проходимцем звали.

Хоть бедным родился,
Но скоро нажился.
Буржую в хавиру
Не раз вломился я.

Грабил я кассы,
И других вещей массы;
Загонял блатному
Янкелю портному
Проживал, ей-богу,
На широку ногу.

Мильтоны поймали
И двенадцать лет каторги
Судьи припаяли.
Просидел в Сибири
Я четыре года;
Нас освободили
В дни переворота…

В общем, достаточно уверенно можно констатировать, что место возникновения блатной баллады о Гопе со смыком – Киев. Об этом свидетельствует не только устойчивый мотив о рождении героя на Подоле (то есть в киевском районе), но и наличие среди самых старых записей украинизированных вариантов песни.

К тому же выводу приходит в автобиографической повести «Паутина (юность в неволе)» и Артур Вейлерт, который провёл в ГУЛАГе тринадцать военных и послевоенных лет. Он пишет:

«Пели и грубую, глупую бандитскую песню “Гоп–со–смыком”:
—Жил–был на Подоле гоп–со–смыком, да, да. Славился своим басистым криком, да, да. И т.д. сто двадцать три куплета.
Эту песню я потом слышал во всех тюрьмах, во всех камерах, в которых я вынужден был находиться. Она была как бы гимном детей подземелья, входила в их обязательную программу. Потом, через много лет я был в Киеве, и вдруг узнал, что этот “Подол” – один из киевских городских районов. Вполне возможно, что песня идёт из Киева».

ПРАВДА, КАК МЫ ПОМНИМ, существуют и другие варианты рождения балладного героя:

Родился я у беса под забором,
Крестили меня черти с косогора.
Дядька с рыжей бородою
Окропил меня водою...

Думается, это – уже переработка в русле русской песенной традиции. Миру народных образов свойственны поэтические описания необыкновенного рождения героя. Подобного рода фольклорные мотивы встречаются, например, в поэзии Сергея Есенина:

Родился я с песнями в травном одеяле.
Зори меня вешние в радугу свивали.
Вырос я до зрелости, внук купальской ночи,
Сутемень колдовная счастье мне пророчит.

Разумеется, существуют и маргинальные вариации мотива появления на свет в необычном месте - например, в низовых городских балладах:

Родила меня мать под забором
И спустила меня в нищету

или:

Меня мать ночью родила
В овраге под забором...

Более развёрнутый вариант, сопоставимый с зачином «Гопа», приводит в своих записных книжках 1914-1919 годов («Землемер») Евгений Замятин:

Мине кстили у трактире-кабаке,
Окурнали у виноградном у вине,
Отец крестный - целовальник молодой,
Мамка крестна - Винокурова жана.

В «Гоп-со-смыком» рождение в овраге и под забором с пьяной имитацией крещения приобретает явный дьявольский окрас, характерный для «чёрной мессы», то есть сатанинского действа, прямо пародирующего церковные христианские обряды. На это указывают и соответствующие персонажи: черти, бес, леший, а также «дядька с рыжей бородою» (рыжий цвет волос – признак ведьмы или ведьмака) или дед с козлиной бородою (козлиные атрибуты – указание на дьявола).

Таким образом, с распространением по стране «Гоп» обогащается мотивами русского песенного фольклора.

«На Луне найду себе жену»
ПЕРЕЙДЁМ К ОТДЕЛЬНЫМ СЮЖЕТАМ блатной баллады. Прежде всего, чрезвычайно любопытно путешествие героя на Луну, где расположился ад с чертями.

Первое очевидное объяснение этого мотива несложно отыскать в уголовном жаргоне, где выражение «послать на луну», «отправить на луну» означает «расстрелять». Это объяснение встречается уже в словаре «Блатная музыка» С.М.Потапова (Народный комиссариат внутренних дел, 1927): «На луну – расстрел». Выражение было популярно и позднее, в 30-е годы. Так, в рассказе «Букинист» Варлам Шаламов спрашивает своего собеседника:

- Где же теперь эти врачи?
- Кто знает? На луне, вероятно...

То есть расстреляны.

Однако более ранних свидетельств существования этого выражения в уголовном жаргоне мне найти не удалось. Так что остаётся открытым вопрос: то ли неведомый автор песни о Гопе развил жаргонный фразеологизм в фантасмагорическую картину, то ли напротив – жаргонизм появился под влиянием блатной песни? Мне представляется более вероятным последнее. Скорее всего, сюжет «Гопа» о путешествии на луну имеет свой собственный источник.

Кроме того, в воровском арго 20-х годов прошлого века, помимо выражения «на луну» как определения расстрела, встречается ещё несколько жаргонных упоминаний этой планеты. Так, в том же словаре Потапова встречаем следующие словарные статьи: «Луна – грабёж. Лунатик – грабитель». То есть Гоп со смыком имеет прямое отношение к луне, поскольку он и есть грабитель! (Скорее всего, имеется в виду ночной грабёж, отсюда и упоминание ночного светила). Возможно, именно поэтому герой уголовной баллады направляется на луну – в одном случае за женой, в другом – к чертям в гости .

Обращает на себя внимание один из вариантов песни, где герой отправляется на луну с определённой целью:

Скоро я поеду на луну,
На Луне найду себе жену.
Пусть она коса, горбата,
Лишь червонцами богата -
За червонцы я её люблю.

Почему герой неожиданно отправляется за женой на луну, не совсем ясно. В русском и украинском фольклоре такой сюжет отсутствует напрочь. Так что на уголовного «песняра» воздействовали иные источники.

Поскольку баллада о Гопе – уголовно-арестантская, не исключено влияние фольклора народов Сибири и Дальнего Севера, где отбывали наказание поколения каторжан. У нивхов, населяющих Амур и остров Сахалин (самое известное каторжанское место), существует легенда о «лунной женщине-сплетнице» - «ралк умгу», которая ходит с коромыслом и вёдрами по поверхности ночного светила. То же предание есть и у татар Западной Сибири: одна женщина за дурное поведение была отправлена богами с полными вёдрами на луну, откуда теперь взирает на Землю. Вот вам объяснение того, что Гоп находит себе отвратительную жену именно на луне.

Есть ещё одно остроумное предположение. В 1922-1923 годах Алексей Николаевич Толстой создаёт фантастический роман «Аэлита» о путешествии инженера Лося на Марс, где тот влюбляется в марсианку Аэлиту. Роман пользовался в Советской России бешеной популярностью: в 1924 году режиссёр Яков Протазанов поставил одноименный фильм. Вот Гоп со смыком и решил последовать на поиски жены по маршруту инженера Лося, но несколько ближе! Хотя в иронически-издевательской песне жена эта, в противовес романтической истории, оказывается кривой и горбатой.

Напомним также, что украинском тексте 1926-го года никакой луны нет, хотя рассказывается о пребывании Гопа у чертей в аду и его муках. Видимо, позднее вариант путешествия за женой на луну и вариант путешествия к чертям в ад объединились в один, а причём жена оказалась лишней и исчезла.

Правда, Павел Васильев в поэме «Христолюбовские ситцы» (1935-1936), рассказывая о гражданской войне, цитирует вариант «Гопа», где упоминается жена вообще без лунно-фольклорных изысков:
 
Вспомним про блатную старину, да-да,
Оставляю корешам жену, да-да.
Передайте передачу,
Перед смертью не заплачу,
Перед пулей глазом не моргну!

Если это не собственная стилизация автора, не исключена третья версия «Гопа» - полностью реалистическая, вообще без луны, чертей, ада, рая и святых. Возможно, всё это - значительно более поздние добавления, а поначалу речь шла лишь о воровских подвигах персонажа песни. Эта часть легко выделяется из общего сюжета. И лишь позднее он оброс экзотическими подробностями.


«Попаду я к чёрту на луну»
НАСЧЁТ ЧЕРТЕЙ ВСЁ ОЧЕВИДНЕЕ. В представлениях славян, равно как и многих других народов мира, луна ассоциируется с загробным миром, с областью смерти и противопоставляется солнцу как божеству дневного света, тепла и жизни. Отсюда естественно утверждение Гопа:

Если я когда-нибудь умру,
Попаду я к чёрту на луну…

У славян известно верование, согласно которому умершие души направляются на месяц. По сербским поверьям, чтобы узнать, жив ли долго отсутствующий родственник, нужно было трижды окунуть человеческий череп в ключевую воду, а затем в полночь во время полнолуния посмотреть сквозь отверстия черепа на месяц. Если человек жив, он возникнет перед смотрящим, а если мёртв, то окажется на месяце.

Кроме того, у славян существует богатая традиция сказок и быличек о путешествии людей на тот свет – как в рай, так и в ад, с последующим возвращением героев домой. Например, «Скрипач в аду», где скрипач проваливается в преисподнюю и три года играет на скрипке для чертей. В быличке «Горький пьяница» у молодого человека умирает отец, и герой вызволяет отца из пекла, где тот возит дрова и воду в образе старой лошади. Можно вспомнить и другие мотивы, связанные с нечистыми. Прежде всего – многочисленные вариации сюжета «солдат и черти».

Обратимся к ещё одной известной классической уголовной песне, в которой повествуется о встрече героя с чертями. Называется она «Сам я вятский уроженец»:

Сам я вятский уроженец,
Много горького видал,
Всю Россию я объехал,
Даже в Питере бывал.

В этом Питере однажды
Я остался без порток -
Проигрался в стос проклятый,
И пришлось идти на скок.

Взял «фому» и долотишко
И на дело похилял ,
И вечернею порою
На хавиру приканал.

Прикандыбил на хавиру
И как вкопанный я стал:
За столом четыре чёрта
В карты резалися там.

Черти вмиг переглянулись,
Побелели, как мука:
Знают черти, что на деле
Не дрожит моя рука.

Я, браток, не фраернулся:
Всех чертей под стол загнал,
Все их звонкие червонцы
Сгрёб рукою со стола.

Песня построена на одном из любимых сюжетов русского фольклора, когда солдат играет в карты с чертями. По народным поверьям, игра в карты – любимая бесовская забава. В ряде вариантов выигравший герой творит над нечистыми физическую расправу. Например, в сказке «Солдат избавляет царевну» бравый вояка охаживает железным прутом самого Сатану! Так что строки «Дрын дубовый я достану / И чертей калечить стану» имеют фольклорную первооснову.

В многочисленных вариациях сюжета «солдат и чёрт» есть немало таких, где солдат предпочитает раю ад, потому что в пекле можно вдоволь пить и курить:

«Ходил он, ходил по райским местам, подошел к святым отцам и спрашивает: “Не продаст ли кто табаку?” — “Какой, служба, табак! Тут рай, царство небесное!”. Солдат замолчал. Опять ходил он, ходил по райским местам, подошел в другой раз к святым отцам и спрашивает: “Не продают ли где близко вина?” — “Ах ты, служба-служба! Какое тут вино! Здесь рай, царство небесное” — “Какой тут рай: ни табаку, ни вина!” — сказал солдат и ушел вон из раю…
Бежит нечистая сила: “Что угодно, господин служба?” …Привели солдата в пекло. “А что, табак есть?” — спрашивает он у нечистой силы. “Есть, служивой!” — “А вино есть?” — “И вино есть!” — “Подавай всего!” Подали ему нечистые трубку с табаком и полуштоф перцовки. Солдат пьет-гуляет, трубку покуривает, и радехонек стал: “Вот взаправду рай — так рай!”

Итак, в русских сказках «райская жизнь» ассоциируется с непременным пьянством. Мотив загробных кутежей и возлияний существует и в средневековой западноевропейской традиции:

«В сатирической поэме о ложных видениях рисуется пир, якобы заданный Христом посетителю загробного мира. Угощают и в Аду: грешникам подносят наполненные жидкостью бокалы...» (А. Гуревич. «Западноевропейские видения потустороннего мира и "реализм" средних веков»).

Собственно, это не противоречит Новому Завету, где Иисус Христос пирует в Кане Галилейской и превращает воду в вино, а также утверждает своим ученикам, что он есмь истинная виноградная лоза. Так что утверждение Гопа со смыком, будто в раю святые «пьют наливочки густые», основано не на пустом месте…

НЕКОТОРЫЕ ИССЛЕДОВАТЕЛИ ВСПОМИНАЮТ также богатую литературную традицию путешествий на Луну. Это допущение кажется слишком смелым: где – литературная традиция и где – малограмотные уркаганы? Однако в дальнейшем мы убедимся, что в создании воровской баллады принимали участие не только уголовники, но и представители бывшего духовенства, скорее всего, из семинаристов и попов-расстриг. То есть публика достаточно образованная.

Не стану описывать всю историю путешествий на Селену (античное название Луны). Вспомним наиболее известные. Первое составил во втором веке нашей эры греческий писатель-сатирик Лукиан Самосатский. В сочинении «Икароменипп, или Заоблачный полет» Лукиан посылает к Селене своего героя Мениппа – на крыльях, одно из которых заимствовано у коршуна, другое – у орла. На луну во время путешествия по загробному миру попадает Данте. Эта планета находится в первом из райских кругов и населена душами людей, которые, дав обет девственности, нарушили его не по своей вине. Известный французский поэт, физик и музыкант Сирано де Бержерак достигает луны при помощи подбрасываемых вверх кусков магнитной руды. Барон Мюнхгаузен совершил на Селену целых два путешествия. В первом он влез туда по бобовой лозе, во втором его корабль был заброшен на луну бурей. В девятнадцатом веке Эдгар По запускает к луне Ганса Пфааля на воздушном шаре, Жюль Верн – трёх учёных в снаряде, пущенном из пушки, а в 1901-м году Герберт Уэллс забрасывает туда же своих героев Кейвора и Бедфорда.

Всё это вроде бы далеко от «Гопа со смыком». Но обратимся к 20-м годам прошлого века. Оказывается, в это время Советскую Россию захлестнул поток фантастической литературы о путешествиях на луну и «лунатиках». В. Бугров в эссе «Обитаемая луна» замечает по поводу таких «лунных путешествий» и рассказов о них:

«Влияние в изобилии переводившейся у нас западной беллетристики остро чувствовалось в двадцатые годы в только-только зарождавшейся советской фантастике».

Уже упомянутый Герберт Уэллс в романе «Первые люди на Луне» (он пользовался большой популярностью в России) описывает лунатиков следующим образом:

« Все они казались каким-то гротеском, уродливой карикатурой на людей... Если это пастух, то он снабжен длинными ремнеобразными щупальцами. Если это носильщик, то он представляет собою кривобокое существо с огромными плечами… у машинистов благодаря особым прививкам отрастают длинные "руки"; стеклодуву увеличивают легкие, превращая их попросту в легочный мех...»

В романе польского фантаста Георгия (Ежи) Жулавского «Победитель» (на русском языке опубликован в 1914 году) действуют шерны - древняя разумная раса, обитающая на Луне:

«У них под крыльями, широкими крыльями из натянутой на костях перепонки, есть что-то вроде гибких змеиных рук с шестипалой кистью. Всё тело покрыто черным коротким волосом, мягким, густым и блестящим, кроме лба и ладоней... В этих ладонях их сила... Если они обеими ладонями вместе коснутся обнаженного человеческого тела, то человека потрясает дрожь, причиняющая боль, а иногда и смерть».

Иначе видит «лунатиков» Виктор Гончаров в романе «Психомашина» (1924):

«В машину влезли два странных широкоплечих существа - два слоненка на задних лапах... Верхние конечности, мускулистые и прикрытые пергаментной кожей с мелкими черными волосиками, заканчивались двумя длинными пальцами...»

И так далее. Другими словами, популярная литература навязывала массовому сознанию образ мерзких чудовищ, обитающих на луне, которые мало отличались от чертей. Сейчас трудно даже представить, какое множество фантастических историй о полётах на луну публиковалось для населения Республики Советов. Так что влияние массовой литературы на образы песенной баллады о Гопе не стоит сбрасывать со счетов.

Интересный факт. Мы уже упоминали, что на блатной фольклор воздействовали сюжеты народного творчества, где герой (солдат) играет с чертями в карты. Представьте себе, в 20-е годы прошлого века место чертей в этом сюжете заняли… селениты! Правда, не в фольклоре, а в творчестве поэта Николая Оцупа. В 1921 году он написал стихотворение «Любовь», где мы читаем:

«Снова воздух пьяного марта,
Снова ночь моего обручения.
Селениты на крыше играют в карты,
И я попросил разрешения.

У теплой трубы занимаю место,
Голоса звенят колокольцами:
"Пять алмазов... на карте ваша невеста".
Пальцы крупье с белыми кольцами.

Дворники спят. Ворота закрыты.
Свет погас за окошками.
"Дама бубён", - кричат Селениты
Голубые, с длинными ножками.

Небо лунную руку простёрло,
Страшный крик за оградою,
Я хватаю крупье за горло
И прямо в прошлое падаю»

Из стихотворения косвенно следует, что в сознании людей представления о селенитах и чертях были достаточно близки. Во всяком случае, образы обитателей Луны не были «страшно далеки от народа»…

И В ЗАВЕРШЕНИЕ «ЛУННОГО СЮЖЕТА» остановимся на ещё одной любопытной детали. Помните, в рассказе об адских муках Гоп со смыком сообщает:

Черти там, как в русской печке,
Жарят грешников на свечке...

Довольно странный способ! Ведь свеча – это как раз атрибут не чёрта, а Бога. Однако всё покажется не столь странным, ежели мы вспомним известную поговорку «Ни Богу свечка, ни чёрту кочерга» (или в других вариантах – «ни чёрту ожег», "ни чёрту огарок"). "Кочерга" в данном случае – огарок свечи. Скорее всего, поговорка имеет непосредственное отношение к славянскому фольклорному сюжету о двух свечах, которые «на всякий случай» молящийся ставит и Богу, и чёрту (ведь неизвестно, куда предстоит попасть на том свете – в рай или в ад). Рассказ об этом, в частности, встречается в «Российской универсальной грамматике» Н. Курганова (1769). А вот один из фольклорных вариантов:

«Одна баба, ставя по праздникам свечу перед образом Георгия Победоносца, завсегда показывала змию кукиш.
- Вот тебе, Егорий, свечка; а тебе шиш, окаянному.
Этим она так рассердила нечистого, что он не вытерпел; явился к ней во сне и стал стращать:
- Ну уж попадись ты только ко мне в ад, натерпишься муки!
После того баба ставила по свечке и Егорию, и змию. Люди и спрашивают, зачем она это делает?
- Да как же, родимые! Ведь незнамо еще, куда попадешь: либо в рай, либо в ад!»

«Жить, наверно, буду я в раю»
ЗНАЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ БАЛЛАДНОГО ПОВЕСТВОВАНИЯ отведена рассказу о пребывании героя в раю. Подобный сюжет, как и сюжет о пребывании героя в аду, довольно распространён в славянском (в том числе русском) фольклоре. Например, «Сапожник на небе», где сапожник оказывается в раю, но его оттуда изгоняют за склочный нрав. Нередко герой успевает побывать и в раю, и в аду. Например, в быличке «Как купцов сын у Господа в гостях был» сын купца сначала пирует с Господом в раю, а затем путешествует с Ним в ад. Есть сюжет о том, как мужик путешествует по раю и по аду с Николаем-Угодником. В рассказе «Как царь Соломон из ада вышел» повествуется, как библейский Соломон перехитрил чертей и сбежал из пекла в рай. В быличке «Обмиравшая» героиня слушает рассказ горького пьяницы, которого освободил из ада ангел-хранитель.

Наиболее перекликающийся с «Гопом» источник – древнерусская «Повесть о бражнике како внииде в рай». Мы помним, что значительная часть воровской баллады посвящена издевательской насмешке над святыми и перечислению их неблаговидных поступков. «Гоп со смыком» в этом смысле продолжает русскую (вернее сказать, славянскую) смеховую традицию «Повести о бражнике».

В произведении рассказывается о том, как «бысть неки бражник, и зело много вина пил во вся дни живота своего, а всяким ковшом господа бога прославлял, и чясто в нощи богу молился». Однако после смерти апостол Пётр не впускает пьянчужку в рай: «Бражником зде не входимо!». И тут начинается самое интересное. Пьяница вопрошает: «Кто ты еси тамо? Глас твой слышу, а имени твоего не ведаю». Пётр называет себя, и бражник тут же припоминает ему, что тот трижды отрёкся от Христа. Затем на место Петра приходит Павел, и бражник пеняет ему, что он «первомученика Стефана камением побил». Место Павла занимает царь Давид, но и у него отыскивается «пятно в биографии»: услал своего военачальника Урию на смерть, а потом завладел его женой. Попеременно подвергаются бражникову разоблачению царь Соломон, святитель Николай, Иоанн Богослов. Устыдив всех, пьяница всё-таки попадает в рай, где усаживается на самое почётное место. Когда же святые начинают ему на это пенять, следует блестящий по издевательству аргумент:
«”Святи отцы! Не умеете вы говорить з бражником, не токмо что с трезвым!” И рекоша вси святии отцы: “Буди благословен ты, бражник, тем местом во веки веков”. Аминь».

Другими словами, у «Гопа» и «Бражника» полностью совпадают мотивы разоблачения неблаговидных поступков «райского общества».

ТЕМА НАСМЕШЕК И ИЗДЕВАТЕЛЬСТВА НАД СВЯТЫМИ позднее была продолжена в русской фольклорной традиции. Мы имеем в виду век девятнадцатый, когда возникла известная богохульная студенческая песенка «Там, где Крюков-канал и Фонтанка-река…». Несмотря на явный отсыл к Петербургу (где находятся соответствующий канал и река), старейшая запись этой песни сделана в Казани и с казанскими топонимами (Казанка-река и т.д.) в середине XIX века. Есть и множество других вариантов, в том числе киевский со Святым Владимиром (вместо святых Исаакия и Харлампия, храмы в честь которых стоят в Петербурге), а также, а также, возможно, московский с Василием Святым. Приведём для иллюстрации «питерский» и «киевский» (наиболее богохульный) тексты:

Там, где Крюков канал и Фонтанка-река,
Словно брат и сестра, обнимаются,
Там студенты живут, они песни поют
И еще кое-чем занимаются –
Через тумбу-тумбу-раз, через тумбу-тумбу-два,
Через тумбу-три-четыре спотыкаются.

А Исакий святой с колокольни большой
На студентов глядит, улыбается –
Он и сам бы не прочь погулять с ними ночь,
Но на старости лет не решается.
Через тумбу-тумбу-раз...

Но соблазн был велик, и решился старик –
С колокольни своей он спускается.
Он и песни поёт, ёерту душу продаёт
И ещё кое-чем занимается –
Через тумбу-тумбу-раз...

А святой Гавриил в небеса доложил,
Чем Исакий святой занимается,
Что он горькую пьёт, чёрту душу продаёт
И ещё кое-чем занимается –
Через тумбу-тумбу-раз...

В небесах был совет, и издал Бог завет,
Что Исаакий святой отлучается,
Мол, он горькую пьёт, чёрту душу продаёт
И ещё кое-чем занимается –
Через тумбу-тумбу-раз...

На земле ж был совет и решил факультет,
Что Исаакий святой зачисляется:
Он и горькую пьёт, он и песни поёт
И ещё кое-чем занимается –
Через тумбу-тумбу-раз...

А святой Гавриил по рогам получил
И с тех пор доносить не решается.
Он сам горькую пьёт, чёрту душу продаёт
И ещё кое-чем занимается –
Через тумбу-тумбу-раз...

В киевском варианте количество святых, ведущих разгульный образ жизни, увеличивается:

От зари до зари,
Лишь зажгут фонари,
Все студенты по Киеву шляются.
Они горькую пьют,
И на бога плюют,
И ещё кое-чем занимаются.

А Владимир Святой
Смотрит с горки крутой,
Смотрит с горки крутой - ухмыляется.
Он и сам бы не прочь
Провести с ними ночь,
Но на старости лет не решается.

А Владимир Святой
Бросил крест под горой,
К ним он с горки спускается.
Он и горькую пьёт,
И на бога плюёт,
И ещё кое-чем занимается.
...

А святая Елена
Поломала колено –
Богу в рай доложить не решается:
Она горькую пьёт,
И на бога плюёт,
И ещё кое-чем занимается
....

А Христоша, наш бог,
Налакался, как мог,
Под забором он пьяный валяется.
Он и горькую пьёт, на себя он плюёт,
И ещё кое-чем занимается.

В переделке вятских семинаристов кощунственные интонации песни многократно усилены, там появляется, например, «Иван Богослов, / Покровитель ослов» . Я сам помню некоторые куплеты, которые мы пели в школьные годы, когда мне было лет десять – двенадцать (вторая половина 60-х годов прошлого века). Никакой Фонтанки и Крюкова канала в них не было (я учился в Ростове-на-Дону), зато, помимо святой Елены, которая «ушибла колено», там фигурировал святой Никанор - «мошенник и вор» и множество других святых, из которых мне запомнился лишь евангелист Матфей:

А святой Матфей
С колокольни своей
Всё глядит и похабно ухмыляется:
Он и сам бы не прочь
Провести с милой ночь,
Но на старости лет не решается.

Эта студенческая песня явно оказала влияние на формирование антирелигиозных мотивов «Гопа» - слишком уж отчётливо слышится её отзвук в воровской балладе. Даже припев «через тумбу-раз» и т.д. (в другом варианте звучит рефрен «Вера чудная моя») имеет соответствие в «Гопе со смыком». Одна из переделок песни специально подчёркивает:

Много есть куплетов "Гоп со смыком", да, да.
Все они поются с громким криком: "Ха - ха!"

Нельзя не согласиться с профессором Неклюдовым, который замечает: «Обращает на себя внимание незаурядная для низовой песенной традиции "богословская эрудиция" авторов - в сочетании с ничем не сдерживаемым богохульством. Всё это позволяет довольно уверенно предположить, что первотекст был создан в семинаристской среде; о том же свидетельствует и тема пьянства - излюбленная в антицерковной сатире в самой церковной среде».

Он же в качестве косвенного подтверждения того, что «Гоп со смыком», скорее всего, был составлен в деклассированной и криминализованной среде бывших семинаристов или низшего духовенства, приводит отрывок из поэмы Павла Васильева «Христолюбовские ситцы» (1935-1936), действие которой происходит в 20-е годы в Павлодаре. В ней дается описание «неукротимой» пивной, где собирается «народ отпетый» и цитируется один из вариантов «Гоп-со-смыком»:

И ждали воры в дырах мрака,
Когда отчаянная драка
В безумье очи заведёт….

И (человечьи ли?) уста,
Под электричеством оскалясь,
Проговорят:
Ага, попались
В Исуса,
Господа,
Христа!

И выделялись средь толпы,
Состригшие под скобку гривы,
Осоловевшие от пива,
От слёз свирепые попы!

Вся эта рвань готова снова <...>
С батьком хорошим двинуть в поле,
Было б оружье им да воля,
Громить,
Расстреливать
И жечь…

— Так спой, братишка,
Гоп со смыком,
Про те ль подольские дела.

(Вспомним про блатную старину, да-да,
Оставляю корешам жену, да-да.
Передайте передачу,
Перед смертью не заплачу,
Перед пулей глазом не моргну!)

«Гоп со смыком» - Франсуа Рабле
ЭТО ОБСТОЯТЕЛЬСТВО (участие в создании «Гопа со смыком» образованной, но маргинальной части священнослужителей) позволяет нам с достаточной степенью очевидности определить ту историческую литературную традицию, которая явно повлияла на возникновение мотива насмешки над святыми, составляющего значительную часть ранних вариантов уголовной баллады.
Я имею в виду «Гаргантюа и Пантагрюэля». Этот роман Франсуа Рабле пользовался в семинарской среде особой популярностью. Именно в тридцатой главе повествования о приключениях великана Пантагрюэля мы встречаемся с рассказом о пребывании Эпистемона – друга Пантагрюэля – на том свете. Воскрешенный Панургом Эпистемон рассказывает, кого он видел после смерти. Эпистемон приводит длинный список великих в этой жизни людей, которые, умерев, влачат не соответствующее былому величию существование. Вот лишь некоторые из них:
Ксеркс торгует на улице горчицей,
Ромул — солью,
Тарквиний сквалыжничает,
Кир — скотник,
Цицерон — истопник,
Агамемнон стал блюдолизом,
Дарий — золотарь,
Сципион Африканский, в одном сапоге, торгует на улице винной гущей,
Ланселот, Рыцарь Озера, сдирает шкуры с павших лошадей,
Траян ловит лягушек,
Гектор — кухонный мужик,
Парис — голодранец,
Ахилл убирает сено,
Клеопатра торгует луком,
Семирамида ловит вшей у бродяг…

Отдельной строкой проходят священнослужители:
Папа Юлий торгует с лотка пирожками,
Папа Бонифаций Восьмой торгует тесьмой,
Папа Николай Третий продает бумагу,
Папа Александр — крысолов,
Папа Каликст бреет непотребные места,
Папа Урбин — приживал,
Папа Сикст лечит от дурной болезни.

Далее Рабле продолжает издеваться над представителями церкви:
«Я видел, как Патлен, казначей Радаманта, приценивался к пирожкам, которыми торговал папа Юлий.
«Почём десяток?» — спросил Патлен.
«Три бланка», — отвечал папа.
«Не хочешь ли три удара палкой? — сказал Патлен. — Давай сюда пирожки, негодяй, а сам ступай за другими».
Бедный папа заплакал и пошел. Он сказал своему хозяину-пирожнику, что у него отняли пирожки, а тот отхлестал его так, что кожа его не годилась потом даже на волынку.
Я видел, как мэтр Жан Лемер, изображая папу, заставлял всех бывших королей и пап целовать ему ногу, затем важно, по-кошачьи выгибая спину, благословлял их и приговаривал:
«Покупайте индульгенции, бестии вы этакие, покупайте, благо дёшевы! Разрешаю вас от вин и гренков, то бишь от вин и грехов, и позволяю вам оставаться никчемными людьми до конца дней».

Разумеется, в раю не обходится без выпивки и блуда:
«Я видел Эпиктета, одетого со вкусом, по французской моде: под купой дерев он развлекался с компанией девиц — пил, танцевал, закатывал пиры по всякому поводу, а возле него лежала груда экю с изображением солнца.
Увидев меня, он любезно предложил мне выпить, я охотно согласился, и мы с ним хлопнули по-богословски».

Кстати, именно у Франсуа Рабле встречается и мотив кражи на том свете. Кир выпрашивает у Эпиктета милостыню, и тот даёт ему экю:
«Обрадовался Кир такому богатому улову, однако ж всякое прочее жульё, которое там околачивается, как, например, Александр Великий, Дарий и другие, ночью обчистили его».

Благоденствует на том свете и поэт Франсуа Виллон, который, по преданию, был уголовником и сочинил ряд баллад на жаргоне кокийяров – средневековых французских профессиональных преступников.

Как легко убедиться, по тому же принципу построена богохульная песня о святом Исаакии (Харлампии, Владимире, Василии). Мотивы пьянства, распутства, воровства, торгашества и проч. перекочевали и в «Гоп со смыком». Влияние Рабле и раблезианства на эту уголовную балладу очевидно; другое дело, можно спорить о путях этого влияния – скорее всего, опосредованных, через низовую семинарскую субкультуру.


Негритянский «Гоп со смыком»
ИНТЕРЕСЕН В ЭТОЙ СВЯЗИ ЕЩЁ ОДИН ЯРКИЙ ПРИМЕР песенного панибратства с библейскими персонажами. Он, конечно, не имел влияния на возникновение блатного русского эпоса, но прекрасно иллюстрирует мысль о том, что ироническое переосмысление сюжетов Библии не является чем-то из ряда вон выходящим.

Образец песни, о котором пойдёт речь, относится к XIX веку и родина его - Северная Америка. Вернее, американский Юг. Тот самый, где родились знаменитые спиричуэлс - духовные песни американских негров-рабов, обращённых в христианство. Источник негритянских спиричуэлс - духовные гимны, завезённые в Новую Англию белыми переселенцами. Тематику негритянских духовных гимнов составляли библейские сюжеты, которые приспосабливались к конкретным условиям повседневной жизни и быта негров и подвергались фольклорной обработке. Но спиричуэлс резко отличались от «белых» религиозных гимнов. Во-первых, чёрные рабы внесли в них особую ритмику далёкой африканской родины, которая послужила затем в значительной мере основой для возникновения американского джаза; во-вторых, исполнение спиричуэлс, как правило, сопровождалось плясками (тоже отголосок Африки). Например, уже после освобождения рабов проповедник негритянской баптистской церкви вместе с хором завораживающим ритмом и выкриками «заводил», «раскачивал» паству, которая постепенно входила в музыкально-религиозный экстаз, сопровождавшийся общим танцем и песней-молитвой. В-третьих, библейские мотивы в духовных гимнах негров часто несколько "снижены", приближены к повседневной жизни. Наконец, ряд «бытовых» спиричуэлс включает в себя сленг и «политически некорректные» мотивы. Такая «упрощённость» чёрных духовных гимнов дала основание современному джазмену Бену Сидрену заметить: «Спиричуэлс - те же блюзы, надо только вставлять "Иисусе" вместо "бэби"». Один из джазовых вариантов спиричуэлс - знаменитый «Let my people go» в исполнении Луи Армстронга.

Подобные особенности церковных гимнов давали возможность прихожанам создавать и шутливые песни, где с лёгким юмором переосмысливались библейские сюжеты. На одну из таких песенок, которую распевали весёлые негры, я наткнулся в сборнике «Народ, да!» (1983), где собраны произведения североамериканского фольклора за 200 с лишком лет. Называется она «Я родился десять тысяч лет назад»:

Я родился десять тысяч лет назад,
Знаю всё про всех: кто худ и кто пузат:
Видел, как апостол Павел
Всех в лото играть заставил -
А не веришь, так спроси у всех подряд!

По Эдему я шатался между дел,
Видел я, как сам Господь в саду сидел;
В этот день Адам и Ева
Стали жертвой его гнева,
Он их выгнал - я их яблоко доел!

Видел я, как Йону съел огромный кит,
И подумал, что у парня бледный вид;
Ну, а Йона, тьмой окутан,
Взял, наелся чесноку там -
У кита от чеснока живот болит!

Мой сосед был укротитель Даниил,
И Самсон могучий тоже рядом жил:
Заводил с Далилой шашни,
В Вавилоне строил башни,
А однажды не такое учудил!

Соломона я прославил на века,
И в рокфорский сыр пустил я червяка;
А когда с Мафусаилом
Плыли мы широким Нилом,
Спас я бороду его от сквозняка!

Разумеется, читатель заметил, что размер и строфика песни очень напоминают «Гоп со смыком». Но это, конечно, следует отнести на счёт переводчика - Юрия Соломоновича Хазанова, который таким образом подарил нам ещё одну версию блатного эпоса - на этот раз с афроамериканским акцентом.



«Хочет поп на небо прыснуть»
НО ВОТ ВОПРОС: почему в уголовной балладе так обильно представлены богохульные мотивы и почему они конце концов исчезают из «Гопа со смыком»?

Совершим небольшой исторический экскурс. В уголовном мире царской России уважения к религии и к её служителям не было. Скорее, наоборот. Пётр Якубович в мемуарах «Записки бывшего каторжника» пишет:

«...Особенно ярко проявлялась ненависть арестантов к духовенству. Последнее пользовалось почему-то одинаковой непопулярностью среди всех, поголовно всех обитателей каторги... Это какая-то традиционная, передающаяся от одной генерации арестантов к другой вражда…».

Причина ненависти к духовенству со стороны уголовно-арестантского мира заключалась в том, что церковь как социальный институт пользовалась всемерной поддержкой государства и как бы освящала собой все несправедливости, государством творимые. При этом духовники призывали народ к смирению, терпению и непротивлению. Что особо бесило именно бесшабашных, вольнолюбивых, строптивых «бродяг», «варнаков», «босяков». То есть ведущую роль играл дух противоречия.

После Октябрьской революции в число главных своих врагов большевистская власть наряду с дворянством в первую голову зачислила и духовенство. В стране подверглись разграблению церковные ценности, сносились храмы, представлявшие собою шедевры зодчества. Особым репрессиям подвергались церковнослужители. Они были объявлены «классовыми врагами» и подвергнуты жестоким репрессиям. Сами священнослужители нередко открыто становились на сторону врагов революции; кроме того, священники резко осудили декрет об отделении церкви от государства и призвали всех православных к его саботированию.
Большевики с приходом к власти развернули политику тотальной антирелигиозной пропаганды. В неё включается «Союз безбожников» во главе с Емельяном Ярославским. Создаётся крупное государственное издательство «Атеист», выходит в свет иллюстрированная газета «Безбожник» (к конце 20-х годов тираж её достиг 500 тыс. экз.), псевдонаучный журнал «Антирелигиозник»…

Закрываются или уничтожаются церкви и монастыри. Многие из них приспосабливаются под клубы, кинотеатры, библиотеки, склады утильсырья, колонии для беспризорных.

Вот некоторые наиболее популярные лозунги 20-х годов:
Наука и религия несовместимы
Пионеры, бейте тревогу - наши родители молятся богу
Против церковников - агентов мировой буржуазии
От поповской рясы отвлечём детские массы

Уголовники открыто и без колебаний разделяли точку зрения официальных властей. Как мы помним, священнослужителей «урки» и прежде не жаловали. Теперь же, когда на священников обрушилась новая власть и те попали в разряд «политических» - уголовники и вовсе потеряли к ним всякое почтение. Насмешки, издевательства над церковью и верой, унижение и преследования священнослужителей были нормой в Советском государстве. То же самое царило и в уголовной среде, и в арестантском сообществе.
Именно поэтому созданная в первой половине 20-х годов прошлого века разбитная баллада «Гоп со смыком» о путешествии грабителя на тот свет получила яркую антиклерикальную и богохульную окраску.

Кстати, существует также антиклерикальный песенный отрывок, по сюжету никак не связанный с «Гопом», однако представляющий собой его переделку. Как сообщает в Интернете некий Сергей Соловьёв, он слышал эту песню в Сибири, но запомнил лишь два куплета:

Говорят, у бога денег много,
Только далека туда дорога.
Хочет поп на небо прыснуть,
А потом на землю сбрызнуть,
Да не знает, как туда добраться.

Спичку об коробку зажигает,
И под бочку с порохом бросает:
Бочка с копотью, со свистом,
Душка - поп на небо прыснул,
Раком он летит, не унывая....

ОДНАКО В ПОСЛЕДУЮЩЕМ СЮЖЕТ О ЖИТИИ СВЯТЫХ в раю практически выпадает из уголовной баллады. Разумеется, свою роль сыграла пластинка Утёсова, вышедшая в 1932 году. Леонид Осипович исполнил сильно усечённый вариант «Гопа», и этот текст оказал влияние на последующее устное бытование песни. Но вряд ли это обстоятельство имеет решающее значение. Ведь когда-то в Ленинграде выходила на пластинке и вариация «Мурки» без уголовной атрибутики, в стиле «жестокого романса». Однако влияния на сюжет дворовой и уголовной песни он не оказал.

Есть куда более серьёзные обстоятельства. Дело в том, что уже со второй половины 30-х годов отношение Советского государства к религии стало меняться. Это изменение с негодованием отметил уже в 1936 году Лев Троцкий в труде «Преданная революция»:
«Ныне штурм небес, как и штурм семьи, приостановлен... По отношению к религии устанавливается постепенно режим иронического нейтралитета».

Приостановку (а фактически - остановку) «штурма небес» следует рассматривать в общем контексте свёртывания оголтелого революционного интернационализма и возрождения российской государственности. Это связано с приходом к власти в Германии Гитлера и необходимостью противостоять германскому фашизму. Сталин и руководство страны вынуждены были принимать в расчёт то обстоятельство, что агрессивные планы фюрера направлены непосредственно на Восток. Поэтому Сталин и его окружение должны были думать о пробуждении российского патриотизма, национального самосознания.

Немыслим был этот процесс без возрождения уважения к Русской Церкви, православной вере, что отчётливо видно в истории с разгромом оперы «Богатыри» в Камерном театре. Вообще-то эта опера-фарс была создана ещё в 1867 году композитором Александром Бородиным (автором «Князя Игоря») на либретто драматурга В. А. Крылова и являлась пародией на распространённый в то время жанр русской «романтико-исторической» оперы. Бородин использовал мелодии Ж.Оффенбаха, Дж.Мейербера, А.Серова, русских песен и т.п.

Однако в начале 30-х годов либретто оперы взялся «творчески обновить» Демьян Бедный. Безобидный, незлобный юмор Бородина и Крылова обратился в издевательство и надругательство над великим князем Владимиром Святославичем, русскими богатырями и крещением Руси. Вышедшая на подмостки в 1932 году, «опера» всячески восхвалялась официальной пропагандой. Былинные богатыри выступали в роли жандармской охранки, а князь Владимир представал тираном-держимордой.

В 1936 году режиссёр Таиров решает возродить эту мерзость в своём театре. Однако неожиданно знаменитый театральный деятель получает звонкую оплеуху: постановлением Комитета по делам искусств «Богатыри» категорически запрещены! Причины запрещения совершенно замечательны:

«Спектакль... а) является попыткой возвеличить разбойников Киевской Руси как положительный революционный элемент, что противоречит истории... б) огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются... носителями героических черт русского народа; в)даёт антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа».

Фактически крещение Руси и роль православия в истории государства получают положительную оценку! Таким образом, власть стремилась завоевать авторитет у верующей части населения.

Когда же грянула Великая Отечественная война, отношения Русской Православной Церкви и государства вообще изменились коренным образом. В трудную для России годину коммунистическое руководство обратилось за поддержкой к русскому православию. Со своей стороны, в первый же день войны митрополит Сергий в пастырском послании благословил народ на защиту священных рубежей Родины.

В ответ советская власть закрыла все антирелигиозные издания и распустила «Союз воинствующих безбожников». 9 ноября 1942 года митрополит Сергий направляет лично Сталину поздравительную телеграмму следующего содержания: «Я приветствую в Вашем лице богоизбранного вождя..., который ведёт нас к победе, к процветанию в мире и к светлому будущему народов...». Телеграмму тут же публикует газета «Правда». 4 сентября Сталин принимает в Кремле трёх высших иерархов РПЦ и даёт согласие на избрание патриарха (чей престол пустовал с 1924 года). Созванный 7 сентября 1943 года первый с 1917 года Поместный собор избрал патриархом митрополита Сергия. В августе 1945 года, после Великой Победы, церкви было разрешено приобретать здания и предметы культа.

ВОРОВСКОЙ МИР СВОЕВРЕМЕННО УЛОВИЛ эти перемены. Среди уголовников щеголянье «верой христовой» стало, что ли, особым «шиком». Это отразилось в обряде принятия новичков в «воровскую» касту. Теперь он получил название «крещения». Церемония как бы подражала христианскому таинству крещения. Во-первых, человек обращался в новую веру - «воровскую». Во-вторых, он получал при этом новое имя («кликуху», «погоняло»). Причём отныне все звали его только новым, «воровским» именем; предыдущая кличка напрочь забывалась. Назвать «законного вора» старой, «пацанской» кликухой значило нанести ему оскорбление, принизить его в «масти». Наконец, в третьих, каждому «блатному» при «крещении» либо вешался на шнурке-гайтане, либо выкалывался на груди так называемый «воровской крест». Он имел форму православного, но без распятого Христа:

«Крест обычно был гладким, но если случались художники, их заставляли иглой расписывать по кресту узоры на любимые темы: сердце, карта, крест, обнажённая женщина...».
Таким образом отличали крест «воровской» от других нательных крестиков, которые носили многие арестанты - особенно из числа «раскулаченных» крестьян.

Помимо крестов, наносились и татуировки религиозного содержания: Богоматерь (или Мадонна) с младенцем, церковные храмы, ангелы... Уже значительно позже, в период «сучьих войн», эти наколки получили особый смысл. Например, нанесение Богоматери означало - «Мой дом - тюрьма», то есть указывало на опытного «каторжанина»-рецидивиста; число куполов на татуированном соборе указывало на количество полученных сроков, причём купол с крестом - срок, отсиженный «звонком» (от начала до конца). И так далее.

С тех пор популярна в арестантском мире так называемая «воровская молитва»:
Господи, спаси и сохрани
От моря Охотского,
Конвоя вологодского,
От лагерной вышки,
От короткой стрижки,
От злобных ключников,
От стальных наручников,
От земли-матушки,
От кирки-лопатушки,
От хозяина-беса,
От пайки-недовеса
и проч.

С изменением отношения воровского мира к православию из знаменитой блатной баллады «Гоп со смыком» исчезают и куплеты, связанные с издевательством над святыми. Остаётся лишь Иуда Искариот да Господь Бог, которого Гоп обещает «намного не обидеть».

МЫ РАССКАЗАЛИ ЛИШЬ О «КАНОНИЧЕСКОМ» ВАРИАНТЕ великого блатного эпоса. Но ведь «Гоп со смыком» оказал огромное влияние на русскую низовую песенную культуру и породил бесчисленное множество всевозможных переделок, отражавших историю Страны Советов. Однако об этом имеет смысл поговорить отдельно.






О ЗНАМЕНИТЫХ ПЕРЕДЕЛКАХ ПЕСНИ "ГОП СО СМЫКОМ" СМ. ЗДЕСЬ -

http://www.proza.ru/2008/05/26/304