И нет следов

       Хожу по пустыне много лет. Последние десятки лет прошли быстрее, чем первые, а пустынная почва давно не давит на стопы. Мой личный счёт убитых мной существ очень большой. Честолюбец гордился бы и количеством, и ассортиментом. Давно не горжусь. Радуюсь, что больше не прибавляется. В давние времена надо было мгновенно решать и жать на гашетку или курок. Сейчас я могу думать и не торопиться.
      Когда я узнал, что убитый мной в Соборе Повелитель жив, удивился. Но ненависть или другие чувства, которые так легко вспыхивали во мне какие-то десятки лет назад, не шевельнулись. Я решил псмотреть на него и двинулся в путь. Закат и рассвет - самое красивое время в Пустоши. Можно было бы двигаться побыстрее, но я давно привык не торопиться и оказалось, что так видишь намного больше и можешь разглядеть детали. Когда ветер гонит пыль и песок в щели между камнями, шорох бывает разным. Иногда звук похож на шептания заговорщиков, иногда на тихую болтовню секретничающих детишек, иногда на полубезголосые завывания охрипшего безумца. Это всё можно услышать, если шум твоих шагов, дыхания и стук сердца не заглушает звуки пустыни. У одежды, оборудования и оружия тоже есть звуковое сопровождение, особенно навязчивое от участия моторов и насосов. Эти звуки грубы и нахальны. Песня Пустоши не навязывает себя путнику. Не хочешь? Не услышишь!

       Повелитель ещё до нашей встречи в Соборе хорошо умел влезать в мозги и в душу. Сейчас жизнь едва теплилась в нём и он больше походил на крупную амёбу, чем на то всемогущее чудовище, метко плюющееся болью из двух лазеров Гатлинга, которое я поражал стрельбой из турбоплазменки и страстно желал добить поскорее. С этой последней смертью, как я надеялся, закончилось бы наконец осточертевшее приключение со спасением мира от гибели, людей от насилия и меня от загадок, разгадывать которые без крови и множества убийств никак не получалось.
      Повелитель быстро понял, кто нашёл его убежище под пирсом и дал мне понять, что не удивлён. Его интересовало, как я погиб. Даже в таком жалком состоянии он оставался великим телепатом и считал картину со звуком и запахами. Мне показалось, что даже тактильные и болевые ощущения были ему доступны так же, как мне тогда, когда мутантский патруль отстрелил мне голову очередями сразу из трёх миниганов. Повелитель не радовался моей гибели, не злился на меня за то, что я положил конец его планам и вообще никак не прореагировал на то, что ощутил. Впрочем, нет... Я вдруг понял, что в нем прозвучало сожаление и... Да, это было немного похоже на сочувствие и прощение.
       Больше говорить с ним не хотелось и ему со мной тоже. Я передвинулся к воде и стал смотреть на набегающие волны. У пирса стоял старый танкер. За металлическими стенками звучали выкрики и стрельба. Там бродяги загоняли на нижнюю палубу последних ванаминго и визги разъярённых зверюг добавляли в этот адский хор победные ноты. Ванаминго так верещат, когда проигрывают схватку.
      Мой потомок был уже в пути. Скоро он доберётся и сюда. В ближайшие месяцы я буду витать по окрестностям города и пугать ясновидцев своей прозрачной фигурой, если не захочу спрятаться в тень, пропуская патруль или караван мимо.
      Уже много лет я не оставляю следов на самом нежном песке и земля не давит на мои стопы. Тяжесть перестала быть силой и стала чувством. Пока Избранный не спасёт тех, кого я помню и люблю, это чувство со мной.