По Божьему велению

Начало двадцатого века ознаменовано было многочисленными событиями, никак не укладывающимися в голове, смутными, рваными, побирающими до отдалённых уголков души, непривычными и тревожащими.
Виктор вошёл, и устало опустился на стул, как будто не замечая пытливых взоров товарищей, обращённых на него. Закурил. Перебирая в пальцах дымящуюся сигарету, он, всё ещё испытывая их терпение, молчал, вдыхая серебристо-серый дым.
- Ну что? – не выдержал Олег, - ну?
- Действительно, - поддержал его Вадим, - говори уже!
Но тот молчал, затягиваясь и выпуская изо рта тонкую струйку, потом, наконец, выпустив вместе с затяжкой хитрую улыбку, притаившуюся в уголках губ, просто ответил: «Да».
- А-а-а! – ликующие возгласы коллег оглушили, наполнив помещение изнутри звенящей капелью.
- Да погодите вы радоваться, - Виктор мгновенно прекратил всеобщее веселье, - во-первых, пока что только одна икона, если нарисуем хорошо, получим заказ на весь собор, ну и потом, сами знаете, от наших святых отцов много денег не дождёшься.
- Всяко лучше, чем сложа руки сидеть, - заметил Вадим, ища взглядом поддержки у Олега.
- Ну да, - согласился тот, - а что за икона?
- Иверская Богоматерь, - Виктор затянулся в последний раз и выбросил окурок прямо на пол, растерев каблуком.
- Надо будет Иришке звякнуть, - задумчиво бросил Олег, - натурщица нужна.
- Твоя Ирка ещё в прошлом году замуж вышла, - напомнил Вадим, доставая планшет и коробочку мелков сангины и соуса, - не станет она позировать.
- Чёрт, забыл, - досадливо поджал губы тот.
- Может Ольга?
- Только вчера с ней говорил, - отозвался Виктор, - она в Болгарии отдыхает, а пока приедет, не вложимся в сроки.
Все трое задумчиво молчали, прекрасно понимая, что без натурщицы им не обойтись, а все те, кто неоднократно им помогал в этом деле, находятся сейчас вне пределов досягаемости.
- Может, по улице прошвырнёмся? – внезапно нарушив тишину, предложил Вадим, - мало ли там женщин ходит…
- И каждая из них жаждет быть изображённой на иконе, ага, - ехидно усмехнулся Виктор, - нашли праведниц, тоже мне.
- Ну, а что здесь такого, в самом деле, - Олег поднял тяжёлый дубовый этюдник и водрузил на плечо, - не в монастырь же идти, женский, тем более, что нас туда и не пустят.
- Точно! – Вадим полностью разделял мнение товарища.
- Вы как хотите, а я пас, - Виктор постучал пальцем по дну пачки, выбивая очередную сигарету.
Поняв, что на этом разговор окончен, Вадим с Олегом, почти одновременно пожав плечами, вышли из мастерской в душное парадное. А затем, скользнув рукой по завиткам кованых перил – подарку не задержавшегося стиля модерн, толкнули тяжёлую дверь и с удовольствием ощутили на лицах яркие лучи весеннего солнца, многократно отражённые в мириадах капель талого снега.
Вернулись они уже ближе к вечеру, уставшие, с загадочными выражениями на лицах, но в сопровождении девушки, видимо, согласившейся позировать. Обернувшись на вошедших, Виктор невольно отметил про себя, что гостья была одета несколько вызывающе, но если бы смыть неуместно яркий макияж, то почему бы и нет. Он внимательно глянул в сторону товарищей, топтавшихся на пороге, и внезапно всё понял. Понял, но промолчал.
- Ты только не говори ей для чего, - попросил Вадим, трогая его за плечо.
- Ничего такого странного не замечаешь, нет? – раздражённо, но как можно тише бросил Виктор, пока Олег помогал девушке снять верхнюю одежду, - проститутка и на иконе!
- Так нет больше никого, а ты же сам говорил, сроки…
- Говорил, - вздохнул Виктор, - чёрт с вами, раз никого больше не было… - он ещё раз вгляделся в лицо натурщицы, - да вроде и ничего, что-то в ней есть такое… ну такое, - он повертел пальцами, так и не окончив фразу.
Следующие трое суток были полностью посвящены свежеобретённой «музе», укутанной в многочисленные драпировки и восседающей на подиуме подобно императрице. Макияж был полностью уничтожен под струями тёплой воды и теперь уже слепящий софит обволакивал своим ярким светом нетронутое, чистое лицо. С зарисовками было покончено и теперь на подготовленную заранее доску ложились первые чёткие мазки, то набегая на позолоту, то скользя сквозь неё, оставляя прозрачный след, еле уловимый, разве только для того, чтобы едва разглядеть за пеленой воздушных оттенков тусклое мерцание, бьющее изнутри.
За всё это время, проведённое вместе с художниками, девушке так и не довелось взглянуть на полотно хоть одним глазком. «Странные», - думала она, - «Неужели я настолько плохо выгляжу на этой картине, что они не решаются показать мне её. Или они настолько плохо рисуют, что даже мне их мазня может показаться детскими каракулями, да какая разница, в конце концов, главное, чтобы мне заплатили». Мало ли что ещё витало в её изящной головке, но за эти три дня её внутренний мир настолько изменился, что привычные мысли отступили, давая место новым, видимо, более возвышенным, незнакомым доселе, а может быть и знакомым, но давно забытым, истёртым, словно следы грифеля на бумаге.
Откинувшись на спинку стула, дремал Олег. Виктор, едва успев докурить сигарету, закрыл отяжелевшие веки, уткнувшись ему в плечо, а Вадим, набросив покрывало на изображение, склонился над столом, не имея сил добраться до дивана, там и уснул.
Она проснулась раньше. Любопытство разбудило без спроса, гоня к потаённой, странной, но, в то же время, такой влекущей к себе, картине. Осторожно ступая между разбросанными повсюду тюбиками с краской и немытыми кистями, она подошла ближе и медленно приподняла скрывающее изображение покрывало.
 
***

- Ну что, сын мой, - глубокий голос отца Александра терялся где-то далеко под сводами, но Виктор, казалось, его не слышал, - знатная икона вышла, Богородица как живая там. Мы посоветовались, бери подряд на храм, внутри нужны росписи, а там сам знаешь, не обидим.
Художник кивнул, теребя в руках тонкую восковую свечку. Отвлекшись на докучливого прихожанина, батюшка на некоторое время утерял из вида Виктора, который медленно отошёл к распятью и зажёг свечу, воткнув её в песок перед образом Спасителя. Торопливо перекрестившись, он пробормотал что-то отдалённо похожее на «Отче наш», и вернулся на прежнее место возле купальницы. Потянув за рукав священника, Виктор, глядя куда-то сквозь него, попросил:
- Исповедаться бы мне, отец Александр…
Склонившись перед иконой, той самой, которую этим самым утром они доставили в Храм, художник, молитвенно сложив руки, прошептал еле слышно, так, что даже батюшка едва расслышал: «Не усмотрели, повесилась она…».