Смерть Солженицына. Окончание

Когда обсуждают вопрос, что хотел Солженицын, начинают анализировать его заявления о гуманизме, государстве, местном самоуправлении, активном заселении Северо-Востока европейской части России, короче, забывают, что ловить Солженицына на словах дело неблагодарное. Свои позитивные программы он четко подгонял под конкретные цели. Северо-Восток (Вятка, Перьмь, Коми) - это только призыв заняться развитием страны под соусом борьбы с потенциальной китайской угрозой. Если бы в 60-е годы эти регионы деградировали бы медленнее сибирских, он бы писал о развитии Сибири. Самоуправление? Так во времена Ельцина в 1994 году было ясно, что Ельцин власть не отдаст. Вот Солженицын и пытался развивать демократию с другого бока. Ещё неизвестно, что бы он сказал, если бы вместо танковой пальбы в 1993 году были бы честные выборы. Поэтому попытка свести его предложения воедино заставляют путаться. Разное время - разные цели. Кое-что его критики проговаривают, если понять их лживость. Например, некто Святотенков на сайте Белковского разразился статьёй, утверждающей, будто Солженицын хотел нечто похожее на сегодняшний день России - вертикальная структура власти, относительная демократизация, нечто среднее между коммунистической диктатурой и рынком. Далее утверждается, якобы, всё это уже воплощено в жизнь, поэтому писателю было нечего сказать в последние годы. Естественно, в комментариях наши националиССты разразились бранью в адрес писателя. Есть ли в этой грязи истина?

Отдадим должное провидению Александра Исаевича. Наибольших успехов в наше время достигли страны, которые не занимались разрушительным демонтажем системы управления, а заставляли её работать. Не мгновенным "прыжок" в рынок и слепое копирование американской модели приносит наибольший успех, а демократизация общества на основе эффективных систем управления. Японцы после войны реформировали традиции производства и создали "японское чудо", тоже самое сделали на Тайване. А успех Китая? А рост Белоруссии в сравнении с украинским застоем? Все эти предложения Солженицын делал до развала СССР, причем действительно предлагал дать независимость странам, чьи культурные традиции слишком резко шли вразрез с традициями России. Свободу Прибалтике? Пожалуйста! Грузии? Разумеется! Время подтвердило преимущество именно этого пути. И сказано это было ещё в 70-е годы. А теперь даже Путин препочел, вздыхая, задним числом признать преимуущество именно этого варианта, отлично зная, что вздыхать можно сколько угодно. На этот путь России свернуть не дадут. Что он мог предложить в нынешних условиях? Революцию, если народ не хочет революции? Разве он всем своим творчеством не доказывал, что жесткая критика и насильственное втягивание народа в революцию - две великие разницы? Реставрацию коммунизма, если коммунизм - болезнь? Демократизацию болячек? Судя по Украине, оранжевая "революция" - классический пример демократизации болячек. Его обзывали "пророком", зная, что готовых рецептов нет и быть не может, провоцирую на ошибки. Ответное молчание Солженицына было весьма логично. Общество способно менятся в положительную сторону только в определенные моменты истории, в промежутках оно может развиваться или стагнировать, но резкие перемены в это время вредны. Например, начало 60-х годов больше всего, по-моему мнению, подходило для демократизации - в стране присутствовала национальная гордость, армия не была продажной, существовали более четкие нравственные ориентиры. Во времена Горбачева была иная ситуация. Вот поэтому нам и навязали перестройку КГБ и партноменклатура именно в это время.

Что же реально хотел Солженицын? Он хотел сделать определенные изменения в сознании общества необратимыми. Для этого он стремился отрезать путь для определенных манипуляций с настроениями населения и фактами истории. Демифологизация образа дедушки Ленина и лучшего друга детей Дзержинского, уничтожение возможности противопоставления одного плохого большевика "хорошему". При этом писатель именно рисковал своим добрым именем, сознательно соглашаясь вызвать к себе ненависть в обмен на затруднение возможности его противникам лгать и выглядеть объективными. Например, когда он сообщает, что простых крестьян во время раскулачивания нельзя было погонять с помощью воров в законе, а более поздним поколениями воры в законе помыкали с помощью администрации, он отсекал возможность создания мифа о крутых большевиках, скованных из несгибаемых гвоздей. Он уничтожал почву для мифа о величии воров в законе. Он, сам сидевший в лагерях, отсекал возможность сделать из личной трагедии навар и создать медаль "За отсидку в лагерях", приравняв её к медали "За взятие Берлина". А великолепная зарисовка, как крымские татары завладевали местами на лагерной кухне, кормили только мусульман, а оостальных морили голодом? Разве это не было своевременным предупреждением любителям заигрывать с мусульманством? Везде он вставал поперек возможностей сделать навар из беды наших народов. Сейчас на Украине любят порассуждать о голодоморе. Солженицын же не только описал голодомор, но и описал аналогичный голод на Кубани и прибавил данные о страшном голоде в Казахстане. Как за это не нажить врагов? Он четко рассказал о геноциде русского народа. Естественно, вызвал желание обвинить его в шовинизме с позиций коммунистического интернационализма. А тут информация о геноциде в Казахстане, показывающая истинное лицо подобного интернационализма. И что отрицать? Если геноцид в Казахстане, то окажется, что гнобили в первую очередь славян, если геноцид в России, то придется признать, что коммунисты с радостью гнобили именно инородцев. А как великолепно он описывает репрессии 1937 года! После такого описания переврать 37-й год и свести всё к репрессиям бедных евреев или к репрессиям исключительно русских можно только для читателя, забывшего прочитать Архипелаг Гулаг. Он именно отсекал пути для дегуманизации истории и превращения её орудие сугубо шкурных интересов. Неужели трудно понять, что он тем самым закладывал основу для гуманизации общества, свободы слова и демократизации, поскольку только в свободном обществе подобные книги не вызывают раздражения и желание переделать историю под сиюсекундные цели.

Смешно предполагать, что он не понимал, что делает. Недаром сталинистов вроде Мухина мутит от Солженицына. Ну, не нравятся Мухину цифры репрессированных. А как бороться? Признать, что часть умерших в сталинское время надо отнести на голод 1946-1947 гг.? В ответ сразу подбросят данные о сотнях эшелонах с продовольствием, отправленных в Польшу, Румынию, Чехословакию и прочие страны "Народной демократии". А история с непрерывным увеличением потерь населения во Вторую мировую войну. Было 20 миллионов, сейчас почти 30 миллионов. После Солженицына сразу возникает вопрос о причинах роста. Списывают убыль населения от голодной смерти в лагерях?

Новое поколение мало читает Солженицына. Оно инстинктивно бережет себя от обилия негативной информации. В этом есть своя логика. Люди не могут жить только прошлым и искать в прошлом вечное оправдание дня сегоднешнего. Поэтому кажется, будто Солженицына будет легко выбросить из истории и переформатировать общественное сознание. Но здесь критики Солженицына глубоко ошибаются.

Раньше Солженицын не мог аппелировать к тому элементу сознания, которое после перестройки пронизало общественное сознание. Причем развитие этого элемента сознания началось раньше и сыграло важную роль в развале СССР, но даже сейчас окончательно в обществе не победило. Лучше всего данное явление можно выразить фразой "А где здесь бабло для меня, родимого?". Фраза жесткая. Способность произнести эту фразу зависит от глубинной характеристики культуры общества. Например, китайцы приобрели способность к такому мировосприятию ещё в Средние века. Именно данное качество китайского народа заставляет остальных удивляться их успехам. В этой фразе нет ничего агрессивного, и толковать её следует расширительно. Старушку через улицу перевести - бабло. Неважно, доживет ли сам помогающий до старости, хорошие отношения между людьми важны. Предлагают вечно ныть по поводу бедных пенсионеров, возникает ощущение, что тебя хотят бабла лишить - думай только о других и не думай о себе. Отсюда иное отношение ко всему, включая религию. Скажем, ездят ребята в крутых тачках с крестами на шее или мусульманские авторитеты пачки денег считают - их дело, раз им Христос или Аллах помогает. Но самому верить нет толку, когда от веры жизнь не улучшается. К литературе отношение с позиции бабла ещё круче. Например, великолепный рассказ Чекунова "Птица". Парень попадает в армию, ведет себя тихо, но, когда над ним начинают издеваться сержанты, бьет их на убой и в ответ погибает от рук своих товарищей по взводу, забивших его насмерть. Рассмотрим рассказ с позиции бабла. На глазах парня издеваются над другими, а он никого не подбадривает и не сочувствует. Где здесь мне бабло, если я буду считать его за порядочного человека? Затем он геройски бьет стариков, наехавших на него из-за собственной дури. Мне нет никакого бабла любить зверей-сержантов, но и восхищаться парнем тоже бабла нет, скорее наоборот, меня бабла хотят лишить - я должен кому-то поклоняться, который будет вечно сильным, а я вечно слабым и ничего не иметь взамен. Дальше взвод набрасывается на парня, хотя нормальный человек так поступать не будет. Тут я совсем в недоумении. То ли мне хотят прибавить бабла, призывая так не делать, то ли окончательно грабят средь бела дня. Раз ситуация понятна, то мне просто доказывают, что я, слабый человечишка, как и все мы слабые, такое же дерьмо, как и вся масса чуваков в рассказе, а дерьму бабло не положено, только кнут и начальство. Я начинаю чесать репу и искать дополнительную информацию. Неожиданно я узнаю, что Чекунов - отличный парень, он лежа жмет штангу в сто пятьдесят кг, да ещё и лимоновец. Уже делаю выводы. Но я жадный до информации, открываю Лимонова и узнаю, что он настаивал на пункте в Уставе партии, что жизнь члена партии - собственность вождя партии. Любопытный пункт был вычеркнут из Устава только под давлением снизу. Всё, господа, не пойду в лимоновцы. Я не люблю, когда бабло от меня отнимают.

Представляю реакцию критики - автор меркантилен до омерзения, ему плевать на идеалы, ему плевать на искусство и, вообще, пора стать альтруистами-бессеребряниками. Да, рассказ с художественной точки зрения великолепен, но я не вижу в нем бабла для себя лично. Только не надо меня обвинять в отсутствии альтруизма. У меня он иной. Вы хотите сделать людей счастливыми без бабла - ваше дело. Только в ответ у меня есть подозрение, что вы хотите не людей счастливыми сделать, а перекрыть им путь-дорожку к баблу. Мой альтруизм заключается в нечто ином - в бабле родимом. Издеваюсь? Нет, я просто описываю логику жизни. С точки зрения бабла мир начинает выглядить иначе, потому что не всё имеет только денежный эквивалент, то есть можно купить или продать, но есть работа подсознания, которая не позволяет бесконечно раздувать ценность одних вещей и обесценивать иные. Старушку через улицу перевести - бабло, но невеликое. Орать по поводу побед сборной по футболу - бабло покрупнее, спасибо ребятам за победу. Обожать олигархов, вложившихся в эту победу - бабло терять. Платили они прежде всего за собственное удовольствие и в других удовольствиях себе не отказывали, а у меня от побед сборной приход морального "бабла" не столь велик, а в кармане шишь.

Повторяю, Солженицын не мог аппелировать к данной ценности, поскольку такое отношение к миру ещё не сформировалось. Более того, нас дергают, пугают, покрывают чуть ли не матом. Всё делается в имя привития нам неспособности думать подобным образом. Слишком много бабла на этом завязано, причем не только дензнаков. Бабло, как обаяние власти, бабло, как очарование чужими деньгами до забвения пустоты в собственном кармане, бабло, как сексуальная притягательность парней с золотыми цепями на шее и, тем более, с виллами в Ницце. Бабло, как средство подавление в других чувства собственного достоинства и уничтожение инстинкта самосохранения. С этой точки зрения молодому поколению Солженицын пока не очень интересен. Но это не значит, что так будет вечно. Чем больше будет развиваться в обществе чуткость на "бабло", тем важнее четче будет развиваться ощущение, что Солженицын именно хотел прибавить, а не убавить "бабла" у читателей. Вот тогда наступит время реальной переоценки ценностей. Начнется переоценка Толстого и Достоевского. Они-то с точки зрения "бабла" и альтруизма в желании другим именно "бабла" критики не выдерживают. Зато вырастут в цене Чехов и ранний Горький. Маяковский начнет вызывать сострадание. Останется любовь к Пушкину и Лермонтову. И Солженицын начнет читаться несколько иначе. Не в качестве конкурента Лермонтова или Чехова. Это просто смешно. Не в качестве Пророка, виновного в отказе ниспослать всем манну небесную. Это ещё смешнее. Но место у него будет своё - уникальное и почетное.